Брэм Стокер
Сокровище семи звёзд
Брэм Стокер
«Сокровище семи звёзд»
Посвящаю Элеоноре и Констанции Хойт
Глава I
НОЧНОЙ ЗОВ
Происходящее казалось настолько реальным, что я не мог поверить, будто все это уже случилось. И все же события, сменявшие друг друга, были не новыми, незнакомыми, а вполне известными и даже ожидаемыми. Подобным образом с нами шутит память – к добру или злу, радости или боли, счастью или беде. Вот почему наша жизнь сладостно‑горькая на вкус и то, что свершилось, переходит в разряд вечности.
И вновь легкий ялик скользил по ленивым водам, пытаясь скрыться от жгучего июльского солнца в прохладную тень плакучих ив. С блестящих весел стекала вода, а она, то наклоняла голову, то проворными пальцами отводила от себя упругие ветви.
И опять вода казалась золотисто‑коричневой под шатром из прозрачной зелени, а берег радовал глаз изумрудной травой.
И снова мы сидели в прохладной тени, и великий мир с его волнениями, бедами и радостями – еще более тревожащими – перестал для нас существовать.
Вновь в этом блаженном уединении юная красавица, отринув условности своего чопорного и сурового воспитания, рассказала мне об одиночестве своей новой жизни. В голосе девушки звучала легкая грусть, когда она говорила о величественном особняке и молчаливо‑почтительных слугах, – в этом просторном доме не нашлось места доверию и сочувствию в отношениях между дочерью и отцом.
И снова летящие секунды бесконечно множились, потому что в таинстве снов реальности соединяются, стремясь к изменению и обновлению, но остаются прежними, – словно душа музыканта, вложенная в фугу. Так же и память замирает, в который раз погружаясь в сон.
Похоже, совершенный покой никогда не наступит. Тишина бессонной ночи нарушается грохотом лавины, бурлящим ревом внезапного наводнения, звоном колокола, сопровождающим бег паровоза через сонный городок, шлепаньем лопастей колесного парохода.
Что бы это ни было, оно разрушает чары моего Эдема. Шатер зелени, усеянный алмазными бликами света, подрагивает над нами, подобно опахалу, а неугомонный колокол звонит, не собираясь умолкнуть…
Пробуждение оказалось достаточно прозаичным: на улице кто‑то стучал и звонил в одну из дверей дома. Я уже сумел привыкнуть к посторонним звукам, проникавшим в мою квартиру на Джермин‑стрит; обычно меня не волновали ни во сне, ни наяву любые, даже шумные, занятия моих соседей. Но этот стук был слишком долгим, настойчивым и в достаточной степени властным, чтобы его можно было игнорировать.
Я не считал себя абсолютным эгоистом и при мысли о чьей‑то необходимости поспешно покинул постель. Стрелки на циферблате настенных часов застыли на цифрах «12» и «3»; через просветы в зеленых жалюзи в комнату проникало раннее серое утро. Набросив халат и сунув ноги в шлепанцы, я спустился вниз в холл. Когда я открыл входную дверь, то увидел перед собой щеголеватого грума: одной рукой он нажимал на электрический звонок, а другой непрерывно грохотал в дверь колотушкой. Рядом с ним стоял полисмен с зажженным фонарем на поясе, очевидно привлеченный шумом. Едва заметив меня, грум сразу прекратил свое шумное занятие и, почтительно коснувшись полей шляпы, извлек из кармана письмо. За его спиной виднелась изящная карета; лошади тяжело дышали, словно проделали большой путь.
– Сэр, прошу прощения за беспокойство, но я получил срочный приказ и должен был стучать и звонить до тех пор, пока кто‑нибудь не появится. Могу я спросить, сэр, не здесь ли живет мистер Малькольм Росс?
– Я Малькольм Росс.
– В таком случае письмо предназначено вам, сэр, и карета тоже!
Обуреваемый странным чувством, я взял у него письмо. Конечно, должность барристера время от времени преподносила мне сюрпризы, включая срочные вызовы, но подобного еще не было. Отступив в холл, я прикрыл дверь, но не до конца, и включил свет под сводчатым потолком. Письмо было написано незнакомым женским почерком. Оно начиналось сразу, без обращений «дорогой сэр» или чего‑нибудь в этом роде.
Вы обещали помочь мне, если возникнет необходимость. Хотелось бы верить, что это не была лишь вежливая, ничего не значащая фраза. Я в ужасной беде и не знаю, куда и к кому обратиться. Есть все основания полагать, что на жизнь моего отца покушались. Слава богу, он еще жив, но без сознания. Я вызвала врачей, полицию, однако среди окружающих меня людей нет тех, на кого я могла бы положиться. Приезжайте немедленно, если сможете, и простите меня. Одолжение слишком велико, и моя отчаянная просьба ко многому обязывает, но пока я не в силах об этом думать.
