Потому что, пусть он и не детектив от Бога, как его друг из Золотого штата, Дейл все же заметил, как поразил молодого человека Западный Висконсин. Джек влюбился в округ Каули, и Дейл поставил бы немалую сумму на то, что имела место быть классическая любовь с первого взгляда. Именно об этом, несомненно, говорило лицо Джека, когда они ездили из Френч‑Лэндинга в Сентралию, из Сентралии в Арден, из Ардена в Миллер.
На нем отражались радость и благоговейный восторг. Дейлу Джек напоминал человека, который приехал в новые для себя края, чтобы обнаружить, что вернулся домой.
– Слушай, до чего же мне здесь нравится, – как‑то сказал он Дейлу, когда они ехали в старом патрульном «каприсе»[33]Дейла, где постоянно что‑то ломалось, даже клаксон. – Ты хоть понимаешь, до чего здорово здесь жить, Дейл? Должно быть, это один из самых прекрасных уголков мира.
Дейл, живший в округе Каули с рождения, не собирался с ним спорить.
И в конце их второго телефонного разговора о Торнберге Киндерлинге Джек напомнил Дейлу, что однажды просил (не так, чтобы совсем серьезно, но и не в шутку) дать ему знать, если неподалеку от одного из городков будет продаваться небольшой дом. И по тону Джека Дейл понял, что шутки кончились.
– Так ты у меня в долгу, – бормочет Дейл, закидывая на плечо свернутый шланг. – Ты у меня в долгу, паршивец.
Разумеется, он уже просил Джека неофициально помочь ему в поисках Рыбака, но Джек отказался.., чуть ли не со страхом.
«Я на пенсии, – отрезал он. – Если ты не знаешь, что сие означает, Дейл, мы можем вместе заглянуть в словарь».
Но это нелепо, не так ли? Разумеется, нелепо. Как может уйти на пенсию человек, не достигший тридцати пяти лет? Особенно тот, кто знает свое дело гораздо лучше других.
|
|
– Ты у меня в долгу, парень, – повторяет он, направляясь к крану. Небо над головой безоблачное, лужайка, не знающая недостатка в воде, зеленая, никаких признаков соскальзывания здесь, на Герман‑стрит, казалось бы, нет и в помине. Но, возможно, все‑таки есть, возможно, мы их чувствуем. Слышим какой‑то неприятный звук, вроде гула, который вызывал ток высокого напряжения в стальных фермах башни KDCU.
Мы, однако, провели здесь слишком много времени. Пора вновь махать крылышками на пути к конечной точке нашего маршрута. Мы знаем еще далеко не все, но нам известно о трех важных моментах: первое, Френч‑Лэндинг – город, которому грозит чудовищная беда; второе, лишь несколько людей (собственно, только Джуди Маршалл и Чарльз Бернсайд) знают на каком‑то подсознательном уровне, что город столкнулся с чем‑то похуже действующего в одиночку педофила‑убийцы; третье, мы не встретили ни одного человека, способного осознать силу соскальзывания, берущую в оборот тихий город на берегу реки Тома и Гека. Все люди, с кем мы познакомились, по‑своему такие же слепцы, как Генри Лайден. То же самое можно сказать и о тех, с кем мы еще не встречались: Нюхаче Сен‑Пьере, Уэнделле Грине и Цветном отряде.
Мы жаждем найти героя. И пока его не нашли (на дворе, в конце концов, двадцать первый век, время не д'Артаньяна и Джека Обри, а Джорджа Буша и «Грязной спермы»), мы, возможно, найдем человека, который проявил себя героем. Давайте отыщем нашего давнего друга, с которым расстались в тысяче с хвостиком миль восточнее, на берегу Атлантического океана. Прошли годы, и он, конечно, уже не тот мальчик, каким был раньше. Он забыл многое, что случилось с ним в те дни, большую часть взрослой жизни прожил в состоянии амнезии. Но он – единственная надежда Френч‑Лэндинга, поэтому мы взмахиваем крылами и летим на восток, над лесами, полями, пологими холмами.
|
|
В основном под нами сельскохозяйственные угодья: кукурузные поля, тучные луга, желтые прямоугольники люцерны.
