Юрий Слащинин
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1.____________
Константина забрали вскоре. И как-то походя… Приехала черная легковая машина, вышел из нее офицер и приказал выглянувшему из окна председателю колхоза Теренькову срочно найти Константина Валдаева.
Нашли его быстро. Посадили в машину и повезли. Гавриле Матвеевичу пришлось встать на ее пути, распахнув руки. Через стекло кабины ему видно было, как чертыхнулся шофер, пытаясь объехать старика, но офицер приказал остановиться.
Из кабины выпорхнул радостный Константин, обнял деда.
- Меня берут, деда! Как говорил… Маме, папе скажи… Всем! Прощай!
Поцеловал деда, прижавшись на момент. И убежал к объезжавшей их машине. Дверь захлопнулась за ним. И машина удалилась, уменьшаясь за поднятой пылью… А Гаврила Матвеевич стоял, потерянно глядя на эту пыль и переживая тот момент, когда ощущал объятия внука, его короткий поцелуй… И не хотел покидать это состояние родной близости. А оно таяло, уходило навсегда… И слова неслись запоздалые: «Родной ты мой мальчишечка! Не целованный… Как тебя опалит война? Свидимся ли?..»
Вечером у него в избе плакала Галинка.
- Как же они так? Проститься не дали… Уехал без всего… Я же какурочки напекла, сальце берегла…
* * *
Вскоре опять был общий плач. Уезжали всей семьей Зыковы. Самого-то его назначили начальником цеха военного завода в Магнитогорске. Приехал он на грузовике из райцентра, чтобы забрать семью и успеть к утреннему поезду. Собирались торопясь, как попало тиская в узлы постель, одежду и обувь, перетягивали веревками. А Василисе еще хотелось захватить патефон с пластинками, и никак не могла успокоиться, пока не пристроила его. Глянула на деда победно.
- А что? Будет еще на нашей улице праздник!
- Будет, Васька, - одобрил ее дед, смеясь. – только велосипед-то твой не полезет теперь сюда. Оставить придется.
- Кому тут ездить-то? А тебе к зазнобушке своей легче будет без велосипеда лазить через забор.
Ляпнула так, что дед онемел, и чуть не задохнулся. Оглядела его, и пожалела – прижалась к нему, целуя в щеку и шепча:
- Молчу, молчу… Никто больше не знает. Пока… Ну, дед! Семь бед! Неси-грузи… Детей возьму, - и ушла в спальню.
«Ну, что с ней поделаешь», - крутил головой Гаврила Матвеевич, обижаясь и восхищаясь внучкой. Вот такая во всем… все – сплеча, да наотмашь…
Галине успел наказать, чтоб сдержалась, не начинала плач: а то дети испугаются. Их наспех поцеловали, устроили в кабине среди узлов. Расцеловались со всеми и проводили со двора.
И потом только, оставшись втроем, дали волю чувствам. Галина плакала навзрыд. Тимофей смахивал слезы, а дед стонал, озирая в душе расширяющееся пространство пустоты…
2.__________
Немцы наступали, стремительно захватывая территорию страны. Подступили к Москве… В селах прошла дополнительная мобилизация и пошли на войну старшие по возрасту - Тимофей Гаврилович с ровесниками.
В прощальном объятии с сыном Гаврила Матвеевич только и мог сказать:
- Сколь раз прощались… Дай Бог, не в последний.
- Помоги колхозу, батя, - буркнул сын.
Увезли солдатушек… Разошлись и провожавшие их, разнося по селу плач.
Гаврила Матвеевич шагал к своей бригаде, размышляя над словами сына, сказанными в такой момент… По ним выходило, главная надежда для него здесь – колхоз. Бесправный и приказанный чужой волей, стал им чем-то дорогим …А чем – не мог понять.
