Владимир Георгиевич Сорокин
Голубое сало
Текст предоставлен издательством https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=144733
«Голубое сало»: АСТ, Астрель, Хранитель; Москва; 2008
ISBN 978‑5‑17‑049278‑7, 978‑5‑271‑19082‑7, 978‑5‑9762‑5542‑5
Аннотация
Книга, которую критики сравнивали с лучшими произведениями Жана Жене и Уильяма Берроуза!
Роман – скандал. Роман – сенсация.
Произведение, которое принесло Владимиру Сорокину статус «живого классика» современной нонконформистской прозы. Поразительная фантасмагория образов… Криминальная мистерия любви и смерти, написанная на потрясающем «новоязе» антиутопической компьютерной эры. Этот роман может возмущать или завораживать…
Владимир Сорокин
Голубое сало
– Взгляните! – воскликнул Пантагрюэль. – Вот вам несколько штук, еще не оттаявших.
И он бросил на палубу целую пригоршню замерзших слов, похожих на драже, переливающихся разными цветами. Здесь были красные, зеленые, лазуревые и золотые. В наших руках они согревались и таяли, как снег, и тогда мы их действительно слышали, но не понимали, так как это был какой‑то варварский язык…
…Мне захотелось сохранить несколько неприличных слов в масле или переложив соломой, как сохраняют снег и лед.
Франсуа Рабле. «Гаргантюа и Пантагрюэль»
В мире больше идолов, чем реальных вещей; это мой «злой взгляд» на мир, мое «злое ухо»…
Фридрих Ницше. «Сумерки идолов, или Как философствуют молотом»
2 января.
Привет, mon petit.
Тяжелый мальчик мой, нежная сволочь, божественный и мерзкий топ‑директ. Вспоминать тебя – адское дело, рипс лаовай, это тяжело в прямом смысле слова.
И опасно: для снов, для L‑гармонии, для протоплазмы, для скандхи, для моего V‑2.
|
|
Еще в Сиднее, когда садился в траффик, начал вспоминать. Твои ребра, светящиеся сквозь кожу, твое родимое пятно “монах”, твое безвкусное tatoo‑pro, твои серые волосы, твои тайные цзинцзи, твой грязный шепот: поцелуй меня в ЗВЕЗДЫ.
Но нет.
Это не воспоминание. Это мой временный, творожистый brain‑юэши плюс твой гнойный минус‑позит.
Это старая кровь, которая плещет во мне. Моя мутная Хэй Лун Цзян, на илистом берегу которой ты гадишь и мочишься.
Да. Несмотря на врожденный Stolz 6, твоему ДРУГУ тяжело без тебя. Без локтей, гаовань, колец. Без финального крика и заячьего писка:
во ай ни!
Рипс, я высушу тебя. Когда‑нибудь? OK. Топ‑директ.
Писать письма в наше время – страшное занятие. Но ты знаком с условиями. Здесь запрещены все средства связи, кроме голубиной почты. Мелькают пакеты в зеленой W‑бумаге. Их запечатывают сургучом. Хорошее слово, рипс нимада?
АЭРОСАНИ – тоже неплохое. На них меня жевали шесть часов от Ачинска. Этот дизель ревел, как твой клон‑файтер. Мы неслись по очень белому снегу.
“Восток‑Сибирь большая”, – как говорит Фань Мо.
И здесь все по‑прежнему, как в V или XX веке. Восточные сибиряки говорят на старом русском с примесью китайского, но больше любят молчать или смеяться. Много якутов. Из Ачинска выехали на рассвете. Аэросани вел молчаливый “белый жетон”, зато штурман‑якут в форме мичмана хохотал всю дорогу, как наш фокусник Лао. Типичный представитель своего бодрого, L‑гармоничного народа. Якуты здесь предпочитают мягкие зубы, одеваются в живородящую ткань китайского производства и активно пробируют мультисекс: 3 плюс Каролина, STAROSEX и ESSENSEX.
|
|
Рипс‑рипс, путе ‑шественник!
