Фэнцзе покраснела и, набравшись духу, хотела возразить, но тут послышались удары в барабан — наступили сумерки, когда обычно совершают церемонию сожжения бумажных денег во время похорон, и весь дом огласился стенаниями.
Она хотела продолжить разговор с госпожой Ван после церемонии, но та сказала:
— Мы сами все устроим, а ты распорядись насчет завтрашнего дня!
Фэнцзе не решилась ей перечить, проглотила обиду и удалилась. Она собрала прислугу, отдала необходимые распоряжения, а затем стала взывать к престарелым служанкам:
— Тетушки, пожалейте меня! Госпожи меня обижают! И все потому, что вы не хотите стараться. Надо мной все смеются! Прошу вас хоть завтра проявить радение!
— Вы не первый день занимаетесь хозяйственными делами, госпожа! — воскликнули женщины. — Разве посмели мы вас когда-нибудь ослушаться! Нас просто задергали! К примеру, вы приказали накрыть столы, но одни хотят есть здесь, другие — дома. Пока мы мечемся, выясняется, что одна госпожа ушла, другая пришла. Как же тут управишься? И еще просим вас уговорить барышень, чтобы не привередничали!
— Они прислуживали старой госпоже и привыкли своевольничать, — проговорила Фэнцзе. — Если сами госпожи с ними не справляются, что говорить обо мне?
— Неужели нет на них управы? — сокрушались служанки. — Вспомните, как вы распоряжались похоронами госпожи Цинь в восточном дворце Нинго? Каждого, кто нарушал ваше приказание, строго наказывали! Кто осмелился бы тогда проявить неповиновение?!
— Во дворце Нинго все решала я сама, мне дали власть, — со вздохом произнесла Фэнцзе. — Госпоже Ван тогда неловко было делать мне замечания. А сейчас все происходит у нас в доме, похороны бабушки касаются всего нашего рода, поэтому каждый кому не лень меня поучает. А денег не дают. Велели устроить траурный навес! А как это сделать?
— Это забота второго господина Цзя Ляня! — ответили служанки. — Неужто он не управится?
— Тоже скажете! — усмехнулась Фэнцзе. — Он сам в затруднительном положении! Деньгами не распоряжается и ничего не может купить.
— Неужели? — удивились служанки.
— Не верите — спросите управляющих, — бросила в ответ Фэнцзе.
— Вот оно что! — вскричали служанки. — А мы никак не могли понять, почему люди возмущаются, что все делается не так, как надо! Разве будет после этого охота стараться?
— Не стоит об этом говорить, — прервала их Фэнцзе. — Прошу вас только выполнять все поручения. И тогда пусть попробуют ругать вас за нерадивость.
— Приказывайте, госпожа, мы не будем роптать! — отвечали служанки. — Только учтите, старшие господа тоже отдают приказания, как тут на всех угодишь?
— Дорогие тетушки! — не унималась Фэнцзе, не зная, что делать. — Хоть завтра мне помогите! Вашу просьбу я передам барышням и постараюсь им все объяснить.
После ухода служанок Фэнцзе никак не могла успокоиться, вспоминала нанесенную ей госпожой Ван обиду и все больше сердилась. А едва забрезжил рассвет, снова начала заниматься делами.
Фэнцзе не прочь была навести в доме порядок, но боялась, что это не понравится госпоже Син. Она собралась было пожаловаться госпоже Ван, но не сделала этого опять-таки из опасения рассердить госпожу Син.
Девочки-служанки давно заметили, что госпожа Син не жалует Фэнцзе, и перестали ее слушаться. Пинъэр, стараясь помочь хозяйке, им говорила:
— Госпожа Фэнцзе изо всех сил старается, но господин Цзя Чжэн и старшая госпожа Син не дают ей лишнюю монету истратить, как же ей быть?
Пинъэр не раз приходилось подобным образом увещевать служанок.
Хотя на похоронах непрерывно читали буддийские сутры и совершали жертвоприношения, денег на все это выдавалось слишком мало, и во время церемоний никто не проявлял рвения. Все делалось кое-как.
