- Кто-нибудь может говорить, что И. суров? - в полном негодовании закричал я. - Это всё равно, что сказать, что подле вас жизнь не сплошной праздник и счастье. О, Ананда, я ещё ничего не знаю. Но то, что и вы, и И. помогаете людям обрести новое понимание ценности жизни, - это я знаю и весь полон благодарности и благоговения. Просыпаешься счастливым оттого, что целый день проведёшь подле вас. Я так рад, что я с вами, дышать мне подле вас так же легко, как рядом с И. И я ничуть вас не боюсь.
- И даже прощаешь мне дервишскую шапку. - засмеялся Ананда.
Но через минуту сказал очень серьёзно:
- Ты готов? Теперь подумай о Флорентийце, зайдём за твоей аптечкой и отправимся к княгине. Я думаю, что там всё не так-то просто.
Ананда отдал Верзиле твёрдый приказ никому не открывать дверей и никого не пропускать в его комнаты. Даже если кто-нибудь захочет проникнуть, под предлогом подождать его или передать записку, - никому не открывать ни под каким видом и ничего ни у кого не брать.
- Есть не открывать, ничего не брать, - ответил моряк. - Если опоздаете к восьми с половиной - с меня капитан взыщет. Я отпущен до девяти.
- Есть, - улыбаясь, сказал Ананда, - отпущен до девяти. Если опоздаем - отвечать мне, отвезу тебя сам. - Есть отвечать вам, - и Верзила запер все двери. Мы зашли в мою комнату, где царила полная тишина. А ведь совсем недавно здесь раздавался смех капитана и всё было наполнено творческой жизнью, которая пульсировала благодаря И. Тишина показалась мне какой-то зловещей и мёртвой.
По дороге к княгине я поделился с Анандой своим впечатлением. Он кивнул головой и сказал:
- Когда идёшь на работу, приводи себя в рабочее состояние. Сосредоточь мысли на Флорентийце, собери всё своё внимание и всю полноту чувств и мыслей только на том, что собираешься делать сейчас.
|
|
Я вспомнил, что почти то же мне недавно говорил И. Но мы были уже у порога, я оставил всё, чего не додумал, "на потом" и вошёл в спальню княгини, неся в себе образ моего великого Друга.
Князь сидел у постели своей больной жены, будто не видя или не замечая её отталкивающей внешности. Он видел только её страдания, старался со всей нежностью их облегчить и страдал сам её мукой и своим бессилием.
Глаза княгини метали молнии. Они одни и жили на этом лице, превратившемся снова в маску, точь-в-точь такую же, какой я увидел княгиню в первый раз.
Заметив Ананду, княгиня жалобно замычала, и из глаз её полились слёзы.
Ананда подошёл к постели, передал мне свою аптечку, поставил меня рядом с собой и шепнул: - Стой близко, всё время ко мне прикасаясь. Он взял руку княгини и спросил у князя: - Кто дежурил у больной эту ночь?
- До двенадцати - сестра милосердия, а после полуночи - горничная княгини, - ответил князь. - Позовите сюда обеих сейчас же. Князь вышел выполнить приказание Ананды. - Возьми меня под руку и будь внимателен, - сказал мне Ананда, когда князь вышел.
Очень скоро он вернулся с обеими женщинами. Горничная вошла с обиженным видом и сразу же начала оправдываться. Вторая сиделка имела вид сконфуженный и даже печальный.
Ананда приказал обеим стать по другую сторону постели, продолжая держать руки больной в своих.
Несчастная выказывала все признаки страха при виде своей горничной и пыталась что-то сказать Ананде.
- Успокойтесь, княгиня. Ваши страдания скоро кончатся, - сказал он, поглаживая её руки. - Не бойтесь ничего, ведь я здесь. Потерпите.
|
|
- Вы дежурили первая? - спросил Ананда сестру. - Да, - тихо и робко ответила она, глядя ему кротко в глаза. - Почему вы ушли из спальни, тогда как обязаны были дежурить всю ночь?
- Я не хочу солгать вам и не могу сказать правду, так как обещала молчать.
- Так. Ну, а вы почему пришли, если дежурить вас никто не назначал? - обратился он к горничной.
- У сестры милосердия болела голова. Она сама вызвала меня и просила её сменить; а теперь боится потерять место и отговаривается, - нагло начала горничная; но, не выдержав пристального взгляда Ананды, опустила глаза и замолчала.
- Это вы, сестра, надели на княгиню этот чепец? - снова спросил Ананда.
- Чепец? - с удивлением сказала та, поглядев на княгиню. - Нет, я расчесала ей волосы, заплела косички и напоила молоком с лекарством, которое вы дали. Княгиня мирно заснула, и тогда меня вдруг вызвала Ольга. Помилуйте, да разве бы я надела на княгиню этот безобразный тюрбан?
- Не желаете ли вы на меня всё свалить? - закричала было горничная, но снова осеклась под взглядом Ананды.