Приезжайте! Приезжайте немедленно!
Маргарет Трелони
Боль и радость боролись во мне, пока я читал это письмо. Она в отчаянии и позвала меня – меня! Значит, этот сон не был случайным и предвещал встречу. Распахнув дверь, я кивнул груму:
– Погодите! Через минуту я вернусь! – и бросился наверх.
На то, чтобы привести себя в порядок, мне понадобилось несколько минут, и вскоре мы мчались по улицам так быстро, как могли выдержать лошади. Когда мы пересекали Пикадилли, я попросил грума пересесть ко мне в карету и рассказать о том, что произошло в доме Трелони. Краснея от смущения, он пристроился напротив меня, положил шляпу на колени и, откашлявшись, заговорил:
– Мисс Трелони, сэр, прислала слугу с просьбой немедленно приготовить карету, а затем пришла сама, подала мне письмо и приказала Моргану – вознице, сэр, – гнать что есть мочи. Она велела мне непрерывно стучать и звонить в дверь, пока кто‑нибудь не придет.
– Да, это понятно! Но я хочу знать, почему она послала за мной. Что случилось?
– Я и сам толком ничего не знаю, сэр, кроме того, что окровавленного хозяина нашли в его комнате без чувств. Он до сих пор не пришел в себя. Вот и все, что мне известно.
Поскольку он больше ничего не мог сказать, я приказал остановить карету, чтобы он вернулся на козлы, и, оставшись в одиночестве, принялся размышлять о случившемся. Можно было расспросить грума подробнее, и некоторое время я даже злился на себя за то, что не использовал эту возможность. Но с другой стороны, в данной ситуации лучше задавать вопросы самой мисс Трелони, нежели ее слугам.
Мы быстро пересекли Найтсбридж, затем экипаж свернул на улицу Кенсингтон‑Палас‑Гарденз и вскоре остановился напротив большого дома. Насколько я мог судить, особняк стоял ближе к Ноттинг‑Хиллу, чем к Кенсингтонскому дворцу. Здание даже в сером полумраке утра выглядело величественным.
В огромном холле находилось около десятка слуг: мужчины расположились полукругом у лестницы, а женщины неподалеку от них испуганно перешептывались. С мисс Трелони, стоявшей на ступенях лестницы, разговаривал старший офицер полиции, а еще один мужчина в мундире внимательно слушал их беседу. Увидев меня в дверях, девушка радостно улыбнулась и поспешила мне навстречу.
– Я знала, что вы придете!
Порывисто вздохнув, она сжала мою руку, и я почувствовал нежное прикосновение длинных гибких пальцев. Волнение охватило меня, но я старался не подавать виду. Маргарет Трелони обернулась и сообщила старшему офицеру:
– Это Малькольм Росс.
Полицейский вежливо отдал честь и произнес:
– Я знаю мистера Малькольма Росса, мисс. Возможно, он помнит дело фальшивомонетчиков в Брикстоне.
Признаться честно, я не узнал его с первого взгляда, вероятно потому, что все мое внимание было сосредоточено на мисс Трелони.
– Ну конечно, старший офицер Долан, я прекрасно помню вас! – бодро воскликнул я и пожал ему руку, заметив при этом, что наше знакомство несколько успокоило Маргарет. От моего взгляда не ускользнуло и некоторое замешательство в ее поведении. Почему‑то мне показалось, что девушка хочет поговорить со мной наедине, и я сказал офицеру: – Мне хотелось бы задать мисс Трелони несколько вопросов без свидетелей. Затем мы обсудим это дело с вами, если вы не возражаете.
– Буду рад услужить вам, чем могу, сэр, – дружелюбным тоном ответил он.
Проследовав за хозяйкой дома, я оказался в изящно меблированной комнате, окна которой выходили в сад. Я закрыл дверь, и мисс Трелони опустилась на стул, жестом указав мне на кресло напротив:
– Прошу вас, садитесь. Я должна сообщить вам все обстоятельства этого странного происшествия.
– Расскажите все, что знаете, и не упускайте подробностей, сколь незначительными они бы ни казались вам сейчас.