За несколько дней, прошедших со смерти матушки Цзя, во дворец Жунго то и дело приезжали жены высокопоставленных сановников. Фэнцзе сама не могла о них позаботиться и посылала служанок, но те всячески увиливали от поручений и являлись не вовремя. Юаньян не могла спокойно смотреть на происходящее в доме. Фэнцзе тоже расстраивалась.
Зато госпожа Син на все смотрела сквозь пальцы, ибо думала, что почтение к умершим родителям прежде всего выражается в строгом соблюдении траура. Что же до госпожи Ван, то она не была старшей в доме, как госпожа Син, и считала, что ее дело — сторона.
Только Ли Вань понимала, как трудно приходится Фэнцзе, но вступиться за нее не смела, лишь говорила:
— Пословица гласит: «Пион красив, когда вокруг зеленые листочки». Ну разве станут служанки помогать Фэнцзе, если госпожи к ней неблагосклонны? Ах, если бы третья барышня Таньчунь была сейчас дома! Все шло бы по-иному! У госпожи Фэнцзе всего несколько служанок, да и те нерадивы, злословят у нее за спиной, ропщут, будто Фэнцзе нерасторопна, не может раздобыть денег на похороны, словно совести у нее нет! Господина Цзя Чжэна винить нельзя, он в домашних делах не разбирается, хотя всей душой стремится выполнить свой сыновний долг. Непонятно, о чем все думают! Разве можно во время похорон обойтись без расходов?! Столько лет Фэнцзе распоряжалась в доме! Жаль, если она осрамится!
Улучив момент, Ли Вань украдкой позвала своих служанок и принялась их отчитывать:
— Выходит, глядя на других служанок, вы тоже не слушаетесь госпожу Фэнцзе?! От работы отлыниваете? Похороны — дело нелегкое, на него нельзя жалеть сил!
Служанки, с почтением относившиеся к Ли Вань, только поддакивали:
— Вы совершенно правы, госпожа! Но мы не отлыниваем от работы! Сама барышня Юаньян говорит, что госпожа Фэнцзе стала какой-то странной! Разве вы не слышали?
— Я поговорю с Юаньян, спрошу, почему она так говорит! Поверьте, госпожа Фэнцзе старается изо всех сил, но ведь деньгами не она распоряжается! А кто может сварить кашу без риса?! Знай Юаньян, каково сейчас приходится Фэнцзе, она не стала бы ее оговаривать. Сама Юаньян, кстати, тоже не такая, как прежде! Вот это действительно странно! Когда жива была старая госпожа, Юаньян держалась скромно, а сейчас ропщет и ропщет. Счастье ее, что старшего господина Цзя Шэ нет дома. Будь он здесь, неизвестно, как обернулось бы дело.
В это время появился Цзя Лань.
— Мама, пора отдыхать! — сказал он. — Ты устала от приема гостей! А я совсем забросил учение и очень обрадовался, что дедушка разрешил мне сегодня спать дома. Займусь повторением пройденного, а то все позабуду!
— Милый мой мальчик! — воскликнула Ли Вань. — Ученье дело хорошее, но и отдыхать нужно! Науками займешься после похорон!
— Ложись спать, тогда и я лягу, — ответил Цзя Лань.
— Какой хороший у вас сын! — стали тут говорить служанки. — Только и думает что о занятиях. Не чета Баоюю. Ведь женат, а ведет себя как малый ребенок! Стояли они с отцом на коленях у гроба, так Баоюй то и дело старался улизнуть. Отлучится отец на минутку, а Баоюй сразу к жене бежит, что-то шепчет ей на ухо. Потом к барышням Баоцинь и Син Сюянь. Никто не хочет с ним разговаривать, кроме одной барышни. Зовут ее не то Син, не то Сы. У Баоюя одно на уме: баловаться с женой да барышнями! Неизвестно, за что его так любила старая госпожа? Куда ему до вашего сына! Цзя Лань никогда вас не огорчит!
— Сын у меня хороший, но совсем еще маленький, — сказала на это Ли Вань. — А пока вырастет, неизвестно, что с нашей семьей будет! Ну а что вы скажете о Цзя Хуане?