За шесть часов от этого куайхожэнь я узнал, что:
1. Любимое блюдо якутов – оленина в вороньем соку (из живой вороны среднего размера выжимается сок, в который кладут оленью вырезку, немного морской соли, ягеля, и все тушится в котле до плюс‑директа. Пробируем через 7 месяцев?).
2. Любимая секс‑поза якутов – на четырех точках опоры.
3. Любимый сенсор‑фильм – “Сон в красном тереме” (с Фэй Та, помнишь ее фиолетовый халат и запах, когда она входит с улиткой на руке и ворохом мокрых кувшинок?).
4. Любимый анекдот (старый, как вечная мерзлота): обустройство туалета в Якутии. Две палки – одна замерзшее ,, от ануса отковыривать, другая – от волков отбиваться. Топ‑директный юмор. А?
Хотя, когда я после шести часов вылезал из сиденья, мне было не до смеха.
ПРОСТАТА. Фиолетовый контур в глазах. Минус‑позит. Бад‑кан сер‑по. Творожистое настроение.
Только ты поймешь меня, гадкий лянмяньпай.
Место моего семимесячного пребывания весьма странное. GENLABI‑18 спрятана между двух громадных сопок, напоминающих ягодицы.
Во всем намек, рипс нимада табень.
Сопки покрыты редколесьем: лиственницы, елки. Меня встретил полковник – квадратный, L‑невменяемый мачо с мутным взглядом и директ‑вопросом: КАК ДОЕХАЛИ? Ответил честно: минус‑робо. Этот пень тань ша гуа был разочарован. Когда спустились в бункер, я совсем потерял чувство времени: GENLABI‑18 размещена в бывшем КП ПВО. Глубокое заложение. Армированный бетон эпохи совкома. Полвека назад здесь днем нажимали на кнопки, а ночами мастурбировали советские ракетчики.
|
|
Счастливые: у них хотя бы были объекты мастурбации – TV и CD.
Здесь же нет даже сенсор‑радио. Verbotten: весь медиальный плюс‑гемайн. Вся аппаратура на сверхпроводниках третьего поколения. Которые? Да. Не оставляют S‑трэшей в магнитных полях.
Соответственно – не фиксируемы ничем.
Ну и: температура в аппаратной –28 °C. Неплохо, рипс лаовай? Там работают в костюматорах.
Счастье, что я не оператор и не генетик. Плюс‑плюс‑счастье, что доехал мой чемодан с “Чжуд‑ши”, а значит – с моей L‑гармонией.
Надеюсь, все будет лин жэнь маньи‑ди, и я за эти семь месяцев не превращусь в крота‑альбиноса с розовой простатой.
And so, нежная сволочь моя, пошел обратный отсчет времени. 7 месяцев в компании. 32 “белых жетона”, 1 полковник, 3 лейтенанта‑оператора, 4 генетика, 2 медика, 1 термодинамик. Плюс нежноизвестный тебе логостимулятор. И это все на 600 верст.
Таков наш дахуй, как говорят за Великой Китайской стеной.
Погода: –12 °C, ветер с левой сопки. Какие‑то белые птицы на лиственнице. Рябчики? Бывают белые рябчики, поросенок? A propos, ты совсем равнодушен к Природе. Что в принципе неправильно. И минус‑активно.
Пожелай мне не створожиться здесь от тоски, obo‑robo и мороза.
Сегодня на ночь – прижигание по‑старому плюс жир ящерицы да‑бйид. Масло ба‑сам доехало, слава Космосу. “Пять хороших” тоже целы. Вспомнил: “Жажда, совокупление, бессонница, хождение, сидение, переживания – все, что может вызвать волнение мочи, запрещается”. Жаль, ночью некому будет подержать кувшин.
Посмотрим, что здесь едят. Bear’s hug, мой узкобедрый ханкун мудень. Целую тебя в ЗВЕЗДЫ.
Boris.
4 января.
Нинь хао, сухой мотылек.