Узкие пыльные дороги ведут к белым домам фермеров, рядом с которыми – высокие сараи, зернохранилища, силосные, из бетонных колец, башни, длинные металлические ангары для сельскохозяйственной техники. Мужчины в джинсовых куртках деловито идут по дорожкам от домов к хозяйственным постройкам. Нам уже знаком сладкий аромат утреннего воздуха. Здесь к нему добавляются запахи масла, дрожжей, земли, роста и гниения, усиливающиеся по мере того, как солнце поднимается выше, а свет становится ярче.
Под нами шоссе № 93 пересекает шоссе № 35 в центре маленькой Сентралии. Пустующая стоянка за баром «Сэнд» ожидает шумного прибытия Громобойной пятерки, которая обычно проводит здесь вторую половину субботы, вечера и ночи, наслаждаясь бильярдом, гамбургерами и амброзией, созданию которой они посвятили свои неординарные жизни, лучшему продукту «Пивоваренной компании Кингсленда», пиву, которое долгое время может нести свою пенистую корону, не уступая в этом любому другому сорту, изготовленному что в специальной мини‑пивоварне, что в бельгийском монастыре, «Кингслендским пивом». Если Нюхач Сен‑Пьер, Мышонок и иже с ними говорят, что это лучшее пиво в мире, с чего нам сомневаться в их словах? Они не только знают о пиве гораздо больше нас, но и вложили в создание «Кингслендского эля» все свои знания, опыт, силы и вдохновение, чтобы сделать этот сорт эталоном пивоваренного искусства. Собственно, они и приехали во Френч‑Лэндинг, потому что пивоваренная компания, которую они выбирали очень тщательно, выразила согласие работать с ними.
|
|
Попробовать «Кингслендское пиво» хочется, но с этим искушением мы справляемся: все‑таки половина восьмого утра, в это время пьют только фруктовый сок, кофе и молоко (за исключением Ванды Киндерлинг и ей подобных, но Ванда полагает, что пиво, даже «Кингслендское пиво», – диетическая замена водки «Аристократ»), опять же мы ищем нашего давнего друга, показавшего себя настоящим героем до того, как мы расстались с ним на берегу Атлантического океана. Мы не собираемся терять время, мы летим по неотложному делу, прямо здесь и сейчас. Миля за милей остаются позади, мы движемся вдоль шоссе № 9З. Поля прижимаются к дороге, холмы становятся выше.
При всей нашей спешке мы, очевидно, должны знать, где находимся.
Глава 4
Тремя годами раньше наш давний друг ехал по этому участку шоссе № 93 на пассажирском сиденье старого «каприса» Дейла Гилбертсона. Его сердце выскакивало из груди, горло перехватывало, рот пересох, и все потому, что Дейл, на которого Джек произвел неизгладимое впечатление лишь тем, что справлялся со своей работой, вез его к сельскому дому, окруженному пятью акрами земли, принадлежащими умершему отцу. «Это милое местечко» стоило совсем ничего, потому что кузены Дейла им не интересовались, а для остальных оно не представляло никакой ценности. Дейл держался за дом и участок из сентиментальности, но тоже не видел особого смысла сохранять их за собой. Второй дом представлял собой только обузу, на поддержание его в пристойном состоянии уходило много времени.
В принципе работа по дому Дейлу нравилась, но он не возражал против того, чтобы переложить ее на другие плечи. Дейл по‑прежнему восторгался нашим другом, поэтому желание Джека поселиться в доме его отца не вызывало у него внутреннего отторжения. Наоборот, он счел сие за честь.