— Ничего хорошего! Глаза вороватые, так и бегают: один на восток, другой — на запад. Оплакивает покойную, а сам на какую-нибудь барышню или молодую госпожу пялится!
— Что ж, он уже взрослый, — проговорила Ли Вань. — Слышала я, женить его собираются, но сейчас, видно, придется с этим повременить… Да, вот что я хотела сказать! Ведь послезавтра вынос гроба, хватит ли всем колясок?
— Не слышали мы, чтобы госпожа Фэнцзе распорядилась насчет колясок, не до того, видно, ей, ходит как в воду опущенная. Второй господин Цзя Лянь что-то говорил вчера о колясках второму господину Цзя Цяну, только ведь колясок у нас мало, да и кучеров тоже придется занимать у родственников!
— Не хватало еще коляски брать взаймы! — грустно усмехнулась Ли Вань.
— Вы вот смеетесь, госпожа, — ответили женщины, — а что делать? Хуже, если коляски вдруг понадобятся самим родственникам, и они не смогут их нам одолжить. Придется тогда внаем брать.
— Для слуг еще можно, — согласилась Ли Вань. — Ну а с господами как быть?
— Кстати, у старшей госпожи Син, у госпожи Ю и жены господина Цзя Жуна вообще нет колясок.
— Прежде мы смеялись над нашими госпожами и невестками, если они ездили в наемных колясках, — вздохнула Ли Вань. — А теперь вот самим придется! Скажите своим мужьям, чтобы в день выноса гроба они наши коляски заложили пораньше, не то попадем в толкотню.
А теперь расскажем о Ши Сянъюнь. Из-за болезни мужа ей после свадьбы всего раз удалось побывать во дворце Жунго. Однако на похороны старой госпожи Ши Сянъюнь решила приехать во что бы то ни стало. К счастью, мужу стало полегче, и она смогла это сделать даже на день раньше.
Сидя у гроба, Сянъюнь вспоминала, как любила ее матушка Цзя, как жестоко обошлась с ней самой судьба, послав тяжело больного мужа, и рыдала до самой полуночи. Никто не мог успокоить ее.
Баоюй с болью смотрел на Сянъюнь, но подойти сказать несколько слов в утешение не решался. В простом платье, без украшений, румян и пудры она казалась еще прекраснее, чем до замужества. Да и остальным девушкам очень шли простые платья. Но красивее всех была Баочай, с головы до ног облаченная в траур.
«Древние говорили, — подумал Баоюй, — что „тысячи красных и десятки тысяч пурпурных цветов не сравнятся по красоте с цветами сливы“. Они не только распускаются раньше других, но еще обладают „удивительной белизной и тончайшим запахом“. Как прекрасна была бы сестрица Дайюй в таком облачении!»
Комок подступил к горлу, слезы жемчужинами покатились по щекам. Их не надо было скрывать, ведь на похоронах положено плакать.
Все были уверены, что Баоюй и Сянъюнь оплакивают матушку Цзя, горячо их любившую. Никому и в голову не могло прийти, что они оплакивают собственную судьбу.
Глядя на них, пуще прежнего заплакали и все остальные.
Во время ночного бдения в доме было очень оживленно. Фэнцзе с ног сбилась и даже охрипла, отдавая приказания. До полудня она еще кое-как управлялась, но потом родственников наехало столько, что при всем старании невозможно было за всем уследить. Тут как раз прибежала девочка-служанка.
— Наконец-то я вас нашла, вторая госпожа! — сказала девочка. — Старшая госпожа Син гневается, говорит, в доме беспорядок, а вы прячетесь!
От этих слов у Фэнцзе перехватило дыхание, из глаз полились слезы. Во рту появился сладковатый вкус крови, в голове помутилось, и она стала медленно опускаться на пол. К счастью, Пинъэр успела ее подхватить. Прибежали другие служанки и увидели, что у Фэнцзе пошла кровь горлом.
Кто хочет узнать о дальнейшей судьбе Фэнцзе, пусть прочтет следующую главу.