Девушка медленно продолжала:
– Меня разбудил какой‑то странный звук. Могу сказать только, что он пришел из моего сна, хотя, что мне снилось, я не помню. Я сразу же проснулась, села на постели – сердце громко стучало в груди – и начала прислушиваться, не доносятся ли какие‑нибудь звуки из отцовской комнаты. Моя спальня находится рядом с нею, и я часто слышу, как он ходит из угла в угол перед тем, как заснуть. Он работает до поздней ночи, иногда до утра, и поэтому, просыпаясь рано, как со мной иногда происходит, или же в рассветных сумерках, я слышу его шаги. Однажды я пыталась воспрепятствовать этому – такой режим вряд ли на пользу его здоровью, – но отец в достаточно резкой форме отказался слушать мои доводы. Вам известно из моего рассказа, каким суровым может быть мистер Трелони. Его гнев пугает меня меньше, чем неторопливый и педантичный тон голоса; он кривит верхнюю губу, обнажая зубы… Боже, какое у него злое в такие моменты бывает лицо! Итак, этой ночью я осторожно прокралась к двери, боясь потревожить его. Из комнаты отца доносился странный тягучий шум и чье‑то медленное, тяжелое дыхание. Это было так ужасно – стоять в темноте и, прислушиваясь к тишине, бояться неизвестно чего! Наконец я собралась с духом и, как можно осторожнее повернув ручку, чуть приоткрыла дверь. Внутри было довольно темно, и я различила лишь очертания окон. Но тяжелое дыхание теперь слышалось громче и, разумеется, вызывало еще больший страх. Некоторое время я прислушивалась к нему, но других звуков не последовало, и тогда я резко распахнула дверь, так как боялась открывать ее медленно, опасаясь, что за нею может быть нечто страшное, готовое на меня броситься. Переступив порог комнаты, я включила свет и сразу посмотрела в сторону письменного стола. В этот момент кто‑то опять медленно вздохнул, и мой взгляд устремился на звук. На полу перед большим сейфом лежал на правом боку, подогнув под себя руку, мой отец. Кровавый след тянулся через комнату к письменному столу, и когда я склонилась над отцом, то заметила вокруг него лужу крови, красную и блестящую. Он лежал в бархатной куртке, ее левый рукав был оторван, обнажая его руку, вытянутую по направлению к сейфу. Она – о, это ужасно! – была вся в крови, а вокруг золотого браслета на его кисти шла рваная рана. Я не знала, что он носит подобное украшение!
Девушка на минуту смолкла, и я, желая отвлечь ее хоть на миг, сказал:
– Чему тут удивляться! Сейчас браслеты носят мужчины, о которых никогда не подумаешь, что их интересуют подобные вещи. Я знаю даже одного судью.
Казалось, ее не слишком заинтересовало мое замечание, но короткая пауза немного успокоила мисс Трелони, и теперь она говорила более твердым голосом:
– Я позвонила, а затем вышла в коридор и позвала на помощь громко, как смогла. Должно быть, довольно скоро – хотя для меня время тянулось неимоверно медленно – прибежало несколько слуг, затем комнату заполнили все обитатели этого дома с вытаращенными глазами, всклокоченными шевелюрами и во всевозможных ночных одеяниях. Отца положили на диван, и экономка, миссис Грант, сохранившая самообладание в большей степени, чем остальные, принялась отыскивать источник кровотечения. Я уже говорила, что на руке отца, ближе к кисти, была глубокая, с рваными краями, рана, которая, по‑видимому, задела артерию. Миссис Грант наложила жгут из платка, крепко затянув его серебряным ножом для вскрытия конвертов, и поток крови немедленно прекратился. К этому времени я уже пришла в себя – насколько смогла – и послала слуг за врачом и в полицию. Мне было так страшно… и ужасно захотелось, чтобы рядом оказался кто‑нибудь небезразличный к моей участи. Я подумала о вас, о вашем обещании в лодке под ивами – и, написав записку, не раздумывая, отправила ее вам.
Она замолчала. Мне не хотелось ничего говорить, и я посмотрел на нее; очевидно, мой взгляд был достаточно красноречив, потому что ее веки, дрогнув, опустились, а щеки заалели, словно розы. С явным усилием она продолжала свой рассказ:
– Доктор прибыл невероятно быстро и, сделав перевязку, отправился домой за некоторыми инструментами. Надеюсь, он скоро вернется. Потом пришел полисмен, а спустя некоторое время – старший офицер. А теперь и вы…
Последовало долгое молчание, и я осмелился взять ее за руку. Затем мы, молча, поднялись и направились в холл. Офицер бросился нам навстречу.
– Я уже отправил донесение в Скотленд‑Ярд. Знаете, мистер Росс, в этом деле столько странностей, что без специалиста из Департамента по уголовным расследованиям в них не разобраться. Поэтому в записке я попросил немедленно прислать сюда сержанта Доу. Вы, наверное, помните его, сэр, по делу об отравлении американца в Хокстоне.
– Еще бы! Не раз убеждался в его ловкости и проницательности. Это самый здравомыслящий человек из всех, кого я знаю. Выполняя роль защитника в том деле и веря, что мой подзащитный невиновен, я был рад ему в качестве обвинителя!
