Журнал : «Живописная Россия» № 116 за 1903 год.

ПАВЕЛ РОССИЕВ

"Поездка в Кашин"

 

Кашин—уездный город Тверской губернии. С давних пор виноделие составляло предмет миллионных оборотов, послужило основанием для миллионных состояний и питало помещичий патриотизм во всей во­сточной полосе Тверской губернии.

М.Е. Салтыков - Щедрин, „Современная идиллия".

 

 

(По материалам журнала "Живописная россия", №116 за 1903 год)

I.

СЕРГИЕВСКОЕ...

Пароход отпустил меня с миром, и я очутился на волжском берегу, как Робинзон на необитаемом острове. Ни огня, ни темной хаты... Крутым горбом подни­мается берег, на который упала полусгнившая деревянная лестница... Говорят — все дороги ведут в Рим. Стою и раздумываю: если в Рим, как же мне проникнуть в щедринский городок?

 

 

Совсем стемнело. От Волги холодком тянет. Облачная майская ночь. Где-то пленькает соловей и в этом пленьканьи слышится какое-то безотрад­ное одиночество. Дай поднимусь по лестнице... Поднялся, вспомнил, как татары пировали на половецких костях... также, должно быть, они хрустели, как эти ступеньки... Гляжу - из высо­кой травы подымается чудище. Образина, как у Стеньки Разина, борода лопатой, взлохмаченные волосы.

 

Признаюсь, в пустынном месте я бы устра­шился его, по тут рассыпалось село и прямо на меня глядела освещенными окнами гостиница, очень, впрочем, сомнительной внешности

Стенька Разин раскрыл рот:

— Не свезу ли?

У меня на душе отлегло. Ямщик это.

— А ты куда можешь доставить?

— Ямщики мы, стало-быть, куда пожелаете: то ли в Калязу, то ли в Кашин.

— Ну, в Кашин.

— Два целковых не пожалейте да на чаишко прибавите.

 

Я сел в бричку; пара бойких лошадок сорвалась с места и мы вместе с колесами стали подскакивать на колеях проселка. До Кашина шоссе не пролегло; „Каляза" (Калязин) оказался счастливее его.

 

Я успел только десять раз помянуть царя Давида и всю кротость его, представляя собою влюбленного и потому скачущего воробья, как мы въехали в село Сергиевское.

— Это будет Сергиевское,—кивнул своей ру­сой лопатой возница.

— Большое село...

— Ничаво, терпимо. А тут о бок, верстах в двух, стоит усадьба „Спас-Угол".

 

Для непосвященных: тут родился М. Е. Сал­тыков-Щедрин.

Сергиевские избы крыты тесом. Ни одной со­баки на целое село.

— Неужели,—говорю я ямщику,—так-таки ни одного пса?

Мужик усмехнулся:

— И то ни одного. Надобности нет. Его заведи—харчи требуются, а здеся, бывает, и теленок не емши стоит.

— Бывает же воровство...

— О воровстве здеся не слыхамши. Народ тихий. В Кашине—там плохо не клади. В Калязе—тоже. Ну, там пристань хлебная, купцы пузатые, милхёнщики—есть у кого урвать. Да и то действуют больше пришлые. А своим чаво ба­ловаться!

— Что-же, безбедно живут—вообще?

— Всяко живут. Кто пироги и в будни пекет, а кто лаптем щи хлебает.

— А кашинские купцы?...

— Чаво тако?

— Богатые?

— Нонча нешто его, купца, разглядишь. Он весь в себя ушел. Звон вобче любятъ.

— Какой звон?

— От колокольчиков или от бубенцов. Тут как принято: чтобы ёжели купец, то беспременно должен на тройке катать. А то мораль в городе

пустют. Такой-то, дескать, ослабел,—к банкротству подходить.

— Банкротства часты?

— У нас-то? Не, не часты. Благочестие спасает. 28 церквей в город, а жителев сели, тыщ. Народ о храме заботится, а Господь о людях своих.

