ГАТЧИНА 1960 – 1970-Х ГОДОВ
МОЯ АРМЕЙСКАЯ СЛУЖБА
(продолжение)
Когда я начал службу в полку, им командовал полковник Синицын. Через год командиром стал полковник Георгий Фёдорович Пухов. Оба были людьми богатырского роста и комплекции. Под стать им был их заместитель, подполковник Эдуард Владимирович Змачинский, внешностью напоминающий мне маршала Рокоссовского. Змачинский был любим солдатами за своё спокойное и доброжелательное к ним отношение, умение найти слово, иногда крепкое, для создания боевого настроения при решении срочных задач службы. Совсем недавно я узнал из материалов его сына – флотского офицера, Станислава Змачинского – что причины для такой любви были: подполковник Змачинский понимал солдат, как никто другой, ибо сам прошёл через все солдатские, да и иные, испытания, был во всём примером для подчинённых. Да и я на себе испытал его обаяние. Как-то, в начале моей службы в полку, по дороге в медпункт я встретил на лесной тропинке подполковника Змачинского. Сразу захотелось выглядеть перед ним молодцевато. Как и положено, приближаясь к офицеру, я перешёл на строевой шаг и лихо, как мне казалось, отдал честь. Подполковник вежливо остановил меня и заботливо разъяснил: как это надо правильно делать. Змачинский служил в полку с 1954 по 1972 год.
Когда я начал службу внештатным врачом полка, меня поселили в изоляторе медпункта. Прослужив примерно с месяц, я узнал, что все мои однокурсники, призванные в армию, служат в Ленинградском военном округе, на пространстве от Ленинграда до Заполярья. В самом Ленинграде не служит никто. Но, самое главное, я узнал, что при наличии в медпункте части вакантного места врача или фельдшера, нас могли назначить на должность фельдшера, присвоить звание старшины и в разы повысить денежный оклад. Если я, как рядовой, получал в месяц 3 рубля 80 копеек, а, став младшим сержантом – 4 рубля 80 копеек, то в звании старшины можно было получать до 30 рублей в месяц. Конечно, это было бы большим подспорьем для моей семьи в те трудные годы. Поэтому, зная, что в нашем полку вакантна должность старшего врача, я с надеждой ожидал своего повышения по службе. С не меньшей надеждой ждала своего возможного повышения и младший врач полка, капитан Е.Н. Сапронова. Но не получилось. К нам на должность старшего врача полка прибыл из ГСВГ (Группы советских войск в Германии) майор Павел Сергеевич Герасимов, типичный интеллигент, ленинградец, вежливый и обходительный. И хотя мы были огорчены своим несостоявшимся повышением по службе, но быстро успокоились, с удовольствием приняв майора в наш коллектив.
Капитан Сапронова и майор Герасимов жили в Ленинграде, ежедневно приезжая в часть. А я безотлучно находился в медпункте. Раньше, до моего появления там, капитан Сапронова по воскресным дням круглосуточно дежурила в нём. Теперь необходимость дежурства штатных врачей полка отпала. В воскресенье я оставался полновластным командиром. Удивительная в воскресенье складывалась ситуация: медпунктом командовал рядовой солдат, а обратиться туда за помощью мог и кто-то из офицеров полка, включая самого командира.
День в медпункте начинался с подъёма (лежачих больных это не касалось), затем кто-то из выздоравливающих больных доставлял из полковой столовой завтрак. Прибывали военврачи из Ленинграда, заведующая аптекой, вольнонаёмные медсёстры и зубной врач из военного городка. После завтрака были: врачебный обход и медицинские процедуры. После обеда, примерно в 15 часов начинался приём больных. Вечером медицинский персонал, кроме меня, убывал из медпункта. После ужина была возможность почитать, поговорить по душам. Затем был отбой. Но, в отличие от казарм, где после отбоя соблюдался режим покоя и тишины, у больных в медпункте режим был свободнее.