- Следовательно, вы вышли, когда княгиня мирно спала, и на её голове не было этой вещи?
- Княгиня спала, хорошо выглядела, было около двенадцати, я точно не помню. И на голове у княгини ничего не было, - твёрдо ответила сестра. - Я так поражена этой ужасной переменой.
- Хорошо. Когда вы вошли, - обратился он к горничной, - княгиня спала?
- Спала. Я села у постели и, должно быть, заснула. Их сиятельство вошли в комнату, и от их шагов я проснулась.
|
|
- Зачем вы лжёте. Ольга? - возмущенно спросил князь. - Вас не было в комнате, вы с кем-то шептались у двери, а больная металась на постели, рискуя свалиться. - Вашему сиятельству показалось...
Князь был в бешенстве, какого от него я никак не ожидал. Он готов был броситься на наглую лгунью.
- Подойдите ко мне, князь. Сейчас вам нужно полное самообладание, если вы желаете спасти вашу жену, - раздался властный голос Ананды с неподражаемыми, ему одному свойственными переливами.
Князь был бледен до синевы; губы его дрожали. Он подошёл к Ананде и положил свою руку на его руку, как велел ему Ананда. Постепенно он успокоился, стал дышать ровно и синева исчезла с его лица.
Горничная повернулась, чтобы выйти из комнаты, но грозный взгляд Ананды точно приковал её к месту.
- Когда, в котором часу вы надели эту дрянь на голову княгини?
- Я ничего не надевала на неё и не понимаю, чего ко мне пристают. Я ведь не крепостная.
- Если вы не знаете, кто этот чепец надел, то вы его снимете сейчас.
- Ни за что не сниму. Да он, может быть, заколдован или отравлен.
- Как?! - не своим голосом закричал князь. - Я вам уже сказал: самообладание ваше так же необходимо сейчас, как и моё знание. Следите за ходом вещей и делайте только то, что я вам скажу. Времени терять нельзя, - снова остановил князя Ананда. - Снимите сию минуту чепец, - сказал он Ольге.
- Или же я сам надену его на вас.
Что-то мерзкое, какой-то животный страх, ненависть, злоба мелькнули на лице горничной. Она готова была выцарапать глаза Ананде; её голова поворачивалась к двери, видимо, единственным её желанием было убежать, но непреодолимая сила Ананды удерживала её на месте.
- Позвольте мне снять чепец, доктор, - сказала сестра. - Я ведь главная причина несчастья; я позволила себя обмануть.
- Нет. Для вашей самоотверженности ещё настанет время. Не медлите, Ольга, или чепец очутится на вашей голове.
Извиваясь, как змея, повинуясь поневоле, несчастная подходила к постели княгини, с ужасом глядя на чепец с красными широкими лентами и чёрной, зигзагообразной каймой, напоминавший брошенный на мою постель платок.
Казалось, женщина никогда не подойдёт к постели. Руки её со скрюченными пальцами скорее готовы были удавить княгиню, чем снять чепец и облегчить её страдания.
- Скорее, или выбора для вас уже не будет, - и из глаз Ананды в сторону Ольги точно брызнули молнии. Я ощутил, как через меня прошёл словно электрический разряд, так сильно было напряжение его воли.
Мгновенно руки Ольги разжались, и в эластичных пальцах повис уродливый чепец.
Крик ужаса вырвался из наших уст: лоб княгини, уши и голова были в крови.
- Это не кровь, а краска, которой негодяи вымазали чепец изнутри, - остановил наше волнение Ананда. - Но краска эта - зудящее, ядовитое вещество и может довести страдальца до безумия и паралича. К счастью, мы вовремя здесь. Левушка, быстро раствори пилюлю Али в той жидкости, что лежит в моём кармане с твоей стороны.
Я сейчас же выполнил приказание, и Ананда сам влил княгине лекарство.
- Теперь из аптечки И. вынь, не отпуская моей руки, третий флакон. А вы, князь, сделайте тампон из ваты и тоже не отходите от меня.
Когда флакон и вата были ему поданы, он обмыл лоб, голову и уши больной и бросил вату в чепец, который, как мешок, держала на вытянутых руках Ольга.
Ещё и ещё оттирал он голову больной, пока от краски не осталось и следа.
После каждого раза лицо княгини всё больше оживало, наконец, стало совсем спокойным, и она заснула.
Тогда Ананда подозвал сестру, дал ей капель, вытер её руки той же жидкостью, которой обтирал больную, и сказал:
- В уходе за больной вы можете выказать своё самоотверженное усердие.
Несмотря на все меры предосторожности, вы будете испытывать зуд во всём теле, потому что вам предстоит переменить на больной бельё, а оно уже пропитано - хотя этого ещё и не видно - всё той же ядовитой дрянью. Когда снимете бельё, растворите в тазу содержимое этого пузырька и губкой обмойте всё тело больной.