 

В полтора часа мы доскакали до города. Уж полночь стояла. Въехали на первую улицу. Собор выплыл на Фоне вешней ночи. Псы залились из всех углов. Если в Сергиевском их совсем не было, то тут, вероятно, их собрали со всего уезда. Не Кашин, а Константинополь—собачье царство.

— Где желаете остановиться?

— В гостини­це, какая получше.

— Господа за­всегда останавли­ваются на Думской улице.

— Вот и мы туда же.

Подъехали к двухэтажному ка­менному дому.

— Здесь неблированные комнаты! — объяснил ямщик и, соскочив с облучка, сталь стучать в крепко-на-крепко запертую дверь.

Оказалось не легко проникнуть в лучшие (в действительности— очень неопрятные) „неблированные комнаты". Это не гостиница, а какая-то цитадель.

Полчаса ушло.

— Черти! померли, что ли, — ворчал ямщик:— кулак распух, а они не чувствуют.

Наконец, в одном из верхних окон по­казалось лакейское полнолуние с зажженной свечей.

— Впускай, что ли!—окрысился на него мой Стенька Разин.

Полнолуние пропало, две-три минуты позднее - опять глядит в окно.

— Василий Иваныч, чтож ты?

„Василий Иваныч" бросил с высоты:

— Откуда?

— Да с пристани, филин ты пучеглазый!

— С пристани? Чего так поздно?

— Пароход запоздал.

— Пароход?... Тэк-с. А только комнаты де­шевле рубля с четвертью нету.

 

 

Я начинал терять терпение:

— Скоро кончится эта глупая сцена? Отворите вы дверь, или нет?

— Отворим.

„Василий Иваныч" спускается по лестнице, стуча сапожнищами, как целый батальон пехоты.

— Чего вы так поздно-то?

— Номер!

— Пожалуйте.

— Клопов нет?

— Ежели желаете, бу­дут.

Полнолуние привело меня в комнату; свечка осветила стены.

— Вот эфтот для вас номерок.

Я осмотрелся, потянул воздух. Трудно было себе представить помещение, более милое беркширским или юркширским свиньям,

чем это. Из-за оторвавшихся от стен обоев высунулся „непременный член":

— Это что же!—указал я коридорному.

Он раскрыл большие глаза:

— Неужто так таки и не видали никогда? Са­мый простой клоп.

— Для развлечения?

— Не извольте сумлеваться, он кусать не станет; перед вами здесь останавливался хороший сапожник из Кимров, так он им напился до-сыта.

 

II.

С высоты египетских пирамид смотрят сорок веков; седая, глубокая ста­рина!.. С крыши древнейшего кашинского здания вас приветствуют шесть с по­ловиной веков. „Щедринскому городку" минуло 665 летъ. Летопись впервые упомянула о нем в 1237 году, но весьма вероятно, что городок существовал и раньше. Батый разорил его. Годы возродили Кашин, прилепив его к Тверскому княжеству. Петр Великий счел нужным при­соединить его к Московской губернии, а Екате­рина Великая—к Тверской.

 

Щедрин заметил, что виноделие с давних пор составляло в Кашине предмет миллионных оборотов; в настоящее время, однако, о нем сохранились только теплые воспоминания. Сперва дух времени пошатнул коммерцию, потом ввели казенную продажу питей—и «зызыкинской дрей-мадере» пришел конец.

Кашинцы сокрушенно вздыхают:

— Только один завод и остался...

— За то прежде старались на пользу отечества!

— Ах, прежде! Вот как, то-ись, поплевывали, что даже Французы ежились. Бывало, в Нижнем на ярмарке какой-ни­будь мусью предлагает настоящего рейнвейна, а право­славный гражданин отворачивается. что мне, говорит, в твоем Рейн, если у нас своя Кашинка в половодье на полторы версты разливается. Теперь—квитъ. Другие времена настали.

— Тяжелые?