В медпункте полка. 1965.
Раз уж зашла речь о питании солдат, то сразу скажу, что в те трудные годы было не до разносолов. Я уже рассказывал о той беде, что приключилась осенью 1963 года, когда в одночасье по всей стране начались перебои со снабжением населения хлебом и зерновыми изделиями. И это после того, как во второй половине 1950-х годов хлеб в общественных столовых давался совершенно бесплатно (на каждом столе стояло блюдо с нарезанным хлебом), а наш преподаватель политической экономии объяснял нам, что всеобщая отмена платы за хлеб не вводится лишь по причине необходимости воспитания уважения к труду хлеборобов. Осенью 1963 года за хлебом выстраивались огромные очереди. В армии эти перебои, к счастью, почти не ощущались, но рацион солдат был очень простым, непритязательным, хотя и калорийным.
На завтрак каждому полагалось: кусочек сливочного масла; два кусочка сахара; два куска чёрного и один кусок белого хлеба (не булки!); горячее второе блюдо (обычно котлета) с кашей, макаронами или картофельным пюре; горячий чай.
Обед: горячее первое блюдо – мясные щи, борщ, суп-пюре гороховый; горячее второе блюдо – котлета с гарниром или тушеная капуста с мясом; кисель; два куска чёрного хлеба.
Ужин: второе блюдо – горячая котлета или жареная рыба с гарниром; один раз в неделю – винегрет с селёдкой; два куска чёрного и один кусок белого хлеба; кусочек сливочного масла; два кусочка сахара; горячий чай.
Как видим, всё просто, но питательно. Не объедались, конечно, но и худыми и голодными отнюдь не выглядели. Благодаря армии, я полюбил щи,борщ и тушеную капусту.
Для улучшения питания военнослужащих в полку действовала небольшая свиноферма, которую обслуживали специально назначенные туда два солдата.
Трудности с хлебом и зерновыми продуктами тогда не миновали и Гатчину. Правда, бывая в ней наездами, я не заметил ни очередей за хлебом, ни явных признаков дефицита круп и муки. Однако я старался помочь семье, покупая в полковой лавке Военторга крупу и макароны. На это вполне хватало моегоденежного довольствия: трёх рублей восьмидесяти копеек.
В 1964 году прошёл второй такой же, как наш, призыв в армию, во время которого на службу пришли выпускники и студенты первого-второго курсовВУЗов. В наш полк прибыло несколько выпускников из Латвии: инженеров и педагогов. Служить им предстояло простыми солдатами.
С этим же призывом в наш медпункт прибыл выпускник Ленинградского санитарно-гигиенического медицинского института Барано́вич.Ирония судьбы: к моменту его прибытия было уже известно, что, начиная с этого призыва, выпускники медицинских ВУЗов будут служить не два года, как мы, а всего год! Но в отношении нашего призыва продолжало действовать прежнее правило. Вот так нам не повезло во второй раз. Напомню, что в первый раз это было тогда, когда у нас на последнем курсе отменили экзамены по военному делу и нас призвали в армию на срочную службу простыми солдатами.
С приходом врача Барановича в нашем медпункте сложилась уникальная обстановка. Возможно, ни в одном полку Советской армии, а уж точно в нашем Ленинградском военном округе, не служили сразу четыре врача: два штатных и два внештатных! Даже в воинских частях, расположенных в самом Ленинграде, нередко в медпунктах был недокомплект врачей. Узнав об этом, я как-то зашёл всаперную часть, дислоцированную в казармах бывшего Новочеркасского полка, на одноимённой улице, и попросил командира похлопотать о переводе меня на вакантную врачебную должность. Командир с радостью согласился. И действительно обратился в Штаб округа. Через некоторое время меня вызвал к себе командир нашего полка, полковник Пухов, и отчитал, в достаточно вежливой, надо сказать, форме за мою, как он выразился, «жалобу». В результате всё осталось по-прежнему.
