M.I.F.
Рассказ
– Я не преступник. Я не убиваю людей. Я не ворую. Я просто пишу стихи.
– Бросьте кривляться. Вы же неглупый человек. Художник, мыслитель, да? Вам ли не знать, что информация – это оружие. Ваши стихи – оружие. Они попадают в сеть, распространяются, как вирус. И наносят свой вред, очевидно. Этот вред куда шире, чем вред от ублюдка с ножом. Сколько человек он успеет убить, прежде чем его схватят сотрудники Гефеста? Одного? Двух? Методы сыска столь совершенны, что до троих ни у кого дело не доходит. А Ваши стихи, попав в сеть, действуют на массы.
– Но я человек. Видите? Я сижу здесь, прямо перед вами, на стуле. Такой же человек, как вы, ваши друзья, ваши родственники. Да что там, сейчас я – ещё больше человек, чем вы. Это я сижу здесь, на этом стуле, а вы – голос из репродуктора. Я даже не знаю, сколько вас!
– Такова принятая форма. Обвиняемый не должен видеть лиц членов комиссии, знать их имён. Статья…
– Да-да, знаю, статья такая-то, пункт такой-то, я это слышал много раз. У вас всё схвачено и продумано. Всё логично. Но мне страшно, понимаете? Вот, что не подчиняется логике. Но это так. Я сижу здесь, перед вами, будто голый. Вы не говорите, что со мной будет, вы не считаете должным посвящать меня в детали. Потому что так написано в каком-то пункте какой-то статьи. Что вы со мной сделаете? Устроите показательный процесс, раскрутите шоу с очередным оппозиционным деятелем? Да никакой я не оппозиционный, я просто пишу стихи, это всего лишь слова, составленные в строчки! Я не могу не писать честно, но я хочу жить – понимаете? Понимаете? У меня две руки, две ноги, как у вас, я хочу лечь сегодня в постель, я хочу жить! У меня тоже есть друзья, родители, любимая девушка. И вы готовы всё это уничтожить из-за моих стихов?
– Неужели Вам нужно всё объяснять? Вы как ребёнок. Думаю, Вы прекрасно всё понимаете, только не хотите этого признать. Своими словами Вы наносите вред не какому-то конкретному человеку, а системе. Система же – это организм. И, чтобы клеточки этого организма сосуществовали в гармонии жизни, а не в хаосе разложения, должен жить весь организм. Поэтому организм вырабатывает иммунитет, чтобы избавляться от вредоносных бактерий.
– И бактерия – это я? Я, по-вашему, сраная бактерия? Вы совсем ослепли там? Вы вообще люди? Посмотрите! Посмотрите, это мои руки. На каждой – по пять пальцев. Это моё тело. Вот он я. Вот, слёзы. Хха. Всё настоящее. Я, вашу мать, человек! Че-ло-век! И я хочу жить! Жить, жить, сука, жить! Вы готовы уничтожить живого человека ради этой отвлеченной идеи с организмом? Это же абстракция! Дым! Фикция! Это ваше общее дело, и прочая хрень. Чего стоит это ваше общее дело, если ради него нужно кидать в топку людей? Даже если одного. Человека! Человека, слышите, не бактерию, не инфузорию, мать её, туфельку! Человека. Человека. Человека. Че…
Динамик захрипел, воздух треснул от смеха. Я вдруг и вправду ощутил себя маленьким, невозможно маленьким. Насекомым, которое можно раздавить одним движением.
Меня просто отпустили. Они раздели меня, пропустили через жернова своих допросов, выжали, и просто выбросили обратно в город. Они уверены в себе, они знают: раздавленный, напуганный, жалкий – я не вернусь к своему делу. Я – тень того человека, которым был раньше. Так они думают. Чтобы они в это верили, я и должен им быть. Я сам должен верить в такого себя, любую фальшь они мгновенно почуют.
Я вышел из огромных дверей Цитадели на Центральную площадь и сощурился: день в разгаре. Чистое синее небо, ни одного облака. По площади прогуливаются горожане, о чём-то разговаривают друг с другом. Все они знают, что происходит за стенами Цитадели. Вернее, догадываются, но дальше догадок они не пойдут. Они не хотят ничего знать, зачем?