– Весьма высокая оценка, сэр, – с благодарностью произнес старший офицер. – Я рад, что вы одобрили мой выбор.
– Не сомневаюсь, что с его и вашей помощью мы разрешим все загадки, – искренне заметил я.
Мы направились в комнату мистера Трелони, и нашли все в том же виде, как описывала его дочь.
Из холла донесся звонок колокольчика, и через минуту в комнату вошел молодой человек с проницательными серыми глазами и широким, квадратным лбом – такой бывает у мыслителей. Мисс Трелони представила нас друг другу:
– Доктор Уинчестер, мистер Росс, старший офицер Долан.
Мы обменялись поклонами, и доктор без промедления принялся обрабатывать раны мистера Трелони. Врач то и дело обращал внимание офицера на некоторые особенности повреждений, и Долан быстро заносил факты в свой блокнот.
– Смотрите, несколько параллельных порезов или царапин, идущих с внутренней стороны кисти и в некоторых местах подвергающих опасности радиальную артерию… глубокая круговая рваная рана, похоже, сделана тупым инструментом…
Повернувшись к Маргарет, доктор Уинчестер неожиданно спросил:
– Как вы полагаете, мы можем снять браслет? Особой необходимости в этом, правда, нет, но для удобства больного…
Покраснев, девушка тихо ответила:
– Я лишь недавно переехала к отцу, и мне мало что известно о его жизни и привычках… Я не смею судить о подобных вещах.
Внимательно поглядев на нее, доктор сказал:
– Простите меня, я не знал об этом. Пока что трогать браслет не обязательно, в противном случае я взял бы ответственность на себя. В дальнейшем, если понадобится, мы легко снимем его с помощью напильника. Несомненно, у вашего отца были свои причины на то, чтобы носить…
Он неожиданно умолк и склонился ниже, затем подал мне знак держать свечу таким образом, чтобы браслет был хорошо освещен. Вынув из кармана увеличительное стекло, доктор осмотрел украшение, потом выпрямился и протянул лупу Долану.
– Лучше осмотрите браслет сами. Он не совсем обычен. К нему прикреплена стальная цепочка с ключом, а золотые звенья сплетены со стальными, и обычным напильником здесь не обойдешься.
Офицер опустился рядом с диваном на колени, внимательно обследовал браслет, медленно поворачивая его, чтобы не упустить ни единой, даже мелкой детали. Затем Долан поднялся и передал увеличительное стекло мне.
– Любопытная вещь! Дайте потом взглянуть и мисс Трелони, – сказал он и принялся делать пометки в своем блокноте.
Я не последовал его совету и, обратившись к Маргарет, предложил ей осмотреть браслет первой. Она отшатнулась:
– Ах, нет! Отец, несомненно, показал бы его мне, если бы хотел, чтобы я его увидела. Незачем делать это без его согласия! – Смутившись, девушка добавила, словно желая сгладить резкость своих слов: – Ну конечно, вам нужно осмотреть его и все принять во внимание… право же, я очень вам благодарна.
Мисс Трелони отвернулась, и я увидел, как дрожат ее плечи: она тихо плакала. Оказавшись в трудной ситуации, девушка несколько досадовала на то, что столь мало знала о своем отце и не могла скрыть этого от чужих людей. Слабым утешением могло послужить только то, что все они – мужчины. Пытаясь разобраться в ее чувствах, я не мог не подумать о том, что Маргарет, пожалуй, рада, что в этот час на нее не устремлены проницательные глаза женщины.
Осматривая браслет, я убедился в правильных выводах доктора. Когда я затем отошел в сторону, тот вновь занял свое место у дивана. Бросив взгляд в сторону Уинчестера, старший офицер Долан сказал мне шепотом:
– Думаю, нам повезло с доктором! Я кивнул, соглашаясь, и в свою очередь намеревался сделать комплимент наблюдательности Долана, как в дверь тихо постучали.
Глава II
СТРАННЫЕ ИНСТРУКЦИИ
Долан тихо подошел к двери; с нашего молчаливого общего согласия он взял на себя функции старшего. Мы с волнением следили за происходящим. Полицейский слегка приоткрыл дверь, затем с явным облегчением распахнул ее, и в комнату вошел молодой человек – высокий, худощавый, с хищным лицом и яркими, живыми проницательными глазами. При виде его старший офицер протянул руку, и они обменялись крепким рукопожатием.
– Я получил ваше послание и рад, что по‑прежнему пользуюсь вашим доверием, – сказал молодой человек.
– Разве можно забыть дни на Боу‑стрит,[1]сержант Доу! – ответил старший офицер, а потом перешел к делу и подробно рассказал об обстоятельствах загадочного происшествия.
