— Мне давно знакомо ваше благоуханное имя, — говорил он. — Как жаль, что мы до сих пор не могли подружиться с вами! Вы поистине небожитель, сошедший на землю!
Чжэнь Баоюй тоже немало слышал о Цзя Баоюе и нынче понял, что не ошибся в своих предположениях. Вместе учиться они могли бы, но пути у них в жизни разные.
«И имя, и внешность у нас одинаковые, — думал Чжэнь Баоюй. — Души наши связаны в прежних рождениях. Я кое-что смыслю в жизни и мог бы высказать ему свои суждения! Но вряд ли это удобно при первой встрече. К тому же его взгляды мне неизвестны. Пожалуй, с откровенной беседой лучше повременить». И он сказал:
— Я давно наслышан о ваших талантах, брат мой. Вряд ли на десять тысяч найдется еще один такой безупречный и одаренный, как вы. Я же неотесан и глуп, а потому недостоин носить имя «Драгоценная яшма».
«А он и в самом деле точная моя копия, — размышлял Цзя Баоюй, — и мыслим мы одинаково. Не понимаю только, почему он относится ко мне с таким восхищением, будто я девушка. Ведь не бывает мужчин чистых, как девушки».
— Дорогой брат, — промолвил Цзя Баоюй, — я не заслуживаю ваших похвал. Я грязен и туп, мне не яшмой надо бы называться, а булыжником! Разве посмею я с вами сравниться?
— В детстве я был очень самонадеян, — ответил Чжэнь Баоюй, — и считал себя достойным драгоценного камня. Но когда семью нашу постигли несчастья и долгое время я был обречен на лишения, понял, что я ничуть не лучше обломка черепицы. Не берусь утверждать, что до конца испытал счастье и горе, но разбираться в жизни немного научился. Вы же, старший брат, живете в роскоши и довольстве, любое ваше желание исполняется, и уж конечно в искусстве писать сочинения вы превосходите многих, недаром мой уважаемый дядя Цзя Чжэн дорожит вами, словно жемчужиной. Так что вы вполне достойны своего драгоценного имени.
|
|
Баоюй решил, что Чжэнь Баоюй намекает на чиновничью карьеру, и искал подходящий ответ.
Цзя Хуань в разговоре не принимал участия и чувствовал себя неловко. Зато Цзя Лань, услышав последние слова Чжэнь Баоюя, созвучные его мыслям, не вытерпел и вмешался:
— Вы скромничаете, дядя! Только талант и упорный труд помогают писать сочинения. Это я понял с годами. И еще понял, какое наслаждение их писать! Во сто раз дороже богатства и роскоши слава и доброе имя.
Не успел Чжэнь Баоюй ответить, как Баоюй подумал: «С какой стати этот мальчишка суется со своими рассуждениями?»
— Я слышал, вы, как и я, не признаете общепринятых правил и придерживаетесь собственных взглядов, — обратился Баоюй к гостю. — Ныне мне посчастливилось встретиться с вами, и я хотел бы услышать ваши суждения о вещах возвышенных, дабы избавиться от собственной слепоты и просветиться в своем невежестве! Не ожидал я, что вы, сочтя меня тупицей, заведете разговор всего-навсего о чиновничьей карьере!
«Он не знает, что я сейчас совсем не такой, каким был в детстве, — подумал Чжэнь Баоюй, — и полагает, я с ним хитрю. Так лучше уж быть до конца откровенным! Может быть, тогда мы подружимся!»
— Вы мудро рассуждаете, брат мой, — сказал Чжэнь Баоюй. — В детстве я тоже терпеть не мог разговоры на эту банальную тему. Но к тому времени, как я вырос, батюшка мой оставил службу, жил на покое дома и не имел желания принимать гостей и делать ответные визиты. Это дело он поручил мне. Я получил возможность встречаться с высокопоставленными сановниками и понял, что своими личными заслугами они приумножают славу предков. К тому же через многие книги проходит мысль, что во времена правления мудрого государя достоин жить лишь тот, кто славится своими добродетелями и может написать что-либо полезное, никогда не позволит себе отплатить черной неблагодарностью ни родителям, его взрастившим, ни учителям, которые его наставляли. Так я постепенно избавился от ложных представлений и глупых увлечений детства. Ныне мое единственное желание — найти достойных учителей и друзей, которые просвещали бы меня. Я счастлив, брат мой, что встретился с вами. Надеюсь, вы не оставите меня своими наставлениями. И то, что я вам сказал о сочинениях, не пустые слова.
|
|
Баоюй слушал его, и на душе становилось все тяжелее. Вместе с тем он понимал всю справедливость слов Чжэнь Баоюя, и лихорадочно думал, что ответить.