Я отошёл на несколько шагов и обернулся на Цитадель. Чудо архитектуры. Вавилонская башня, возвышающаяся в самом центре их мира. Устремленный к облакам золотистый шпиль, напоминающий клюв, и две башни по бокам, похожие на расправленные крылья. От Цитадели – двумя разнонаправленными спиралями, расходящимися по всей площади – выполненные в человеческий рост статуи Прометея. Несколько сотен совершенно одинаковых изваяний: раскинувшие руки, уронившие голову на грудь, словно прикованные к невидимой скале за спиной. Многократное напоминание об участи того, кто перечил воле Богов.
Я накинул на голову капюшон, сунул руки в глубокие карманы ветровки и направился к краю площади, лавируя между статуями и прохожими. И шёл так, глядя себе под ноги, пока не вышел из тени Цитадели.
Раздавленный, как насекомое. Ничтожный. Жалкий. Да, они более чем уверены в своём могуществе, раз просто отпускают меня. Это, конечно, ошибка. Можно себя поздравить: я филигранно разыграл перед господами следователями цепляющееся за жизнь ничтожество. Теперь я шёл по центральному проспекту, всё ускоряя шаг, почти бежал. Я прокручивал в голове свои реплики, про девушку, про родителей, про желание жить – и меня подбрасывало на каждом шагу, я едва сдерживался, чтобы не рассмеяться в голос. Я праздновал победу.
А в качестве финального аккорда, в качестве последней издёвки, новое стихотворение поэта, известного всем как Дэв Калион, появилось в сети именно в то время, когда я был на допросе. Там, в моей пустой квартире, горит сейчас синим монитор компьютера, который самостоятельно выпустил в сеть мои слова. Авторский софт. Авторское слово. Поэзия и программирование идут рука об руку. Пусть побегают с этим.
Я на ходу достал телефон, вошел в сеть и перечитал про себя короткое, но ёмкое стихотворение. Ещё раз. И ещё. Отлично. Я доволен. Я сильнее вас. Понимаете? Понимаете вы это?
Войдя в зону для курения, отгороженную от тротуара невысоким заборчиком, я закурил и посмотрел наверх: на огромных экранах, скрывающих стены домов, многократно повторённая, медленно двигалась красивая брюнетка. Она подносила к голове отливающий серебром обруч, и, закрыв глаза, надевала его. На её лице мгновенно появлялась улыбка счастливейшей из смертных.
Над головами прохожих и крышами машин плыл растворенный в воздухе голос:
– Обновите свой M.I.F. до версии три и шесть. Увеличенный потенциал, улучшенная система реагирования. Горизонт событий никогда прежде не был открыт до таких пределов. Живи. Реализуй себя. Отмени преграды.
Я подставил лицо свету, исходящему от улыбки прекрасной девушки и позволил себе поплыть по бархатным волнам этого голоса. Так действует реклама: зацикленный ролик показывает истинное, неподдельное счастье, за которым только руку протяни – и оно станет реальностью. Голос пробирается в голову, убаюкивает и, расслабив жертву, диктует: счастье возможно. Чтобы обрети его, нужно только купить вот это.
Если отпустить себя – впадаешь в эйфорию. Похоже на эффект от наркотиков. Неподражаемо. Синдром Стендаля, распространившийся на всё человечество. Удав, гипнотизирующий кролика.
Я подмигнул девушке с монитора, и она подмигнула в ответ.
– Шлюха,– сказал я, улыбаясь. – Ты ведь теми же влюблёнными глазами смотришь на каждого встречного.
– Простите? – на меня непонимающе уставился какой-то тип в пальто и шляпе, курящий рядом со мной.
– Нет-нет, ничего,– я сунул бычок в урну и отгородился от незнакомца быстрой улыбкой. Он всё ещё недоумевающее смотрел на меня, когда я вышел из зоны для курения на тротуар, чтобы тут же смешаться с толпой и оставить его наедине с недоумением.
Я снова достал телефон, подключил к нему наушники, и хотел было обеспечить свою триумфальную прогулку достойным саундтреком, как вдруг все изображения на уличных рекламных мониторах сменились одним единственным: огромный восклицательный знак ярко-красного цвета.