Теперь в полку по воскресеньям дежурили два врача: Баранович и я. Парнем Баранович оказался компанейским, дружелюбным и отзывчивым. Так случилось, что оба штатных врача полка – майор Герасимов и капитан Сопронова – по специальности были невропатологами. Их споры по поводу того, какая пара нервов поражена у сложного больного, были очень полезны нам, молодым врачам.Армейская служба вообще была в этом отношении хорошей школой. Распорядок дня давал мне достаточно времени для совершенствования своих институтских знаний и получения новых. В медпункте была медицинская библиотека, которой я постоянно пользовался.
Во время службы в армии я научился играть на шестиструнной гитаре. До этого я, ещё в студенческие годы, овладел азами игры на гитаре семиструнной, но она начала выходить из моды. Моим учителем в армии был Олег Зайчиков, начавший службу в полку годом раньше меня. Олег, житель Ленинграда, когда-то обучался в детской военной музыкальной школе, подобии современных кадетских классов. Вот только военная составляющая этой школы была гораздо серьёзнее, поскольку учебное заведение входило в систему Министерства обороны. Олег был виртуозом игры на кларнете. В полку он организовал небольшой солдатский оркестр, куда вошли и два солдата моего призыва: уже упомянутые студенты первого курса Ленинградской консерватории, скрипачи Василевский и Ефремов. Олег был балагур, много читал. Он довольно часто недомогал, находился в медпункте. Вот тут-то он меня и учил игре на гитаре и азам музыкальной грамоты. Поскольку на семиструнной гитаре я уже играл, переучиться на шестиструнную гитару было нетрудно. Через пару месяцев я уже довольно бойко играл на гитаре, исполняя народные песни и романсы. Особым успехом пользовался романс «Я встретил вас». По вечерам, когда служба в медпункте заканчивалась, в изоляторе, где обитали мы с Барановичем, или в каптёрке у старшины Кустова собиралась тёплая компания, играли на гитаре, пели, дулись в карты или домино.Дружеские посиделки бывали в медпункте и в дни государственных праздников, особенно в Новый год. Находясь в медпункте, солдаты не только получали лечение, но и получали возможность немного отдохнуть от суровых служебных будней.
А вот чему мне не удалось научиться в армии, так это татарскому языку. В лазарете нашего медпункта лечился татарин из Нижнего Поволжья, Яхин. Я не раз дивился тому, как свободно он общался на татарском языке с узбеками и представителями некоторых других национальностей, представленных в нашем полку. Поскольку в моём родном городе всегда жило немало татар, я уже в детстве, бывая у знакомых в Казани(городе, где я, кстати, родился), пытался освоить татарский язык. А теперь такая возможность появилась. Но не вышло…
Лечебно-профилактическая работа нашего медпункта была организована добротно.А мероприятий было много, в том числе и таких, охватывающих весь личный состав полка, как ежегодные прививки от инфекционных болезней.
Испытанием для нас стала серьёзная вспышка гриппа зимой 1964/65 годов. В нашем полку тогда переболело не менее сотни военнослужащих. В лазарете прошли лечение около 20 солдат. Постоянно находясь среди больных и даже ночуя рядом с ними (моя койка находилась в небольшом изоляторе, где тогда тоже лежали больные), я не заболел. Не заболел и никто из персонала медпункта.