Помогать-то помогал колхозу изо всех сил. Но что могли они решить взамен сотен других сил, лишенных войной. Зерновые закончили убирать в снегу. Картошка оказалась невыбранной. И сеном не полной нормой запаслись. И вообще все не ладилось, разваливалось, страдало.
Зашел в правление к Теренькову, и тот с порога, не отрываясь от бумаг, объявил:
- Гаврила Матвеевич, бригадиром будешь. Вместо Тимофея.
- Зачем тебе хлопоты с судимым?…
- Вернулся – нет вины. Дело знаешь. Руководишь, как вижу… В общем, сейчас соберутся члены правления – утвердим тебя. Посиди тут пока…
«А чего сидеть без дела?- осмотрелся он и увидел на стене большую карту страны. Подошел к ней, прижал пальцем Минск, захваченный немцами, другим пальцем скользнул ниже, отыскивая другие сданные города…
- Возьми карандаш, - протянул Тереньков,- Отметь. Все помнишь?
- Как не помнить… По живому идут!
Комната заполнялась бригадирами и звеньевыми. Увидев Гаврилу Матвеевича, хмуро рисующего черную линию отступающей Красной армии, они понуро рассаживались на скамейки вдоль стены, перешептывались.
Пришел и сторож Дыреха. Когда-то давно, после Марысева, он руководил колхозом и сидел за этим столом… Пока не спился. На правление приходил по старой привычке, а еще по праву партийного контроля, объявленного всем и всеми безоговорочно принятому. Только на этот раз пришел Дыреха не в рабочей одежде, как все, а принаряженно. Как бы подсказывая председателю, что готов к выполнению более важного дела, чем сторожить колхозный двор. Увидев Валдаева у карты, он сразу понял, что освободившейся должности ему не получить. И сорвался…
- А ты чего карту пачкаешь?
- Отмечаю, что немец взял.
- Без отметок знаем… Панику тут наводишь?! Чтобы видели все, как валит на нас?!.
Гаврила Матвеевич смерил его озадаченным взглядом: всерьез ли говорит?
- Кишка у них тонка, чтобы нас валить!
Дыреха не ждал такого уверенного ответа. Женщины оживились, стали просить рассказать им понятнее, что делается там…
- Ну, пожалуйста, Гаврила Матвеевич…
- Лектора нашли..,- одернул их Дыреха.
- Да как же… Воевал он!
- Орден получил!
- Который ты спёр…- сказал кто-то шопотом, как бы для себя. Но момент был общей тишины, и слова услышали все.
- А ты!., - оглядывал Дыреха женщин, стараясь увидеть сказавшую, но они все онемели. – Кто сказал?.. Ты?.. Ты?..
- Что ты, окстись… А кто украл-то?..
- Чекисты взяли.
Гаврила Матвеевич опустил карандаш и мрачно разглядывал Дыреху. Тот не терял самообладания и, озирая женщин, заявил с прищуром глаз:
- А за такие слова на партийца и загреметь можно куда следует!.. Ишь, волю взяли…
- Чего раскипятился-то? - удивилась пчеловод Васена. - Слух-то был. Помнит народ… А раз воевал Гаврила, вот и просим рассказать. Почему отступаем-то. Скажи, Матвеич…
- Расскажи, - поддержал ее Тереньков. И другие заговорили враз.
- Поясни… Уважь народ…
- Ладно.., - согласился Гаврила Матвеевич, и вернулся к карте. - Отступаем, потому что по-русски воюем.
- Отсупая.., - хихикнул Дыреха.
- Нет, Дмитрий Васильевич. Маневр такой есть у нас… В Европе-то – тесно. Там отступать – это все терять. У нас территория большая, и тут отступать – врага легче бить. А потому легче, что наступающие в пять раз солдат больше теряют, против обороняющихся.
- Как же это?..
- Почему?..
- Глядите… Вот, к наглядности, Петр Степанович не за столом, а в окопе сидит с винтовкой. Одна голова выглядывает из-за бруствера. Он – спрятанный А я вроде как немец на него бегу с автоматом. Я открыт для его пули весь, как есть.