Не беспокойтесь, она будет спать крепко и ваши нежные движения её не разбудят. Но одна вы с этим не справитесь. Есть ли у вас в доме надёжный человек, князь?
- Вот эта прелестная Ольга считалась самой надёжной. На кого же теперь положиться? - отвечал бедный князь.
- Простите, - сказала сестра. - Здесь находится моя мать. Это на её будто бы зов меня увела Ольга. А мать мою... Ну, да это потом. Словом, мать моя привычная и отличная сиделка. Она мне поможет.
- Хорошо, позовите её, - велел Ананда.
Тем временем он сказал князю, что княгиню надо переложить на другую постель и унести из этой комнаты, чтобы ничто не напоминало ей прошлой ночи.
Он точно не замечал стоявшей всё в той же позе Ольги, державшей в руках мерзкий чепец. А между тем та уже несколько раз говорила: "горит", "жжёт", "зудит".
Когда вошла сестра со своей матерью, Ананда поглядел на них обеих и велел переложить больную на диван в дальнем углу, пока её не унесут из этой комнаты. Только тогда он взглянул на Ольгу и сказал: - Идите вперёд. - И за нею все мы вышли из комнаты. Она, всё так же вытянув руки с чепцом, шла впереди до самой моей комнаты.
- Бросьте в камин, - сказал Ананда, и чепец полетел в камин на ту кучу золы, которая оставалась с ночи. Сама Ольга в каком-то отупении стояла, всё вытянув руки, не то желая снова схватить чепец, не то подавляя желание вытереть зудящие руки.
Ананда подошёл к ней, подал ей смоченный кусок ваты, приказал обтереть им руки и спросил:
- Неужели деньги, обещанные вам, так сладки, что вы могли из-за них пойти на убийство человека? А княгиня-то только вчера просила князя обеспечить вашу жизнь и положить на ваше имя капитал за верную ей службу.
- И сегодня я должен был выполнить её желание, - подтвердил князь. - Хорошо, что вовремя всё открылось.
У Ольги давно уже дёргались губы и слёзы скатывались по щекам. Но мне было ясно, что она не в себе, что в ней идёт какая-то борьба, но что её мысли ей самой до конца непонятны. Ананда велел ей взять спички, поджечь чепец и сказал: - Он сразу вспыхнет. Если вы забыли, Ольга, как вели себя и что делали со вчерашнего вечера, то вспомните всё, как только ядовитое вещество сгорит вместе с чепцом.
Ольга подожгла чепец, но как только пламя коснулось его внутренней стороны, - раздался такой треск, словно взорвался порох, и перепуганная женщина с криком отскочила на середину комнаты.
Её прыжок был так комичен, что я не удержался от хохота, и князь смеялся не меньше моего.
- Хорошо вам смеяться, - с возмущением накинулась на меня Ольга. - Вы-то целы и невредимы; а всё из-за вас, барин. Все мои неудачи, да и других тоже - всё из-за вас.
- Так ли, Ольга? - спросил Ананда. - Зачем вы вчера вмешались в разговор княгини с сестрой милосердия? Зачем вы уверяли больную, что в Константинополе есть лекарь, который справляется с такой же болезнью скорее и лучше, чем я и И.? При чём же здесь Лев Николаевич?
- Лекарь обещал мне деньги и принёс чепец. Я не знала, что чепец ядовитый. А только про молодого барина он сказал, что его надо выжить из дома, что он всему помеха. Он просил положить платок к ним на постель и письмо. А как молодой барин заснут, я должна была впустить к ним в комнату лекаря с помощником, чтобы молодого барина перевезти в гостиницу.
Когда князь вошли в спальню их сиятельства, я с лекарем и говорила. Мне надо было их давно проводить, лекарей-то, к Льву Николаевичу в комнату. Да только сестра не спала, и я не успела пропустить их через спальню.
- Куда же девались эти злодеи, ваши лекаря? - взволновался князь, собираясь бежать к княгине.
- Не волнуйтесь, князь. Они, несомненно, беседуют с Верзилой, рассчитывая подкупить и его. Спустимся к нему по винтовой лестнице. Вы же, Ольга, сядьте здесь и сидите не двигаясь, до нашего возвращения.
С этими словами Ананда быстро пошёл вперёд, и мы за ним. Уже подходя к крыльцу Ананды, мы услышали стук в дверь и громкий голос Верзилы, запрещавший ломиться в дверь.
Услыхав шум наших шагов, Верзила стал просить Ананду разрешить ему проучить негодяев, нагло ругавших его и требовавших, чтобы он их впустил.
Ананда рассмеялся и спросил, умеет ли он стрелять из тех новых пистолетов, что ему дали. Получив удовлетворительный ответ, Ананда, продолжая смеяться, сказал:
- Они заряжены особым способом. Если человек упадёт или повернётся спиной, не бойся - стреляй себе, пока будешь видеть, что горошины вылетают.
Как только кончится заряд, бери второй и стреляй в другого. А третий сам убежит со страху.