Что же касается пассажира «каприса», он просто не мог оторвать глаз от окружающей природы, не видел ничего, кроме лесов, полей и холмов, так что не замечал трепетного отношения Дейла, которое в иной ситуации смутило бы его. Будь они в другом месте, наш друг привел бы Дейла в тихий бар, купил ему пива и сказал: «Слушай, я знаю, что сделанное мной произвело на тебя впечатление, Дейл, но я всего лишь такой же коп, как и ты. И все. Честно, говоря, я гораздо более удачлив, чем того заслуживаю». (Вот тут он говорил чистую правду. После нашего расставания удача постоянно благоволила к нему, и он уже не садился играть в карты и не делал ставки на спортивные события. Когда все время выигрываешь, выигрыши приобретают привкус прокисшего грейпфрутового сока.) Но в «каприсе», едва они выехали за пределы Сентралии, его захлестнула буря эмоций, а потому он практически не воспринимал преклонения Дейла. Эта короткая поездка к дому, в котором он никогда не был, обернулась давно лелеемым, но все откладывавшимся путешествием домой. Все, что он видел вокруг, приобретало глубокий смысл. Все казалось священным. Он знал, что купит этот дом, независимо от его состояния и стоимости. Цена просто не имела значения. Он собирался его купить, и точка. Впрочем, в одном обожание Дейла не осталось незамеченным: Джек понял, что придется приложить немало усилий, чтобы его почитатель не запросил слишком мизерную сумму. Но сейчас он боролся со слезами, которые так и норовили навернуться на глаза.
С высоты мы можем видеть ледниковые долины, прорезающие территорию справа от шоссе № 93, как отпечатки пальцев великана. Он же видел только узкие дороги, уходящие от шоссе и теряющиеся в переплетении солнечного света и теней. Каждая дорога говорила: «Уже близко». Шоссе указывало: «Вам сюда». Глядя вниз, мы видим придорожную площадку для парковки автомобилей, две бензоколонки и длинную серую крышу с выцветшей на солнце надписью «МАГАЗИН РОЯ». Когда Джек посмотрел направо, то увидел деревянные ступени лестницы, широкое, приглашающее крыльцо, дверь в магазин. Создалось ощущение, что он уже сотни раз поднимался по этим ступеням и заходил в торговый зал, чтобы купить хлеб, молоко, пиво, мясо, рукавицы, отвертку, коробку гвоздей, всякие хозяйственные мелочи, сваленные на полках. Он уже знал, что придется бывать в этом магазине очень и очень часто.
В пятидесяти ярдах от стоянки синевато‑серая серебристая извилистая лента Тамарака пересекла шоссе, держа курс в «Норвэй‑Вэлли». Когда автомобиль Дейла проезжал по металлическому, тронутому ржавчиной мосту, мост сказал: «Приехали!» – обращаясь к мужчине в неброской, но дорогой одежде, сидевшему на пассажирском сиденье «каприса». А мужчина, который ничего не смыслил в сельском хозяйстве, видел пахотные земли только через иллюминатор самолета, летевшего на высоте сорока тысяч футов, и не мог отличить пшеницы от кукурузы, почувствовал, как сладостно заныло сердце. По другую сторону моста стоял указатель с надписью «Норвэй‑Вэлли‑роуд».
– Приехали. – Дейл включил правый поворотник и свернул с шоссе.
А наш друг прикрыл рот рукой, словно боялся, что Дейл услышит звуки, которые издавало его сердце.
Тут и там по обочинам росли и кивали тяжелыми головками полевые цветы, одни высокие и яркие, другие прячущиеся в густой зелени травы.
– Когда я еду по этой дороге, у меня всегда поднимается настроение, – улыбнулся Дейл.
– Неудивительно, – удается вымолвить нашему другу.
Большей части сказанного Дейлом не удалось прорваться сквозь ураган эмоций, бушевавший в голове и теле нашего друга.
«Это старая ферма Лундов, кузенов моей матери. Вот тут стояла школа на один класс, которую давно снесли. В ней преподавала моя прабабушка. Это дом Дуэйна Апдала, слава богу, он нам не родственник». Бу‑бу‑бу. Бу‑бу‑бу. Вновь они переехали Тамарак, поблескивающая сине‑серая вода смеялась и кричала: «А вот и мы!»