- Зачем тогда отступать?..
- Затем, чтобы в другом месте врагов встретить. И побить их побольше. Опять же, патронами запастись надо, снарядами для пушек. Потому и говорят по радио: отступают на заранее подготовленные позиции.
- Сколько же отступать будут?..
- Во время войны с французами до Москвы отступали. И сдали ее, чтоб Наполеона там голодом поморить. Пожар им устроили…
- И сейчас немцы под Москвой…
- Сейчас не сдадут.
- Откуда ты знаешь…
- Чего тут знать-то?.. Раньше столицей Санкт-Петербург был, а теперь – Москва. А столицы не сдают за просто так…
- Гляди, какой умник стал, - подал голос Дыреха.
- Не тревожься, Митрий Васильевич. На каждого умника дурак найдется.
- Тише, тише… Хватит политбесед, - прервал их Тереньков. – Гаврилу Матвеевича я назначил бригадиром вместо сына. Это вам говорю, чтобы знали все. Теперь о делах текущих…
3. __________
Пришла еще одна беда – забрали у них председателя Петра Степановича Теренькова, поставили руководить колхозами района. Для выборов нового председателя собрали колхозников в школьном зале, назвали кандидатуру. Фамилию Гаврила Матвеевич не расслышал, а спрашивать у соседей – молоденьких девчат – не стал. Сидел в последнем ряду, а тут на него стали оглядываться. Кто удивленно смотрел на него, а кто и с непонятной радостью.
- Гаврила Матвеевич, просим сюда, - объявил Тереньков, встав из-за стола на сцене. – Председателем будем избирать тебя.
- Моложе нет разве? – поднялся Гаврила Матвеевич, поняв, что произошло. Пошел к сцене, где за красным столом сидел рядом с Тереньковым председатель райисполкома Валовой и с интересом разглядывал его. Этот взгляд его заставил вспомнить былое: те далекие времена, когда отбивался от него, спасал свой кооперативный колхоз, вступился против раскулачки. А вспомнив все это, промелькнувшее в момент, - распрямился, вздернул голову.
- Что скажешь о себе? – предложил Валовой, поведя рукой по залу. – Пусть подумает народ и решит.
- А что тут говорить?! Не на гулянку зовут - на работу. И на ответ за нее… Там кто-то недоделает, - он показал рукой на зал, - а в ответе председатель будет. Так ведь?!
В зале после некоторого оживления вернулась на лица обычная хмурость и озабоченность. У некоторых появилось в глазах недоумение: «О чем он?».
- Как всегда! – согласился Валовой. - Но тебе власть будет дана, чтоб доделывать всё! По законам войны. Так говори, берешься или нет?
- Так он же в тюрьме сидел, - выкрикнули из зала. – Зачем нам такой-то?
- Не сидел. А работал. И поболее, чем некоторые.
- Тише, тише, товарищи.- вступился Тереньков. - Сидел, так отсидел положенное. Чего упрекать-то? А давай, тебя выберем! Ты у нас не сидел ни в тюрьме, ни в президиуме. Ну-ка, кто за Клеща руку поднимет? Смелее, товарищи… Нет таких?
Гаврила Матвеевич обвел взглядом зал и тоже не увидел поднятых рук. А на него смотрели сумрачно, словно ждали чего-то и не верили, что получат ожидаемое. Поднялся на сцену.
- Не стану ничего обещать… Работать - буду!
- Так-то лучше, - торопился Тереньков. – Кто за Валдаева, прошу поднять руки.
Руки поднимались… Еще, еще… Совсем много их стало. Порадовался Тереньков и приказал секретарю комсомола,
- Считай, Дуся.