К счастью, пришла служанка и сказала, что господина Чжэнь Баоюя просят пожаловать во внутренние покои.
Баоюй обрадовался и стал торопить Чжэнь Баоюя. Вместе они прошли в комнату госпожи Ван. Цзя Баоюй, Цзя Хуань и Цзя Лань поздоровались с госпожой Чжэнь, а Чжэнь Баоюй справился о здоровье госпожи Ван. Госпожа Чжэнь не удержалась, чтобы не приласкать Баоюя, так похожего на ее сына, хотя он был уже совсем взрослый, даже женатый.
Госпоже Ван очень понравился молодой Чжэнь, она привлекла его к себе, завела с ним разговор и сразу поняла, что он умнее и опытнее ее сына. Цзя Ланя тоже нельзя было назвать заурядным, хотя внешностью он уступал обоим Баоюям. И только Цзя Хуань выглядел неотесанным и грубым.
|
|
Посмотреть на Чжэнь Баоюя сбежались все слуги. Стали между собой переговариваться:
— Что имена одинаковые, это ладно. Но рост и внешность! Ведь если бы наш Баоюй не носил траур, их не отличить.
Цзыцзюань, глядя на них, думала: «Как жаль, что барышня Линь Дайюй умерла! Она охотно пошла бы замуж за Чжэнь Баоюя!»
Тут как раз госпожа Чжэнь сказала:
— Наш Баоюй стал уже совсем взрослым, и отец просил господина Цзя Чжэна подыскать ему невесту.
Госпоже Ван, как вы уже знаете, Чжэнь Баоюй пришелся по душе, и она сказала:
— Мне так хочется позаботиться о вашем сыне! У нас в доме были четыре девушки, но две умерли, а третья замужем. Есть, правда, младшая сестра Цзя Чжэня, но она совсем юная и не подойдет вашему сыну. У моей старшей невестки Ли Вань две сестры. Одна уже просватана, а вторая, Ли Ци, как раз хорошая пара вашему сыну. Вот я не мешкая их и сосватаю. Одно плохо: семья у нее не очень состоятельная.
— Стоит ли об этом говорить! — отвечала госпожа Чжэнь. — Ведь мы сами бедны. Как бы нам не отказали!
— Но вашего супруга восстановили в должности, — заметила госпожа Ван, — и теперь дела у вас поправятся.
— Хорошо бы ваше предсказание сбылось! — воскликнула госпожа Чжэнь. — Значит, будете свахой?
Как только зашла речь о сватовстве, Чжэнь Баоюй пошел в кабинет Цзя Чжэна, чтобы продолжить разговор с Баоюем. Но там был Цзя Чжэн, и между гостем и хозяином снова завязалась беседа.
Вскоре из-за дверей донесся голос слуги:
— Господин, матушка собирается уезжать!
Чжэнь Баоюй попрощался и вышел.
Баоюй так долго мечтал о встрече с Чжэнь Баоюем, надеялся обрести друга, но на деле после короткого разговора выяснилось, что они не сходятся во взглядах.
После отъезда гостя Баоюй вернулся к себе угрюмый и молчаливый. Все сразу заметили, что он не в духе.
— Чжэнь Баоюй в самом деле похож на тебя? — спросила Баочай.
— Только внешностью, — отвечал Баоюй. — А вообще-то он чересчур ограничен.
— Зачем порочить людей! — возмутилась Баочай. — Ведь ты видел его всего раз!