Они обогнули поворот, полевых цветов, льнущих к автомобилю, прибавилось. Растущие среди них тигровые лилии тянулись к нашему другу. Новый шквал эмоций, не ураган, поспокойнее, но не менее сильный, выдавил‑таки слезы.
Тигровые лилии. Что с того? Вроде бы тигровые лилии ничего для него не значили. Он имитировал зевок, чтобы вытереть глаза, надеясь, что Дейл ничего не заметил.
– А вот и мы! – воскликнул Дейл, если он и заметил слезы, то не стал комментировать, и свернул на длинную подъездную дорожку, в цветах и траве, которая вроде бы вела на большущий луг. За лугом виднелись прямоугольники полей, уходящие к заросшему лесом склону холма.
– Дом отца увидишь через секунду, – продолжил Дейл. Луг продается вместе с домом, примыкающее к нему поле принадлежит моим кузенам Рэнди и Кенту.
Белый двухэтажный фермерский дом открылся нашему другу, лишь когда они миновали половину последнего поворота подъездной дорожки, и он молчал, пока Дейл не остановил «каприс» перед домом, не заглушил двигатель и они вместе не вылезли из кабины. Дом стоял перед ними, крепкий, свежевыкрашенный, ухоженный, очень компактный, на краю зеленого луга, усыпанного цветами.
– Боже мой, Дейл, – выдохнул наш друг, – это же рай.
* * *
Здесь мы и найдем участника наших прежних странствий, в юности знакомого с мальчиком, которого звали Морган Слоут, и с другим, откликавшимся на короткое имя – Волк. В этом крепком, уютном, подновленном белом доме мы найдем нашего давнего друга, того, кто в юности пересек страну от океана до океана в поисках одной очень нужной вещи – великого талисмана. Кто, несмотря на все трудности и преграды, нашел его и мудро им воспользовался. Кто вел себя как герой и совершил несколько чудес. Кто ничего этого не помнит. В этом доме мы, наконец, встретим бывшего лейтенанта отдела расследования убийств полиции Лос‑Анджелеса, Джека Сойера, завтракающего под аккомпанемент голоса Джорджа Рэтбана с радиостанции KDCU.
* * *
Наш Джек. Джекки‑бой, как называла его мать, уже ушедшая от нас Лили Кевинью Сойер.
* * *
Он следовал за Дейлом по пустому дому, первый этаж, второй, снова первый, подвал, как положено, восхищался новыми печью и нагревателем воды, которые Гилбертсон установил за год до смерти отца, качеством ремонта, выполненного Дейлом, блеском навощенных деревянных полов, толщиной изоляции на чердаке, крепостью окон, многими мелочами, на которые обращал его внимание Дейл.
– Да, я тут много чего сделал, – рассказывал Дейл. – Дом требовал внимания, но я люблю работать руками. Потому для меня это превратилось в хобби. Когда удавалось выкроить время, по уик‑эндам и не только, я приезжал сюда на несколько часов и возился. Не знаю, может, мне казалось, что так я поддерживаю связь с отцом. Он был хорошим человеком, мой отец. Хотел, чтобы я стал фермером, как он, но, узнав, что я хочу пойти в полицию, сразу поддержал меня. Знаешь, что он сказал? «Если у тебя не лежит душа к фермерству, лучше этим не заниматься. Будешь чувствовать себя мулом с утра и до вечера. Твоя мать и я растили тебя не для того, чтобы ты превратился в мула».
– А что думала она? – спросил Джек.
– Моя мать происходила из фермерской семьи. Фермерами были многие поколения ее предков. Она думала, что, возможно, мне понравится роль мула. Умерла она на четыре года раньше отца и к тому времени уже привыкла, что я – коп. Давай выйдем через дверь кухни и взглянем на луг, не возражаешь?