Так нежданно и негаданно Гаврила Матвеевич стал новым председателем колхоза. Смотрел на лица избравших его людей, и тихо радовался. Все они были ему близкие, знакомые. Улыбались облегченно и кивали, встретившись взглядами с ним: мол, мы с тобой… Подросшая без него молодежь тоже была понаслышана о нем – в деревне про всех всё знают - и еще радостней держали руки, чтоб не обошли их счетчики.
Увидел он и Ольгу Сергеевну, стоящую в дверях зала. Ее лицо сияло удивленным восторгом ярче лампочки под потолком. Этот взгляд ее снял сразу внутреннее напряжение от этого неожиданного избрания и привел в озабоченное рабочее состояние: а как работать-то? Что делать? Что им всем сказать, когда изберут сейчас…
4. __________
Из школы домой Ольга Сергеевна не торопилась. Дочери нет… И он не придет рано, если придет…
Он пришел днем. В начале увидела его из окна. Приехал на председательском тарантасе с запряженным Воронком, предметом восхищения всех мальчишек. Привязал коня к деревцу и, неторопясь, пошел к дверям школы.
«Да что же он так?.,Открыто.., - испугалась она, вскочив из-за стола. Метнулась к зеркалу… Тут все в порядке. И мысль пришла успокоительная: а как же иначе приходить в школу председателю колхоза?.. Как встретить его?.. За столом?.. Нет… Из книжного шкафа взяла наугад книжку, открыла. Стих…
За дверью в коридоре слышался его разговор с уборщицей, мывшей полы. Всех-то он знает, помнит… Интересно, как войдет? Что скажет? Нет, как скажет? Ну, скорее же!
Наконец, разговор их кончился, и к двери приблизились его шаги. Ну?!
Топтание… И деликатный стук.
- Входите, Гаврила Матвеевич.
Он вошел, закрыв за собой дверь. Увидев, что она одна, облегченно выдохнул и загреб ее в объятия, и с такой силой впился в губы, что она задохнулась, раскрыв изумленные глаза.
- То-о-оварищ… председатель колхоза! – пыталась образумить его. - Вдруг войдут.
- Там сыро еще… Она не пустит.
- Сама любопытная.
Это остановило его. Он сел к столу, расстегнув полушубок. Ольга Сергеевна продолжала стоять, разглядывая его: «Вот как он… Все сразу и сполна!».
- Гаврила Матвеевич… Могла ведь вскрикнуть от боли…
- Неужто?!
- Сбежались бы учителя, ученики…
- Ах ты, мать моя богомолка! Не рассчитал. Шесть дней ведь не приходил, как повелела. Силы-то набрались, - смеялся он глазами.
- И вообще, теперь вы здесь самое главное лицо.
- Не то слово, Олюшка.
- Что-то случилось? Думаешь, не утвердят?
- И про это не думаю. Утвердили! Куда им деваться, когда на всю деревню осталось десяток мальцов да семь стариков… Я ведь знал, что меня изберут. Видение мне было загодя.
- Какое видение? Наяву?
- Во сне привиделось.
- Как тебя изберут председателем колхоза?…
- Подумываю, посерьезнее тут…
Он задумался, склонив голову, и в наступившей тишине уловил шорох за дверью. Заговорил веско и громко:
- В общем, так: чем можем, тем поможем. Дети тут наши учатся, как им без подмоги.
Поговорили о других заботах, пока не увидели в окно уходившую из школы уборщицу.
- Ну! – поставила она книгу в шкаф. Какие «зеркала», когда тут живое все, такое необычное. Села напротив него на другой стул, нетерпеливо торопя. – Рассказывай.
- Расскажу, конечно… Только тебе и рассказать можно такое… Н-да… Вот ведь как налаживает Бог… Дивлюсь…
Она улыбалась, не зная, как его поторапливать. И любовалась, заметив, что следит за его лицом, как за игрой артиста. Каждое слово, когда не сыпались они пословицами, сопровождалось новым выражением глаз, губ, движеним морщинок. Походило, что такие его раздумья порождались не головой, а всем его существом. И это стало интересно видеть ей и сопереживать.