Больных с тяжёлыми заболеваниями мы в лазарете медпункта не лечили, а отправляли в Окружной госпиталь в Ленинграде. Как я уже писал, в нашем полку тяжелых травм, связанных непосредственно с ратным трудом, во время моей службы не было. А вот несколькобытовых, так сказать, травм всё-таки имели место. Летом 1964 года во время игры в футбол на полковой спортплощадке травму получил солдат из одного со мной призыва. Пнув со всей силы мяч, он зацепился носком ноги за землю и получил перелом. Пострадавшего доставили к нам в медпункт. Майор Герасимов констатировал у солдата открытый перелом костей голени. Признаться, я был поражён тем, как ловко, хладнокровно и быстро майор оказал первую помощь раненому. Второй несчастный случай произошёл зимой. В жилом городке полка один из сверхсрочников, разжигая печь, плеснул туда бензин. Пламенем ему обожгло руку. Когда он пришёл в медпункт, налицо были признаки начала развития болевого шока. И опять первую помощь быстро оказал майор Герасимов. После этого мы, считавшие майора ботаником-интеллигентом и даже беззлобно подтрунивавшие над ним по этому поводу, уверились, что Павел Сергеевич – прекрасный, умелый и решительный врач.
Одной из моих главных обязанностей, как внештатного врача полка, было медицинское обслуживание личного состава во время маршей и учений. Марши совершались несколько раз в год и длились иногда до суток и более. Мне надо было находиться в одной из автомашин колонны, имея при себе санитарную сумку с набором перевязочных средств и необходимых лекарств. Тяжёлые были марши, в ночь, мороз и непогоду. Иногда какая-либо из машин падала в кювет и переворачивалась, и я со всех ног бежал к ней, спеша оказать помощь возможным пострадавшим. Слава Богу, серьёзных травм не случалось!
Были и регулярные выезды на учения, во время которых понтонёры наводили мостовые переправы на сваях или из понтонов. Почти каждый год были длительные учения, зимой и летом, на реке Вуоксе, где в районе Барышева был ранее оборудован для этого специальный лагерь с деревянными строениями штаба, медпункта, столовой и т.п., а также благоустроенными площадками для установки жилых палаток и выровненной площадкой для парка техники. Правда, во времена, о которых я рассказываю, многое из этого обветшало и пришло в запустение. Говорили, что когда-то в лагере постоянно была охрана из нескольких солдат полка. Но после того, как двое таких солдат утонули в заливе Вуоксы, охрану сняли, а без присмотра все строения и сооружения начали быстро ветшать и разрушаться.
Недалеко от лагеря, на возвышении громоздились внушительные каменные развалины. Говорили, что это бывший финский женский монастырь. Ходила легенда, что во время войны монахини вступили в бой с немцами, монастырь был взорван. Потом его развалины взорвали уже наши, чтобы любопытные не лазили по обширным подвалам и не подвергались опасности быть заваленными.
Высокий,красивый берег реки выходил к воде песчано-каменистым пляжем, служившим нашему полку для подъезда понтонно-мостовой техники и наведения мостов. Чуть выше по течению недалеко от реки высилась горка, которую прозвали Генеральской сопкой, так как на ней во время масштабных учений обычно находилась группа высокопоставленных наблюдателей.
Момент наших учений на реке Вуоксе. 1965.
Наши понтонёры проявляли при наведении моста удивительную сноровку и слаженность. Мост метров двести длиной из самораскрывающихся понтонов они наводили, если не ошибаюсь, за 15 – 20 минут, считая от момента, когда первые понтоны падали в воду, и до въезда на готовый мост первой автомашины или танка. Потрясающее зрелище! А уж когда по мосту сплошной чередой шла военная техника, а в небе низко пролетали группы вертолётов, то просто дух захватывало!
Мне довелось жить в этом учебном лагере и осенью, и морозной зимой, когда наш медпункт базировался в деревянной избушке, а все «удобства» были на улице, и летом, когда мы размещались в большой шатровой палатке, сноровисто установленной старшиной Кустовым.В свободное от службы время я бродил по окрестностям, исследовал множество, наполовину заваленных и разрушенных, окопов и блиндажей на побережье реки. Везде были воронки от снарядов и бомб, остатки проржавевших проволочных заграждений с навешанными на них консервными банками (чтобы гремели, когда кто-то пытается преодолеть заграждение). Нередко я находил осколки снарядов, а однажды нашёл покорёженные остатки финского автомата «Суоми». Видно, бои в этих местах были нешуточными.