Когда они вышли за дверь и смотрели на луг, Джек спросил Дейла, сколько он хочет за этот дом. Дейл, давно ожидавший этого вопроса, сбросил пять тысяч с максимальной цены, которую он и Сара, по их прикидкам, могли получить за него. А разве могло быть иначе? Он хотел, чтобы Джек Сойер купил дом, в котором сам вырос, хотел, чтобы тот проводил рядом хотя бы пару недель в году. Если он и мог продать этот дом, то только Джеку.
– Ты серьезно? – спросил Джек.
– По‑моему, это справедливая цена, – в некотором смущении ответил Дейл.
– Для тебя – нет, – покачал головой Джек. – Я не позволю тебе продать дом за бесценок только потому, что ты хорошо ко мне относишься. Поднимай цену, а не то я ухожу.
– Вы, самовлюбленные горожане, умеете торговаться. Ладно, пусть будет на три тысячи больше.
– На пять, – возразил Джек. – Или я дом не беру.
– Согласен. Но ты разбиваешь мне сердце.
– Надеюсь, больше мне не придется покупать дома у норвежской деревенщины вроде тебя.
Дом он купил, отправив деньги из Лос‑Анджелеса, подписями на документах они обменялись по факсу. Дейл ничего не знал о прошлом Джека Сойера, но понимал, что жалованье полицейского офицера не является единственным источником его доходов. Две недели спустя Джек появился в округе Каули, договорился о подключении дома к телефонной линии, перевел на себя счета за электричество, скупил полмагазина Роя, побывал в Ардене и Ла Ривьере, где приобрел новую кровать, постельное белье, столовые приборы, посуду, кастрюли, сковородки, набор французских ножей, микроволновую печь, телевизор с огромным экраном, стереосистему, стоившую, по расчетам Дейла приглашенного в дом на стаканчик виски, никак не меньше его годового оклада. Среди покупок Джека были и такие, что сильно удивили Дейла. Он понятия не имел, что их можно приобрести в округе Френч штата Висконсин. Да кому здесь мог потребоваться штопор ценой шестьдесят пять долларов, называемый «Мастер вин»? Кто же этот парень? В какой семье он воспитывался?
Дейл заметил пакет с незнакомым ему названием магазина, наполненный лазерными дисками, по пятнадцать, шестнадцать долларов за штуку. За си‑ди в этом же пакете Джек выложил порядка двухсот долларов. Ему открылась еще одна сторона увлечений Джека Сойера. Он, видать, сильно любил музыку.
Заинтригованный, Дейл наклонился, вытащил несколько компактов. Клиффорд Браун, Лестер Янг, Томми Фланаган, Пол Десмонд.
– Никогда о таких не слышал, – признался он. – Это что, джаз?
– Ты совершенно прав, – кивнул Джек. – Слушай, если я попрошу тебя помочь мне с расстановкой мебели, картинами?
Через месяц‑другой я много чего сюда привезу.
– Конечно. – Тут Дейла осенило. – Слушай, тебя надо познакомить с моим дядей Генри! Он – твой сосед, живет в четверти мили дальше по дороге. Муж моей тети Роды, сестры отца, которая умерла три года назад. Генри – энциклопедия странной музыки.
Джек никоим образом не мог согласиться с утверждением, что джаз – странная музыка. С другой стороны, возможно, она казалась странной для ушей Дейла.
– Я не думал, что фермерам хватало времени, чтобы слушать музыку.
Дейл расхохотался:
– Генри – не фермер. Генри… – Улыбаясь во весь рот, Дейл раскинул руки с растопыренными пальцами, подбирая нужное слово. – Он – фермер наоборот. Когда ты вернешься, я вас познакомлю. Ты просто влюбишься в него.
Шестью неделями позже Джек вернулся, чтобы встретить трейлер с вещами и сказать грузчикам, куда ставить мебель и все остальное. Еще через несколько дней, распаковав большинство ящиков, он позвонил Дейлу и спросил, остается ли в силе его обещание помочь. Часы показывали пять вечера, день выдался таким скучным, что Том Лунд заснул за столом, и Дейл поехал в Норвэй‑Вэлли, не переодевшись в гражданское.