- Добрый сон… За всю мою жизнь не видел такого! А привиделось, что едем с друзьями на телеге без лошади по холмам и долинам. Лето! Вокруг зелень. Цветы буйствуют и благоухают. И мы все молодые, чистые и влюбленные…И телега везет нас куда-то наверх…В горы красивые.
Она кивнула, оценив представленное.
- Подъехали к озеру. А оно не простое, а медовое. И пахнет так, что сейчас еще запах чувствую... Берега озера – утесами стоят. И все медовыми сотами покрыты. Из этих сот стекает мед ручейками и речками, наполняет озеро.
- Красиво!
- Телега наша самоходная переехала мост через медовую речку и покатилась дальше, а я спрыгнул и пошел к пчеловодам. Их там несколько было. Молодые, как мы. И рыжие.
- Рыжие?
- Солнечные… А на щеках и лбах вместо веснушек соты проступают. Проявятся и уходят… Медовые ребята! Дали мне миску с кусками сот отнести друзьям. А я медлил. Очень уж хотел остаться с ними…
- Остался?
- Обиделся… Пока мешкал, мед-то у меня утек из миски, остались пустые соты. Вот и обиделся.
Она качала головой, переживая за него и досадуя.
- А пчеловод, говоривший со мной, сказал, что медовое озеро могут видеть только очень хорошие и добрые люди. Плохих и злых пчелы не пускают. Зажалят! А меня даже не тронули крылом.
Ольга Сергеевна облегченно передохнула.
- Еще сказали, что медовое озеро – это счастье людское, неисполненное. Все добрые помыслы стекают сюда, превращаясь в мед. И если придешь сюда, некусаный, поешь этого меда, то все раньше задуманное обязательно исполнится, как мечтал.
- А меня жалят пчелы, - вздохнула она с грустью. И спохватилась. - А дальше что?
- Наполнили миску кусками сот, и я побежал с ней вслед за уехавшей куда-то в гору телегой …
- Мед попробовал?
- Вместе ведь надо… Со всеми! А проснулся – запахи медовые…
- Успел! – порадовалась она.
Он кивнул, лаская ее взглядом.
- Дорогой ты мой, невенчанный… Что сказать тебе могу? Сам знаешь,- сон вещий. А куда направлен – не знаю. Одно вижу - за пределы села. А может, и жизни нашей… Сам-то что думаешь?
- И сам так думаю. Война! А в Кремле жандарм сидит. И немцы наступают.
- А ты кого догнал, чтоб медку вкусить?
- Не знаю… Может и не догнал. И мед только понюхал.
- А выборы?
- Знал я, что меня изберут. Надежней-то в селе никого не осталось.
-Тогда не торопись с выводами. Я тоже обижена Сталиным. Но работаю в школе, построенной в советское время. Вот она, - развела руки, – Просторная, светлая. А на задах - ваша, земская. Избушка на курьих ножках, бревном подпертая, чтоб не упала. Ваши дети в институт поступают, офицерами становятся, инженерами… Это как?
- Так ведь жандарм?!
- Ты тоже белым был?
- Был!
- А его лишаешь этого права? Почему?
- Потому что отнял он у меня все права. Молодых учит, говоришь. Так это до поры. А потом каждого под замок: сельских – в колхозы, городских – на заводы, и над ними – служивых, распоряжаться народом. И вот драпает от немцев. А может, сдает Россию?.. Минск – за пять дней взяли! К Москве подкатили, Ленинград окружен… Не-ет, не верю ему! С давних пор не верю, когда увидел его испуганным.
Прослушала рассказ его про то, как виделся со Сталиным второй раз, и сказала, прекращая разговор:
- Победит большая правда. Давай подождем ее.
И он согласился: не ищи правды в других, коль в себе еще нет. Каждому по делам воздастся.