Глава сто одиннадцатая
Непорочная дева, преданная своей госпоже, уходит из жизни;
подлый слуга, позабывший о милостях хозяев, приводит в дом грабителей
Итак, Пинъэр подхватила Фэнцзе и приказала служанкам отвести ее домой, уложить в постель и дать воды. Фэнцзе отпила глоток и впала в забытье.
— Доложи госпожам, что Фэнцзе заболела, — обратилась Пинъэр к служанке.
Услышав, что у Фэнцзе горлом идет кровь, госпожа Син не поверила, она подумала, что Фэнцзе просто сказалась больной, чтобы избавиться от хлопот. Однако сомнений своих не высказала, поскольку в комнате было полно родственников, и лишь сказала:
— Ладно, пусть отдыхает!
В тот вечер родные и друзья приезжали непрерывным потоком, и из-за болезни Фэнцзе принимать их и следить за порядком в доме приходилось другим родственницам покойной. Слуги совсем отбились от рук, ничего не делали, только галдели.
Во вторую стражу гости разъехались, и начался обряд прощания с покойницей. Громко плакали родственники. Юаньян так рыдала, что в конце концов упала без памяти. Насилу привели ее в чувство, после чего она стала твердить, что желает последовать за своей госпожой. Однако никто не обратил на эти ее слова внимания.
К моменту прощания в зале собралось человек сто — сами господа, вся их родня и слуги. Никто не заметил, что Юаньян куда-то исчезла. Ее хватились, лишь когда настало время служанок плакать у гроба и совершать жертвоприношения. Все подумали, что она отдыхает после пережитого потрясения, и шума не поднимали.
После прощания Цзя Чжэн позвал к себе Цзя Ляня и стал с ним советоваться, как устроить обряд выноса гроба и кого оставить присматривать за домом, пока их не будет.
— Надо оставить Цзя Юня, — сказал Цзя Лянь, — ему не обязательно сопровождать гроб, а из слуг — Линь Чжисяо со всей семьей. Вот только не знаю, кого из женщин оставить!
— Твоя мать говорила, что Фэнцзе больна и поехать не сможет, — заметил Цзя Чжэн, — пусть она и останется. Правда, жена Цзя Чжэня уверяет, что Фэнцзе чувствует себя совсем плохо, и предлагает оставить Сичунь и еще нескольких женщин.
«Жена Цзя Чжэня не ладит с Сичунь и хочет, чтобы та осталась, — подумал Цзя Лянь. — Но Сичунь ничего нельзя поручать, а Фэнцзе больна». И он сказал Цзя Чжэну:
— Дайте мне еще немного подумать, господин, а потом окончательно решим, кого оставлять.
На том разговор и закончился.
Между тем Юаньян, придя в себя, стала размышлять:
«Всю жизнь я служила старой госпоже, а теперь куда денусь? Ведь госпожа Син никогда не простит мне, что я не захотела стать наложницей ее мужа. А господин Цзя Чжэн не вмешивается ни в какие дела, словно правитель в смутное время, знает, что никто ему не повинуется. Что же будет с нами со всеми?.. Одних сделают наложницами, других выдадут замуж… Чем терпеть мучения, не лучше ли умереть?! Но как?..»
Она вошла в комнату старой госпожи и с порога заметила в самой глубине тускло горевший светильник, а чуть дальше какую-то женщину, петлей затянувшую полотенце на шее.
Юаньян нисколько не испугалась, только подумала: «Кто бы это мог быть? Не иначе, как она тоже хочет повеситься, затем и пришла сюда».
— Кто ты? — спросила Юаньян. — Если хочешь, давай умрем вместе!
Женщина не отвечала.
Юаньян подошла ближе, повнимательней пригляделась. И тут по спине у нее побежали мурашки. В тот же миг женщина исчезла.
Ошеломленная Юаньян отпрянула назад, опустилась на кан и вдруг вспомнила: «Да ведь это жена Цзя Жуна — госпожа Цинь Кэцин. Но она давно умерла! Как же попала сюда? Это она за мной пришла! Потому что вешаться ей ни к чему! Теперь я знаю, как покончить с собой».