Гнилые сутки форберайтена миновали. Устал просить и командовать. Несмотря на то что почти все “белые жетоны” – сверхсрочники, у них вместо мозга протеиновая пульпа для инкубаций.
Вчера на рассвете приползла гора аппаратуры. Слава Космосу, моя часть встала не в аппаратной, а в B‑гидропоник. Не надо будет переодеваться и потеть. В общем – все начинается, рипс нимада. Твой теплый Boris неплохо устроился в этой бетонной чжи‑чан. Моя каюта во втором конце. Так что стон биотеплиц не доносится. Это минус‑директный звук, всегда раздражавший меня во всех командировках.
Познакомился со всеми. Генетики: Бочвар – краснощекий словообильный русак с дюжиной мармолоновых пластин вокруг губ, Витте – серый немец, Карпенкофф Марта – корпулентная дама с прошлым TEO‑амазонки, любит: клон‑лошадей, old‑gero‑techno, аэрослалом и разговоры о M‑балансе. Фань Фэй – бодрый шанхаец твоего возраста. Блестяще говорит на старом и новом русском. Видно, что большой чжуаньмыньцзя в генинже хорошо ходит (коэффициент L‑гармонии походки более 60 единиц по шкале Шнайдера). С ним говорили о засилье китайских блокбастеров. Ему плевать на тудин, конечно.
Медики: Андрей Романович, Наталья Бок. Белые клон‑крысы из вонючего GENMEO. Общаться с ними – тяжелый фарш. Зато термодинамик Агвидор Харитон – симпатичный плюс‑директный шаонянь. Он потомок академика Харитона, который делал для Сталина H‑bomb. В наш бетонный анус его занесла не жажда денег (как твоего мягкого друга), а SEX‑БЭНХУЙ: он, solidный мультисексер со стажем, расстался с двумя своими нежными поршнями и с горя напросился в командировку.
Кто в этой дыре зарядит его дуплетом? Не сверхсрочники же, рипс лаовай. Сам любит: полуспортивные флаеры пятого поколения, Гималаи, пожилых мужчин‑математиков, вишневые сигары и шахматы. Сыграем вечером.
Все военные, включая операторов, – тотально неинтересны. Жилистые амплифаеры. Они пользуют старый рус‑мат, который я не перевариваю даже под северным соусом.
И!
О г. Полковнике – инф. по умолчан, как шутил мой пок. папаша.
Это весь шаншуйхуа – спросишь ты? И я кивну, рипс ни‑мада.
Вот мы и дождались с тобой, козленок в шоколаде. Ты все пугал меня: “Von meinem BOBO muss ich scheiden”.
Тебе как нежной сволочи будет легче пережить это. Достаточно любой хорошо вымытой руке коснуться твоих плавников, – топ‑директ, хуайдань, плюс‑позит, сяотоу! Рука дающего вана не оскудеет, а твоя перламутровая сперма протея не загустеет.
К сожалению, я устроен по‑другому, и моя LM не расположена к протеизму.
Я целокупен.
И горжусь этим, рипс.
Поэтому, как и тогда в Барселоне, я сохраню тебе чжун‑ши посредством смещения M‑баланса и сохранения моей божественной L‑гармонии. Уверен, “Чжуд‑ши” поможет by Kosmos blessing.
Молись за меня по‑русски. A propos – передо мной лежит “Чжуд‑ши”, раскрытая на твоей нелюбимой главе 18.
НИРУХА, КОТОРАЯ ОТНОСИТСЯ К ЧИСЛУ ПЯТИ НАЗНАЧЕНИЙ:
“Когда в нижней части тела застрял обломок оружия, сохнет кал, гланг‑тхабс, жар низа тела, задержка мочи, вздутие живота, глисты, скран свежий и застарелый римс”.
Обломок твоего сочного оружия, подонок, застрял у меня в чакре Сердца. А об этой болезни нет ничего даже в “Чжуд‑ши”. И не смейся, чуньжэнь, над “Узнаванием болезней по зеркалу мочи”. Я старше и умнее тебя и повторю тебе 77 раз: твое любимое кровопускание – не панацея от всех болезней.