— Мы с ним беседовали, — отвечал Баоюй, — и он ушел от прямого и откровенного разговора. Только и знает, что рассуждать о «служебных делах» да о «преданности и почтении». Как же его после этого не назвать ограниченным?! И надо же было ему уродиться похожим на меня! Я думал найти в нем свой идеал, а теперь готов отказаться от собственной внешности!
— Смешно тебя слушать! — промолвила Баочай. — Ну как можно отказаться от внешности? К тому же рассуждает господин Чжэнь вполне здраво, каждый мужчина должен стремиться возвыситься и прославить свое имя. Разве подобает мужчине думать только об удовольствиях?! Мало того что сам не обладаешь достоинствами настоящего мужчины, так еще обвиняешь других в ограниченности!
Баоюй и так был расстроен, а слова Баочай подлили масла в огонь. Он помрачнел еще больше, но промолчал, лишь усмехнулся. Баочай не придала этому никакого значения. Видно, сказала что-то не так, и муж над ней насмехается. Ей и в голову не могло прийти, что у него начинается приступ безумия.
Напрасно старались служанки вывести его из этого состояния.
Утром все признаки безумия были налицо.
Между тем госпожа Ван решила поговорить с Цзя Чжэном о Сичунь. Ведь если не отпустить ее в монастырь, она покончит с собой, хоть день и ночь за ней следи.
Очень недовольный, Цзя Чжэн сказал:
— Как могла наша семья дойти до такого позора!
Он позвал Цзя Жуна, сделал ему выговор и велел передать матери:
— Пусть поговорит с Сичунь. Если та будет настаивать на своем, мы перестанем считать ее членом нашей семьи!
Цзя Чжэн и не подозревал, что если бы не госпожа Ю, все, может быть, и обошлось бы, но она донимала девушку, и та решила покончить с собой.
— Девушка не может вечно жить дома, — говорила Сичунь госпоже Ю. — Если со мной случится то же, что со второй старшей сестрой Инчунь, я все равно умру, только доставлю огорчение старшему господину и госпожам. Отпустите меня и считайте, что я умерла. Тогда я всю жизнь проживу праведно, а вы докажете мне свою любовь! К тому же я не собираюсь выходить замуж. Буду жить в кумирне Бирюзовой решетки. Все мои вещи возьмите себе! Давайте это решим, пока монахини еще здесь. Вы сохраните мне жизнь. А не отпустите — останется лишь покончить с собой. Старшему брату, когда он вернется, я скажу, что это моя добрая воля. Если же я умру, он сразу поймет, что в этом повинны вы.
Госпожа Ю давно не ладила с Сичунь. Она не стала спорить с девушкой и отправилась к госпоже Ван.
Но госпожа Ван в это время была у сына и, очень расстроенная, отчитывала служанок:
— Почему сразу не доложили, что второй господин заболел?!
— Трудно понять, что происходит со вторым господином, — сказала Сижэнь. — Ведь еще утром приходил к вам справляться о здоровье, а потом началось. Вторая госпожа Баочай не хотела расстраивать вас, потому и не доложила.
Баоюй слышал, как мать ругает служанок, и пришел им на помощь:
— Матушка, успокойтесь, я совершенно здоров! Только на душе немного тоскливо!
— Надо было раньше сказать, — промолвила госпожа Ван, — пришел бы доктор, прописал лекарство, ты выпил бы раза два и поправился! Помнишь, как ты болел, когда пропала яшма? А что будет, если такое опять повторится?
— Раз вы, матушка, так беспокоитесь, пригласите врача, пусть пропишет лекарство.
И госпожа Ван распорядилась пригласить врача. Ей было сейчас не до Сичунь, она думала только о Баоюе. Дождалась, пока пришел врач, прописал лекарство, и лишь после этого вернулась к себе.
После того Баоюю день ото дня становилось все хуже. Он совсем перестал есть.
А тут еще пришло время снятия траура, все уехали и обязанность приглашать врачей возложили на Цзя Юня. Дома у Цзя Ляня никого не было, поэтому пришлось пригласить Ван Жэня, тем более что Цяоцзе, которая дни и ночи оплакивала мать, тоже заболела. Вновь наступили для обитателей дворца Жунго тяжелые дни.