Джек пожал ему руку, пригласил в дом. Дейл переступил порог и остолбенел, не в силах двинуться дальше. Прошло две или три секунды, прежде чем он понял, что остолбенел от шока и шок этот самый что ни на есть радостный. Старый дом совершенно преобразился, словно Джек обманул его, открыв знакомую дверь в совершенно другой дом. Гостиная, кухня ничем не напоминали ему ни обстановку, знакомую с детства, ни голые стены последнего времени. По дому словно прошлась волшебная палочка, и он, так казалось Дейлу, превратился в нечто, никогда им не виданное, виллу на Ривьере, квартиру на Парк‑авеню (Дейл не бывал ни в Нью‑Йорке, ни на юге Франции). Потом до него дошло, что Джек не трансформировал старый дом, просто увидел в нем нечто недоступное его глазам. Кожаные диваны и кресла, яркие ковры, широкие столы, настольные лампы прибыли из другого мира, но идеальным образом встроились в этот дом, будто специально для него и создавались. Все, что он видел перед собой, приглашало войти, и Дейл обнаружил, что вновь может двигаться.
– Bay! – воскликнул он. – Похоже, дом попал в хорошие руки.
– Я рад, что тебе тут нравится, – улыбнулся Джек. – Должен признаться, мне тоже. Результат получился даже лучше, чем я ожидал.
– А чего ты меня позвал? Тут уже все на месте.
– Нам надо развесить картины, – ответил Джек. – Вот тогда все будет на месте.
Дейл решил, что Джек ведет речь о семейных фотографиях[34]. Он не понимал, какая нужна помощь для того, чтобы развесить по стенам несколько рамок, но раз уж Джек позвал его, почему не помочь? Опять же фотографии могли многое рассказать ему о семье Джека, которая очень его интересовала. Однако Джек повел его к плоским деревянным ящикам, которые стояли на кухне, прислоненные к разделочному столику. У Дейла вновь возникло ощущение, что он перенесся в другой, незнакомый ему мир. Ящики эти явно изготавливались вручную. И служили для того, чтобы в очень серьезных передрягах содержимое оставалось в целости и сохранности. Высота некоторых достигала пяти, а то и шести футов при одинаковой ширине. Понятно, что находились в них не фотографии ма и па. Им с Джеком стоило немало усилий вытащить гвозди и отделить от ящиков крышки. Дейл пожалел, что не заехал домой переодеться. Форма взмокла от пота, когда они вытащили из пяти ящиков пять тяжелых прямоугольных предметов, завернутых в несколько слоев ткани. А ведь многих ящиков поменьше они еще не касались.
Часом позже они вынесли пустые ящики в подвал и поднялись наверх, выпить пива. Затем срезали ткань, и глазам Дейла открылись картины, которые он мог, пожалуй, охарактеризовать как современное искусство. Он не мог понять, что изображено на многих, хотя в большинстве своем они ему понравились, особенно два пейзажа. Он явно никогда не слышал об этих художниках, но понимал, что их фамилии наверняка знают люди, которые живут в больших городах и ходят в музеи и галереи. Это искусство, все эти образы, большие и маленькие, которые теперь смотрели на Дейла, поражали его. Он действительно вошел в другой мир, в котором не находил ни одного знакомого ориентира. А потом вспомнил, что он и Джек Сойер намереваются развесить картины по стенам дома его родителей. И тут же на душе его стало легко и покойно.
Разве соседние миры не могут пересекаться? Разве этот соседний мир принадлежит не Джеку?
– Ладно. Жаль, что Генри, дядя, о котором я тебе говорил, что живет чуть дальше по дороге, не сможет увидеть эти картины. Генри оценил бы их по достоинству.
– А почему он не сможет их увидеть? Я приглашу его в гости?
– Я тебе не говорил? – спросил Дейл. – Генри слепой.