Вспомни великого Вернадского: L‑гармония не связана с чистотой крови. Твои квазимедитации с Иваном и последующее совместное кровопускание – полное хушо бадао.
Минус‑директ этого дикаря – два плюс‑наших‑плюс‑директа. Я не боюсь твоего тибетского ножа для кровопускания в форме хвоста ласточки, но мне жалко твою юную кровь, беспричинно утекающую в землю. Лучше мои губы будут отсасывать ее.
И вообще – хватит о телесном. Это наша разница в возрасте скрипит в моих биофилологических суставах.
Ты счастлив – у тебя в запасе есть целых 12 лет. Как это много, рипс нимада!
Пишу без зависти.
За три года нашей аферы ты успел заметить, что, несмотря на гнойный характер, я сохранил детскую способность искренне радоваться за близких мне людей.
А ближе тебя, шагуа, у меня только мое бледное тело с перманентно пылающей простатой.
Но хватит о бэйцаньди. Пора о приятном: фудпровай‑динг здесь топ‑директ. То есть просто – ни ха табень. И очень лаконичный повар, не гарнизонный, хоть и в форме сержанта.
Оцени, пиявочка моя, МЕНЮ на сегодня:
Frühstück
Кленовый сок
Поридж‑ламинария
Овечье масло
Овсяный хлеб
Кофе N
Кофе TW
Зеленый чай
Lunch
Ржаные гренки с козлиным мозгом
Салат из луговых трав
Куриный пресс‑бульон
Филе нутрии с молодым бамбуком
Фрукты
Ежевичный blub
Трапеза
Кумыс
Ван тан суп
Ватрушка со пашеном
Повечерие
Березовая пульпа с мамалыгой
Сбитень имбирный
Родниковая вода
Коэффициент L‑гармонии такого меню – 52–58 единиц по шкале Геращенко. Not bad, правда? А вчера на lunch подали клон‑индейку под красными муравьями, что вызвало у меня приступ фиолетовой ностальгии.
Помнишь банкет в ASIA‑центре по случаю split‑фальжирования макросом ХЭТАО весеннего плюс‑инкома?
Ты был тогда в минус‑директе из‑за этого лао бай син Злотникофф, поэтому наверняка ничего не помнишь, кроме его платиновых волос и жирных ручищ, которыми он тискал тебя возле обелиска.
А я в тот гнилой вечер целиком отдался гастрономии.
Общеизвестно, что повара в ХЭТАО – не бумажные тигры и не девушки, рисующие цветы цзы‑динсянхуа рогом буйвола на поверхности озера Чжан.
После вербальной интродукции и раздачи шкатулок, когда на полуторатонной голубой клон‑черепахе выехала несравненная Мяо Ма и запела “Седую девушку”, я присох и створожился: опять китайщина, рипс лаовай, никуда от нее теперь не денешься.
Представил: сейчас 38 юношей растворят сандаловые врата, стукнет серебряным посохом церемониймейстер и на нас обрушится тоталитарная мощь китайской кухни.
Но вместо этого – зеленая сенсор‑wave, Булонский лес, le triomphe de la cuisine franc&aise: гиперустрицы, семга с паразитами, сиамские телята с трюфелями, землеройки с маком, белужья икра в розетках из лунного льда, буйволиные почки в сгущенной мадере, седло носорога под синим лазером и – любимая моя, простая, как улыбка репликанта, сочная, как жизнь, – клон‑индейка под красными муравьями.
У ХЭТАО она была громадной, здесь же поскромнее – кг на семьдесят.
В тот вечер я рвал белое мясо и бодро хрустел муравьями, заливая свою M‑ревность “Мытищинским 2222” (500 новых юаней бутылка).
Ты знаешь, из белых вин я предпочитаю старые подмосковные, а красные – тут уж глотка не сделаешь без албанских. Но тогда я не пил красного из L‑принципа.