Окончилась церемония снятия траура, все возвратились домой, и госпожа Ван первым делом пошла навестить Баоюя. Он лежал без сознания. Госпожа Ван заплакала и, не зная, что делать, поспешила к Цзя Чжэну.
— Врач говорит, что Баоюю уже не помогут никакие лекарства, — сказала она. — Надо готовиться к похоронам!
Цзя Чжэн тяжело вздохнул, пошел поглядеть на сына и, убедившись, что госпожа Ван ничуть не преувеличивает, приказал Цзя Ляню сделать соответствующие распоряжения.
И Цзя Лянь снова стал думать о том, где раздобыть денег.
В это время в комнату с криком вбежал мальчик-слуга:
— Второй господин! Беда!
— В чем дело? — тараща глаза на слугу, спросил перепуганный Цзя Лянь.
— У ворот стоит какой-то монах, — стал рассказывать мальчик, — в руках у него яшма, которую когда-то потерял второй господин Баоюй, он требует за нее десять тысяч лянов серебра!
Цзя Лянь плюнул в лицо слуге.
— Я думал, важное дело, а ты лезешь со всякими пустяками! Неужто не помнишь, как нам однажды пытались подсунуть какую-то яшму?! А сейчас никакая не нужна. Ведь Баоюй умирает!
— И я так сказал монаху, — возразил мальчик. — Но он уверяет, что если ему заплатят, второй господин Баоюй тотчас выздоровеет!
Во дворе послышался шум, прибежали слуги.
— Монах ворвался в дом! Мы не могли его задержать!
— Да что же это творится? — вскричал Цзя Лянь. — И вы не вышвырнули его вон?
Вышел Цзя Чжэн.
В это время из внутренних покоев донеслись вопли:
— Второй господин умирает!
И тут убитый горем Цзя Чжэн услышал голос монаха:
— Если хотите, чтобы он жил, платите деньги!
«Когда-то Баоюя вылечил точно такой же монах, — вспомнил Цзя Чжэн, — может быть, и этот его спасет? Надо заплатить! А вдруг это не та яшма?»
И Цзя Чжэн решил прежде убедиться, что монах и в самом деле может сотворить чудо. Он велел пропустить монаха, и тот, даже без приветственных церемоний, со всех ног бросился во внутренние покои.
— Ты куда? — пытался удержать монаха Цзя Лянь, схватив его за руку. — Ведь там женщины!
— Но я могу не успеть, — отвечал монах на ходу. Цзя Лянь едва поспевал за ним, крича:
— Все прячьтесь! Монах идет! Потом будете плакать!
Но госпожа Ван и остальные женщины так рыдали, что ничего не слышали. И лишь когда Цзя Лянь, продолжая кричать, вбежал в комнату, они обернулись, увидели рослого монаха, заволновались, но спрятаться не успели.
Монах между тем устремился прямо к Баоюю. Баочай поспешила скрыться, а Сижэнь, глядя на госпожу Ван, продолжала стоять.
— Благодетель мой, я принес твою яшму! — объявил монах, перекинув яшму с ладони на ладонь. — Скорее несите деньги, и я спасу его!
От испуга все словно приросли к месту. Никому и в голову не приходило, что монах может их обмануть.
— Спасите его, тогда получите деньги, — промолвила госпожа Ван.
— Нет, давайте деньги сейчас! — настаивал монах.
— Не беспокойтесь, мы вам заплатим, только обменяем серебро, — заверила госпожа Ван.
Монах раскатисто захохотал, повертел в руке яшму и, наклонившись к уху Баоюя, тихо произнес:
— Баоюй! Баоюй! Твоя яшма вернулась!
Баоюй приоткрыл глаза.
— Он приходит в себя! — радостно закричала Сижэнь.
— Где моя яшма? — спросил Баоюй.
Монах положил яшму на ладонь Баоюю. Тот крепко сжал ее, поднес к глазам, полюбовался и сказал:
— Как долго я тебя не видел!
Все вне себя от счастья стали поминать Будду, особенно Баочай, совершенно забывшая о монахе. Цзя Лянь, убедившись, что Баоюй и в самом деле пришел в себя, заспешил по делам, но монах схватил его за руку и вышел вместе с ним. Цзя Ляню ничего не оставалось, как отвести монаха к Цзя Чжэну и рассказать все как есть.