Юаньян задрожала, со слезами на глазах вынула из шкатулки для украшений спрятанную там когда-то прядь своих волос и сунула за пазуху. Затем сняла полотенце, которым была подпоясана, привязала в том месте, где ей явилась госпожа Цинь, заплакала и тут услышала, что гости начинают расходиться. Опасаясь, как бы кто-нибудь не вошел, Юань заперла дверь, стала на скамеечку, сделала петлю на полотенце, накинула на шею и выбила скамеечку из-под ног.
Дыхание девушки навеки оборвалось, и благоуханная душа рассталась с телом. Плывя по небу, душа Юаньян вдруг заметила вдали госпожу Цинь, догнала ее и попросила:
— Госпожа, подождите меня… Вы ведь жена господина Цзя Жуна…
— Я не жена Цзя Жуна, — отвечала женщина. — Я — Кэцин, младшая сестра феи Цзинхуань.
— Да разве я не вижу, что вы жена господина Цзя Жуна, — настаивала Юаньян. — Отчего же не признаетесь?
— Есть на то своя причина, — ответила женщина, — ты ведь тоже распутница, как и я, и фея Цзинхуань повелела тебе ведать «чувствами ветра и луны» и послала в бренный мир сеять распутство и уносить на небеса души страстно влюбленных девушек. Ты свой долг выполнила и можешь веселиться. Сейчас в приказе «влюбленных безумцев» нет управителя, некому мне помочь, и фея Цзинхуань решила призвать тебя.
— О каких чувствах вы говорите? — промолвила душа Юаньян. — Никаких чувств я никогда не испытывала!
— Ничего ты не смыслишь. В бренном мире слово «чувство» толкуют лишь как распутство и похоть, как плотскую любовь. Им неведомо, что радость и гнев, печаль и блаженство — тоже чувства, присущие людям. Мои же чувства к тебе еще не проявились, они скрыты в цветке, в завязи плода. Если же изольются, станут видимы всем.
Душа Юаньян все поняла и последовала за Кэцин. Между тем Хупо, попрощавшись с покойницей и услышав, что госпожа Син и госпожа Ван собираются отбирать людей для присмотра за домом, решила спросить Юаньян, собирается ли та на следующий день сопровождать гроб, и отправилась ее искать. В покоях матушки Цзя ее не оказалось, боковая комната была заперта.
Девушка заглянула в щель и при свете мерцающего светильника увидела какие-то тени. Ей стало страшно, и она убежала, недоумевая: «Куда девалась эта плутовка?»
Столкнувшись с Чжэньчжу, она спросила:
— Ты случайно не видела сестру Юаньян?
— Сама ее ищу, — ответила девушка, — ее госпожа зовет. Наверное, спит в боковой комнате.
— Я только что оттуда, — сказала Хупо. — Правда, в комнату не входила — там темно и страшно, еле горит светильник — нагар ведь снять некому. Давай вместе посмотрим — может быть, она и в самом деле там!
Девушки вошли в боковую комнату, сняли нагар со светильника, стало светлее, и Чжэньчжу воскликнула:
— Кто-то бросил скамейку! Я чуть не упала! — Тут она подняла глаза и в ужасе отпрянула назад, едва не сбив с ног Хупо. Хупо, увидев повесившуюся Юаньян, закричала и хотела бежать, однако ноги ей не повиновались. Сбежались люди, поднялась суматоха. О случившемся поспешили сообщить госпожам Син и Ван.
— Не думала я, что Юаньян такая решительная! — сокрушалась госпожа Син. — Скорее велите доложить господину Цзя Чжэну!
Баоюй, услышав эту страшную новость, ничего не сказал, лишь глаза его округлились от ужаса.
Сижэнь стала его тормошить:
— Поплачь, легче станет!
И Баоюй разразился рыданиями.
«Как прекрасна была Юаньян! — думал он. — И надо же было ей умереть такой смертью! Поистине чудеса творятся с нашими девушками! И все же уходят они в мир блаженства. А мы, мужчины? Можем ли мы с ними сравниться, хотя тоже приходимся сыновьями и внуками старой госпоже?»