– Внимание! – произнес голос, вмиг утерявший всю свою бархатную певучесть. – Оплата Вашей реальности просрочена на четырнадцать дней. Немедленно пополните счёт, иначе, согласно пункту четыре действующего договора, Ваша реальность будет отключена.
Нет, нет!
Я остановился, как вкопанный. Замер с наушниками в приподнятых руках, так и не донеся их до ушей.
Прохожие, как ни в чём не бывало, продолжали свою циркуляцию по проспекту. Для них ведь ничего не изменилось, это послание предназначено мне одному. Теперь они натыкались на меня, замершего среди тротуара, толкали меня плечами.
– Внимание! – повторил голос. – Оплата Вашей реальности просрочена на четырнадцать дней. Немедленно пополните счёт, иначе, согласно пункту четыре действующего договора, Ваша реальность будет отключена.
Я оглянулся, бросился к ближайшему АТМу[1], встроенному в кирпичную стену. На его небольшом мониторе мигал тот же восклицательный знак, но я набрал дрожащими пальцами своё цифровое обозначение и пароль, изображение сменилось на приятную девушку в форменном костюме единого банка, которая расцвела лучезарной улыбкой:
– Здравствуйте, Пять-три-три-один-один. Давно Вас не было. Желаете узнать свой баланс?
Я желал. И денег (что, впрочем, я и раньше знал) оказалось недостаточно, чтобы продлить реальность ещё на месяц. Я судорожно двигал пальцами по монитору, перескакивая из одного меню в другое.
«Получить обещанный платёж»– нажал я.
– К сожалению, Вы израсходовали лимит обещанного платежа,– всё с той же ласковой улыбкой сказала девушка в мониторе. – Вы сможете использовать обещанный платёж после того, как пополните счёт…
Дальше я не слушал. Я рванул в сторону от АТМа. Надо было срочно что-то предпринять, но что? Где я сейчас раздобуду сумму, достаточную для продления реальности?
На самом деле, конечно, этим нужно было заняться давно. Но такая практическая мысль казалась тогда просто смешной: я ведь сокрушал словом систему, вёл подпольную борьбу. Где уж там уместиться мысли об оплате счетов?
– Внимание! Оплата Вашей… – я вставил гарнитуру в уши и выкрутил громкость на максимум.
«This time the bullet cold rocked ya! A yellow ribbon instead of a swastika»[2] – заорал истеричный вокалист, перекрывая угрожающий голос, но музыка тут же оборвалась. Система подключилась к моему проигрывателю, и в наушниках раздалось всё то же:
– Внимание! Оплата Вашей реальности…
Я сорвал наушники, рванул в ближайший переулок, но от голоса было не скрыться. Он словно рождался в воздухе прямо у меня над головой, преследовал меня, куда бы я не бежал. Из переулка я вывалился на другую улицу, врезался в прохожего, машинально ухватился за его плечи, удерживая равновесие.
– Отвали, псих! – короткостриженный атлет в спортивной куртке оттолкнул меня, и я отлетел к стене, врезавшись в неё затылком.
Здоровяк брезгливо посмотрел на меня, покачал головой и пошёл дальше, продолжая прерванный мной диалог с невидимым собеседником.
Возможно, где-то в другой реальности он прямо сейчас наносит сокрушительные удары по моему лицу, превращая его в кровавое месиво. Я этого не узнаю. Система безупречна.
– Внимание! Ваша реальность будет отключена через пять. Четыре.
– Нет!
– Три.
– Нет, нет!
– Два…
Я заткнул руки ушами, но голос загудел набатом прямо у меня в голове, будто черепная коробка была колоколом:
– Один.
Дальше – тишина.
Я просидел так, зажав уши руками, ещё какое-то время, потом поднял голову.
По тротуарам брели, как сонные мухи, одетые в серое люди. У каждого на голове был отливающий серебром обруч, на котором перемигивались две голубые лампочки. Запахи выхлопных газов и канализационных испарений неприятно щекотали ноздри. Подпёртое однотипными высотками небо оказалось затянуто серыми тучами.
– Ваша реальность отключена. – Спокойно сообщил голос. – Чтобы подключить реальность, пополните, пожалуйста, счёт. Всего доброго. Кампания M.I.F.
Я машинально достал телефон и посмотрел на него. На экране всё ещё было моё последнее стихотворение:
Муха села за варенье
На десять лет.