— Сами видите, спим и проснуться не можем.

Да, Кашин заснул,—живописный, зеленый от садов...

 

Я проснулся около шести часов утра. Солнце светило в окна, золотистые блики падали на противоположную стену и все тот же клоп, как в столбняке, сидел на прежнем месте. Я оделся и вышел на улицу. На базаре уж гомонила толпа мужиков. В ряд выстроились извозчичьи корыта.

 

Спрашиваю у городового, где можно напиться чаю. Он назвал тоже лучшую гостиницу. Убежден, что пе­щера, в которую загоняли стадо вифлеемские пастухи, была чище. К чаю подали местную достопримечатель­ность: беседку. Это — „пе­ченье из теста, сдобного или кислого, смотря по вкусу. Имеет Форму Фасада откры­той садовой беседки (в роде большой кибитки, кругом заплетенной акациями) и состоит из множества хлебных тонких палочек. Украшается по же­ланно сусальным золотом, изюмом и миндалинами".

 

Беседками и витушками (тоже печенье наподобие заплетенной косы) Кашин гордится, как Выборга кренделями, а Москва—калачами. Не­когда икры было много, теперь не стало.

 

Бойкая улица—Думская, лучшая же — Москов­ская: Кашин словно на острове раскинулся, опо­ясанный „тихоструйной" Кашинкой. Валы—един­ственное наследие старины: один огибает город, другой („Красная гора") вздымается у со­бора.

Днем тихо. Вечером „весь Кашин" встре­чается в городском саду, большом и тенистом. Он против собора и летом в нем играет музыка по воскресным и праздничным дням.

 

Не подлежащий критике оркестр, довольствующийся доброхотными даяниями обывателей, без­божно извращает всемирных композиторов; это не мешает, однако, туземным мастодонтам аплодировать ему, Маргаритам ворковать с купеческими Фаустами „в темной аллее", а злакам произрастать... В укромных уголках сада можно видеть также и усердных жрецов Бахуса. Под звуки Глинки они наливаются спиртами и „уподоб­ляются скотам"...

Кроме 28 церквей, в город еще три мона­стыря, из которых замечательнейший—Клобу­ковский.

 

III.

В изумруде лип и ив тонет обитель на северо-восточной стороне города, где с Кашинкой сливается Вонжа; если смотреть с Красной горы,—открывается прелестная картина. С зеленого ковра, над которым опрокинулось небо лазурною чашей, встают деревья и кусты, и из-за волнистых верхушек их белеют монастырская стены.

Точно неизвестно откуда произошло название Клобуковский монастырь. Предполагают, между прочим, что имя обители связано с путешествием св. Иоанна, архиепископа новгородского, на бесе в Иерусалим; святой жил в XII веке. Путь его, по сказанию, лежал через Кашин; тут будто бы с головы святителя упал клобук. Благочестивые люди построили обитель на месте его нахождения.

 

Обитель не из бедных, так как ей принадлежать угодья и земли. В ризнице много драгоценных священных предметов, а в

библиотеке—книг. В стенах монастыря сохранилась избушка преп. Maкария, ныне обращенная в часовню, а в монастырской рощице вам покажут им же вырытый колодезь.

— Благодатное место! Тут недалеко есть, кроме того, источник, с большим содержанием железа и сероводорода.

— Как, и тут?!—удивился я, услышав эти слова монаха.

Положительно Тверская губерния—уголок Кав­каза! Это целебный край. Тут, около Клобукова, источник; возле Твери — другой, у истоков Волги— третий; мало вам этих, назову еще Высоцкие минеральные источники.

 

Кто же о них знает, кроме группы врачей да ближайших жителей? И многим ли известен сам Кашин, как курорт?

А ведь это так.

И я признаюсь, что главною целью моей поездки было познакомиться с Кашиным, как курортом. Нужно заметить, что в этом отношении он крайне непопулярен. На пароходе ехала с нами какая-то савеловская жительница; это от Кашина в 60-ти верстах. Разговорились; я ей что-то заметил по поводу названных источников. Она даже изумилась.

