ГЛАВА 2
ВТОРАЯ ПЯТНИЦА
Пятница, когда она узнает, что ей нужно отрастить пару женских шаров.
Кип
Она вернулась.
И на этот раз даже немного принарядилась.
Нет, ни немного — гораздо больше.
Ее длинные волосы, которые были прямыми на прошлой неделе, волнами спадают на спину. На прошлой неделе казалось, что ее глаза не тронуты макияжем, теперь же они покрыты тушью и темными тенями для век. Губы пухлые, розовые и блестящие. Большие золотые серьги-кольца свисают с ее ушей.
Девушка одета в желтый сарафан, выделяющейся как бельмо в этой комнате, полной провокационной одежды. У него толстые лямки, которые завязаны сзади на шее в виде банта, приталенный, а юбка расширяется вокруг бедер.
Наряд консервативный и милый, и мне почти жаль её.
Она слегка загорелая, с подтянутыми руками и робкой улыбкой, изгибающейся чуть выше края ее красного пивного стаканчика. Взгляд блуждает по комнате, но не доходит до моего места в углу — того самого места, где я стоял в прошлые выходные, молча оценивая всех в комнате.
Я вздыхаю.
Как чертовски скучно.
Я не понимаю, почему эти придурки продолжают устраивать вечеринки; в этом университете никому нет дела до регби — здесь на первом месте стоит борьба, футбол и бейсбол. Мне наплевать, но если наши капитаны будут продолжать попойки, кто-нибудь из охраны кампуса заметит и прищучит нас, и мы не сможем отговориться от штрафов.
Совсем не так, как могут придурки в других домах. И делают это.
Поверьте мне, я много раз видел, как приезжают и уезжают патрульные машины, но они никогда надолго не задерживаются у входа.
Счастливые ублюдки.
Элита.
Я фыркаю, как будто разговариваю сам с собой. Жизнь вне дома не делает меня более привилегированным, по крайней мере, я не кичусь этим, когда нахожусь на публике или перед кем-то живущим в доме. Парни уверены, что мой отец — механик, а мама — школьная секретарша. Никто из них понятия не имеет о богатстве моих родителей, потому что парням на такие вещи наплевать.
Если бы кто-нибудь из них узнал, меня бы, наверное, замучили издевками.
С другой стороны, девушки…
Чем меньше они знают, тем лучше. И единственный способ держать кого-то на расстоянии вытянутой руки — не вмешиваться.
Легко.
Я справлялся последние два года, и буду справляться до тех пор, пока не закончу университет зимой.
Кстати о девушках…
Не могу поверить в то, что вижу: цыпочка с прошлого уик-энда снова стоит посреди комнаты, у бочонка и уже целый час не может наполнить свои пивные стаканы. Время от времени ее темноволосая подруга забредает сюда, флиртует и разговаривает с каким-нибудь парнем, с которым болтает девушка, а потом уходит с ним.
Отбивающая гарпия.
Я смотрю, как Фил Блейзер, новичок, хукер (прим. Хукер — это тот несчастный, которого зажимают в самой середине схватки, в которой он предположительно должен подцепить мяч и отправить его назад к полузащитнику схватки.) в команде регби, неторопливо уходит, уверенный, что девушка сама справится, хотя должен был выполнять эту работу всю ночь.
Какого хрена Фил уходит, и какого хрена она вообще думает, что должна наполнять пивные стаканы?
Ох уж. Эта девушка.
Она слишком вежлива — на нее почти больно смотреть. Господи, ей нужна помощь, и не такая, какую может предоставить психиатр; нет, боже, ей нужно посмотреть правде в глаза. Это уже второй уик-энд подряд, когда я наблюдаю, как ее используют — не очень привлекательное качество. Сначала ее друзья — трио цепляющих качков, охотниц за джерси, — а сегодня еще Фил, член моей команды.
Я мысленно делаю себе пометку найти его, свернуть ему тощую шею и прочесть лекцию о том, что к женщинам следует относиться с большим уважением. Это наш дом — это его чертова работа стоять на этом месте и радовать наших гостей, а не ее. Мы, бл*дь, назначили ему это место. А он просто отдает шланг какой-то девчонке?
Что за чертовщина, Фил?
Мало того, это та же самая девушка, что и в прошлые выходные, девушка, которую, очевидно, нужно научить говорить: «идите к черту, сами справляйтесь».
Ей необходимо немного грубой честности от того, кому плевать на ее чувства.