Неожиданно печаль у Баоюя сменилась радостью, и он бросился вон из комнаты. Баочай выскользнула следом за ним, но тут, к своему удивлению, увидела, что муж смеется.
— Плохо дело! — стали говорить ей служанки.
— Ничего! — успокаивала их Баочай. — Ему просто пришла в голову какая-то мысль.
Баоюю приятно было услышать слова жены и он подумал: «Она одна знает, что у меня на душе! Понимает меня!»
Пришел Цзя Чжэн. Он был искренне опечален случившимся и без конца вздыхал, говоря:
— Милое дитя! Не напрасно любила тебя старая госпожа!
Он приказал Цзя Ляню нынешней же ночью раздобыть гроб, чтобы похоронить Юаньян вместе с матушкой Цзя, ведь это была последняя воля девушки.
Вскоре пришла Пинъэр вместе с другими служанками оплакать подругу.
Надо сказать, что Цзыцзюань очень раскаивалась. Надо было и ей поступить так же, как Юаньян, когда умерла барышня Линь Дайюй — по крайней мере она исполнила бы свой долг перед госпожой и отблагодарила ее за милости. Она прислуживала теперь в комнатах Баоюя, и хотя он обращался с ней ласково, легче ей не становилось. Думая обо всем этом, Цзыцзюань безутешно рыдала.
Госпожа Ван вызвала жену старшего брата Юаньян, приказала ей распоряжаться церемонией положения в гроб тела покойной, а затем подарила сто лянов серебра и вещи, принадлежавшие Юаньян.
Женщина без конца кланялась госпоже Ван, а затем стала превозносить до небес Юаньян:
— Какой решительной оказалась моя невестка! Вот это удача! И прославилась, и похоронят с почестями!
— И не стыдно тебе, а еще родственница! — возмутилась одна из женщин. — Продала мертвую невестку за сто лянов серебра и радуешься! Представляю, как бы ты радовалась, если бы тебе удалось продать ее при жизни старшему господину Цзя Шэ! Ведь тогда ты получила бы больше!
Уязвленная, жена брата Юаньян смутилась, покраснела и поспешила удалиться.
Дойдя до ворот, она столкнулась с Линь Чжисяо, за ним следовали слуги, несущие гроб для Юаньян. Вместе с ними женщина возвратилась в дом помочь положить покойницу в гроб и стала лить крокодиловы слезы.
Цзя Чжэн потребовал курительных свечей, зажег три из них перед гробом и, совершив полагающиеся поклоны, произнес:
— Юаньян жизнью пожертвовала ради своей госпожи, и теперь она для нас не просто служанка. Пусть младшие родственники ей поклонятся!
Баоюй, обрадованный словами отца, подошел к гробу и несколько раз низко поклонился. Цзя Лянь, искренне уважавший Юаньян, хотел последовать примеру Баоюя, но госпожа Син его остановила.
— Чрезмерные почести могут ей повредить в ином мире.
Цзя Ляню ничего не оставалось, как повиноваться.
Баочай не могла согласиться с госпожой Син и, выступив вперед, сказала:
— Мне, собственно, не полагается кланяться служанке, но поскольку мы так и не выполнили своего долга перед старой госпожой при ее жизни, считаться не приходится. Юаньян подала нам пример преданности и благочестия, и мы должны умолять ее прислуживать старой госпоже и в ином мире, чтобы хоть немного искупить свою вину перед старой госпожой!
С этими словами Баочай, опираясь на руку Инъэр, подошла к гробу, совершила возлияние вина, поплакала, после чего несколько раз поклонилась.
Одни служанки говорили, что жена Баоюя так же глупа, как он сам, другие считали, что у молодых доброе сердце, что они хорошо знают приличия и порадовали Цзя Чжэна.
Снова зашел разговор о том, кого оставить присматривать за домом, в который уже раз остановились на Фэнцзе и Сичунь, все остальные должны были сопровождать гроб.
В эту ночь никто не спал.
Едва настало время пятой стражи, все собрались, а как только забрезжил рассвет, Цзя Чжэн, теперь старший в роде, облачился в траурную простую одежду и вновь стал оплакивать матушку Цзя, как и полагалось почтительному сыну.
