Верещагин в своем путешествии по Черноморскому побережью Кавказа в 1870 году наблюдал много священных рощ, обычно вблизи покинутых убыхских аулов, в долинах рек Шахе, Буу и др.
Главным убыхским божеством, почитавшимся также у шапсугов и джигетов, был Ахин, покровитель рогатого скота. Ахин, по народному представлению, был существом весьма сильным и потому заслуживающим особого почета. Сохранилось предание, согласно которому адлерские джигеты напали на убыхов окрестностей священной Ахиновой рощи, находившейся в верховьях реки Шахе. Роща состояла из огромных вековых деревьев, на которых было развешано старое заржавевшее оружие. У Вейденбаума имеется упоминание о священной пихтовой роще около бывшего Бабуко-ва-аула, на возвышенном месте, окруженном p.p. Шахе, Ажу и Буший, обнаруженной в 1868 году Комиссией по исследованию земель на северо-восточном берегу Черного моря. Видимо это и была Ахинова роща. Предание повествует, что захватив пленных, джигеты на одном из привалов предались увеселению и заставили плясать своих пленниц. Одна из них, будучи беременна, просила оставить ее в покое, но победители не послушались. Тогда она воскликнула со слезами: «О Ахин! Поневоле пляшу!». Божество явилось на помощь и покарало победителей. Один из них, бывший родом из фамилии Цсбе общества Арт, обратился с мольбой к божеству Ахину, попросив пощадить его и вернуть домой, за что обещал через каждые три года пригонять к священной Ахиновой роще корову для жертвы. С тех пор это стало своеобразным традиционным праздником шествия Ахиновой коровы.
По варианту легенды в изложении Дубровина, Ахинова корова проходила «через места, известные под именем Цзужи (Чужи - Кудепста - В.В.), Чеккофи (?) и Хамишь-тчей (Хамыш-Хоста - В.В.), а потом переходила через Сфеши (Сочи - В.В.) и вступала в убыхское поселение Сшаше. Здесь корова останавливалась у двора рода Чземух (Чизма - В.В.) и отдохнув снова вступала в путь... Дальнейший путь... жертвы лежал через общество Ордане (Вардане - В.В.), где старшина из рода Зейфш (Дзейш - В.В.) принимал ее... и проводил жертву через общество Десчен (устье р. Бзыч — В.В.). Далее шествие двигалось до места жертвоприношения, называемого Ахинитхачек - священная Ахиновая роща ». Ахину молились перед походами и набегами, просили у него победу и клялись, что добьются победы и добычи. Вино было постоянным спутником празднеств, посвященных Ахину.
Под священными деревьями Ахиновой рощи сохранялся постоянно огромный ковш, наполненный вином. Тут же постоянно находился огромный старинный котел, в котором варилось мясо жертвенной коровы. По окончании приготовления пищи мясо делилось на части, разносилось по домам и, как особая святыня, давалось каждому домочадцу, не исключая и младенцев, которым также клали мясо в рот. Кожа, голова и ноги принесенной жертвы зарывались в землю на месте жертвоприношения.
По собранным Ж. Дюмезилем сведениям среди убыхов в Турции, еще в тридцатые годы Ахын - покровитель животноводства - был у них наиболее почитаемым божеством. Убыхи представляли Ахына в виде могучего скотовода с пастушеским посохом в руках.
Он мог перепрыгивать с горы на гору. По сохранившимся преданиям Ахын считался прародителем убыхов.
А. Дирр, указывая на близость доисламских верований убыхов к верованиям адыгов и абхазов, свидетельствует, что убыхам в Турции в начале XX века был известен культ божества Мезытха, покровителя охоты и лесов.