Картины переместились на стены гостиной, поднялись по лестнице, заняли спальни. Пару небольших картин Джек разместил в большой ванной на втором этаже и маленькой – на первом. У Дейла начали болеть руки от тяжелых рам, которые ему приходилось держать, пока Джек намечал места, куда следовало вбивать гвозди. После первых трех картин он снял галстук и закатал рукава, чувствуя, как пот течет по лицу и шее.
Расстегнул промокший насквозь воротник. А вот Джек выглядел так, словно размышлял об обеденном меню, а не занимался тяжелым физическим трудом.
– Так ты у нас коллекционер? – спросил Дейл. – Много потребовалось времени, чтобы собрать все эти картины?
– Я слишком мало знаю, чтобы считаться коллекционером, – ответил Джек. – В основном это картины, которые мой отец купил в пятидесятых и шестидесятых годах. Кое‑что приобретала и моя мать, если видела картину, берущую задушу. Скажем, вот этот маленький пейзаж Фэрфилда Портера, с крыльцом, лужайкой и цветами.
Маленький пейзаж Фэрфилда Портера – Дейл понял, что так звали художника, – приглянулся ему, как только Джек достал его из ящика. Такую картину он бы повесил и в своей гостиной. С такого крыльца мог бы сойти на зеленую лужайку. Странно, подумал Дейл, а ведь если бы он повесил эту картину в своей гостиной, большинство людей, которые заходили туда, ее бы просто не заметили.
Джек что‑то сказал насчет того, как он рад, что наконец‑то удалось забрать картины из хранилища.
– Так их дали тебе твои отец и мать? – спросил Дейл.
– Я унаследовал их после смерти матери, – ответил Джек. – Мой отец умер, когда я был еще ребенком.
– О черт, извини. – Дейл рывком выскочил из мира, в который приглашал его мистер Фэрфилд Портер. – Это ужасно, потерять отца таким молодым. – Он решил, что Джек объяснил, чем обусловлена аура самодостаточности и отстраненности, которая всегда окружала его. Но за секунду до того, как Джек ответил ему, сказал себе, что все это бред. Он понятия не имел, почему человек становится таким, как Джек Сойер.
– Да, – кивнул Джек. – К счастью, мать оказалась крепче.
Дейл обеими руками ухватился за возможность узнать побольше.
– А чем занимались твои старики? Ты из Калифорнии?
– Родился и вырос в Лос‑Анджелесе. Мои родители работали в шоу‑бизнесе, но не ставь это им в минус. Они были великими людьми.
Джек не пригласил Дейла остаться на ужин, чем неприятно его удивил. Им потребовалось полтора часа, чтобы повесить остальные картины. Джек Сойер оставался дружелюбным и добродушным, но Дейл не зря много лет служил копом и, конечно же, почувствовал, что раскрывать душу его приятель не собирается.
Да, дверь чуть‑чуть приоткрылась, но тут же захлопнулась. А характеристика «великие люди» сразу вывела родителей Джека за пределы досягаемости. Когда мужчины вновь прервались, чтобы выпить пива, Дейл заметил два пакета из продовольственного магазина Сентралии, лежащие рядом с микроволновой печью. Время близилось к восьми вечера, тогда как в округе Френч ужинать привыкли в шесть. Джек мог решить, что Дейл приехал к нему после того, как поел, но полицейская форма убеждала в обратном.
Он попытался завести разговор о самом сложном расследовании, в котором ему доводилось участвовать. Из ближайшего пакета чуть высовывались две упаковки со стейками. У Дейла урчало в животе. Но Джек тему не поддержал.
– Дело Торнберга Киндерлинга ничем не отличалось от других, которыми я занимался в Лос‑Анджелесе. И я очень благодарен тебе за помощь.
Дейл все понял. Еще одна запертая дверь. Джек не хотел сближаться ни на йоту. Не хотел вдаваться в прошлое.