Как только гроб с телом матушки Цзя был вынесен за ворота дворца Жунго, стали совершать жертвоприношения друзья и знакомые. Но об этом мы рассказывать не будем.
Гроб принесли в кумирню Железного порога и там установили. По обычаю, мужчинам надлежало провести здесь ночь. Однако мы и об этом умолчим.
Линь Чжисяо тем временем велел убрать траурный навес у входа во дворец, закрыть все окна и двери, подмести двор, после чего отобрал людей и поручил им ходить ночью по дворцу и отбивать стражи.
В конце второй стражи все ворота, ведущие во внутреннюю часть дворца, наглухо запирались, мужчинам ходить туда ночью не полагалось, только женщинам разрешалось устраивать обходы.
Фэнцзе в день похорон матушки Цзя чувствовала себя бодрее, но ходить еще не могла, поэтому с вечера Пинъэр и Сичунь обошли дворец, отдали необходимые распоряжения ночным сторожам, после чего разошлись по своим комнатам.
А теперь вернемся к истории, о которой мы вкратце рассказали выше.
Хэ Сань, приемный сын Чжоу Жуя, еще в то время, когда хозяйственными делами ведал Цзя Чжэнь, затеял драку с Баоэром, за что был бит, изгнан из дворца, и сейчас целые дни проводил в игорных домах. Теперь, после смерти матушки Цзя, у него зародилась надежда, что его услуги вновь могут понадобиться.
Несколько дней кряду ходил он во дворец Жунго, но все без толку, и разочарованный поплелся в игорный дом, где незадолго до этого изрядно проигрался.
— Попробовал бы отыграться! — говорили дружки.
— С великим удовольствием, — отвечал Хэ Сань, — только денег нет!
— Так мы тебе и поверили! — ухмылялись дружки. — Зря ты, что ли, к своему папаше Чжоу Жую ходил, неужто так ничего и не выклянчил? Он-то уж наверняка немало денег у своих хозяев вытянул, а ты все прибедняешься.
— Да замолчите вы! — закричал Хэ Сань. — Золота и серебра у господ наших хоть отбавляй, так ведь они на нем сидят! Дождутся, все грабители унесут!
— Хватит тебе врать, — возразили дружки. — Ведь все имущество у них в казну отошло!
— Ничего вы не знаете! — вскричал тут Хэ Сань. — Все, да не все! Старая госпожа оставила в своих покоях немало золота и серебра. После похорон его будут делить!
Один из игроков, метнув кости, вдруг сказал:
— Я проиграл, но отыгрываться не буду. Спать пойду! — и подтолкнул Хэ Саня: — Пойдем, дело есть!..
Хэ Сань вышел.
— Ты вот не дурак, а сидишь без денег, — сказал игрок Хэ Саню.
— Что поделаешь — такая судьба! — ответил Хэ Сань.
— Ведь сам говоришь, что во дворце Жунго денег хватает! Пошел бы да раздобыл немного на расходы.
— Братец мой! — воскликнул Хэ Сань. — Да разве выпросишь у них хоть грош?!
— А ты сам возьми! — улыбнулся приятель, и Хэ Сань уловил в его словах намек.
— Сам?
— Ну да. Не понимаешь? Я бы сумел!
— Как?
— Хочешь разбогатеть? Проведи нас во дворец! — шепнул игрок. — Мои друзья все сделают ловко, без шума. Мужчин сейчас во дворце почти нет, одни женщины. А если и остался один — не беда! Главное — не бойся!
— А кого мне бояться? — разозлился Хэ Сань. — Приемного отца? Так я и отцом его не считаю, разве что ради матери! Только ничего у нас не получится. Неприятности наживем — и все. У наших господ везде связи, в каждом ямыне. Если и возьмем что-нибудь, сразу поднимется шум.
— Ты и не знаешь, как тебе повезло, — уговаривал игрок. — Мои друзья — с морского побережья. Если состряпаем это дельце, все вместе туда и отправимся. Соглашайся! Захочешь — возьмем с собой и твою названую мать, будете жить в свое удовольствие.