Когда ты уехал с Злотникофф на лифте, чтобы сделать ему в барокамере малый тип‑тирип, подали десерт. Это был громадный круглый торт – подробная модель Луны, на которую у ХЭТАО большие виды (они уже перекупили у бразильцев здание разрушенного Хилтона в море Покоя). Торт парил над вибропластиной, музыка которой подействовала на меня возбуждающе.
Одним из первых я вонзил нож в торт, вырезал огромный кусок, взял двойной “Albogast”, потом водки “Катя Бобринская”, потом слоеный ликер “Семь цветов радуги”, затем опять “Albogast”, “Napoleon O.X.”, Myer’s Planters Punch, “Дядя Ваня”, Cusam samroju, и все кончилось помнишь чем.
Рипс!
Я не извинюсь ни перед тобой, ни перед Злотникофф даже на смертном одре. Это принципиально, бровеносец мой гибкий.
А свиноматка Злотникофф будет вечно помнить мой тепель‑тапель.
Я zanuda?
Пора прервать T‑вибрации и выбросить мороженого ежа из своей узкой постели.
Клон‑голубиная почта – потрясающее изобретение наших военных, доложу я тебе. Клон‑голубятней заведует ефрейтор Неделин. Она запирается на стальную дверь. И в этом есть резон, рипс. Существа, которых выращивает кривоногий Неделин, вовсе не напоминают невинную голубку Пикассо, голограмма которой парит перед входом. Они размером с орла, их желтые глаззззззззза светятся в темноте. Роговой клюв может спокойно проломить череп ефр. Неделину. Твари растут как грибы, Неделин кормит их пресс‑крысами и XL‑протеином. Они морозостойки, неприхотливы и дальнобойны.
И никогда не спят.
Если такой ублюдок столкнется в воздухе с настоящим голубем, он разорвет его на лету, проглотит и полетит дальше.
В сутки Неделин выпускает до 6 клон‑голубей:
military плюс privat почта.
Секретности никакой – мои письма настигнут тебя, когда проект будет завершен, а бункер ликвидирован. Может, я обниму тебя раньше, чем ты получишь их, стройный ван? И мы сплетемся, как белые осьминоги, обгоняя клон‑голубей?
А потом, когда они долетят, ты будешь распечатывать и читать эти письма, а я, лежа за твоей татуированной спиной, буду бросать в нее шелуху от фисташек и по твоему сопливому хрюканью угадывать, какое место ты читаешь.
Хорошо бы так и было, рипс.
После lunch гулял между сопками и курил. –14 °C. Серое небо, мутное солнце.
Вышли: ефр. Неделин (пускать голубков) и Марта Карпенкофф (посмотреть, как они летят).
Твари неохотно покидают стальные клетки. Неделин вытаскивает их щипцами и метает в небо. Они раскрывают жилистые крылья и несутся в Абакан.
Карпенкофф провожает их прицельным взглядом ex‑амазонки. Неделин гремит пустыми клетками, сморкается в снег.
Послезавтра привезут объекты.
У меня готово все, кроме провокаций.
Придется поторчать в реактивной. Биофилология – модная, но кропотливая наука. Правда, дельфин? Жму тебя.
Boris.
5 января.
И все‑таки ты хуайдань, нимада.
Пытаюсь забыть твое липкое свинство с Киром и Дэйзи и не могу. Даже здесь, в этой мерзлой O.
Теперь я понимаю, почему ты так долго просил прощения, молил не наказывать тебя через BORO‑IN‑OUT.
Не потому, что ты rapid по рождению, полтинник по L‑гармонии и сахарная свинья по карме.
Своими слезами, поклонами и целованием стола ты пластилинил более тяжкий грех. Более потную связь.
Кир – простой шагуа, без намека на L‑гармонию, воткнувший свой тонкий цзуанькунцы в модное GERO‑KUNST. Дэйзи – лао бай син, попавшая из Пскова в питерскую ART‑мей чуань. Она не в состоянии поддержать элементарный таньхуа и, как Rebecca из твоего любимого сериала, способна лишь повторять конец фразы собеседника, прикрывая гебефреническим хохотом свою глупость.