Сержант Доу в это время осматривал комнату и лежавшего на диване раненого, а затем задал Долану несколько вопросов. Когда старший офицер ответил на них, сержант повернулся ко мне:
– Возможно, вы помните меня, сэр. Мы встречались с вами в суде по делу об отравлении в Хокстоне.
– Разумеется, я не забыл вас, – протянул ему руку я.
Снова заговорил Долан:
– Сержант Доу, поручаю вам это дело.
– Надеюсь, под вашим руководством, сэр, – перебил тот.
Офицер покачал головой и с улыбкой возразил:
– Меня ждет другая работа, но я крайне заинтересован в этом происшествии и рад буду оказать вам любую помощь.
– Хорошо, сэр, – коротко козырнул сержант.
Вначале Доу подошел к доктору и, выяснив его имя и адрес, попросил написать полный отчет, которым можно будет воспользоваться. Доктор Уинчестер с мрачным видом кивнул в знак согласия. Затем сержант обратился к мисс Трелони:
– Пожалуйста, меня интересуют любые подробности о вашем отце: его житейские привычки, увлечения…
Я хотел было сказать ему, что девушка уже сообщила нам о своей неосведомленности в делах отца, но Маргарет, жестом остановив меня, с грустной улыбкой ответила:
– Увы! Старший офицер Долан и мистер Росс знают, насколько скудными сведениями я располагаю.
– Что ж, удовлетворимся тем, что имеем, – вежливо согласился сержант. – Вы говорите, что были за дверью, когда услышали шум?
– Я была у себя, когда услышала странный звук, и немедленно покинула комнату. Дверь отца была закрыта, и я могла видеть лестничную площадку и лестницу. Никто не вышел бы через дверь незамеченным, если вас это интересует.
– Именно так, мисс. Кроме того, я хочу знать, передвигали ли вещи в комнате?
– Насколько я знаю, нет, – покачала головой девушка. – Но я спрошу у миссис Грант, экономки, – добавила она, звоня в колокольчик.
Вскоре раздались шаги и осторожный стук в дверь.
– Войдите, – пригласила Маргарет. – Миссис Грант, эти джентльмены хотят знать, не трогал ли кто‑нибудь вещи в комнате.
– Только не я, мэм.
– Тогда, – девушка повернулась к сержанту, – этого никто не мог сделать, так как либо миссис Грант, либо я находились здесь все время и видели всех появившихся на мой зов. Отец лежал на полу перед большим сейфом, и все столпились вокруг него. Мы очень быстро отослали слуг.
Когда миссис Грант ушла, Доу принялся осматривать пол с помощью увеличительного стекла. Стоя на коленях, сержант дюйм за дюймом изучил кровавые пятна на полу вокруг того места, где лежало тело, стараясь не касаться их. Этот участок пола он осмотрел в радиусе нескольких ярдов, но, очевидно, не нашел ничего особенно интересного. После этого Доу подошел к окнам, которые закрывали ставни, державшиеся внизу на защелках.
– Ставни были закрыты? – спросил он мисс Трелони небрежно, словно заранее зная, какой ответ получит.
Потом настал черед сейфа: внимание Доу привлек замок.
Все это время доктор Уинчестер занимался пациентом, тщательно осматривая его голову, шею и грудь. Не один раз он касался носом губ бесчувственной жертвы и принюхивался. Каждый раз после этого доктор оглядывал комнату, словно что‑то отыскивая.
Затянувшуюся тишину прервал низкий голос сержанта:
– Насколько я могу судить, потерпевший хотел открыть сейф ключом, прикрепленным к браслету. Похоже, в механизме есть какой‑то секрет, суть которого мне не ясна, хотя у меня имеется по этой части некоторый опыт – я приобрел его до того, как поступил в полицию. Видимо, этот замок каким‑то образом заблокирован. Сейф сделан в фирме «Четвуд»; я зайду к ним и наведу справки об этой модели.
Он повернулся к Уинчестеру:
– Как дела, доктор? Если есть сомнения, я могу подождать, но чем скорее получу более‑менее определенные сведения, тем лучше.
Ответ доктора последовал немедленно:
– Конечно, я напишу полный отчет. А пока… расскажу вам все, что узнал, хотя фактов не слишком много, и поделюсь всеми своими мыслями, но этому поводу – а их еще меньше. Повреждения головы, которые могли бы вызвать ступор, отсутствуют. Поэтому могу предположить, что его подвергли гипнозу или действию неизвестного мне наркотического препарата. Смею надеяться, что вы уловили в этой комнате характерные египетские ароматы – битума, нарда, смолы, специй. Возможно, где‑то в комнате, среди диковин, находится вещество или жидкость, свидетелями, действия которых мы являемся. Возможно, больной принял препарат и в состоянии наркотического опьянения ранил себя…
Доктора перебил сержант Доу:
– Это возможно, но в таком случае мы должны были найти оружие со следами крови.