Я так ошалел, что, видно, напоминал Ольгу с чепцом. Я стоял, вытянув умоляюще руки, и не мог понять, как это Ананда может отдать приказание стрелять в людей.
Мгновенно пистолет был в руках Верзилы, раздалась частая, мелкая трескотня, и действительно, горошины с огромным количеством дыма и грохота полетели в одного из осаждавших нас турок довольно бандитского вида. Человек упал; но мне казалось, что он остался невредим. Тем временем горошины из другого пистолета полетели во второго громилу, который тоже упал, комично ёрзая под градом бивших его горошин; а третий, увидя, как упали его товарищи, ошеломленный треском и дымом, счёл их убитыми и убежал.
Мы вышли на крыльцо, и когда дым рассеялся, увидели двух перепуганных, зажимавших уши людей, неподвижно лежавших на земле.
- Господин великий маг, сообщи мне, жив ли я или уже нахожусь в твоём царстве? - пробормотал один из них на отличном английском языке. Это было до того неожиданно, что я прыснул со смеху, подскочил и не мог остановиться, задыхаясь от хохота. Верзила, держась за бока, просто ржал по-лошадиному.
Князь не отставал от нас. Дважды Ананде пришлось призвать нас к порядку.
Люди, лежавшие на земле, были только одеты турками. Одуревшие под градом горошин и от нашего хохота, они, очевидно, не могли сообразить, что с ними произошло. Измазанные, точно сажей, пороховой копотью, они были и жалки, и так смешны, что удержаться от смеха было очень трудно.
- Кто вы такие? Судя по вашему обращению к великому магу, я могу думать, что сами вы - маленькие маги? - улыбаясь, спросил Ананда того из бандитов, который заговорил по-английски.
Тут поднял голову второй злодей, поглядел на Ананду и зачастил что-то по-гречески, прикрывая глаза рукой.
Первый, несколько оправившись и с ненавистью глядя на него, сказал по-английски:
- Не верьте ему, пожалуйста. Он такой же лекарь, как я повар. А снадобье для чепца дал Браццано. Этот подлец разорил полгорода и нас вместе с собой.
Да только сам унёс куда-то ноги; наверное, и сокровищ утащил немало.
Последнее, в чём он нас надул, - это что камень - чёрный бриллиант немыслимой стоимости - на вашем мальчишке. Дал нам амулет - платок, чтобы мальчишка отправился к праотцам. Дал чепец, сказав, что всё колоссальное состояние княгини - в камнях и золоте - в её спальне под кроватью, - и солгал. Теперь жизнь мне опостылела, я нищ. Делайте со мной, что хотите.
- А разве вы больше не боитесь Браццано? - усмехаясь, спросил Ананда.
- Не только не боюсь, но хотел бы задушить его своими руками. - ответил несчастный, захлебываясь от злости.
- Ой, ой, а я боюсь, - завопил второй. - Так боюсь, что не хотел бы вовек его встретить.
- Но ведь вы давали страшные клятвы и обещания не только ему? - опять спросил Ананда.
- Конечно, целая церемония совершалась над нами, - снова заговорят первый. - Но ведь он изображал первого помощника великого мага, которого никогда и никто не видел. Но говорили, что сам сатана не мог быть страшнее.
- Ой, ой, пропала моя головушка! Пропали мои деточки! - снова завопил грек.
- Замолчи, дьявол, или я научу тебя молчать, - в бешенстве заорал мнимый турок.
- Ну, вот что: сейчас вызовут полицию, и вы оба должны будете отправиться в тюрьму, - сказал Ананда. - Я даю вам ровно десять минут на размышление.
Каждый из вас может написать записку ближайшему другу или родственнику, объяснить своё положение и попросить помочь вам и выручить из тюрьмы. Но каждый должен дать слово уехать отсюда и начать новую трудовую жизнь.
- Я был причиной разорения всех своих друзей и родственников. И кроме проклятий и той же тюрьмы мне ждать нечего. А работать я не желаю. Я жил богачом и господином - иной жизни вести не буду. Я желаю лишь мстить Браццано - вот отныне цель моей жизни. Пусть берут, куда угодно. Уйду, - сказал первый.
- Ой, ой, работать. Разве я всю жизнь не работал? - завопил второй. - Я только и делал, что переносил чужие деньги с места на место. Только по усам текло. Другие наживали миллионы, а мне бросали тысчонки. Я честно работал.
Виноват ли я, что аферы приносят больше, чем честный труд? Дураки гнут спины с утра до вечера, - рубль домой принесут. Чем я виноват, что моя работа умнее? А теперь писать некому. Я вон им - всем этим - служил, - ткнул он пальцем в своего товарища. - А теперь они сами без гроша. Здесь - всё можно только купить. Ты слушай, барин. Ты большой лекарь. Плати за меня калым полиции; я тебе служить буду. Мне всё равно, кому служить, плати - буду служить верой и правдой.