Цзя Чжэн бросился к монаху, стал низко ему кланяться, благодарить. Монах в свою очередь совершил приветственную церемонию и сел на стул.
Цзя Лянь с беспокойством подумал: «Он, конечно, не уйдет, пока не получит денег…»
Приглядевшись к монаху, Цзя Чжэн понял, что никогда его не видел, и стал задавать вопрос за вопросом:
— Как очутилась у вас эта яшма? Как ваше драгоценное имя? Почему сын мой ожил, как только вы к нему приблизились?
— Не знаю, — с легкой улыбкой отвечал монах. — Дайте мне десять тысяч лянов серебра, и покончим с этим делом!
— Деньги сейчас принесут, — коротко ответил Цзя Чжэн, возмущенный бесцеремонностью монаха.
— Скорее! — требовал монах. — Мне пора уходить!
— Прошу вас, почтеннейший, погодите немного, — попросил Цзя Чжэн, — позвольте мне сперва взглянуть на сына!
— Хорошо, идите! Только не задерживайтесь! — согласился монах.
Цзя Чжэн прошел во внутренние покои и молча приблизился к кану. При появлении отца Баоюй хотел встать, но мешала слабость.
— Лежи! — бросившись к сыну, приказала госпожа Ван.
— Яшма ко мне вернулась, — с улыбкой произнес Баоюй, протягивая яшму отцу.
Цзя Чжэн с первого взгляда понял, что это пропавшая яшма, не стал ее разглядывать, только сказал госпоже Ван:
— Баоюй спасен. Но как мы будем расплачиваться?
— Я отдам все, что у меня есть, лишь бы отблагодарить монаха! — заявила госпожа Ван.
— Боюсь, деньги ему не нужны! — заметил Баоюй.
— Этот монах какой-то странный, — согласился Цзя Чжэн. — Он нарочно сказал про деньги.
— А вы попросили бы его остаться, — посоветовала госпожа Ван. — Возможно, удалось бы узнать, что ему на самом деле нужно.
После ухода Цзя Чжэна Баоюй попросил есть, выпил чашку рисового отвара, а затем потребовал каши. Однако каши госпожа Ван не решилась ему дать.
— Так ведь я совсем здоров! — уверял Баоюй.
Он приподнялся на постели, съел кашу. Затем потребовал, чтобы ему помогли сесть.
Шэюэ приподняла его и негромко сказала:
— Поистине эта яшма — сокровище! При одном взгляде на нее Баоюй выздоровел! Какое счастье, что она уцелела!
При этих словах Баоюй побледнел, отшвырнул яшму и упал на подушки…
Если хотите знать о дальнейшей судьбе Баоюя, прочтите следующую главу.
Глава сто шестнадцатая
Попав в область Небесных грез, Цзя Баоюй читает книгу судеб небожительниц;
сопровождая на родину гроб с телом матери, Цзя Чжэн выполняет сыновний долг
Итак, услышав слова Шэюэ, Баоюй потерял сознание. Снова комнату огласили рыдания.
Шэюэ упрекала себя за то, что сболтнула лишнее, но госпожа Ван, убитая горем, и не думала ругать девушку.
«Если Баоюй умрет, — плача, думала Шэюэ, — я покончу с собой, чтобы быть всегда рядом с ним!»
Сколько ни звала госпожа Ван сына, он не откликался. Тогда она приказала служанкам отыскать поскорее монаха, но того и след простыл.
Цзя Чжэн тем временем возвратился к себе и был очень удивлен, не найдя монаха в комнате. В это время из внутренних покоев донесся шум, и Цзя Чжэн поспешил туда. Баоюй лежал без сознания, стиснув зубы, пульс не прощупывался, грудь похолодела.
Цзя Чжэн приказал немедля позвать врача.
Он ведь не знал, что душа Баоюя покинула тело.
Но если вы думаете, читатель, что Баоюй умер, то ошибаетесь!
Дело в том, что душа его перелетела в главный зал дворца Жунго, увидела там монаха и церемонно его приветствовала. А монах взял ее и увлек за собой.