– Он мог убрать его в сейф перед тем, как окончательно потерять сознание, – эта мысль только что пришла мне в голову, – сказал я.
– Это невозможно! – с жаром возразил Уинчестер. – По крайней мере, вряд ли, – осторожно добавил он, коротко поклонившись мне. – Видите, его левая рука покрыта кровью, но на сейфе нигде нет следов крови.
– Совершенно верно! – кивнул я.
Последовало долгое молчание, первым нарушил его доктор:
– Следует как можно быстрее вызвать сюда сиделку, я знаю одну, которая бы меня полностью устроила. Немедленно приглашу ее, если она свободна. Должен попросить вас постоянно быть с больным до моего возвращения. Позже может возникнуть необходимость перенести его в другую комнату, но пока пусть остается здесь. Мисс Трелони, можно рассчитывать, что вы или миссис Грант побудете здесь – не только в комнате, но и рядом с больным, – пока я не вернусь?
Маргарет кивнула в ответ и расположилась в кресле рядом с диваном. Доктор склонился к ней, и она внимательно выслушала его указания на тот случай, если ее отец придет в себя до возвращения Уинчестера. Когда доктор ушел, старший офицер Долан обратился к сержанту Доу:
– Пожалуй, мне лучше отправиться в участок. Конечно, если вы не желаете, чтобы я побыл здесь еще немного.
Сержант вместо ответа спросил:
– А Джонни Райт все еще служит в вашем подразделении?
– Да. Хотите, чтобы он к вам присоединился?
Доу кивнул в ответ.
– Тогда я пришлю его сюда, как только смогу это оформить. И строго прикажу ему выполнять все ваши инструкции.
Он направился к двери, сопровождаемый сержантом, говорившим на ходу:
– Благодарю вас, сэр. Вы всегда заботитесь о людях, с которыми работаете. Мне очень приятно снова быть с вами. Я вернусь в Скотленд‑Ярд и доложу об этом деле моему начальству. Потом зайду в фирму «Четвуд» и вернусь сюда как можно быстрее. – Затем сержант обратился к мисс Трелони: – Могу ли я рассчитывать, мисс, что вы останетесь в доме до тех пор, пока мы не распутаем эту тайну?
– Конечно, – ответила Маргарет.
Доу задержал на ней проницательный взгляд и продолжал:
– Прежде чем я уйду, вы позволите осмотреть письменный стол и бюро вашего отца? Не исключено, что там имеется ключ к разгадке всех этих событий.
Ее ответ не заставил себя ждать.
– Поступайте так, как считаете нужным. Надеюсь, ваши действия помогут нам узнать, что случилось с отцом.
Сержант медленно и методично обследовал письменный стол, затем перешел к бюро. В одном из ящиков его внимание привлек запечатанный конверт, и он тут же вручил его мисс Трелони.
– Письмо адресовано мне и написано почерком отца! – воскликнула девушка, нетерпеливо вскрывая его.
Я следил за ее лицом, пока она читала, но, заметив, как пристально смотрит на нее сержант Доу, ловя малейшие изменения в лице девушки, переключил внимание на него. Когда Маргарет прочла письмо до конца, я пришел к определенному выводу, но предпочел спрятать его в сердце: у детектива явно зародилось подозрение по отношению к самой мисс Трелони.
Несколько минут она держала письмо в руке, опустив глаза и раздумывая. Затем снова внимательно прочла его; на этот раз смена чувств на лице была яснее. Закончив повторное чтение, она, несколько помедлив, передала письмо детективу. Тот нетерпеливо прочел его, сохраняя бесстрастное выражение лица. Пробежав еще раз взглядом по строчкам, Доу с поклоном вернул листок Маргарет, которая протянула его мне. При этом она на миг подняла на меня умоляющие глаза; ее бледные щеки и лоб зарделись.
Я взял письмо, обуреваемый противоречивыми чувствами, но в целом был рад. Она не выразила никакого волнения, дав его сыщику, и вряд ли… У меня не хватило решимости развить эту мысль дальше, и я принялся читать, чувствуя пристальный взгляд детектива.
Дорогая моя дочь!