- Ну, князь, выбора у нас нет. Неприятно, что жулики из браццановской шайки пойманы в вашем доме, но что делать. Надо звать представителя власти и сдать этот народец... Поднимайтесь, - обратился он к прекрасным компаньонам Браццано. - Сядьте на скамью и сидите, не двигаясь с места, пока за вами не придут и не уведут. Если только надумаете удирать - снова отведаете моих пистолетов.
Пока Ананда говорил с несчастными жуликами, князь пошёл отдавать приказания своим людям.
Бедные грешники встали с земли, сели на скамью и погрузились в раздумье.
Но как по-разному! Мнимый турок был полон активной жажды зла. Он, видимо, надеялся чем-нибудь купить полицию и получить возможность отомстить Браццано. Его угасшее для всего светлого сознание знало одну энергию: упорство воли. Злое, ненасытное желание увидеть униженным или мёртвым разорившего его врага, должно быть, унижение и зависть к Браццано играли не последнюю роль в его теперешней ненависти. Он был активен. Метал глазами молнии и жаждал одного: вырваться отсюда; но превозмочь приказ Ананды не имел сил.
Мне казалось, что он собирался вступить в торги с Анандой, но не решался, не зная, что предложить человеку, воля которого его сковывала.
Второй - ярко выраженный грек-торгаш - тоже потерял всякий человеческий облик, но в совершенно другом роде. Его богом были только деньги. Но насколько первый жаждал их как знака славы, блеска и власти, настолько этот желал просто денег, весь стянутый кольцами жадности, как железными обручами.
Его мир, всю его вселенную составляли деньги, ради которых он переносил кабалу, издевательства и презрение тех, благодаря кому мог нажиться.
Очень быстро - гораздо быстрее, чем обычно это бывает в Константинополе, - князь вернулся с тремя полицейскими, причём двое из них явно были в высоких чинах. Мне показалось, что, во всяком случае, с одним из узников они сумеют договориться.
Не успели все убраться, как послышался свирепый гудок, и я сразу узнал этот рычащий голос.
- Есть опоздал - ваша вина, - сказал встревоженно Верзила. Мы заперли двери, поручили надзор за ними двум караульным и помчались с Верзилой на пароход.
Капитан, поначалу грозно встретивший Верзилу, принял извинения и объяснения Ананды не только милостиво, но и очень близко к сердцу. Разведя руками, он сказал:
- Ну вот и задача: "Волк, коза и капуста". Уж не лучше ли Левушке поехать с нами?
Ананда смеялся и просил всё же доверить ему на один день младенца.
Я был так рад увидеть И. Кажется, дома я и не скучал без него. А увидев его на пароходе, я впервые понял, как близок он мне, как я слился с ним - рука к руке, сердце к сердцу.
Раздался второй гудок и, прощаясь с нами, И. сказал мне ещё раз:
- Левушка, повторяю мою просьбу: ходи за Анандой не отставая, до самого моего возвращения.
- Не беспокойся, Эвклид, не отпущу ни на шаг. Я вообще убедился, что твой воспитательный дар безупречен. И понимаю теперь, что свобода, предоставляемая недостаточно дисциплинированному существу, не делает его путь ни короче, ни легче.
- До свидания, друг. Княгиню снова придется упорно и долго выхаживать.
Вот как всё усложнилось, - и я застрял здесь надолго, вместо того чтобы уехать с вами.
Ананда говорил тихо и спокойно. Раздумье огромной мудрости лежало на его лице, и мне казалось, что, говоря с И., он точно переворачивал страницы книг жизни многих людей.
Мы возвратились домой, умылись, переоделись и пошли к княгине. Она сразу проснулась, но была довольно равнодушна ко всему и, повидимому, даже не сознавала, что обстановка вокруг неё другая, что лежит она не в своей спальне, не на своей кровати.
- Снова много будет спать княгиня. И кормить её придется с ложки, - обратился Ананда к сиделке. - Вы, конечно, будете чередоваться с вашей матерью; но и вам обеим будет трудно. Я, быть может, найду ещё помощниц, которые изредка будут вас сменять. Но это в дальнейшем. Сегодня же мы с Левушкой посидим у княгини; и вы сможете сделать то дело, о котором говорила вчера Ольга.
Не объясняйте мне пока ничего, - перебил он желавшую что-то сказать сиделку. - Думайте не о раскаянии теперь, а о том, как одна минута недостаточно честного вашего поведения может стоить жизни другому человеку.
В пять часов мы будем здесь, - повторил он изумлённой сиделке, - и до восьми вы свободны.
Дав ей точные указания, что делать до пяти часов, Ананда взял меня под руку, и мы прошли с ним в мою комнату.
Признаться, мысль о сидящей у камина Ольге мучила меня всё время.
Первое, что мы увидели, был перепуганный взгляд Ольги, всё так же сидевшей у камина и потиравшей руки.