Кир держит ее за то, что она дает ему между мышцами, это знает даже Попофф.
Ты стал сопливить отношения с этой мезальянсной и минус‑позитной парой из‑за своих ложных W‑амбиций, а я, наивный благородный ван, не догадался зачем.
Тебе понадобились жалкие Кир и Дэйзи как бумажная ширма, за которой ты отдавался свинцовому натуралу с Наташей.
С этой гнусной минус‑активной сколопендрой. Она оплетала тебя своими бледновенозными ногами, шепча: в о ай ни, а ты вспарывал ее подзасохшее своим пестом. Вы делали ЭТО натурально, как деды и отцы.
И ты гордился своей M‑смелостью, узкий подонок: “Я пробирую natural!”
Фальшивая мерзость, достойная скуннеров и диггеров.
Бэйбиди сяотоу, кэчиди лянмяньпай, чоуди сяочжу, кэбиди хуайдань, рипс нимада табень!
И это все, что я прорычу
в Твое позолоченное ухо,
липкий подонок.
Boris.
6 января.
Нинь хао, прелесть моя.
Сегодня чудесная погода и много событий.
Первое: моя простата на время успокоилась. После? 16 прижиганий, нирухи и втирания жира ящерицы да‑бйид.
Второе: нашему полковнику никто не пишет. Шутка.
Здесь никому не пишут. TS 332. Письма летят только в одну сторону.
И!
Третье: привезли объекты.
Это достойно подробного описания. Я сидел в реактивной, сканировал вчерашний посев. Вошел громкий Бочвар: ВЕЗУТ!
Оделись, вылезли наверх. Там уже торчал весь наш бело‑жетонный гарнизон.
Огибая левую сопку, допотопный снегоход тащил белый living‑сяочэ, которые использовались китайцами во время Трехдневной войны в Монголии.
Подъехали.
Из снегохода вылез капитан чего‑то (кажется, СПВ), доложил полковнику. Открыли living‑сяочэ, стали выводить объекты. Ты знаешь, я хладнокровная ящерица, но RK видел впервые.
Поэтому?
Был неадекватно любопытен.
Объектов семь: Толстой‑4, Чехов‑3, Набоков‑7, Пастернак‑1, Достоевский‑2, Ахматова‑2 и Платонов‑3.
Несмотря на жару внутри living‑сяочэ, все RK были в скафандрах с ошейниками и с tub‑сапогом на правой ноге. Спустили трап, стали принимать их. Шли спокойно. Разместили их профессионально. Семь камер, обитых натуральным войлоком: 3x3x3.
Подробней: Толстой‑4.
Четвертый reconstruct Льва Николаевича Толстого. Инкубирован в красноярском GWJ. Первые три не совсем удались: не более 42 % соответствия. Толсто – 4 – 73 %. Это мужчина ростом 112 см при весе 62 кг. Его голова и кисти рук непропорционально большие и составляют половину веса тела. Кисти рук массивные, как у орангутанга, белые, складчатые; ноготь мизинца размером с монету в пять юаней. Крупное яблоко исчезает в кулаке Толстого‑4 бесследно. Его голова в три раза больше моей; нос в пол‑лица, неровный, бугристый; брови, поросшие густыми толстыми волосами, маленькие слезящиеся глаза, огромные уши и тяжелая белая борода до колен, волосы которой напоминают амазонских водяных червей.
Объект спокоен, нем, как и остальные шесть. Любит шумно втягивать воздух ноздрями и тяжело выдыхать. Иногда подносит оба кулака к лицу, медленно раскрывает их и долго смотрит на свои ладони. На вид ему лет 60. Его вырастили за 3 года и 8 месяцев. В камере у него прозрачный стол в стиле позднего конструктивизма (Гамбург, 1929), бамбуковое кресло (Камбоджа, 1996), кровать с гелиевым наполнителем (Лондон, 2026). Освещение – три керосиновые лампы (Самара, 1940). Erregen‑объект – чучело пантеры‑альбиноса. Вот так, рипс лаовай.