Следуя за монахом, Баоюй вдруг почувствовал, что тело его стало легким, словно пушинка, и поднялось в воздух. Баоюй не помнил, чтобы они вышли из дворца, но вдруг обнаружил, что находится в незнакомом месте, пустынном и диком. Только арка, маячившая вдали, Баоюю показалась знакомой. Он было собрался расспросить монаха, где они, как вдруг увидел впереди женщину.
«Откуда в пустыне такая красавица? — удивился Баоюй. — Не иначе как бессмертная фея спустилась на землю».
Кого-то она Баоюю напомнила. Но кого? Он хотел повнимательней рассмотреть женщину, но та, поклонившись монаху, исчезла.
«Уж не Ю Саньцзе ли это? — мелькнула мысль. — Но как она могла здесь очутиться?»
Не успел он спросить об этом монаха, как тот увлек его под арку, где на дощечке было написано: «Обетованная земля бессмертных праведников». По обе стороны арки висели вертикальные парные надписи:
На смену лжи всегда приходит правда,
Поскольку возвышается над ложью.
Пускай небытие во всем преобладает —
Ему же не сравниться с бытием!
Сразу за аркой появились ворота дворца. Над ними красовалась горизонтальная надпись из четырех крупных иероглифов: «Счастье — добро, чувство — зло», а по обе стороны вертикальные парные надписи:
Не надо полагать, что мудрый различит
Грядущего и прошлого границы.
Всевидящий — и тот порою не узрит, —
Первопричина мира где таится?
Тут Баоюя осенило: «Вот оно что! А я собрался спрашивать о причинах и следствиях, о прошедшем и грядущем».
Вдруг он увидел впереди Юаньян, она манила его рукой.
«Шел, шел, а оказывается, даже за пределы сада не вышел, — удивился Баоюй, — но как сильно изменил сад свой облик!»
Баоюй устремился к Юаньян, собираясь с нею поговорить, но в тот же миг она исчезла. Охваченный смятением, Баоюй направился к тому месту, где только что стояла Юаньян, и увидел высокие палаты, а вокруг плиты с надписями. Читать их у Баоюя не было ни малейшего желания, и он побежал в том направлении, куда скрылась Юаньян. Дверь в палаты была притворенной, и юноша не посмел войти. Хотел спросить разрешения у монаха, но тот тоже исчез.
Палаты были высокими, словно гора, в саду Роскошных зрелищ даже похожих на них не увидишь. Баоюй поднял голову и прочел надпись над входом: «Прозрение ведет к избавлению от страстей». По обеим сторонам от входа висели парные вертикальные надписи:
Веселый смех, унынья горечь —
Что это, как не заблужденья?
Корыстолюбие и зависть
Суть порождения порока.
Надписи Баоюю понравились, он невольно кивнул в знак одобрения и вздохнул. Затем решил войти внутрь, разыскать Юаньян и спросить, что это за место. Баоюю показалось, что он уже здесь бывал. Набравшись смелости, он толкнул дверь и сразу очутился во мраке. Юаньян нигде не было. Баоюя охватил страх. Он уже хотел выйти, но вдруг заметил около десятка больших шкафов с приоткрытыми дверцами.
«Ведь в детстве мне это место снилось! — вспомнил Баоюй. — Какое счастье, что я снова здесь!»
Мысль о Юаньян сразу вылетела из головы. Он подошел к первому шкафу, распахнул дверцы, увидел несколько книг и еще больше обрадовался.
«Те, кто не верит снам, даже не предполагают, что сны сбываются! Я давно желал, чтобы сон мой сбылся, и вдруг сегодня желание мое исполнилось! Интересно, те ли это списки, которые я видел когда-то?»
Баоюй снял с верхней полки одну из книг и прочел: «Главная книга судеб двенадцати головных шпилек из Цзиньлина».
«Кажется, я читал тогда именно эту книгу. Жаль, что не помню точно!» — огорчился Баоюй.