- Какое счастье, доктор, что вы вернулись, наконец, - сказала она дрожащим от страха голосом, - без вас они убили бы меня.
- Кто? - спросил Ананда. - Ведь вы здесь совершенно одна. - Какое там "одна", - с раздражением возразила женщина. - Они попрятались, как только услышали ваши шаги; а как вы вошли, - так и рванули вон в дверь.
- Я снова вас спрашиваю, кто это "они", - спросил Ананда, улыбаясь и садясь на диван против Ольги, указав мне место рядом.
- Господи, Боже ты мой! Да за что же вы, доктор, издеваетесь надо мной! Неужели вы не видели, кто? Да козлы! Такие страшные, вонючие, рогатые.
- Она с ума сошла, - сказал я Ананде по-французски с ужасом.
- Не похоже. Сейчас попробуем выяснить, что с ней, - ответил он мне на том же языке и снова обратился к Ольге по-русски:
- Ведь вы же взрослая женщина. Мало того, что взрослая, вы ещё так решительны, что взялись помогать преступникам. Как же вы позволяете себе такие детские бредни, что в эту комнату - на второй этаж населённого дома - могли забраться козлы? Да я думаю, их и во всём Константинополе не сыщешь.
- Ну да, не сыщешь! Вчерашние-то тоже принесли с собой козла. Смрад от него стоял дикий, пока они шарили под кроватью княгини. Искали там чего-то или кого-то, как я их ни уверяла, что каждый день все комнаты протираются по два раза. Ни пылинки-то там не найдёшь, не то что чемоданов или корзин.
И как вы ушли, доктор, всё было спокойно. Только руки мои зудели. Я взяла золы из камина, да потёрла ею руки, думала, зуд уймется. Не успела и охнуть, как козёл-то из камина и прыг, - да один за другим давай оттуда скакать! Да все в кружок вокруг меня. Рожищами да бородищами трясут, да всё ближе, всё ближе! Я Царице Небесной стала молиться, чтобы вы вернулись; только уж не чаяла и жива быть, - крестясь испачканной в золе рукой, задыхаясь, говорила Ольга.
Она, по всей вероятности, переживала настоящий страх. Но подражая движениям померещившихся ей козлов, была так смешна и нелепа, что я был не в силах сдержать смех.
- Всё-то вам смешки, барин! Много бы я дала, чтоб вас хоть раз козёл такой попугал, - перестали бы навек заливаться.
- Это ваша совесть, Ольга, вероятно, вас мучает, - ответил я ей. - Страх ответственности перед князем и страх перед мошенниками. Они вам грозили, верно, всякими карами, если не сдержите слова. Вы задремали, всё в вашей голове перепуталось, вот козлы вам и приснились, - смеясь, отвечал я ей.
- Ну, возможное ли дело, Ольга, чтобы чуть ли не стадо козлов выскочило из камина? Бросилось к двери, через которую мы вошли, а мы бы их не видели? - продолжал я смеяться, представляя себе эту картинку из сказок про ведьм и колдунов.
- Ох, барин, уж и не знаю, что вам и ответить на ваши издевки. Так-то оно, если подумать, и невозможно, чтобы из камина козёл прыгал...
Ай, батюшки-светы, доктор, спасите! Ай, вон он опять, - закричала неистово Ольга, указывая на пепел, который чуть шевельнулся от дуновения ветра.
- Встаньте, возьмите эту вату и вымойте лицо и руки, - подавая ей мокрую вату, сказал Ананда.
Прекрасный аромат распространился по комнате, когда Ольга стала вытираться.
- Нечистая совесть всегда заводит человека в дебри несуществующих страхов. Мы сидим рядом с вами и видим, что ровно ничего вокруг вас нет. А вы стонете от ужаса, потому что уже вчера, когда предали княгиню, сами создали себе внешний образ своего собственного поступка в виде козла, - сказал Ананда смертельно перепуганной, озиравшейся по сторонам Ольге. - Так всегда бывает с людьми, когда они поступают подло и гнусно. Вам и прежде самым отвратительным и мерзким казался козёл. Вот вы и увидели его сейчас, как отражение собственной, обезображенной совести.
Вы просите у меня помощи? Но, к сожалению, я не могу вам подать её.
Помочь себе сейчас вы можете только сами. Всю жизнь, худо ли, хорошо ли вам было, - вы прожили у княгини. Вы часто получали от неё ценные, а иногда и богатые подарки. Вы составили себе подле неё кругленький капиталец. Целое состояние, обеспечивающее вам жизнь до конца дней. И вся ваша признательность ей выразилась в том, что вы впустили к ней убийц?
- Да я ив голове не держала, что здесь затевается убийство! Что вы, что вы! Я думала, доктор, что в чепце снотворная мазь, что княгиня заснут, и я пропущу людей через спальню, чтобы никто не видел, к молодому барину. Ну, а как они очень горды, молодой барин, и внимания ни на кого не обращают, - то я их и ненавидела.