Я же за стихотворенье –
Нет.
Весь груз собственной бездарности разом навалился мне на плечи. Ничтожество! Жалкий писака, наполняющий однотипными четверостишиями паблик с парой сотен подписчиков. В основном – знакомых, подписавшихся больше не из интереса, а из-за знакомства с автором. Ничтожество. Насекомое.
Натыкаясь на меня, бредущие по тротуару люди отшатывались в стороны: сейчас, не окруженный аурой своей реальности, я казался им отбросом общества, жалким существом, грязью у ног. Да что там, этим я и был.
Я вскочил на ноги. В голове было одно: бежать! Я рванул в сторону, распугав группу молодых девушек, опять нырнул в переулки.
От себя не убежишь. Как и от прогорклой правды: несокрушимый ледокол Государства идёт своим курсом, не замечая меня. Насекомое, кружащее у борта, не способно причинить вреда его стальным бортам. Никто меня не боится. Моё слово – ничто. Никому не нужно ловить меня, допрашивать, преследовать. Я не опасен.
Никому. Не. Нужно. Меня. Преследовать.
Я завалился в первый попавшийся подъезд, и, хватаясь за поручни, взлетел на лестничную площадку.
Ничтожество. Ноль.
Тяжело дыша, я привалился затылком к холодной стене, и по звуку удара понял, что обруч всё ещё у меня на голове. Сняв его, я посмотрел на погасшие лампочки. Теперь это – бесполезный кусок металла, напичканный проводами и микросхемами.
Что-то нужно было делать. Неужели – опять, с самых низов, каким-нибудь чёртовым посудомойщиком, одним из этих бесчисленных представителей обслуживающего персонала в желтых фартучках, мечтающих только об одном: поскорее заработать на обруч и найти работу в Сети? Я прошёл весь этот путь, и, наконец, получил доступ к мечте, а теперь – всё сначала?
Я едва сдерживался, чтобы не разрыдаться.
И вдруг заметил, что одна из квартирных дверей приоткрыта. Я подошёл к ней и заглянул внутрь. В квартире темно, шторы задёрнуты. Из ванной комнаты доносился звук льющейся воды.
Я оглянулся. Постоял немного, прислушиваясь. И шагнул через порог.
Интерлюдия 1
Инспектор службы Гефест № 2212, позывной – Вулкан.
– Картина стара как мир, верно, коллега? – Вулкан обернулся к напарнику и поморщился: тот прошёл на кухню и там заваривал себе кофе, выстукивая причудливый ритм ложкой по внутренним стенкам кружки. – Ты опять за своё? Нарушаешь все правила.
Напарник, пожилой инспектор в двух шагах от пенсии и долгожданного золотого обруча, пожал плечами.
– Я бы сказал, старо, как «Миф». Мир чуть-чуть старше.
– И то верно, – кивнул Вулкан, присаживаясь на карточки рядом с раскинувшим в стороны руки мёртвым мужчиной. – Но позволь мне нарушить твоё спокойствие, о невозмутимый Каа. Я задам тебе ряд вопросов, а ты попробуй мне на них ответить, если это не слишком отвлечет тебя от употребления этого, не сомневаюсь, превосходного сублимированного кофе на кухне у ныне покойного 42176. Хорошо?
Пожилой инспектор, носящий, как основную черту характера, позывной Питон, молча вошёл в комнату с дымящей чашкой в руке и пожал плечами.
– Тогда я начну. Первое. Исчерпывающую информацию обо всех контактах невинно убиенного господина нам уже предоставили, и ни одного его знакомого – по крайней мере, тех, кого знает система, сегодня не было зафиксировано нигде в пределах этого квартала. Тем не менее, никаких следов взлома, борьбы, чего-то такого. То есть, он впустил убийцу в квартиру сам. И даже не потрудился что-то на себя надеть при этом. Вызова проститутки тоже не зарегистрировано. Как тебе?
Питон некоторое время смотрел на голого мужчину, лежащего лицом в ковёр в неестественной, вывернутой позе, потом перевёл взгляд на дверь в ванную комнату, опять на мужчину.
– Он был в душе, – наконец, проговорил престарелый инспектор и шумно отхлебнул кофе. – А входную дверь закрыть забыл.
Вулкан, сидя на корточках, несколько секунд смотрел на напарника снизу-вверх.