Они допили пиво, повесили последние картины. После приезда Дейла они говорили на разные темы, но в границах, которые устанавливал Джек Сойер. Дейл не сомневался, что его вопрос о родителях Джека сократил вечер, но не мог понять почему. Что скрывал этот человек? И от кого? После завершения работы Джек тепло поблагодарил его и проводил до автомобиля, похоронив надежды на то, что они часок‑другой посидят за столом. Дело закрыто, игра закончена, застегивай молнию ширинки, как говаривает неподражаемый Джордж Рэтбан. Когда они вышли в ночь, благоухающую ароматами полевых цветов и травы, под миллионы звезд, усеявших небо, Джек удовлетворенно вздохнул:
– Я надеюсь, ты знаешь, как я тебе благодарен. Честно говоря, так жаль, что надо возвращаться в Лос‑Анджелес. До чего же тут красиво.
Когда Дейл возвращался во Френч‑Лэндинг по пустынному шоссе № 93, никто не догонял его, никто не ехал навстречу, он подумал: а не звалась ли сфера шоу‑бизнеса, в которой работали родители Джека, порнобизнесом? Может, папаша снимал, а мамаша играла главную роль? Люди, которые делали порнофильмы, наверняка загребали кучу денег, особенно если в съемках участвовала вся семья. Но, не проехав и десятой части мили, Дейл признал, спасибо Фэрфилду Портеру, что эти мысли – досужая выдумка, не имеющая ничего общего с действительностью. Ни одна женщина, зарабатывающая на жизнь тем, что трахалась с незнакомцами на съемочной площадке, не стала бы тратить живые деньги на такую картину.
* * *
Давайте войдем на кухню Джека Сойера. На обеденном столе лежит нераскрытый утренний номер «Геральда». Чугунная сковородка с брошенным на нее куском сливочного масла разогревается на ближней левой горелке газовой плиты. Высокий, поджарый, задумавшийся о своем мужчина в линялой футболке с буквами ЮКУ[35]на груди, джинсах и итальянских туфлях цвета черной патоки со сбивалкой в руке склонился над стальной миской, превращая в однородную массу белки и желтки большого количества яиц.
Глядя, как он хмурится, устремив взгляд поверх сверкающей миски, мы отмечаем, что красавец мальчик, которого мы в последний раз видели в комнате на четвертом этаже заброшенного отеля в Нью‑Хэмпшире, превратился в мужчину, привлекательная внешность которого лишь малая часть его достоинств.
А что достоинств у Джека Сойера много, ясно с первого взгляда Даже если он чем‑то озабочен. И пусть его окружает некая таинственность, в нем чувствуется удивительная уверенность в себе, умение принимать решения и исполнять их. Глядя на него, сразу понимаешь, Джек – один из тех людей, к которым приходят те, кто чувствует, что им угрожают, их унижают или оскорбляют. Ум, решительность, надежность так впечатались в черты его лица, что замечаются раньше красоты. Этот мужчина не останавливается, чтобы полюбоваться своим отражением в зеркале: тщеславие ему чуждо. Понятно, почему он считался восходящей звездой управления полиции Лос‑Анджелеса, почему его личное дело распухало от благодарностей, почему именно его отбирали для специальных программ и тренировочных циклов ФБР, разработанных, чтобы ускорить подъем восходящих звезд (по мнению коллег и начальников Джека, к сорока годам он бы стал полицейским комиссаром мегаполиса масштаба Сан‑Диего или Сиэтла, а десятью или пятнадцатью годами позже, если б ничего не случилось, Сан‑Франциско или Нью‑Йорка).
Отметим, что его возраст столь же незаметен, как и красота: у него вид человека, прожившего не одну жизнь до начала этой, побывавшего в таких местах и навидавшегося такого, что большинство людей не сможет себе даже представить. Неудивительно, что Дейл Гилбертсон восхищается им, неудивительно, что хочет заручиться поддержкой Джека. На его месте мы стремились бы к тому же, но нам повезло бы ничуть не больше. Джек на пенсии, он вышел из игры, очень жаль, чертовски сожалею и все такое, но человек должен смешать белок и желток, если хочет съесть омлет, как сказал Джон Уэйн Дину Мартину в «Рио‑Браво».