Я был поражен. Как? Чем я мог внушить ненависть к себе человеку, о котором думал так мало? А если и думал, то сострадая, ибо видел, как тиранила прежде Ольгу княгиня.
- Вы говорите, доктор, что я сложила себе капиталец возле княгини? Я не даром его получила. Я всю свою жизнь на них и работала. Да что греха таить! Нешто княгиня до князя хорошую жизнь вела? Это их сиятельство всё иначе повернули. А то в нашем доме-то дым коромыслом стоял! И большая часть моих денег не от княгини...
- А от тех мерзавцев, которым вы помогали добиваться милостей вашей хозяйки? - сверкнув глазами, перебил Ананда Ольгу. - Вы работали? Вы трудились? Перебирать туалеты своей барыни, притом всячески норовить что-нибудь украсть, или тайно продать, - вы это называете трудом? Лежать с леденцом за щекой и читать на барыниной кушетке недочитанный ею роман, если он напечатан по-русски? Зевать и шарить по буфетам, чтобы повкуснее поесть? Что вы ещё делали за вашу жизнь? Вы и достойны того, чтобы вам мерещились козлы.
- Доктор, спасите меня от них. Я с ума сойду, если ещё раз увижу. Они вас боятся, - спасите меня! - дико оглядываясь, точно ей во всех углах мерещились козлы, кричала Ольга.
- Я вам уже сказал. Никаких козлов в действительности нет. Это порождение вашего воображения, вашей совести, которой вы торговали всю жизнь. И спасти вас я не могу. Только чистая жизнь в труде, самопожертвовании может отныне вам помочь.
- Да не могу же я сделаться прачкой. Не кухаркой же мне поступить в бедное семейство? - возмущалась Ольга, считавшая себя, очевидно, фрейлиной в сравнении с остальной домашней прислугой.
- Да разве вы годитесь для таких дел? И не в одном физическом труде вы найдёте очищение. Ваша сестра писала вам, что она овдовела, очень больна и боится умереть, оставив детей сиротами. Что вы ей ответили?
Ольга опустила глаза и молчала с тупым, злым выражением на лице. Она напомнила мне тётку Лизы в вагоне в тот момент, когда та орала в лицо И.: "Я барыня, барыня, барыня, - была, есть и буду".
Я подумал о глубочайшей развращённости, в какую впадает душа человека, испорченного бездельем, жадностью и сознанием своего - несуществующего нигде, кроме как в собственном воображении, - превосходства над другими.
- Быть крестьянкой я не смогу, - наконец выдавила из себя Ольга. - В деревне люди тёмные. Я привыкла к веселью. Мне и здесь-то всё опостылело за княгинину болезнь. Ни души не видишь! Я приёмы люблю. Народ чтоб приезжал, обеды, шумно, мужчин чтоб было много.
- В деревне жить не можете, - там люди тёмные? Я думаю, темнее вас самой - среди добрых и светлых людей - встретить трудно, - ответил ей, прожигая Ольгу глазами, Ананда. - Единственный для вас путь, на котором вы можете найти спасение, - это взять сирот, воспитать их и найти в себе к ним любовь.
Если вы этого не желаете, - живите с козлами. Ананда поднялся, чтобы выйти из комнаты. - Нет, нет, доктор, не уходите, - вон они снова здесь! Я всё сделаю, только спасите от них, - вскричала Ольга.
- Это становится скучным, - грозно сказал Ананда. - Повторять одно и то же бессмысленно. Для вас есть один путь, путь любви и милосердия к вашим племянникам-сиротам. Вы за всю жизнь никого не полюбили, никого не приласкали. Только грабили, копили, лгали, сплетничали. Если не ухватитесь за единственный случай, где вам посылается возможность любовью победить всех ваших козлов, вызванных к жизни нечистой совестью, козлы эти вас затопчут, - продолжал он, и голос его зазвучал мягче. - Выбора у вас нет, вы всё время играли дурными страстями людей. Вы только и делали, что злились, раздражались и других вводили во всякие мерзкие дела. Теперь уже поздно. Или уезжайте отсюда, возьмите себе сирот, создайте для них чистую - слышите ли - чистую жизнь. Или ждите - в безумии и ужасе - когда вас растопчут порожденные вами козлы.
Молнии сверкали из глаз Ананды. Прекрасен он был, божественно прекрасен! Я - непонятным мне самому образом, когда знание чего-то, происходящего в другом, проскальзывало в меня, минуя логические ходы мыслей и открывало что-то невидимое и неведомое в душе другого, - понял, что Ананда сейчас ставил Ольге те узкие рамки вполне определённого послушания и дисциплины, которые он отвергал с другими. Я как бы видел, что он берёт руку И. и вводит его приём воспитания в свой круг действий.
Что творилось с Ольгой - трудно даже передать. Но, пожалуй, преобладающим выражением на её лице было изумление.