Дальше: Ахматова‑2.
Второй RK Анны Андреевны Ахматовой.
Инкубирована в ГЕНРОСМОБе. Первая попытка – 51 % соответствия, вторая – 88 %. Объект внешне полностью соответствует оригиналу возраста 23 года. Выращен за 1 год 11 месяцев. Сильная патология внутренних органов: практически все смещены и недоразвиты. Сердце искусственное, печень свиная. M‑баланс 28. Поведение беспокойное, автоматизм, PSY‑GRO, яндяньфын. Издает частые гортанные звуки, нюхает правое плечо и предметы. В камере: лежанка эбонитовая (Южная Африка, 1900), светящийся шар свободного парения. Erregen‑объект – кости неандертальца мужского пола, залитые жидким стеклом.
Я не слишком сухо излагаю, мой золотоухий ханкун мудень? Читай. Ты же GERO‑KUNSTLER, рипс чоуди сяочжу!
Набоков‑7.
С ним наши ген‑мошуцзя провозились 8 лет. Первый RK появился в подземной MUBE, еще когда я жил с сиамскими близнецами и не знал твоих прелестей. Судя по записи академика Макаревича, отторжение доходило до 80 %, объект был аморфным и содержался в барокамере. Набокова‑5 инкубировали (sic!) в день подписания Мюнхенской конвенции о запрещении RK и клонирования F‑типа. Проект был заморожен, объект умерщвлен. Но уже через полгода Набокова‑6 инкубировали (тайно от IGKC) в воронежском ВИНГЕНИЖе. Было много проблем. Но вот – Набоков‑7. 89 % соответствия. Фантастик, рипс табень! Самый высокий уровень из всех семи. Хоть внешне это незаметно: объект похож на полноватую женщину с кудрявыми рыжими волосами. Все мышцы его мелко вибрируют, что создает вокруг тела объекта еле заметный контур. Пот струится по телу и хлюпает в переполненных ботинках. Мебель: стол кухонный (СССР, 1972), стул круглый на винтовой штанге (Бухарест, 1920), кровать солдатская походная (us army, 1945). Освещение: четыре источника зеленого света произвольного размещения. Erregen‑объект – женская норковая шуба, покрытая пчелиным медом и подвешенная под потолком на золотом крюке.
Пастернак‑1.
“Первый RK‑блин – и не комом!” – прямолинейно пошутил наш немец. Пастернака‑1 инкубировал Вездесущий и Бессмертный Алоиз Ванеев. Соответствие – 79 %. Самое зооморфное создание из всех семи. Сходство с лемуром поразительное: маленькая голова, покрытая белым пухом, крошечное сморщенное лицо с огромными розовыми глазами, длинные, до колен, руки, маленькие ноги. Он раскачивается и издает носом трубные звуки. В соответствии с LOGO‑корреляцией мебель в его боксе отсутствует. Зато 64 интенсивных источника света и живой erregen‑объект: шестидесятикилограммовый персидский клон‑кот. Умирающий? От ожирения, mon petit.
Достоевский‑2.
Особь неопределенного пола, среднего роста, с патологией грудной клетки (выпирает вперед килем) и лица (височная кость срослась с носовой в форме ручки пилы). Его войлочная кубатура освещена софитом. Erregen‑объект – шкатулка из яшмы, наполненная алмазным песком.
Платонов‑3.
Настоящее произведение ген‑искусства из Санкт‑Петербурга. Помнишь, сладкий поршень мой, йога, описанного Гурджиевым, который двадцать лет простоял на кончиках пальцев рук и ног во дворе буддийского монастыря и которого монахи раз в месяц выносили на реку и обмывали, как скамью или стол? Платонов‑3 – тот самый стол из человеческой плоти. Его тяжелые кости обтянуты желтой кожей, плоское лицо неотрывно смотрит вниз, огромный белый член болтается между ног. Для Платонова‑3 – буковый кабинет (Париж, 1880), хрустальная люстра (Брно, 1914), erre‑gen‑объект – лед в деревянном ящике, обитом ватой.