На первой странице сверху рисунок, такой расплывчатый, что ничего нельзя разобрать. На обороте страницы — несколько строк, тоже неясных, но прочесть можно. Баоюй присмотрелся и увидел иероглиф «линь» — «лес», а ниже иероглифы «яшмовый пояс». «Не иначе как здесь говорится о сестрице Линь!» — решил Баоюй и стал читать дальше. Дошел до слов «шпилька златая в снегу под сугробом лежит»[77], очень удивился и пробормотал: «Как будто опять зашифровано имя!..»
После этого Баоюй сложил прочитанные фразы с последующими и прочел их все вместе.
«Никак не могу уловить смысла, — сокрушался Баоюй. — Видимо, в этих словах только зашифрованы имена. Досадно, что встречаются такие слова, как „жалеть“ и „вздыхать“. Что бы они могли здесь значить?»
Баоюй расстроился, и тут в голове мелькнула мысль: «Я читаю украдкой, как вор! Чтобы никто не увидел! А вдруг не успею прочитать до конца! Не буду терять времени зря!»
И Баоюй, даже не взглянув на рисунок, принялся снова читать. Дойдя до слов: «Вот заяц тигра повстречал — сна-жизни больше нет», Баоюй словно прозрел: «Ну конечно! Предопределение совершенно точное! Оно касается моей сестры Юаньчунь! Ведь она умерла в год зайца и тигра! Надо все записать и выучить. Тайны я разглашать не стану, зато узнаю судьбу всех сестриц, и не придется мучиться неизвестностью и звать гадальщиков».
Баоюй огляделся, но ни кисти, ни тушечницы, разумеется, не нашел. Опасаясь, как бы кто не помешал, он решил поскорее прочесть до конца. На следующей странице нарисован был человек, запускающий змея, а под ним — двенадцать стихотворений. Одни он понял сразу, другие — по некотором размышлении, третьи — вообще не понял, но постарался запомнить.
Затем он снял с полки «Дополнительная книга к судьбам двенадцати головных шпилек из Цзиньлина» и опять принялся за чтение.
Дойдя до слов «Ревность несносна — только актеру достанется счастье; кто бы подумал: обижен судьбой этот юноша знатный», он сначала ничего не понял. Но как только взглянул на рисунок и увидел циновку с цветами, которую обычно называют «хуаси», сразу догадался, что речь идет о Хуа Сижэнь. Баоюй сначала изумился, а потом горько заплакал.
Овладев наконец собой, он хотел читать дальше, но в этот момент раздался голос:
— Не безумствуй! Сестрица Линь тебя зовет!
Баоюю показалось, что это голос Юаньян. Он быстро обернулся, но поблизости никого не было.
Баоюй продолжал озираться, когда в дверях вдруг появилась Юаньян и поманила его к себе.
Баоюй выбежал, но Юаньян стала удаляться.
— Дорогая сестра! — вскричал юноша. — Подожди!
Юаньян даже не оглянулась. Баоюй попытался ее догнать, и тут его взору открылся величественный дворец: повсюду высились башни и пагоды с ажурной резьбой, храмы и палаты, а возле них, словно окутанные дымкой, девушки-служанки. Эта картина так захватила Баоюя, что он забыл о Юаньян.
Легкими, неслышными шагами Баоюй вошел в ворота. Во дворце росли диковинные цветы и редкостные травы, но внимание его привлекла тоненькая травка с пурпурными листиками, которая вилась по мраморной решетке.
«Интересно, что это за травка? — подумал Баоюй. — Такая гордая и благородная!»
Налетел легкий порыв ветра, травка закачалась и затрепетала. Она была так изящна и нежна, что у Баоюя сердце замерло и сладостная истома разлилась по телу.
Баоюй залюбовался травкой, но тут услышал голос:
— Безумец, откуда ты явился? Как смеешь смотреть на траву бессмертия?!
Баоюй испуганно обернулся и, увидев перед собой фею, поспешно совершил приветственную церемонию и сказал:
— Я искал сестру Юаньян и вот забрел в обитель бессмертных. Простите мне мое невежество, святая сестра, и позвольте спросить, что это за место? Почему здесь оказалась сестра Юаньян и сказала, что меня желает видеть сестрица Линь? Умоляю вас, объясните, что это значит!
— Да кто тут знает твоих сестер? — недовольным тоном проговорила фея. — Я присматриваю за травой бессмертия и не позволю простым смертным на нее смотреть!