Я хочу, чтобы ты приняла это послание в качестве инструкции – абсолютной и обязательной, не позволяющей ни малейших отклонений – в случае, если со мной произойдет нечто неожиданное для тебя и других. Если я буду внезапно и таинственно сражен болезнью, несчастным случаем или нападением, ты должна точно следовать этим инструкциям. Если я не окажусь в моем кабинете, меня, следует перенести туда как можно быстрее. Даже в случае моей смерти мое тело должно быть помещено туда. С этого момента и до того, как я приду в сознание и смогу сам дать указания или же буду похоронен, меня нельзя оставлять одного – ни на один миг. С наступления ночи до рассвета не менее двух человек должны находиться в комнате. Желательно, чтобы время от времени в комнате появлялась квалифицированная сиделка и записывала любые постоянные или меняющиеся симптомы, показавшиеся ей необычными. Мои поверенные, Марвин и Джукс из «Линкольнзинн», получили подробные наставления на случай моей смерти, и мистер Марвин лично проследит за выполнением моих желаний. Я посоветовал бы тебе, дочь моя, поскольку у тебя нет родственника, к которому можно обратиться, найти себе друга, которому можно доверять, и пусть он либо находится в нашем доме, где с ним мгновенно можно связаться, либо приходит еженощно для помощи по наблюдению. Этот друг может быть как мужчиной, так и женщиной, но в любом случае следует добавить еще одного наблюдателя или помощника противоположного пола. Пойми, в этом суть моего желания – наличие бодрствующих, помогающих моей цели мужчины и женщины. Еще раз напоминаю, дорогая Маргарет, о необходимости вести наблюдения и на их основании делать выводы, какими бы странными они ни показались. Если я заболею или буду ранен, обстоятельства будут необычными, поэтому хочу предупредить тебя, чтобы ты была максимально осторожной.
Ни единого предмета в моей комнате не должно быть убрано или передвинуто. У меня особые причины и цели в размещении каждой вещи, поэтому перестановка может нарушить мои планы.
Если тебе понадобятся деньги или совет по любому вопросу, мистер Марвин выполнит твои пожелания, на что у него есть мои исчерпывающие инструкции.
Абель Трелони
Я прочел письмо дважды, прежде чем высказаться, потому что боялся выдать себя. У меня были основания надеяться стать ее другом, поскольку она просила меня о помощи, едва пришла беда… но у любви свои сомнения. Разумеется, не следует предлагать себя на эту роль, хотя в ее взгляде был явный намек. Впрочем, когда у Маргарет появилась необходимость в чьей‑то помощи, разве не послала она за мной, человеком почти незнакомым, если не считать встречи на званом вечере и короткой дневной прогулки на лодке по реке?! Возможно, самолюбие Маргарет будет задето, если она станет просить меня дважды? Нет, в любом случае ее следует от этого избавить. Поэтому, возвращая ей письмо, я сказал:
– Знаю, что вы простите меня, мисс Трелони, если я окажусь чересчур смелым. Несмотря на грустный повод, буду счастлив, получить привилегию стать вашим другом.
Вопреки мучительным попыткам девушки сохранить самообладание краска залила ее лицо и шею; спустя минуту, которая показалась мне вечностью, она тихо ответила:
– Я очень благодарна вам за помощь! – и почти сразу добавила: – Но вы не должны позволять мне проявлять при этом эгоистичность! Я знаю, что у вас много дел, и было бы нечестно распоряжаться вашим временем.
– Не беспокойтесь, – поспешил ответить я, – мое время принадлежит вам. Сегодня, после того как улажу все свои дела, я приду сюда и останусь до утра. Впоследствии, если потребуется, постараюсь, чтобы у меня было еще больше времени.
Маргарет смущенно молчала. Я заметил слезы в ее глазах, и она отвернулась. Заговорил детектив:
– Я рад, что вы поможете, мистер Росс. С разрешения мисс Трелони я тоже буду в доме, если позволит начальство в Скотленд‑Ярде. Сейчас я отправлюсь в управление, а затем – к изготовителям сейфов. Когда я вернусь, вы, мистер Росс, сможете уйти с легкой совестью.
Когда за Доу закрылась дверь, Маргарет подняла глаза и на миг задержала их на мне; после этого я не поменялся бы местами и с королем. Потом она, попросив меня не сводить с отца глаз, поспешила прочь из комнаты.
Через несколько минут девушка вернулась с миссис Грант и двумя слугами, которые несли легкую железную кровать и постельные принадлежности. Маргарет сказала мне:
– Хорошо, если все будет готово к возвращению доктора. Подходящая постель окажется для отца удобней, чем диван. – Затем она придвинула стул поближе к отцу и уселась, наблюдая за ним.
Я обошел комнату, стараясь запомнить все, что увидел. И верно, в комнате хватало вещиц, вызывающих любопытство у любого человека даже при менее странных обстоятельствах. Это были восхитительные диковины, большей частью египетские. Комната была огромна, и в ней размещалось большое количество предметов, некоторые из них весьма внушительных размеров. Я все еще осматривал коллекцию, когда внизу зашуршал гравий под колесами. Послышался звонок, и через минуту, постучав в дверь и услышав «войдите!», появился доктор Уинчестер в сопровождении молодой женщины в темном платье.