И!
Наконец – Чехов‑3.
Очень похож. Даже – гаофэнь, рипс нимада. Хотя соответствие – всего 76 %. Один дефект – отсутствие желудка. Ну, да это – сяоши, как говорит дядюшка Мо.
Все объекты – на биосе, так что с едой и дефекацией проблем нет. В общем – все пока чантайди.
Хотя зачем я это пишу тебе, потной гниде, с таким плюс‑директом предающей близких?
Способен ли ты понять простой и dis‑активный баофа тела моего? Понимаешь ли ты, как мыслящая монада, что ближе ТЕБЯ у моего тела нет НИКОГО?
Boris.
7 января.
Вчера ночью начался буран.
Это сильный ветер со снегом. Спутал нам все фа: TFG не подвезли. И все встало.
Так всегда у военных – главное оставляют на десерт. Русский авось плюс буфуцзэ сяньсян. Ждем погоды и пьем с утра.
Ты спросишь: “Рипс нимада, а как же два наших договора, подписанные коньяком и спермой?”
Ангел мой гнилосердый, свой договор ты нарушил первым (со Злотникофф), когда твоя сперма еще не просохла на рисовой бумаге. Уверен на 99 %, что в мое отсутствие помимо мультисекса ты продолжаешь пробировать natural с персонами, гнусная и L‑дисгармоничная плоть которых не годится даже на пресс‑food для клон‑голубей ефрейтора Неделина.
Поэтому.
Войдя сегодня утром в solarium, я с чистой совестью принял первую дозу моей любимой водки “Катя Бобринская”. (Коньяка здесь нет.)
Наш solarium, или сочилово на жаргоне “белых жетонов”, большая по масштабам бункера комната, оклеенная живородящей текстурой и гиперактивно подсвеченная сверху. Посередине – стойка бара (весьма пиньфади по содержанию), водяные тумбы, шахматный стол (заказанный мною) и два сенсор‑кресла, естественно, со снятым оборудованием.
8 нормальном месте подобного рода после 50 мл “Катеньки” меня потянуло бы в сенсор‑кресло.
Для начала я бы вклеил что‑нибудь веселое.
Например, микс‑римейк “Огни большого города – Терминатор”. (Помнишь, как Шварценеггер гонится за Чарли Чаплином по сабвею?) После третьей дозы меня двинуло бы на китайщину от Шаолиньпродакшен – “Дыхание Красного Дракона” или “Речные заводи”. Ну а после 500 мл – СВЯТОЕ РЕТРО: “Farewell, Moranbong!”
Рипс, после половины литра я не могу видеть без слез руки Сюзи Бланк – и это fatum.
Помнишь, когда она бинтует крыло Владимиру своей сорочкой, а он закрывает глаза и спрашивает: “Тебе приходилось спать в небе?” – “В небе? – переспрашивает она. – Как это?”
И сразу – кровь сквозь сорочку! плюс прибой! плюс морская пена на скалах! плюс мурены вокруг трупа Рональда! плюс ветер в волосах! плюс запах сожженного гнезда – и как только ветер понесет песок и скрипнет на зубах песчинка – так у меня и потекло.
И я плачу до самой ее реинкарнации.
Вот загадка для столь несентиментального человека, как я.
Но здесь, в GENLABI‑18, плакать пока нет повода.
Не успел повторить “Катеньки”, как дверь булькнула, вошли двое: Бочвар и Карпенкофф.
– Рипс, а говорят, что биофилы только нюхают, жмут и трут! – засмеялся Бочвар.
– К сожалению, пьют тоже, – выпил я.
Он зашел за стойку и загремел бутылками.
– Господин Глогер, чем вы боретесь с бураном? – спросила Карпенкофф, глядя на мой пустой кубик.