— Уж не пьян ли ты, братец? — испуганно спросил Хэ Сань. — Разве можно об этом говорить вслух?
Он отвел нового знакомца в укромное место, они обо всем договорились и разошлись.
Но об этом речь пойдет ниже.
Мы уже рассказывали о том, что Бао Юн в наказание был послан присматривать за садом, и из-за похорон о нем забыли — слишком много было хлопот. Но Бао Юна это не печалило. Он делал что хотел, гулял по саду, вволю спал, не затруднял себя работой, то забавлялся ножом, то упражнялся на дубинках.
В то утро, когда состоялась церемония выноса гроба с телом покойницы, Бао Юн, как обычно, отправился бродить по саду и вдруг приметил молодую буддийскую монахиню, а рядом с ней даосскую монахиню-старуху. Они подошли к внутренней калитке сада и постучались.
— Куда направляется почтенная настоятельница? — приблизившись к монахиням, спросил Бао Юн.
— Мы узнали, — отвечала даосская монахиня, — что нынче утром состоялась церемония выноса гроба с телом старой госпожи, а четвертая барышня Сичунь осталась присматривать за домом. Чтобы она одна не скучала, наша настоятельница и решила ее навестить.
— За всеми воротами сада присматриваю я, — заметил Бао Юн, — и попросил бы вас вернуться! Приходите, когда пожалуют господа!
— Откуда ты взялся, черномазый? — рассердилась монахиня. — И что тебе за дело, куда мы ходим?
— Терпеть не могу монашек! — рассердился Бао Юн. — Не пущу, и баста! Что вы мне сделаете?
— Возмутительно! — вышла из себя старуха. — При жизни старой госпожи никто не мешал нам ходить через сад! А ты, разбойник, никого не признаешь. Все равно пройду!
Она схватилась рукой за кольцо калитки и несколько раз изо всех сил его дернула.
Мяоюй, стоявшая рядом, слова не могла произнести от гнева и уже хотела уйти, но тут на шум прибежали женщины, присматривавшие за вторыми воротами. Взглянув на рассерженную Мяоюй, они сразу поняли, что Бао Юн ее обидел.
Все служанки, надобно сказать, знали, что Мяоюй очень жалуют старшие госпожи, что она дружна с барышней Сичунь и боялись, как бы Мяоюй не пожаловалась хозяевам.
Поэтому одна из женщин подбежала к Мяоюй и стала оправдываться.
— Простите, мы вас не ждали и не успели открыть. Четвертая барышня дома, она как раз вспоминала о вас. А этот малый — новичок, он присматривает за садом и не знает наших порядков. Мы попросим госпожу, когда вернется, наказать его и выгнать вон!
Мяоюй, будто не слыша, пошла к выходу. Женщина умоляла ее вернуться, готова была встать на колени, говорила, что в случившемся могут обвинить ее. Мяоюй пожалела ее и вернулась, к великому неудовольствию Бао Юна, которому ничего не оставалось, как, смирив гнев, уйти прочь.
А Мяоюй с монахиней пришли к Сичунь, выразили ей соболезнование по поводу кончины старой госпожи и стали болтать о разных пустяках.
— Теперь несколько ночей не придется спать, — пожаловалась Сичунь. — Мне велено присматривать за домом. Вторая госпожа Фэнцзе болеет, а одной по ночам скучно, да и страшновато. Будь здесь хоть один мужчина, тогда дело другое. Но мужчинам запрещено появляться на женской половине дворца. Раз уж вы удостоили меня своим посещением, хочу попросить вас провести эту ночь у меня. Поиграем в шахматы, поболтаем.
Мяоюй, говоря по правде, не очень хотелось оставаться ночевать, но Сичунь так просила! К тому же весьма заманчивым было предложение сыграть в шахматы. Поэтому Мяоюй согласилась и послала монахиню передать послушнице, чтобы та принесла ей чайные принадлежности и постель.
Сичунь была вне себя от радости. Она приказала Цайпин вскипятить собранную еще в прошлом году дождевую воду и собственноручно заварила самый лучший чай.
Вскоре послушница принесла чайный прибор Мяоюй, девушки сели и завели беседу.