– Твоя мудрость, о Каа, не знает границ. Но твои предположения порой вводят меня в ступор. Забыл закрыть входную дверь?
– Угу, – Питон перешагнул через труп и направился к креслу.
– Ты шутишь? Нет? – Вулкан проводил напарника взглядом, поднялся на ноги.
– Нет, не шучу.
– Нет, серьезно. Это – твоя рабочая версия? Забыл закрыть дверь?
Питон немного помолчал, затем достал телефон и уставился в него, медленно водя пальцем по экрану.
Вулкан тоже помолчал. Выждал немного, помня о любви напарника к театральным паузам, и, наконец, не выдержал:
– Ну же, мудрейший, посвяти меня, наконец, в чудеса своих неординарных мыслей.
Питон поднял палец, призывая к молчанию. Ещё некоторое время нажимал что-то в телефоне, и, наконец, протянул его молодому напарнику, выговорив только:
– Читай, – после чего откинулся на спинку кресла и сосредоточился на кофе.
Вулкан взял из рук старшего напарника телефон, начал читать с открытого места:
«…этот феномен психологи называют неспособностью действовать без поводыря. Засилье электронных гаджетов, призванных облегчить нашу жизнь, приводит к почти полной беспомощности человека. Электронный распорядок дня, напоминающий о каждом пункте в личном расписании, холодильник, напоминающий о необходимости закрыть дверцу, навигатор, подсказывающий, где и куда свернуть – всё это приводит к тому, что человек забывает совершать самые обыденные действия, если ему не напомнить об этом»
Вулкан поднял взгляд на напарника.
– Там в конце статистика, – проговорил Питон. – Цифры. Знаешь, 80% окольцованных страдают этим в той или иной мере. И это прогрессирует. А этот, – Питон кивнул в сторону трупа. – Согласно записям, приобрёл свой первый обруч около десяти лет назад. Это, знаешь ли, срок.
– Твоя мудрость не знает границ, о Каа. – Вулкан с усмешкой вернул напарнику телефон и оглянулся. – Что ж, тогда я перейду к следующей интересной детали. Обрати, пожалуйста, своё внимание на этот недвусмысленный предмет.
Вулкан подошёл к дивану и поднял с него бельевую веревку, завершающуюся неумело завязанной петлёй.
– Ну, может, этот тип собирался вздёрнуться. Не знаю, – Питон лениво отмахнулся от вещдока. – Не всё ли тебе равно? Убийца был здесь, он потел, дышал, следил. Когда эта хреновина закончит анализ, мы будем знать его имя, возьмём его, и он сам нам всё расскажет. Просто подожди. Выпей кофе.
Оба посмотрели на урчащий аппарат, расположенный в центре комнаты и сканирующий своим всевидящим оком все поверхности, анализирующий воздух, мгновенно перерабатывающий всю полученную информацию в краткий отчёт.
– Мы будем знать имена всех, кто бывал в этой квартире за последние несколько дней, – поправил Вулкан, бросая веревку обратно на диван. – И наш герой будет среди них, только если он не профессиональный охотник за обручами. Те-то знают, как просто обмануть нашу малышку. К тому же, позволь напомнить тебе, мудрейший, о погрешности этого аппарата и недостаточности его данных для суда. Если бы M.I.F. предоставляли нам актуальную информацию о действующих обручах, всё было бы куда проще.
– Хрен там,– усмехнулся Питон. – Власть корпораций. А профессиональные охотники за обручами так не действуют.
Оба посмотрели на пробитый череп человека на ковре, на валяющуюся рядом бронзовую статуэтку какого-то поэта и помолчали.
Вулкан уселся в свободное кресло, закинул ногу на ногу.
– Да и в конце-то концов,– проговорил он, глядя в стену. – Неужели тебе не скучно оставлять всё на откуп этим машинам? Где же тогда место для творчества в рутине нашей профессии?
– Поработай с моё, – ответил Питон, также не глядя на собеседника. – И тебе надоест в детектива играть.
Аппарат коротко пискнул, сообщая тем самым, что анализ завершен.