— Разве есть тате?! Пароходная команда также удивилась, услыхав, что Кашин не хуже Железноводска.

 

Кто тут виноват: беззаботность ли наша насчет всего отечественного, излишняя ли скромность администрации минеральных вод, или неповорот­ливость русского предпри­нимателя? Как бы то ни было, Кашин не отвечает строгим требованиям в роли курорта. Момент появления его минеральных источников теряется в неведомом прошлом, но уже несколько веков они пользуются известностью целебных. По устным преданиям, от незапамятных времен простонародье пользуется этими источниками против разных болезней. Ими интересовалась, говорят те же предания, го­сударыня Екатерина II. Но только в 1808 году правительство обратило внимание, поручив мест­ному уездному врачу Чернявскому исследовать источники. Он исследовал и в брошюре „Описание минеральных источников, находящихся в Кашине" доказывал несомненную целебность кашинских источников.

 

В результате, профессор Рейс внес их в военную Фармакопею баронета Вилье; возле источников устроили колодезь, а помещик Бакланов построил дом для лечащихся. В двадцатых годах этот дом был занят под воен­ный лазарет, а колодезь сгнил. На источники мах­нули рукой.

 

В 1859 году о них вспомнил тогдашний кашинский городской голова М. И. Зазыкин, на прославленном Щедриным заводе которого „размадеривались хереса". По его просьбе, петербург­ский профессор Шипулинский вторично исследовал источники. Ожидания превзойдены! Шипулин­ский советовал прибегать к кашинским водам при геморроидальной болезни, запорах на низ и головной боли; в слабости нервной или расслаблении тела от истощения; в ревматизме и пара­личе; в золотушной болезни; в слабости пищеварительных органов, в сыпях лишайного свойства, в датской сухотке и в ломоте от ртутного лечения.

 

Казалось, расцветать Кашину-курорту, по, должно быть, до поры-до времени над ним тяготеет рок!...—возникает спор о земле, на кото­рую заявил свои права кашинский мещанин Ванчаков. Земля-де под источниками его! Начи­нается судебная волокита, оканчивающаяся в 1868 году сенатским решением в пользу Ванчакова. Опять мерзость запустения над источни­ками.

 

15 лет они ждут своего солнца; наконец, в 1883 году доктор Алексеевский приводит в порядок колодцы и с помощью желобов выво­дить из них воду наружу и в устроенное ван­ное здание. В следующем году проф. Лачинов произвел полный качественный и количественный анализ вод.

 

IY.

Уж полдень наступил, когда я шел узкими дорожками к источникам. Меня провожала яркая, густая зелень обывательских садов, по­ившая своим ароматом воздух, в котором мелькали черными точками поющие жаворонки. K ваннам можно только пройти, но проехать нельзя: этому препятствует речка, через которую переброшен театраль­ный мостик. Ко­нечно, в сухую погоду, когда, как сегодня, все ку­пается в солнечном свете, про­гулка пешком доставит даже удовольствие, но после летнего ливня и, вообще, когда до­рожки превра­щаются в грязные ванны, воображаю, сколько анафем посылается лечащимися по адресу местных администраторов!

 

В правду сказать, за 20 лет, т.е с 1883 года, сделано очень-очень мало для благоуст­ройства курорта. Оправдываются неимением достаточных для этого средств. Но еще 50 лет тому назад Кречинский заметил, что деньги есть в каждом дом, надо только уметь их взять.