От кого-то вроде меня
Тэдди
Я уже больше часа стою на этом самом месте.
Сначала это было потому, что мне пришлось встать в очередь к бочонку, а потом, когда наконец-то подошла к крану, мне протянули шланг, чтобы наполнить мой собственный стакан…
Так или иначе, я не отпускала его, наполняя стаканы всем, кто подходил.
Или. И никто его у меня не забирал?
Каким-то образом, незаметно для меня, ко мне подкрадывается гигантский мужчина-ребенок, тень которого маячит сверху, почти заслоняя свет.
Вот такой он большой.
Во всяком случае, таким большим он кажется.
Осторожно, не говоря ни слова, он вырывает шланг из моей руки, сжимает его гигантской рукой, зажимая двумя пальцами и держа над своей чашкой. Шланг шипит от наличия воздуха в линии, поэтому большой чувак наклоняется и несколько раз качает.
Снова опускает насадку. Не говоря ни слова, наполняет свою чашку.
Потом:
— И где чаевые?
Он все еще не смотрит на меня, сосредоточенно наблюдая за пеной, поднимающейся над его пивом. Стряхивает верхушку на ковер под бочонком, прежде чем встретиться со мной взглядом.
У него большие карие глаза, обрамленные изогнутыми кустистыми бровями, покрытое волосами лицо, шея и голова.
Вся его внешность поражает. Он что-то среднее между Росомахой, Волчонком и Снежным человеком — если бы они реально существовали. И вот он пригвоздил меня к полу своим вопросом.
— Прошу прощения?
— Разве не у всех барменов есть банка с чаевыми?
— Я вовсе не бармен.
Неужели он действительно так подумал? Я ни за что на свете не смогу прочесть выражение его лица под этим кустом.
— Мне это известно. Я просто издевался над тобой.
— О. — Да, я сказала «О», как будто это был лучший ответ, который я могла придумать. А потом, поскольку я гений, продолжаю: — Почему?
— Потому что ты просто стоишь здесь и наполняешь всем чашки, как гребаный бармен, вот почему.
На кончике моего языка вертится: «я этого не делала!»
Мои губы приоткрываются, но слова не выходят потому что... боже мой, он прав — я стою здесь и наполняю всем стаканчики. Понятия не имею, как долго это длилось. Как это случилось? Это все равно что держать дверь для кого-то в магазине. Вы делаете это для одного человека, потом приходят другие, и прежде чем вы это осознаете, вы застреваете там.
Я же не специально это делала, но этот парень?
Он это заметил.
Я оглядываюсь по сторонам, гадая, может быть, кто-то еще тоже заметил.
Дерьмо. Как это все неловко.
— Почему ты все время возвращаешься, если собираешься простоять здесь всю ночь?
— Что значит «все время возвращаешься»?
— В прошлые выходные ты сделала то же самое — подошла к бочонку и стояла там.
— Я?
— Да.
Кто, черт возьми, этот парень?
— А ты откуда знаешь? Ты что, следил за мной?
Он пожимает широкими плечами. Нет, не широкими. Гигантскими. Громадными. Широченными. Все лучшие слова, чтобы описать ширину удивительной верхней части тела этого парня.
Я отвожу свой любопытный взгляд.
Этот парень чертовски огромен, его умный, напряженный взгляд с любопытством следует за моим через всю комнату, когда он останавливается около кухни, на каком-то парне с потрясающими рыжими волосами, одетого в ярко-синюю рубашку поло.
— Тебе нравится Джаспер Уинтерс?
— Кто это? — Мои ладони вспотели, и пластиковый стакан в моей руке стал скользким. — Я его даже не знаю.
— Ты хочешь узнать его по-библейски? — Он закатывает глаза.
— Что? Нет! Господи, я только посмотрела в его сторону. Может, ты прекратишь? — Что это за чувак такой? Я пытаюсь направить разговор в нужное русло. — Так откуда ты знаешь, что я стояла у бочонка в прошлые выходные?
Парень сверлит меня взглядом своих ярких, карамельно-карих глаз. Потом закатывает их.
— Я тебя видел.
Теперь моя очередь закатывать глаза.
— Ну ничего себе. И почему же?
— Я подпирал стену вон там, и было трудно не заметить, что ты не двигалась всю ночь. Ну, знаешь, — он наклоняет свой стаканчик в мою сторону, — что-то вроде того, что ты делаешь прямо сейчас. — Он наконец отпускает шланг от бочонка, и тот падает на пол. — Вот. Теперь ты официально свободна от дежурства, пусть они сами себе наливают гребаное пиво.
У него такой низкий тембр голоса, что мои щеки вспыхивают до такой степени, что мне хочется охладить их ладонями. Он глубокий, мужественный и…
— Правило первое: если ты собираешься встречаться с одним из этих парней, ты не можешь быть киской.
Простите, он только что сказал... слово на букву «К»?
Теперь я краснею совсем по другой причине. Он мог бы выбрать любое другое слово в словаре. Слабачка. Размазня. Тряпка.
Но нет. Он выбрал «киска» и заставил мои щеки покраснеть так быстро, что я чувствую, как кровь приливает к моему лицу.
— Прошу прощения?
— Не будь киской, — небрежно повторяет он, делая большой глоток пива.
— Я... я... Кто сказал, что я хочу встречаться с одним из... — мои руки беспомощно замелькали в воздухе, пока я запинаюсь на последних словах, — с этих парней?
Он делает еще один глоток. Еще один.
Приподнимает густую бровь.
— А разве не хочешь?
Мои руки разглаживают передние складки моей желтой юбки, и когда я поднимаю взгляд, то замечаю, что его глаза следят за моими пальцами.
— Нет! Не с этими парнями конкретно.
И не просто с каким-нибудь парнем. А с джентльменом — кем-то умного, кто может заставить меня смеяться и хорошо проводить время. Кем-то с планами на дальнейшую карьеру, так, что бы мне — нам — никогда не пришлось выживать с финансовой точки зрения — как это всегда делала моя мама после того, как мой отец ушел от нее. От нас.
Кем-то…
— Эй... алло?
Он говорит это таким тоном, который вы приберегаете для своих идиотских друзей, которые не могут понять намек или вообще ничего не понимают.
Отлично.
Когда я поднимаю голову, наши взгляды встречаются. Он такой высокий, что мне приходится вытягивать шею и запрокидывать голову, чтобы встретиться с ним взглядом.
Этот парень. Как мне его описать?
Неотесанный. Он уже дважды сказал «киска», и его губы сжаты с сарказмом, даже если в данный момент из них не вылетает ни слова.
Он гигант, выше всех остальных в этой комнате — или вообще всех, кого я когда-либо встречала. Шесть и три фута? Шесть и пять футов?
Определенно слишком волосатый.
Мой взгляд скользит вниз по его груди — его рубашка на самом деле хороша, выглядит дорогой, несмотря на капельки пива, впитывающиеся под логотипом на его правой груди. У него грязно-светлые длинные волосы, собранные в пучок на макушке — почти такие же, как у меня, когда я спешу и не успеваю сделать прическу, только у него они еще неряшливые.
Ещё у него усы и борода — не одна из тех аккуратно подстриженных, которые сейчас в моде.
Нет.
Она... неухоженная, нестриженая, густая. Вид горца соединенного с бомжом и с серийным убийцей. Я никогда не видела такой бороды у студента колледжа. Когда-то, в старших классах в школе, был один борец, такой большой, крепкий фермерский парень, которому было абсолютно наплевать на то, что кто-то думает. Он делал все, что хотел, в том числе щеголял бородой, что, по-моему, было запрещено. Он выглядел старше большинства преподавателей.
Эта мысль заставляет меня улыбнуться. Черт, как же его звали... Митч? Даррен?
— Эй. — Его глубокий голос вырывает меня из задумчивости. — Мои глаза здесь, наверху.
Где-то там, в зарослях, есть рот, который я едва различаю. Где-то там, в тени одних из самых нелепых усов, которые я когда-либо видела у взрослого мужчины. Я едва могу сказать, сложились ли его губы в улыбку или в прямую, серьезную линию. Невозможно понять, шутит он или нет.
Я поднимаю подбородок и изучаю его. Непоколебимый, целеустремленный взгляд. Прямые брови.
Ой.
Черт, кажется, он не шутит. Думаю, его серьезно беспокоит то, что я изучаю его тело.
— Мне очень жаль. Я не пялилась. — Конечно же пялилась, но не хотела показаться грубой. Мне просто любопытно.
О чем мы говорили? Киска — боже, это слово — и что-то о правилах, свиданиях и парнях?
Растительность на лице.
Господи, мой взгляд снова блуждает, и я клянусь, что делаю это не нарочно — просто слишком много нужно увидеть. Его большие карие глаза, густые брови. Пучок на голове, борода.
Этот парень просто сумасшедший…
Волосатый.
Впечатляющий.
Я трясу головой.
— Прости, что ты сказал?
Он испускает громкий вздох.
— Мы говорили о том, что если ты собираешься встречаться с одним из здешних парней, то ты не можешь быть такой чертовой киской.
— Я никогда не говорила, что собираюсь встречаться со здешними парнями.
Он фыркает и делает очередной глоток пива.
— Да, ладно. Здесь все хотят встречаться с парнями.
— Игроками в регби? — усмехаюсь я, маскируя свое фырканье кашлем. — Я так не думаю.
— Я не имел в виду регбистов, а спортсменов вообще. — Он поднимает ногу, опершись массивной ступней в сапоге на металлический бочонок. — И что плохого в регбистах?
— Да ничего. — Я не хочу его обижать, просто... — С ними все в порядке, но не думаю, что они являются первым выбором в иерархии любой девушки.
Это прозвучало так грубо, что я сама себе удивилась, и зажала рот рукой, чтобы заткнуться.
Мне не стоит больше пить.
— Ну, даже если так, то ты, без сомнения, самая худшая охотница за джерси, которую я когда-либо видел, а я видел тонны этого дерьма, приходящих на эти вечеринки. Ты просто ужасна.
— Ты только что назвал меня... эм... — Я даже не могу выдавить из себя ни слова.
— Охотница за джерси? Да. Я разве заикаюсь?
— И что же заставило тебя так сказать? — Я уже в секунде от того, что бы прижать руку к груди от возмущения всем этим.
— Ну, ты здесь уже два уик-энда подряд болтаешь со всеми подряд и стоишь рядом с бочонком — это лучшее место. Именно здесь собираются все парни.
Серьезно? Наверное, я этого не заметила.
— Я не с-специально! — И брызгаю слюной. Прямо-таки брызгаю слюной.
Великан делает еще один большой глоток из своего стаканчика. Сглатывает, его адамово яблоко где-то в горле скрыто всеми этими волосами. Он отчаянно нуждается в бритье, но ему явно на это наплевать.
— Как скажешь, охотница за джерси. — Его протяжный голос звучит небрежно, и совершенно очевидно, что он мне не верит.
— Я не охотница! — Погодите-ка, это же бессмысленно. — Вовсе нет!
Эти широкие плечи лесоруба пожимают плечами.
— Как скажешь.
— Прекрати это делать.
— Что делать?
— Соглашаться со мной покровительственным тоном. — Боже мой, я говорю как моралист.
Парень приподнимает одну из темных бровей.
— Покровительственным тоном? А это еще что за хрень? Звучит в точности, как сказала бы моя мама.
Может ли этот разговор стать еще хуже?
— Послушай, приятель. — Это слово слетает с моих губ прежде, чем я успеваю его остановить, что еще больше усугубляет мое надутое поведение, но, честно говоря, я понятия не имею, что сказать. — Спасибо за совет, но не думаю, что он мне нужен.
Особенно от человека, который выглядит так, будто месяцы прожил в дикой природе.
— Просто пытаюсь помочь.
— Мне не нужна помощь.
Он смеется, сгорбив плечи и слегка дрожа.
— Уверен, что нет.
Почти уверена, что разинула рот, широко распахнув глаза.
— Не нужна! И я не пыталась ни с кем флиртовать, так что — неважно!
— Тогда ты определенно постаралась на славу, — его усы подергиваются, — пока не появились твои подружки.
Ладно. Теперь он полностью завладел моим вниманием, и я выпячиваю бедро.
— А при чем тут мои подружки?
— Они же членоблокаторы.
Что?
— Нет, это не так.
— Значит, ты не флиртовала со Смитом Джексоном и с Беном Томпсоном, а твоя темноволосая подружка не заграбастала их обоих?
Подождите... что? Откуда он все это знает?
— Какой еще Смит Джексон?
Я понятия не имею, о каком парне он говорит, но все они были очень милы. И что с того, что они все ушли вместе с Марайей? В любом случае они меня не интересовали.
— На прошлой неделе ты тоже за мной следил?
Он пожимает плечами.
— Да.
Его откровенность сбивает меня с толку. Большинство парней будут лгать или придумывать неубедительные оправдания.
— Но почему?
— Мне больше нечего было делать.
Ну, тогда конечно.
— И тебе это не кажется странным?
— Нет, не тогда, когда тебе скучно. — Парень фыркает сквозь волосы, растущие под его греческим носом. — Не то чтобы ты меня заинтересовала.
Вау.
— Ну, спасибо.
— Без обид. — Похоже, ему все равно, даже если он меня оскорбил.
— Я и не обиделась.
Он снова смеется.
— Ты в этом уверена? Теперь ты выглядишь немного взбешенной.
Не взбешенной, но слегка обиженной. И смущенной. И растерянной.
— Послушай, я вовсе не пытаюсь быть козлом, ясно? Но ты не можешь войти в такой дом и вести себя как олень, попавший в свет фар. Это делает тебя легкой мишенью. И если ты заинтересована в ком-то, ты не можешь стоять там, когда одна из твоих подруг-идиоток пристает к нему, и ничего не делать. — Его голос похож на баритон, и он продолжает жужжать, раздавая все новые непрошеные советы: — Ты не можешь позволять своим друзьям шариться вокруг тебя.
О чем, черт возьми, он говорит?
— Что за чушь?
Взгляд шоколадно-карих глаз уставился в потолок.
— Можешь отрицать, но твоя темноволосая подруга — та ещё стерва, что является женским эквивалентом мудака.
Он говорит о Марайи?
— Ладно, этот разговор окончен.
— Как угодно. Решай сама.
— Я ухожу.
Но мои ноги словно приросли к этому месту.
Парень ухмыляется... я так думаю — трудно сказать наверняка из-за всех волос, покрывающих его рот, но я вижу вспышку прямых, жемчужно-белых зубов.
И вот теперь я снова уставилась на него.
— Идти. Не позволяй мне остановить тебя. — Клянусь, он постоянно делает глоток пива для драматического эффекта в безупречно рассчитанных паузах. — Повеселись.
Гр-р-р, бесит!
— Так и сделаю.
— Не сомневаюсь.
— Так и сделаю.
Почему я спорю с этим парнем? Господи, Тэдди, перестань повторяться, а то он подумает, что ты идиотка. Хотя он уже и так считает меня идиоткой. Думает, что он такой чертовски умный, наблюдает за всеми из угла, как сталкер. Осуждает.
Марайя — не членоблокиратор! Она бы никогда этого не сделала…
Я усмехаюсь.
Кроме того, не то чтобы я хотела внимания этих парней, мы просто разговаривали. Я стояла у бочонка, а они подошли за пивом, не клеились ко мне. И уж конечно, я никогда не стала бы клеиться к парню — во всяком случае, специально.
Если Марайя, Кэмерон и Тесса случайно подошли в это же самое время и присоединились к разговору, и Марайя просто случайно оказалась с кем-то более близкой, это не имеет никакого отношения ко мне.
Она никогда не сделает этого намеренно…
Я хмурюсь, глядя на свои ноги, на открытые коричневые кожаные туфли, застегнутые вокруг лодыжек. Милые. Симпатичные.
Погрузившись в потертый, испачканный ковер, затоптанный до полусмерти, после всех оскорблений, все еще стою на том же самом месте, откуда, как я только что заявила, ухожу.
Мой взгляд блуждает, останавливаясь на его дурацких рабочих ботинках.
Кто сейчас носит такую обувь? Серьезно? Лесорубы, строители и дерьмовые рэперы, вот кто, а не двадцатилетние парни из колледжа на домашней вечеринке. Что он вообще делает?
Сжимаю губы от раздражения.
Мои взгляд скользит вверх по его обтянутым джинсами ногам, быстро проходя по небольшой выпуклости промежности — у него нет стояка, но так как я знаю, что у него в штанах есть член, естественно, должна была посмотреть. Узкая талия. Ремень. Футболка наполовину заправлена за пояс.
Широкая грудь.
— Эй, посмотри на себя, уходишь и все такое. Проделываешь хорошую работу, доводя все до конца. — Обхватив одной рукой свой красный стаканчик, он хлопает по ней другой рукой в притворных аплодисментах, держа пиво так, чтобы оно не пролилось.
Боже мой, неужели он может еще больше смутить меня?
— Твои друзья пошли в ту сторону. — Он показывает рукой, громадная лапища на конце его волосатой руки поднята и направлена в заднюю часть дома.
— Спасибо.
— Нет проблем — я здесь, чтобы помочь.
— Так вот что ты делаешь? Помогаешь?
— Делаю все, что могу.
Я скрещиваю руки на груди, вспоминаю, что мое декольте теперь стало больше и неловко выставлено напоказ, и тут же опускаю руки. Хотя с его ростом он, без сомнения, видит ложбинку между моими грудями.
— Я не просила тебя давать мне советы, преследовать моих друзей или судить меня.
— Тогда тебе не следует делать это таким чертовски легким.
У него хватает наглости смеяться, запрокидывая назад покрытую бородой шею. Щетина густая и темно-русая, и мне очень хочется потянуть за нее, чтобы заставить его заткнуться.
Несколько глубоких вдохов и я успокаиваюсь, подавляя беспокойство, растущее в глубине моего живота. Провожу рукой по своему прессу, вниз по складкам моего красивого желтого сарафана — нервная привычка, на которой я ловила себя не раз.
Делаю долгий, протяжный вдох, который он не сможет услышать из-за шума.
— Было приятно познакомиться.
Только это было не так, потому что мы на самом деле не знакомились. Понятия не имею, как его зовут, откуда он родом, чем занимается.
Он наклоняет голову набок.
— Взаимно.
— Пока.
Когда я ухожу и случайно оглядываюсь через плечо, чудовище наблюдает за мной, поднеся стаканчик к губам. Взгляд темных глаз сверлит меня спину.
Вау. Он действительно чертовски огромен. И честно говоря, не очень вежливый и совсем не милый.
Состроив гримасу, я качаю головой и продолжаю идти.
ГЛАВА 3
ТРЕТЬЯ ПЯТНИЦА
Пятница, когда он предстает передо мной сочетанием неандертальца и прекрасного принца.
Тэдди
Это уже третий уик-энд подряд, который мы проводим в доме регби. У меня нет никаких веских доказательств, но я почти уверена, что Марайя запала на одного из них. Она ничего мне об этом не говорит, но зачем еще нам возвращаться сюда? Либо ей здесь кто-то нравится, либо она уже спит с ним.
Я играю со стаканчиком в руке, сознавая тот факт, что снова предоставлена сама себе, пока моя подруга детства тусуется в комнате, бросив меня спустя несколько минут после нашего прибытия.
Если честно, то это немного обидно.
Я бы не пришла сюда сегодня вечером, если бы знала, что она снова бросит меня одну.
Она никогда не была такой. В старших классах мы были не разлей вода. Когда начали подавать документы на поступление в колледжи, вопреки здравому смыслу ее родителей и моей мамы, мы обращались в одни и те же школы. Жили вместе в общежитиях в наш первый и второй курс. Сейчас наш предпоследний год обучения.
Раньше мы были неразлучны, а теперь для Марайи, кажется, я ушла на второй план.
В любом случае, не собираюсь торчать сегодня вечером у бочонка и рисковать быть пойманной этим... этим…
Парнем.
Он выводит меня из себя, но не потому, что жуткий или извращенный, а потому, что слишком честен, а это заставляет меня чувствовать себя неловко. Не поймите меня превратно, я не нуждаюсь в том, чтобы все было приукрашено, но он поднял тему, которая часто занимала меня в последнее время и из-за которой я была немного не в себе.
Марайя пользовалась нашей дружбой. Мной.
Тот факт, что совершенно незнакомый человек заметил это, чертовски смущает. Мне бы хотелось избегать его, если это вообще возможно. Сегодня вечером я хочу повеселиться, а не смотреть в лицо фактам, что мои друзья постоянно бросают меня ради мальчиков.
Двигаюсь по периметру комнаты, делая вид, что не ищу его взглядом.
Его.
Того парня — как бы его там ни звали.
Я размышляю об этом, сжимая в руке стаканчик с холодным пивом. Пробую представить себе, как можно было бы назвать такого парня.
Как бы я назвала ребенка-лесоруба, если бы он у меня был?
Билли Рэй? Джон Бой? Дуэйн?
Кутер… Это заставляет меня смеяться, и я давлюсь пеной, покрывающей мою чашку. Имя Вуди тоже вызывает у меня смех, и к тому времени, когда я поднимаю голову и встречаюсь с ним взглядом, уже почти хохочу.
Он, конечно, хмуро смотрит на меня. Одет в клетчатую фланелевую рубашку, рукава закатаны до локтя. Волосы подняты вверх, скручены в беспорядочную копну, длинные пряди выбиваются на висках, завиваются вокруг ушей. Эти великолепные блондинистые волосы испещрены естественными солнечными прожилками, оттенок, за который любая девушка убила бы, и мало кто смог бы воссоздать его. Кожа загорелая, высокие скулы розовые. Не румяные, но близко. Борода все еще длинная, хотя отсюда кажется, что он немного её подправил? У меня нет никакого интереса выяснять это — последнее, что я хочу, чтобы он подошел.
Боже, нет.
Я разворачиваюсь всем телом и оказываюсь лицом к бочонку.
Проклятье.
Отхожу на несколько футов в сторону, создавая еще большее расстояние между нами, не зная, что делать с собой, потому что снова стою посреди вечеринки в одиночестве.
Мне следовало бы разозлиться на своих подруг, но, по правде говоря, я испытываю облегчение: стоять рядом с ними — это слишком большое давление. Слишком много людей приходят поболтать, слишком много парней приходят пофлиртовать. Пьяные парни заставляют меня нервничать. Парни, которые пристают к нам, заставляют меня нервничать.
Пьяные парни, которые пристают к нам, заставляют меня нервничать.
К сожалению, это то, что меня окружает, и, к сожалению, меня бросили на произвол судьбы.
На вечеринке полно народу уже третий уик-энд подряд. Я молча даю себе клятву не возвращаться в четвертый раз, если это будет в моих силах. Мне скучно, и я, подавив зевок, делаю глоток пива, потому что мне больше нечем заняться.
— Перестань смотреть на меня, — умоляю я волосатого парня, все еще чувствуя его взгляд на своем затылке.
Кожу на моей шее покалывает.
Перестань. Я не собираюсь оборачиваться.
Слегка морщу нос, качая головой.
Нет.
Чёрт побери. Неужели ему больше нечем заняться, кроме как стоять там и подкрадываться к людям, которые хотят, чтобы их оставили в покое? Я ведь здесь не одна, вокруг полно народу. Так почему от выбрал именно меня?
Мой взгляд блуждает по комнате.
Интересно, он все еще смотрит? Умираю от желания оглянуться через плечо, но вместо этого выпрямляюсь, становясь выше на каблуках своих высоких коричневых ботинок. Нетерпеливо постукивая носком ботинка, вытягиваю шею, чтобы осмотреть комнату.
Если я вытяну её так, то, может быть, мне удастся увидеть его краем глаза, даже не поворачивая головы? Проверяю эту теорию, прикладывая руку к своей шеи, делая вид, что массирую ее, поднося стаканчик к губам.
Так, спокойно.
Медленно перевожу взгляд направо.
Сердце резко падает, потому что его угрюмые карие глаза действительно прикованы ко мне. Не поворачиваюсь к нему, но его глаза такие яркие и поразительные, что я все равно могу их разглядеть. Даже окутанные всеми этими волосами.
Он что, осуждает меня? Должно быть, так и есть — иначе зачем бы ему пытаться телекинетически просверлить дырки в моем затылке? Без сомнения, он считает меня неудачницей, у которой нет друзей.
Нет — он уверен, что я неудачница с дерьмовыми друзьями.
Большая разница.
Ему они не нравятся, а он даже не знает их. Или меня, если уж на то пошло.
Осуждающий, самонадеянный мудак.
Я возмущенно хмыкаю.
Резко поворачиваю голову в сторону шума, доносящегося из кухни. Через узкую дверь в гостиную вываливаются два здоровенных парня. Похоже, они дерутся — или борются?
Я узнаю в одном из движений полунельсон, и вся сцена внезапно обостряется, когда один из парней маневрирует своей мясистой правой рукой, обхватывает ею шею другого парня и тянет его вниз. Вниз, на грязный, отвратительный ворсистый ковер.
Фу, какая мерзость.
Они оба хрюкают, врезаясь в столы. Стены. Один пинает ногой, и все тело другого дергается.
Парень на полу безуспешно пытается выпутаться из того захвата, в котором он сейчас находится, барахтаясь, как рыба, вытащенная из воды. Плюхаясь, слишком пьяный, чтобы снять себя груз, и дать отпор. Лицо ярко-красное, брызжет слюной, начинает злиться. Пар практически вырывается из его ноздрей, когда он откидывает голову назад, пытаясь ударить ею по потному лбу своего противника.
Неудачно.
— Да пошел ты, Киссинджер, — невнятно говорит он. — Дай мне, бл*дь, встать.