– Мне повезло! – объявил он. – Я быстро нашел ее, и она свободна. Мисс Трелони, это сиделка Кеннети.
Глава III
НАБЛЮДАТЕЛИ
Меня поразило то, как обе молодые женщины посмотрели друг на друга. По‑видимому, я настолько привык мысленно оценивать личности свидетелей и делать выводы, исходя из их поступков и манеры поведения, что эта привычка стала частью моей жизни. В данный момент меня волновало все, что касалось мисс Трелони, и, поскольку гостья явно заинтересовала ее, я принялся внимательно рассматривать сиделку. Сравнивая их обеих, я каким‑то образом больше узнал о той, что занимала мои мысли. У Маргарет была прекрасная фигура, смуглая кожа и тонкие черты лица. Ее глаза просто завораживали: большие, широко открытые, черные и мягкие, как бархат, они обладали таинственной глубиной, напоминая черное зеркало, в которое заглядывал доктор Ди,[2]совершая свои колдовские обряды. Во время пикника один старый джентльмен, известный путешественник по Востоку, сравнил их с сиянием ламп мечети, видимым через открытую дверь. Изогнутые черные брови подчеркивали красоту глаз. Волосы у нее тоже были черными, тонкими как шелк – обычно такой цвет волос говорит о большой энергии, отображает стихию сильной натуры, но в данном случае об этом не могло быть и речи. В Маргарет чувствовались утонченность и хорошее воспитание. В ней не было намека на слабость, но сила ее была скорее духовного, чем физического происхождения. Она была само совершенство и гармония. Осанка, фигура, волосы, глаза, полный рот, словно освещавший своими алыми губами и белыми зубами нижнюю часть лица, подобно тому как глаза освещали верхнюю, длинные изящные пальцы и рука с необычайно гибкой кистью – все это создавало женщину, поражавшую своей грацией, душевностью, красотой и очарованием. Она никоим образом не была застенчивой. Она управляла домом уверенно и спокойно, как подобает высокородным особам, и это было тем более удивительно, если иметь в виду ее нынешнее состояние.
Сиделка Кеннети, напротив, была невысока ростом, плотного телосложения, с полными руками и ногами. Желто‑каштановые густые волосы своим цветом напоминали осеннюю листву, а золотисто‑карие глаза весело искрились на веснушчатом загорелом лице. Курносый нос и крупный роте широкими белыми зубами говорили о добродушной, неутомимой натуре.
Очевидно, по пути сюда доктор Уинчестер сообщил ей все необходимые подробности, и мисс Кеннети без единого слова занялась больным. Осмотрев постель и встряхнув подушки, она обратилась с каким‑то вопросом к доктору, и тот дал ей указания; а затем мы вчетвером перенесли Абеля Трелони с дивана на кровать.
Сразу после полудня, когда возвратился сержант Доу, я поспешил в свое жилище на Джермин‑стрит и отправил в дом Трелони с нарочным кое‑что из одежды, книг и документов, которые могли мне понадобиться в ближайшие дни, затем поехал на службу.
В тот день суд заседал до вечера, и, когда я оказался у ворот дома на Кенсингтон‑Палас‑Гарденз, уже стемнело, пробило шесть вечера.
Меня поместили в большой комнате рядом с кабинетом мистера Трелони. Мы еще не распределили очередность наблюдения в эту ночь, и поэтому ранним вечером дежурства были неравномерными. Сиделка Кеннети, продежурившая весь день, легла отдохнуть, договорившись прийти снова в комнату больного поздно вечером. Ее сменили миссис Грант и сержант Доу, пожелавший завершить тщательный осмотр комнаты и прилегающих помещений. Доктор Уинчестер, столующийся у мисс Трелони, после ужина заменил их. В девять часов настал наш черед. Мисс Трелони заверила меня, что спала днем, а ночью намерена не сомкнуть глаз и наблюдать. Мы вошли в кабинет на цыпочках, так тихо, что склонившийся над кроватью доктор не услышал нас и заметно вздрогнул, когда поднял глаза и встретился с нами взглядом. Мне показалось, что Уинчестер несколько сердит на себя за мимолетный испуг, потому что он торопливо заговорил, пытаясь преодолеть свое смущение:
– Я абсолютно не в силах найти малейшую причину для ступора. Похоже, все его жизненные органы не повреждены, нет также наружных признаков какой‑либо травмы мозга. Я давал больному пищу, и это пошло на пользу. Дыхание у мистера Трелони сильное и ровное, а пульс стал медленнее, но усилился по сравнению с утренним. Я не могу найти следов каких‑то известных препаратов, и его бессознательное состояние не напоминает ни од<