 

Четверть часа не торопливой ходьбы от базар­ной площади—и я у источников. Вот на горе зеленеет чистый, светлый сад, под сенью кото­рого так отрадно дышится! Три источника выбегают из горных тайников... Вкус воды во всех них освежающий, несколько вяжущий, с запахом сероводорода. Последний сильнее из источника № 1. Благодаря большому содержанию железа и сероводорода, вода из источника № 1 очень неприятна на вкус, хотя не для всех одинаково. Вода из источника № 2 гораздо вкуснее. Источник № 3 относительно вкуса воды занимает средину между первыми двумя. На основании данных анализа кашинские минеральные воды нужно назвать щелочно - железисто - угле - кислыми серными водами, или серно-железными водами. В десятке шагов от „истоков" помещаются контора с кабинетом врача, недурной библиотечкой и „ожи­дательной", вмещающей от шести до восьми „чающих движения воды", и ванное здание. Оно деревянное. Несколько рабочих возились около источников, в конторе и в ванном здании. Был канун открытия сезона. (Обыкно­венно он начинается 15 мая, но случается и запаздывать). Мы разговорились и один из рабо­чих ввел меня в ванное зда­ние. 10 ванн—по 5 для дам и мужчин — при узкой и тесной раздувальной. Незавидная скром­ность из всех углов смотрит.

 

— Таким образом, одно­временно могут принимать ванну десять человек, -обращаюсь я к своему простоватому чичероне.— А как велик бывает съезд больных?

— Да в 1901 году, сказываюсь, лечились 137 человек, а в 1900-м полтораста. Так и колеблется между этих чисел.

 

Курс лечения соответствуешь 30 ваннам; сезонный билет стоить 3 рубля; каждая ванна отдельно—20 к., Фунт поваренной соли—одна копейка, а Фунт морской четыре копейки.

Является вопрос: где больные ждут очереди, если контора вмещает максимум 8 человек? На этот счет, изволите видеть, в Кашине „по­просту без затей". Сад под боком—чего же еще?

— Позвольте, а на случай дождя?

— Что такое летний дождь! Это как Фетовская волшебная сказка: миг один—и нет ее. Так и дождь, сейчас пошел, а через две-три ми­нуты, глядишь, уж лазурь небесная смеется...

Я поинтересовался насчет удобств местного житья-бытья.

— Комнату,—отвечали мне,—близко к ван­нам можно найти от 10 до 20 рублей в месяц, а что касается „стола", то одних кормит железно­дорожный буфетчик, а другиe, с помощью квартирных хозяек, пользуются домашним столом. Простую, свежую пищу у нас всегда можно по­лучить.

Таков Кашин-курорт. Я покидал его с тем острым чувством боли, с каким раньше уходил из миланского монастыря Санта-Мария- делле-Граще, где находится обезображенная Тай­ная Вечеря Леонардо-да-Винчи. Там торжествую­щих вандализм, здесь отсутствие энергии, вялая воля и, если есть патриотизм, то в дозе гомеопатической.

 

В самом деле, при вели­кой целебной силе минеральных вод, близости к обеим столицам (от Петербурга до Ка­шина —529 верст, от Москвы —544 в., по железной дор.), при ровном, мягком, умереннном климате и обилии зелени, Кашин мог бы соперничать с Кавказом, тогда как те­перь он влачить горькую долю и может удо­влетворить лишь самым скромным требованиям. О комфорте в нем нечего и мечтать, ибо это слово, пожалуй, здесь поймут в том смысле, в каком великолепная купчиха у Островского понимала „жупелъ" и „металл". О, владей Кашиным Михель! да он бы в мгновенье ока превратил его и в Аахен, и в Швальбах, и в Зальцбрун. Как грибы после дождя, выросли бы первоклассные пансюны и отели, создан бы был настоящий земной „парадиз" и, обручившись с рекламой, Михель стал бы со­бирать сотни тысяч марок с всероссийских граждан...

 

Но мы... но мы все-таки будем помнить, что Кашин дешево торгует здоровьем, как прежде когда-то торговал размадеренными хересами!...

 

Павел Россиев. "Живописная Россия", №116 за 1903 год. Материал распознан и опубликован Администрацией проекта "Фотокашин" с оригинала статьи, предоставленной А.Н.Семеновым.

10.10.2012