Я долго бродил по незнакомым улицам. Наконец, вышел к какому-то бару, зашёл внутрь. Агрессивная музыка, многолюдье, дым – всё, как я люблю. Вскарабкавшись на высокий барный стул, я жестом подозвал бармена и заказал стопку водки с долькой лимона. Дождавшись, тут же выпил и попросил повторить.
– Празднуете что-то, или заливаете горе? – женский голос над ухом. Я повернулся и остолбенел: передо мной стояла та самая девушка из рекламы M.I.F. и улыбалась, на этот раз – действительно мне одному.
– Пока не знаю, – ответил я. – Думаю, это зависит от Вас.
– Оу, – она оседлала соседний стул. – Тогда, полагаю, Вам придётся меня угостить.
– Думаю, я готов на это пойти.
Мы как-то сходу разговорились. Нельзя сказать, что она блистала умом – впрочем, это ли требуется от шикарной брюнетки, от декольте которой просто невозможно отвести взгляд? Мы говорили о её работе. Моделью быть, знаете ли, очень не просто. Много ограничений, да. Ты не можешь сам поменять причёску, или покрасить волосы – тебя ограничивает контракт. Лишнего не ешь, лишнего не пей, ежедневный фитнесс. Каждый второй фотограф считает, что, раз ты раздеваешься перед его камерой, значит, ты готова прыгнуть к нему в постель. Если правду говорят, что фотография забирает кусочек души – то её душа давно разошлась по свету миллионными тиражами, и теперь сидит в каждом втором экране города.
Скоро стало совершенно очевидно, к чему идёт диалог. Оставалось только вбить последний гвоздь:
– Мы уже давно подружились, время пить на брудершафт! Твоё имя?
– Давно пора. Ну, цифры-то тебе, я думаю, неинтересны. Я Иона.
– Хорошее имя. Я Дэв.
Девушка оглянулась, и наклонилась ко мне с видом заговорщика:
– Дэв Калион? – спросила, сделав испуганные глаза.
– А чем черт не шутит? – я улыбнулся и опрокинул очередную стопку.
Всё. Опальный поэт, звезда андеграунда – существует ли женщина, способная перед этим устоять? Из бара мы вышли под руку, спустя час. Пока дожидались такси, я закурил прямо на тротуаре, не отыскивая зоны для курения и тем подчеркивая свой бунтарский статус. Меня немного покачивало.
– А тебе приходилось сидеть в тюрьме? – всё не унималась девушка, словно решившая книгу обо мне написать.
– Поверь, детка, рассказы об этом месте – не для твоих ушей.
Где эта чертова машина? Я оглянулся и вдруг увидел их. Не считают нужным прятаться. Стоят у машины, припаркованной на другой стороне улицы, беззастенчиво на меня пялятся. Один – худой и сутулый, другой – здоровенный, как бык. Оба в старомодных пальто. Не хватает только шляп и тёмных очков. Клоуны хреновы! Интересно, что это – желание убедиться, что их молотилка сработала, или просто напоминание о неусыпном контроле? Думаю, первое. Иначе были бы осторожнее.
– Что там? – спросила Иона, тщетно пытаясь зажечь спичку. Они ломались в её пьяных пальцах одна за другой, и на тротуар падали обломки.
– Ничего, дорогая. Задумался.
– Ааа, новое стихотворение? Ты прямо сейчас сочиняешь, да? Расскажешь? Ты мне его расскажешь?
– Я напишу его прямо на тебе, ты не против?
– Ооо… – она попыталась совершить какое-то загадочное, ей одной понятное движение, но вместо того сделала несколько неуклюжих шагов в сторону, удерживая равновесие.
Подъехало такси.
– Эк тебя, – я улыбнулся. – Присаживайся, прошу. Осторожно голову…
Мы сели в машину, и, назвав адрес, я ещё раз обернулся на этих двоих. Что ж, хотите посмотреть? Пожалуйста. Сейчас я покажу вам прекрасную картину. Я покажу вам человека, который безгранично рад своей победе. Я приеду в квартиру к этой красотке. Я брошу её в постель. О, я уверен, вы найдёте способ подглядеть в окошко. И смотрите, смотрите, мне не жалко. Я всю ночь буду праздновать свой триумф, а вы будете думать, что эта победа – ваша. Смотрите. Наслаждайтесь. И пусть слюни текут из ваших пастей, пусть вы ими подавитесь!
Интерлюдия 2