- Вот как можно довериться кому-нибудь Я только одному этому подлому швейцару и сказала о смерти сестры. Да и сказала-то потому, что знала его любопытство. Небось сам прочел раньше, чем мне подал. И телеграмма-то пришла ночью. Когда только он успел вам всё передать?
- Я вас в последний раз спрашиваю: пойдёте вы путём любви и милосердия? Или... нам здесь больше делать нечего, - сказал Ананда.
- Даже если бы я и не хотела благотворительствовать, всё равно ничего не могу поделать, - эти проклятые тут. Я согласна ехать. Но вдруг они побегут за мной? - с ужасом осматриваясь по сторонам, ответила Ольга.
- Если увезёте отсюда ворованные вещи, - побегут, и бежать будут до тех пор, пока вы не возвратите похищенное. Если будете злы и раздражительны, недобры с детьми, - козлы появятся. И как только злые мысли или старые замашки будут тянуть вас к подлым людям и делам, - снова попадёте в круг ваших козлов, - тихо, твёрдо прозвучал голос Ананды. - Идите, собирайтесь и помните, что я вам сказал о чужих вещах. Вечером уходит поезд. Мой знакомый едет в Петербург. Я попрошу его взять вас в качестве жены, чтобы не возиться с заграничным паспортом, что здесь довольно долго делается. Когда соберете всё, - придёте ко мне.
Ольга вышла. Мы проводили её по лестнице, но она всё ещё дрожала от страха и озиралась по сторонам, где ровно ничего, кроме обычных и знакомых ей предметов, не было.
Войдя к себе, Ананда написал записку Строганову и послал к нему одного из наших караульщиков.
Недолго мы оставались одни. К нам пришёл князь, извиняясь за всё причинённое нам беспокойство и говоря, что Ольга категорически заявила о своём немедленном уходе, чем он поставлен в ужасное положение, так как её некем заменить.
Ананда его успокоил, сказав, что сейчас приедет Строганов, у которого в семье много приживалок. И найдётся кому поухаживать за его женой, пока она сильно больна. А там видно будет.
Князь утешился, не зная как и благодарить Ананду, но вдруг схватился за голову.
- Господи, да ведь вы оба ещё ничего не ели! Да мне прощения нет!
- Не беспокойтесь, князь. Авось мы с Левушкой не умрём, ещё час-два поголодав. Как только я переговорю со Строгановым, мы поедем обедать.
- Никогда я этого не допущу! Сию минуту вам сюда подадут завтрак, а обедать, я надеюсь, вы не откажетесь со мной вечером.
И не дожидаясь ответа, князь почти выбежал из комнаты. Ананда сел к столу, читая какое-то письмо; я же был так разбит, что не мог даже сидеть, лег на диван, чувствуя, что силы меня оставляют.
- Мой бедный мальчик, выпей эту воду, - услышал я нежный голос, до того мягкий, гармоничный и любящий, что я еле признал в нём властный и металлический "звон мечей".
Вскоре мне стало лучше. Принесённый завтрак подкрепил мои силы, о чём хлопотал сам князь, собственноручно подкладывая мне всякой всячины. Когда спустя некоторое время вошёл Борис Федорович, я уже и забыл, что едва спасся от обморока заботами Ананды.
Сиделка у Строганова, конечно, нашлась; и он же взялся отвезти Ольгу к знакомому Ананды, уезжавшему сегодня в Петербург. Ананда на словах просил Строганова передать уезжавшему купцу, что Ольга - горничная княгини, которую смерть сестры заставляет спешить к сиротам. Самому же Борису Федоровичу он рассказал обо всём, что случилось сегодня. Строганов долго молчал, потом тихо сказал:
- Я думал бы, что Анне необходимо навестить княгиню, когда ей станет немного лучше.
- Я не могу принять от нее этого подвига, - в раздумье отвечал Ананда.
- Нет, Анна уже не та. Теперь ей многое легко из того, что прежде стояло перед нею непреодолимой стеной. Думаю, она сама придёт, лишь только узнает обо всём, - снова помолчав, сказал Строганов.
Вскоре он ушел от нас к купцу, и нам выпало, наконец, несколько мгновений отдыха и тишины. По задумчивому лицу Ананды, ставшему сейчас мягким и тихим, прошла неуловимая улыбка счастья. Точно он говорил с кем-то очень любимым, но далёким. Как много раз - при самых разнообразных обстоятельствах - я видел это прекрасное лицо и эти глаза-звёзды и, казалось, знал их. А сейчас увидел какого-то нового человека, от которого всё вокруг наполнилось миром и блаженством. И я понял, что видел до сих пор только кусочки истинного огромного Ананды, как и сейчас вижу только маленький кусочек Ананды-мудреца.
Но ещё никогда не видел я Ананды-принца. Каков же он, когда бывает принцем? Я тут же стал "Лёвушкой - лови ворон" и опомнился от смеха Ананды, который говорил, похлопывая меня по плечу: