В июне 2018 г. крупнейший американский славист, доктор филологических наук, профессор (Колумбийский Университет) Антония Глассэ отметила 85-летие. Но ни возраст, ни нездоровье не мешают ей оставаться наполненной новыми творческими идеями и интересами, в их числе - к деятельности Московского Лермонтовского общества. К тому же она - Почётный член этого Общества, имея немалые заслуги в области лермонтоведения. Блестящий знаток русской литературы, она безупречно владеет хорошим литературным русским языком.
Эти качества, по её воспоминаниям, она сознательно приобретала, чтобы в подлиннике изучать русскую литературу, и со временем стала преподавать русский язык для студентов. Постепенно возник интерес и желание заняться исследованиями творчества ряда русских писателей и поэтов. А. Глассэ преуспела в этом, накопив значительную библиографию своих литературоведческих материалов. Особенно много работ посвящено А.С. Пушкину. Но именно Михаил Лермонтов стал вехой в её судьбе, приведшей к сотрудничеству с советскими лермонтоведами и изданию двух советско-американских лермонтовских сборников научных исследований.
Однако жизнь Антонии Глассэ была нелёгкой. Обратимся непосредственно к её воспоминаниям об удивительных, порой неожиданных «поворотах» в её биографии:
«Родилась я в июне 1933 г. в г. Ленберге (так назывался Львов в Австрии и в Германии). В семье говорили по-русски. Поэтому я сначала говорила на русском языке. Затем, с 5-ти лет началось моё домашнее образование. Я, наверное, принадлежу к последнему поколению, когда считалось обязательным учить детей языкам с раннего возраста. В 5 лет - начать с французского, в 6-7 - учить немецкому или английскому. К 9-10 годам ребёнок постигал классические языки: греческий и латынь, и учился читать и переводить древние тексты. А потом уже учили итальянский и испанский. Я прошла эту систему, но не в таком строгом порядке. Французскому меня начала учить замечательная француженка - педагог, как мне сказали родители - Mademoiselle. Её методика обучения складывалась из игры в слова и буквы, связанные с предметами. Игра называлась «Лото». Предметы были старинные, и эта игра уходила в XIX век, как и вся система преподавания. Потом я училась писать. Вспоминаю уроки чистописания в школе, так это было похоже. Когда я научилась читать, то увлеклась серией «Розовая библиотека». Это были детские французские романы о хороших и плохих детях, красиво переплетённые в розовые обложки с золотыми буквами на переплёте. Они были написаны для детей графиней де Сегюр, дочерью графа Ф.В. Ростопчина, которая перешла в католичество, вышла замуж за француза и стала популярной детской писательницей. Мадемуазель мне волшебно привила все правила французской грамматики, и я её знаю до сих пор. Я училась быстро, с радостью. Вскоре я уже знала наизусть басни Лафонтена, отрывки из монологов Расина и Корнеля, песенки и прибаутки времени Генриха IX, сказки для детей Ш. Перро, особенно «Ослиную шкуру».
|
|
И вдруг этот волшебный мир исчез. Последовала серия головокружительных перемен — результат военных и послевоенных лет: менялись страны, языки, окружение и многое другое. В годы Второй мировой войны моя семья была арестована немцами и испытала тяжесть нацистского концентрационного лагеря в Германии, крайне изматывающую работу узников. Поскольку я не достигла ещё того возраста, когда и детей заставляли работать, то оставалась одна в бараке и занимала себя воспоминаниями прошлого времени. После страшных бомбёжек в последний год войны мы стали беженцами в толпе уцелевших миллионов, как мы, дошедших до Австрии. Распределение огромного числа беженцев разных национальностей растянулось на многие годы.
|
|
В Австрии у меня появилась новая учительница французского языка, мадам фон Росмер, тоже прекрасный педагог, которая быстро восстановила мои приобретённые ранее знания языка. Мы читали историю Франции, я писала сочинения и учила наизусть стихи В. Гюго.
Здесь я впервые пошла в школу. Отец повёл меня в местную школу женского Монастыря Урсулинок. Мне было 12 лет; я была белобрысая с толстыми косами. Голубоглазая, странно одетая. Передо мной открылся мир молитв, гимнов, органной музыки, и я стала католичкой (со временем отказалась от этой веры). Пока же погрузилась в немецкий язык. А дома отец заставлял читать русских писателей: «Тарас Бульба» Н.В. Гоголя, сборник стихотворений М.Ю. Лермонтова. До сих пор помню некоторые из них: «Спор», «Бородино», «Воздушный корабль» и др. Параллельно читались и заучивались наизусть стихи и монологи из французских и немецких произведений. После этой школы я перешла в первый класс гимназии, где нас учили английскому языку и латыни. И уже в 4-м классе я писала лучшие сочинения, которые надо было читать перед классом. Я хорошо владела немецким языком.
|
|
Семья, наконец, получила патент по распределению беженцев: Церковный Мировой Совет определил нам место нового жительства — США; предстоял маршрут морем Бремен — Нью-Йорк. И вновь перемены: новая страна, новый язык, новая школа, окружение, культура, новые трудности для семьи. Самая главная из них — работа. Выручал дед-художник, который писал многочисленные копии портретов работы художника Боровиковского в одном ателье и продавал их, а отец стал мыть машины в гаражах и посуду в ресторанах. Затем оказала помощь младшая дочь Л.Н. Толстого Александра Львовна через свой Толстовский Фонд в Америке — устроила меня позировать моделью для известной художницы, и её работа «Неизвестная девочка» экспонировалась на выставках.
В семью пришла беда - умерла мама. На меня было возложено домашнее хозяйство, и я, не имея никакого опыта, старалась быть экономной хозяйкой в соответствии с финансовыми возможностями. Уже 6 лет я была гражданкой США, и главным языком стал английский; постепенно забывались французский и немецкий. а также и русский. Учась в школе, я окончила курс машинописи и умела печатать профессионально, вслепую. Кроме того, отец получил надёжную работу в большой страховой компании и на каникулах устраивал меня работать здесь машинисткой и почтальоном. Но окончив школу, я должна была решить, что делать дальше. Конечно, надо было и работать, и продолжать учёбу.
В университетах учёба была платная, во-первых, а во-вторых, требовала безупречного знания английского языка. И опять пришёл на помощь Толстовский фонд. Я получила возможность поступить в Университет штата Мейн (Мэн), на берегу океана, на границе с Канадой, решив получить профессию врача. Чтобы прокормиться, работала подавальщицей в столовой и помогала повару готовить обеды. Во время учёбы в Университете я вернулась к изучению музыки и игре на пианино. В раннем детстве меня учила этому мама — хорошая пианистка, но всё было забыто. За 4 года в Мейне я прослушала все музыкальные курсы, была на репетициях оркестра и по 3 часа разыгрывала гаммы. Я предпочитала громкую эмоциональную музыку — играла революционный этюд Шопена, концерт Рубинштейна, Грига. Много времени ушло на «Лесного царя» Шуберта, но это так мне пригодилось впоследствии для работы над «Штоссом» Лермонтова.
Ещё я стала членом Немецкого клуба с целью языковой практики и даже какое-то время была Президентом Клуба. Так что научная литература с подбором фактов, системы точного мышления, владение терминологией — всё это было отличной подготовкой для будущего исследователя, с желанием сидеть в архивах в надежде найти новые фактические материалы.
В 1956 г. я окончила Мейнский университет по специальности зоолога. В лаборатории Зоологического отдела печатала каталоги и картотеки для экспонатов черепов и скелетов разных животных, препарировала чучела птиц и маленьких зверей. Для преподавателя делала переводы русских статей на английский язык о сексуальном цикле пиявок озера Байкал. Однако учиться дальше на врача было нереально. Надо было искать работу. Имея специальность бакалавра по зоологии, перечисленный выше жизненный опыт машинистки и зная 3 из 6 официальных языков в Организации Объединённых Наций (ООН), я приняла решение предложить себя здесь в качестве машинистки. Я пришла, куда следует, и заполнила необходимые для приёма бумаги. Однако мне предстоял ещё экзамен для машинисток. Я провалила экзамен, но меня всё же взяли на работу в Отдел Официальной корреспонденции самого Генерального Секретаря ООН (тогда это был швед Даг Хаммершульд). Мне надлежало работать англо-французско-испанской машинисткой (когда-то у баронессы фон Росмер я учила и испанский). Моё бюро находилось на 20 этаже 37-этажного здания Секретариата. Я получила официальный пропуск сотрудника категории G-2 с хорошей зарплатой и оплачиваемым отпуском в 6 недель. Бывает же такое!
Моя семья, наконец, переехала из полуподвального помещения без отопления и горячей воды на 5-ый этаж этого же дома. В новой квартире было светло и даже солнечно. Но мы жили довольно далеко от центра Нью-Йорка. Я ездила на работу пригородным поездом (час в один конец). Это был очень красивый путь вдоль р. Гудзон, с видом на противоположный, очень высокий берег.
Работа была странная и однообразная. Мы (7 машинисток) печатали и отправляли корреспонденцию Генерального Секретаря ООН представителям постоянных членов (т.е. стран) на английском, французском и испанском языках. Тогда членов было ещё не так много, как сейчас, но с каждым годом число стран прибавлялось. Странность заключалась в том, что Общая Ассамблея стран, т.е. все делегаты были в Нью-Йорке с сентября до июня, а значит, писать было некому, и у нас работы было мало. А летом, когда все разъезжались, мы работали, как рабы. У всех было по 2 стола: на одном - печатная машинка, на другом - готовые письма и конверты. Печатался один оригинал, его подписывал Генсек (на 37 этаже), затем письмо относили в подвал, где его размножали на необходимое количество экземпляров, после чего машинистки раскладывали письма в конверты. Через некоторое время, занимаясь такой работой, я представила, что так пройдёт вся остальная моя жизнь, и поняла — надо бежать от этой жизни. Тем не менее, я сдала экзамен по французскому языку, и мне повысили зарплату.
ООН заботилась о своих служащих. Кроме того, для сотрудников была предоставлена богатая культурная жизнь: во время Генеральной Ассамблеи были замечательные концерты, в том числе зарубежных артистов. Я слушала симфоническую музыку, посмотрела балет Роланда Пети, видела потрясающего мима Марселя Марсо. В ООН также заботились и о нашем здоровье. В здании была больница, нам делали бесплатные годовые осмотры.
Когда я попала в ООН, у меня была тайная мысль стать устным переводчиком. В обеденные перерывы я посещала некоторые заседания и мысленно делала синхронные переводы. Это была хорошая тренировка. Но я поняла, что для такой работы необходимо читать международную информацию, чтобы быть в курсе всех мировых событий, знать терминологию политики, экономики и т.п. Я решила пополнять своё образование и записалась в публичный отдел Нью-Йоркской Публичной Библиотеки. С моим официальным пропуском ООН мне разрешали брать книги на дом. Читая книги по истории Англии, а затем Шекспира, я поняла, что моё будущее — это английская литература. Составила план дальнейшей жизни: поехать в любимый Мейнский университет на время летнего отпуска и все 6 недель слушать курсы в Летней школе по английской литературе и поступить в аспирантуру. План не сработал полностью: в аспирантуру меня после зоологии не взяли. Я вернулась на свою работу и записалась на год на два курса по английской литературе: 1-ый - Чосер и Спенсер, 2-ой - Шекспир и его время. Поскольку в Бюро был «мёртвый сезон», то я или читала, или печатала ответы на задания на работе.
И всё же меня взяли в аспирантуру, и я летом собралась защищать кандидатскую диссертацию. Я сдала все необходимые курсы по английской литературе и в свой отпуск уезжала в штат Мейн в Летнюю школу. Это самый прекрасный штат в Америке. В нём сосновые боры, сахарные клёны, с которых собирают кленовый сок, горы, озёра, океан. Мейн славится своими омарами, мягкими ракушками, разной рыбой и морепродуктами. Леса полны дичи; растёт особый сорт картофеля и «солдатская фасоль». У каждой фасолины на боку природа «изобразила» солдатика! К тому же штат очень культурный, как и Новая Англия вообще, из неё вышло много знаменитых писателей, поэтов и художников, например, Генри Лонгфелло, автор «Песни о Гайавате». Здесь природа необыкновенной красоты, каждый сезон со своими яркими красками. И ещё Мейн славится своим Университетом, где я стала аспиранткой.
Работая в ООН и занимаясь английской литературой, я превратилась в фанатичного англофила. Когда в Нью-Йорк прибыла Королева Елизавета П с супругом, ООН устроила им приём и встречу с британскими подданными. Мне удалось побывать на приёме. Принц был потрясающе красив в парадной униформе, королева - божественно хороша. Настоящая Английская роза с синими глазами, без всякой косметики. В предпоследнее лето моей аспирантуры 1959 г. я провела весь свой отпуск в Англии, где поступила в Летний Институт Оксфордского университета в колледже Экзетер (1314) и прослушала курс «Англия: 1870 – 1959». Занятия вели знаменитые специалисты, к примеру, режиссёр Питер Холл рассказывал о своей теории театра и постановках. Институт возил нас на постановки Шекспира. Я видела Пола Робсона в «Отелло» и Лоуренса Оливье в «Кориолане». Сама я много путешествовала по литературным местам Англии и Шотландии, изучала Оксфорд, побывала в Кембридже. Часто ездила в Лондон в театр. Надо сказать, что Лондон, очень пострадавший от немецких бомбёжек во время войны, ещё не оправился. Это был Бремен 1950-го, из которого моя семья поплыла в США. Многие здания не уцелели и не были ещё восстановлены, среди них архитектурные достопримечательности. Поэтому радостно было видеть, что сохранились Вестминстерское Аббатство, Парламент, Пикадилли, Букенгемский дворец и др. Везде ещё чувствовались следы войны, лишь недавно были отменены карточки. Но и сам Оксфорд и английская литература остались моим главным хобби на всю жизнь. Подходило время для определения темы кандидатской диссертации. Поскольку для шекспироведа требовалось знать кельтский язык, я переключилась на тему «Театр Ричарда Бринслея Шеридана (1751-1816)». У меня уже было достаточно материала для этой темы. Однако мои планы опять круто переменились. Надвигался 1960 год - 100-летний юбилей Антона Павловича Чехова. Весь штат Мейн и Университет предполагал широко отмечать этот юбилей. И его аспирантка, которая знает русский язык, т.е. я, готовит кандидатскую диссертацию о Чехове.
Это был период больших перемен, получивший название «оттепели» (по повести И. Эренбурга, 1954). Отправлен в космос первый Спутник Земли. Все заинтересовались СССР. Начался культурный обмен, гастрольные поездки советских артистов. В США приехал Балет Большого Театра, а потом и МХАТ. Театр показал несколько спектаклей, среди них «Кремлёвские куранты» по трилогии Н.Ф. Погодина, который русская эмиграция предполагала провалить и освистать. Однако зал шумно аплодировал Ленину, роль которого исполнял замечательный актёр Б.А. Смирнов. Привезли - Чехова, Гоголя. От Собакевича А.Н. Грибова в «Мёртвых душах» зал неистовствовал. Так же восторженно были встречены концерты ансамблей И.А. Моисеева, «Берёзки», Красной Армии и др. А когда приехал балет Мариинского (тогда Кировского) театра, все поняли, что смотрели вершину великого искусства балета. Я посещала все спектакли и была в восторге. После исполнения Галиной Улановой Джульетты я стала балетоманкой, её Жизель - непревзойденная. В стране открылись специальные кинотеатры, где показывали советские фильмы: «Баллада о солдате», «Летят журавли», «Берегись автомобиля» с И. Смоктуновским и др.
Я работала последние месяцы в ООН. В семье произошёл ряд перемен: во сне умер мой дед, а брат окончил школу и, как лучший ученик, был принят в престижный старинный колледж в США - Колумбия (именно вокруг него со временем возник Университет) и получил хорошую стипендию. После 10 лет жизни в Америке семья переехала из тихого пригорода на р. Гудзон в Нью-Йорк в красивый дом на 107 авеню, что в нескольких кварталах от центра Университета. Найти такую квартиру недалеко от метро на Бродвее было невероятно. Но бывают чудеса! Это была квартира старого еврея-эмигранта, и он был в восторге, что мы говорим по-русски. С отцом был подписан контракт.
В 1863 г. я навсегда ушла из ООН, и вдруг решился вопрос о моей профессии: я стала работать преподавателем русского языка в Бруклинском колледже, хотя никогда не думала быть учительницей. Но это дело мне оказалось по плечу, я быстро нашла контакт с классом в 56 человек, и мы подружились. Этот мой первый семестр русского языка был очень счастливым. Я нашла своё место в жизни.
В университетах и колледжах США появились Летние Русские институты, программа которых состояла из 5-недельного интенсивного преподавания русского языка на первом, втором и третьем уровнях. Такую летнюю работу я получила в Принстоне, где Директором оказался бывший декан Мейнского Университета, хорошо меня знавший. Ему нужен был оценщик устных экзаменов по русскому языку.
Принстон — маленький прелестный университетский городок. Университет-кампус состоял из построек академической готики, популярной в Америке и копирующей архитектуру Оксфорда и Кембриджа. Здесь я узнала о том, что в Летней школе штата Мичиган, в г. Энн-Арборе после 5-недельного изучения русского языка формируется группа студентов с сопровождением преподавателей для оплачиваемой поездки на 5 недель по Советскому Союзу. Я понимала, что заниматься русской литературой, не зная страны, и преподавать русский язык, не слыша, как на нём говорят, несерьёзно. Имея уже преподавательский опыт, я устроилась в Летнюю школу Университета в штате Мичиган.
Город Энн-Арбор гордился своими колоссальными вязами мачтовой высотой - это дерево Америки. В каждом её городе была улица Вязов - Elm-Street. Однако неожиданно вязы исчезли - их уничтожил какой-то жучок.
Окончив учёбу, наша группа из 30 студентов и 3-х преподавателей-гидов отправилась самолётом класса «Интурист» в СССР.
«Ура! Мы едем в Россию!» — распевали студенты. Наш маршрут был: Москва - Киев - Харьков - Ялта - Пятигорск - Ленинград - Москва. Мы летели через Данию. В 60-е годы туркомпании заботились о туристах, особенно скандинавские: вкусно кормили, дарили сувениры, окружали вниманием и уютом. Сейчас всё иначе. Мы рано прилетели в Копенгаген, где впервые столкнулись со «шведским столом» (завтрак, обед). Затем экскурсия по городу, знаменитый театр «Эльсинор» с «Гамлетом», ужин и вылет в Москву.
Встреча с Россией после прикосновения к спокойной роскоши и вежливости Европы производила угнетающее впечатление: очень невзрачный международный аэропорт, проверка паспортов вооружёнными солдатами, грубое обслуживание персонала и пр. Это в первый раз шокировало. Нас поселили в гостинице 1-го класса «Националь», где так же поражало многое: запущенность номеров, туалеты, потрескавшиеся полы, в которых местами между трещинами можно было прочитать – «Мюр и Мерелиз» (строители знаменитого отеля); возмущало неприятное поведение дежурных, которые кричали на студентов. К радости, наш гид Светлана была милой девушкой и хорошо с нами ладила.
В Москве нас удивляло большое количество идеологических лозунгов на улицах и домах, что мешало рассмотреть архитектуру города. Такое же явление мы увидели и в городах Украины. Но в итоге у нашей группы сложилось такое представление — это страна настоящих оригиналов и эксцентриков, и их надо воспринимать ласково. Много интересных впечатлений осталось от посещения Пятигорска и экскурсии в горы Северного Кавказа. В одном ущелье находилась живописная таверна с красочными кавказскими горцами, где нас накормили обедом из местных блюд. Затем была экскурсия в музей-домик Лермонтова. Нас принимали приветливо и рассказали о Кавказе, Лермонтове, читали стихи и показали его картины и рисунки. Это было моё первое знакомство с музеем и его сотрудниками, потом я приезжала сюда ещё дважды с группами. В таком же восторге все были от Ленинграда. Тогда ещё стояли белые ночи, и вся группа ходила смотреть, как разводят ночью ленинградские мосты через Неву.
По возвращении в Нью-Йорк меня ожидала непредвиденная работа. Я получила приглашение через знакомого аспиранта, который стал заместителем главы отдела русского языка Корнельского Университета, на место учителя русского языка в этом отделе.
Корнэлл — один из очень престижных университетов в Америке — находится в университетском городе Итака в юго-западной части штата Нью-Йорк. Это приглашение оказалось роковым! Я живу до сих пор в этом городе, на берегу озера Кайуга, одного из «пальцеобразных озер» (Finder Lakes).
Это популярный туристический регион. В начале XIX в. губернатор штата, заядлый классицист, помешанный на древнем мире, стал именовать поселения названиями из этого далёкого мира. Так, Итака связана с эпосом Гомера «Одиссеей»; по соседству есть Троя, Гомер, Сиракузы, Рим, Овидий, Ромулус, Афины и т.д. Корнэлл входил в знаменитую элитарную университетскую пятёрку на восточном побережье: Гарвард, Йель, Принстон, Колумбия.
Удача попасть в Итаку и её университет объяснилась неординарно. Мой отец продолжал мыть полы ночью в страховой компании, где работала в том же «качестве» группа молодёжи. изучающая русский язык в Русской семинарии (днём учились, ночью работали). Их ожидала большая карьера в Русской Православной Церкви. Некоторые учились в аспирантуре Колумбийского Университета. Один из них — японец - впоследствии был Могилёвским Архиепископом, а затем - настоятелем русского храма в Токио. А знакомому аспиранту-американцу отец посоветовал взять к себе в Итаку меня, где нужен был учитель русского языка (т.е. «полотёр полотёру – друг»!).
Я прибыла в живописную Итаку, вырвавшись из огромного города небоскрёбов. Коллега нашёл мне недорогую квартиру, и я начала занятия - 3-й год обучения русскому языку. Здесь была превосходная библиотека, одна из десяти лучших в Америке, в т.ч. её русский отдел. Фонд редких книг состоял частично из библиотеки Юдина (в США его купили три библиотеки: Библиотека Конгресса, Колумбийская и Корнэлл). Все книги были в идеальной сохранности. Можно было взять в руки письма Карамзина к И..Дмитриеву с экслибрисом Юдина и дарственной подписью Я.К. Грота и другие раритеты. Я набрала кипу таких книг в свою квартиру и читала их целый год.
Я начала воплощать в жизнь свою мечту получить степень доктора наук и выбрала период русской литературы. в котором собиралась работать — с конца XVIII до середины XIX вв., т.е. от Карамзина до первого выпуска Некрасова («Мечты и звуки» - 1840). Надо было сначала сдать экзамены - по русскому и второму славянскому языкам и литературе. Я выбрала чешский, тогда меня интересовал Карел Чапек. Как раз по телевизору показывали его пьесу «Из жизни насекомых». Я сопоставляла английский перевод с оригиналом и так постигала чешский.
Весной 1964 г. я узнала о возможности побывать в СССР. Там открылась Летняя школа в Москве в МГУ, в которой первоклассные преподаватели 10 недель занимались с американскими учителями русского языка. Такой профессиональной тренировки нам недоставало, поэтому я и мой коллега поспешили записаться на эти курсы, и нас зачислили. Мы жили в МГУ на Ленинских горах; нас учили русские специалисты; были удивительные экскурсии по Москве и Подмосковью. В свободное от занятий время я сама знакомилась с Москвой, составляя собственные карты и адресные книги писателей, поэтов, событий и пр. И пешком обходила знаменательные места столицы. К сожалению, в это время многие строения сносились, т.к. расширялся Кутузовский проспект, и район Арбата серьёзно пострадал. Исчезла знаменитая Собачья Площадка, которую я успела найти, но не успела рассмотреть, как следует. Я побывала около домика на Малой Молчановке, где сейчас работает дом-музей М.Ю Лермонтова. Тогда он был в весьма запущенном состоянии, и находились люди, которые считали, что всё «старьё» надо уничтожать. Как хорошо, что этот дом сохранили и отреставрировали.
В группе мы были все из разных штатов, например, наш руководитель Роберт Бейкер - из Индианского Университета. Мы вдвоём особенно интересовались курсом фонетики, который вела Е.А. Брызгалова — «Звуки и интонации русского языка». Для преподавателей-иностранцев курс был очень важен, т.к. он давал основы интонационных конструкций и звуковых правил русского языка. Впоследствии профессор Бейкер стал директором Русской Летней школы в знаменитой Международной Школе языков в Миддлберри штата Виргиния, куда пригласил меня для преподавания фонетики русского языка по системе Брызгаловой для старших классов.
Свободное от занятий время я посвящала московским театрам, стараясь успеть посмотреть старые постановки времён Станиславского, к примеру, «Синюю птицу» Метерлинка и др. Я ходила на утренники и вечерние спектакли. Вспоминается посещение спектакля в театре Е.Б. Вахтангова «Живой труп». В зрительном зале было всего 3-4 человека и я, которая купила билет на то место, что было, как оказалось, рабочим креслом самого Вахтангова. Потрясающе: спектакль шёл, будто театр был полон. На сцене выступал превосходный цыганский хор, играли высокопрофессиональные актёры. Работал даже буфет в антракте. Такое могло быть лишь в Советском Союзе; в США подобная трата денег немыслима.
Моя театральная жизнь планировалась в соответствии с выпусками «Театральной Москвы»: два спектакля, когда имелись утренние и вечерние в этот день, и вечерние почти ежедневно. Однажды я побывала сразу на 3-х, правда, не полностью. У меня были билеты на утренние спектакли и на вечерний. Утром я хотела посмотреть русскую оперу «Евгений Онегин» в Большом театре, но её заменили на «Аиду». Я слушала эту оперу дома, но постановка её здесь была волшебной, даже не в пример кинофильму с Софи Лорен. Меня же ждал «Маскарад» утром в театре Моссовета с Н.Д. Мордвиновым. Не досмотрев оперу, я на такси помчалась в театр Моссовета. Там начался 2-ой акт. Это была возобновлённая постановка 1964 г., в которую была включена сюита А.И. Хачатуряна и новый персонаж - дирижёр оркестра. Он вёл свою игру: был весь в движении, корчил рожи, то поворачивался к залу в разные стороны, изображая переживания персонажей, то исчезал в оркестре или вдруг возникал. Он притягивал всё внимание зрителей и к музыке, которая то замирала. то вновь звучала. И когда её не было слышно, было видно, какой великий актёр Мордвинов. Эта постановка ассоциируется у меня с работами Э.Т.А. Гофмана, который сам был композитором, и у него присутствуют зловещие типы, как здесь дирижёр. Несмотря на неполный просмотр этих двух спектаклей, я счастлива - у меня осталось представление о настоящей Grand Opera и о том, что такое интересная режиссура. И, конечно, игра Мордвинова в роли Арбенина в спектакле и в кино. Всё это мне пригодилось, т.к. я много лет преподавала историю русского театра.
Моя московская театральная жизнь была подобной в период работы в ООН в Нью-Йорке: тогда мне «дипломатические» дамы-волонтёры отдавали билеты в театры (бесплатно), которыми сами дипломаты не пользовались. И я за 5 лет работы прослушала массу опер в Метрополитен Опера с лучшими певцами 50-х и 60-х годов. И уже будучи аспиранткой, я нахально появлялась в ООН и вновь получала билеты на лучшие места в театре.
Однако главным делом в Москве были курсы, и я аккуратно выполняла все задания. В МГУ и в АН СССР тогда ещё были живы многие великие учёные. которые читали нам лекции: академик В.В. Виноградов, С.М. Бонди, Н.К. Гудзий, Д.Э. Розенталь и др. Последний читал курс стилистики, и я, вникнув в неё, 10 лет преподавала в Корнэлле и в Летней школе Миддлберри. Кажется, я была единственным учителем этого трудного курса в Америке. Но я освоила стилистику, к моей большой радости, поскольку, зная её, совсем по-другому читаешь литературу. И пока я, думаю, единственный специалист, сумевший прочитать и декодировать «Послание к вельможе» Пушкина — к Н.Б. Юсупову. К этому, разумеется, нужно ещё знать риторику и французский язык, а главное - ключ к этому сложнейшему тексту.
На курсах для нас организовали интересные экскурсии: в Троице-Сергиеву лавру, во многие музеи-усадьбы Подмосковья (Абрамцево, Мураново, Мелихово). В августе курс был завершён. За время учёбы я столько узнала о России, её языке, культуре, людях. Я обошла большую часть Москвы и Подмосковья, чтобы вникнуть в литературную жизнь нынешней столицы Пушкинского периода и современности. Читала книги Пыляева, старые путеводители по Москве, изучала старые карты и книги для иностранцев. Ту же работу я проделала и с Ленинградом, как раньше с Оксфордом в Англии.
Зрительное знание разных периодов даёт более корректное прочтение книжных текстов. Этот подход — самый важный в моём изучении литературы. Ценнейшая серия стала выходить в 60-х гг и позже: «Крылов в Петербурге», «Жуковский в Петербурге» и т.д., а также роскошные издания – «Невский проспект» и «Пушкинский Петербург». Все мои драгоценные поездки в Россию, а их было с группами и по академическому обмену всего 20, всегда наполнялись пешеходными прогулками по припасённым заранее адресам и с картами. Это касалось не только писателей и литературных деятелей, но и литературных героев. Когда я писала о «Штоссе» Лермонтова, то я искала «роковое место» со всех возможных входов и проходов к нему, расспрашивая водителей такси и милиционеров.
По возвращении домой весь 1964 и первая половина 1965 гг. посвящены подготовке к устным экзаменам на степень доктора наук. Много читала, в том числе новых современных советских авторов: Солженицына, Гранина, Аксёнова, Бондарева. Экзамен я сдала благополучно и начала готовить докторскую диссертацию о Вильгельме Кюхельбекере. Это был неудачный выбор темы. Можно было, конечно, надолго погрузиться в фонды Царскосельского музея, кроме того, Кюхля был членом литературных обществ, даже ездил в Париж. Был декабристом. Всё это известные факты, но в докторской диссертации должна быть теза, т.е. именно то, что исследователь представляет и защищает.
По правилам академической программы в Колумбии, соискатель мог поехать на год в Россию для подбора материала. Профессор Бейкер оказал мне поддержку, пригласив преподавать в самой большой Летней школе в штате Мичиган, где находилась база по обмену. Здесь училось около 500 студентов (5 групп), которые после 5-недельного обучения отправлялись в Советский Союз. Я должна была сопровождать одну из них. Наш маршрут был: Москва - Киев - Пятигорск - Домбай (лагерь в горах Кавказа) и целая неделя в Ленинграде. Летели из США в Хельсинки через Брюссель. Я имела право остаться здесь и целый месяц провести в Европе. Я сблизилась с другой сопровождающей по имени Джуди, которая преподавала испанский и русский языки и намеревалась уехать в Испанию. Я решила поехать туда с нею, чтобы купить красивую и дешёвую дублёнку, те стали очень модными после выхода кинофильма «Доктор Живаго». Мы отправились из Брюсселя в Мадрид с заездом в Прагу. Мечтала увидеть этот удивительный город и попробовать свой чешский язык
Затем я побывала в Лондоне и с группой стажёров оттуда вылетела в Москву. И опять поселилась в МГУ на Ленинских Горах в высотке — зона Б175, левая. Моя испанская дублёнка в Москве произвела фурор лишь у милиции и у цыган. До москвичей ещё не дошла эта мода, и меня воспринимали как бабу из деревни, что причинило мне немало неприятных моментов.
Но это житейские мелочи. Главное — я приехала как стажёр МГУ с темой диссертации «Поэзия Кюхельбекера». Эта командировка продолжалась с конца августа - начала сентября 1965 г. по июнь 1966г.
Дома я в течение 6 лет пыталась писать о Кюхельбекере, и ничего не получалось. После восстания декабристов в 1825 г. он выпал из литературной среды и окружения. Он продолжал писать, но это уже был другой человек, с другой психологией, мне чуждой.
Надо было что-то предпринимать. Я собрала много материалов об Александровском периоде, т.е. периоде правления Александра I (1801-1825). Прочитала ежегодные журналы, альманахи, материалы о литературных обществах, о кружках; видела главные альбомы этого периода, иначе говоря, знала литературный мир и главных его участников. Так что у меня уже давно сложилась диссертация, но не о Кюхельбекере. Я послала её Комитету по защите диссертаций под новым названием: «Литературные кружки, общества и салоны Александровского периода». Её приняли и назначили защиту - май 1972 г. Защита прошла благополучно в Колумбийском университете, и я, Антония Глассэ, получила степень доктора филологии и звание профессора. Меня беспокоило следующее: существование альбомов рисунков М.Ю. Лермонтова, которые хранились в Библиотеке Колумбийского университета, в которой я много работала. Мне было очень стыдно, что не видела такую великую ценность, так сказать – у себя. Мне удалось с определёнными усилиями познакомиться с альбомами, называемыми Верещагинскими, которые в тот период описывала Е. Михайлова».
На этом воспоминания Антонии Глассэ завершаются. Однако начинается её подвижническая деятельность по доведению до читателей в России этих уникальных страниц Верещагинских альбомов. Она добилась изготовления копий 3-х альбомов, чтобы привезти их в Пушкинский Дом (ИРЛИ АН СССР), связавшись с Лермонтовской группой института. А. Глассэ предложила организовать работу по изданию альбомов. Благодаря одобрению и поддержке идеи профессором из Таллина Ю.М. Лотманом, предложение было принято АН, и началось его осуществление. А. Глассэ ежегодно, с 1973 по 1977гг. приезжает в Ленинград, активно участвуя в подготовке совместных сборников исследований советских и американских лермонтоведов.
Вот как откликнулся на эту работу И.Л. Андроников в статье «Рисунки из американских альбомов» («Лермонтов. Исследования и находки», М., 1977): «В 1973 г. в Ленинград по приглашению Пушкинского Дома АН СССР приехала из США госпожа Антония Глассэ и показала слайды - листы верещагинских альбомов. Пошли переговоры о совместном их изучении и публикации, продолженные в 1974 г. и позже».
Сборник «М.Ю. Лермонтов. Исследования и материалы» вышел в издательстве «Наука» в 1979 г. (составители: М.П. Алексеев, акад., проф. А. Глассэ (США), В.Э. Вацуро). Приведём фрагменты предисловия к нему: «Настоящий сборник является первым плодом сотрудничества советских и американских лермонтоведов. …профессор Корнельского университета А. Глассэ... привезла полные копии альбомов с автографами и рисунками Лермонтова... К этим альбомам... присоединила и то, что является собственностью барона фон Кёниг (Вартхаузен, ФРГ) и были предоставлены ей для публикации... Сборник по содержанию стал шире, чем публикации только об альбомах, в него вошли многие материалы ведущих лермонтоведов. В этом издании помещена блестящая статья А. Глассэ «Лермонтов и Сушкова», а также статья с описанием 3-х верещагинских альбомов Е. Михайловой».
Можно только удивляться, что этот подвижнический труд А. Глассэ не был оценен в её государстве. В 1977 г она была лишена работы в Корнельском университете за то, что по мнению руководства, «... никогда ничего блестящего не сделала».
А вышедший в свет, благодаря её инициативе, сборник быстро был раскуплен. Сама же А. Глассэ получила его в Сеуле, так как вынуждена была после ухода из университета заключить контракт с Южной Кореей на преподавание русского языка в Школе переводчиков.
Вскоре в ИРЛИ началась подготовка второй книги совместно с американскими учёными. Она была названа «Лермонтовский сборник» и выпущена в 1985 г. со статьёй А. Глассэ «Лермонтовский Петербург в депешах Нюрнбергского посланника (по материалам
Штудгардского архива)». Это интересное исследование бумаг князя Генриха Гогенлоэ-Кирхберга, салон которого в Петербурге посещал М.Ю. Лермонтов. Работе предшествовали поездки в ФРГ, Францию, СССР для архивных поисков.