Баоюй хотел уйти, но никак не мог оторваться от травки и стал упрашивать фею:
— Святая сестра! Присматривать за травкой бессмертия может только покровительница цветов. Скажите же мне, какими достоинствами обладает эта травка?
— Ты сам должен знать. Рассказывать об этом слишком долго, — отвечала фея. — Эта травка когда-то росла на берегу реки Душ — Линхэ, и называют ее «Пурпурной жемчужиной». Как-то она стала засыхать от недостатка влаги, но, на ее счастье, явился Хрустальноблещущий служитель, который изо дня в день окроплял ее сладкой росой и помог вырасти. Потом она спустилась в мир людей, отблагодарила благодетеля своими слезами за оказанные милости и снова ушла в страну праведников и бессмертных. Вот почему фея Цзинхуань приставила меня к ней и велела отгонять от нее пчел и мотыльков.
Баоюй ничего не понял из того, что сказала фея, но, боясь оплошать перед покровительницей цветов, лишь спросил:
— Святая сестра, а кто присматривает за другими цветами? Их ведь много! Не посмею вам докучать, но умоляю, скажите, кто присматривает за лотосами?
— Не знаю, — отвечала фея. — Это ведомо лишь моей повелительнице.
— А кто ваша повелительница?
— Фея реки Сяосян.
— Неужели?! — воскликнул Баоюй. — Так ведь это моя двоюродная сестра Линь Дайюй! Разве вы не знаете?
— Глупости! — произнесла фея. — Здесь обитель бессмертных, и пусть даже ты звал свою сестрицу Феей реки Сяосян, ей далеко до небесных фей Ахуан и Нюйин! Разве могут феи состоять в родстве с простыми смертными?! Будешь болтать — позову служителя и он тебя выгонит!
Баоюй расстроился — родилось ощущение, будто он мерзкий и грязный. Он хотел поскорее уйти, но в этот момент послышался голос:
— Меня посылали за Хрустальноблещущим служителем!
— Мне тоже велено его привести, — ответила фея. — Где же он?
— А разве не его ты только что прогнала?
Фея помчалась за Баоюем, крича:
— Хрустальноблещущий служитель, вернитесь!
Но Баоюй, опасаясь преследования, бросился бежать со всех ног. Вдруг появился некто с драгоценным мечом в руке и загородил дорогу:
— Куда бежишь?
Баоюй застыл на месте, однако набрался смелости, поднял глаза и увидел перед собой… Ю Саньцзе.
— Сестра, и ты пришла угрожать мне? — немного успокоившись, произнес он.
— Среди твоих братьев нет ни одного порядочного, — отвечала та. — Они бесчестят девушек, разбивают им жизнь. Раз уж ты попал сюда, не жди пощады!
Баоюй растерялся.
— Сестра, держи его! — послышался в этот момент голос за спиной Баоюя. — А то уйдет!
— Я давно по велению феи жду его здесь, — ответила Саньцзе. — И перережу сейчас нити, связывающие его с бренным миром!
Баоюй не понял смысла этих слов, но еще больше испугался. Он хотел бежать, но тут лицом к лицу столкнулся с Цинвэнь. Скорбь и радость смешались в его Душе.
— Я сбился с дороги, — принялся объяснять он. — Хотел бежать от опасности, но не знаю куда. К счастью, встретил тебя! Отведи меня домой, сестра Цинвэнь!
— Почтенный служитель, вы заблуждаетесь, — ответила дева. — Я не Цинвэнь. Фея велела мне вас пригласить к ней, и зла причинять вам я не собираюсь.
Охваченный сомнениями, Баоюй спросил:
— Какая же фея велела меня пригласить?
— Об этом пока не спрашивайте; увидите ее — сами поймете!
Не мешкая больше, Баоюй последовал за девушкой, так похожей на Цинвэнь, по дороге размышляя: «Ошибки быть не может: и голос и внешность — все в точности как у нее. Но почему она не признается? Ладно, пойду к фее: если в чем-нибудь провинился, попрошу прощения! Женщины по натуре мягкие и добрые. Надо только хорошенько попросить, все простят».