«Весь лес — это остатки древней священной рощи народа убыхов, жившего здесь минимум 500 лет до прихода российских войск. Грабы, буки, липы и другие деревья по 100—300 лет. В центре рощи древний природный мегалит, которому, возможно, сотни тысяч лет. Природный памятник, в так называемом урочище "Каменный хаус", ориентирован на восход Солнца. Говорят, что и сам мегалит, и множество глыб вокруг, это ни что иное, как святилище богини Бытхи»…
«Рядом с мегалитом есть скала — с 4-этажный дом. На нём два дерева прямо на камне растут, без земли, свитые вместе древесиной понизу корней своих,уже как минимум 200—300 лет. Их древесина у корней едина, хотя это два разных дерева — кавказский дуб и кавказская липа. Очень похожи на сплетшихся мужчину и женщину. Абсолютно мистичные, священные и очень сильные места по духу. Красивая природа, особенно на восходе солнца, в районе 5—6 утра. Всё каменное сооружение глубоко в низине, в чаще, но если взойти на гром-скалу к деревьям, то оттуда вдруг волшебным образом открывается панорамный вид на большой кусок моря в сторону Адлера, чёткую прецессию горы Ахун, над которой восходит солнце и на панораму кавказских гор на северо-востоке вплоть до Фишта и далее».
По сведения Тевфика Эсенча АХЪЫ – убыхская фамилия. «Наверно, когда ты ходил по стране убыхов, ты не мог не заметить там наше святое место, где хранилась наша всемогущая Бытха, которую одни из нас называли святыней, а другие иконой. Под высоким холмом расстилалась зеленая поляна, а на холме стояло семь огромных дубов, охраняя своей тенью нашу святыню. Их ветви задевали за ветви, их листья шурша говорили друг с другом. Разве когда ты стоял там, ты не слышал, как они говорят между собой на нашем языке? И разве ты не видел на стволах дубов бесчисленные шрамы, оставшиеся от горящих свечей, которые прикрепляли к ним каждой весной приходившие поклониться Бытхе люди? Когда я жил там у себя, в стране убыхов, я много раз слышал от старых людей о том, что святыня в начале лета исчезает из этого священного места, вдруг раздаются раскаты грома, и она, взлетев в небо, вся в огненных искрах, улетает до конца лета высоко в горы, а потом снова возвращается к себе. Я помню, как в тот год, когда мы переселились в Турцию, не летом, как всегда, а в середине зимы, чего никогда раньше не бывало, в морозный вечер при ясном небе вдруг с той стороны, где была наша святыня, раздался гром и несколько минут продолжался не затихая, и мы все, старые и молодые, все выбежали, не понимая, что случилось, и вдруг увидели, как по небу летит наша святыня, разбрасывая вокруг себя искры. Никогда еще до этого ни один убых не видел ни чтобы она улетала из своего святилища, ни чтоб она возвращалась в него вот так — не летом, а посредине зимы. Все поняли, что это предвещает нам несчастье. Видел ли ты под теми семью дубами никогда не высыхающий источник со священной для нас водой? Если видел и стоял над ним, неужели ты не слышал его голоса? Еще хочу спросить тебя, был ли ты в Мацесте. Там, где течет огненная вода? Где земля проливает горячие слезы? Неужели эта огненная вода, вырываясь из-под земли, ничего тебе не сказала? Но если даже ты не заметил и не услышал ничего другого, ты ведь не мог не видеть моря, омывающего нашу страну. Разве оно не разговаривало с тобой? Разве оно тебе ничего не сказало? А могилы наших предков с камнями у изголовья? Это неправда, что камни молчат, они тоже способны заговорить с тобой, если у тебя не отсохла память, если ты способен прислушаться к тишине. А песни тех птиц, которые живут там и не живут здесь? Их язык ты тоже не слышал? Нет, мой дорогой Шарах, язык не может умереть так просто, как тебе кажется, потому что он живет не только на кончике языка человека, но и внутри него, и не только внутри него, но и внутри воды, земли и камня. Я верю, что там, в земле убыхов, ветка с веткой, камень с камнем и ручей с ручьем и сейчас еще продолжают говорить на том языке, на котором говорю я!» (Баграт Шинкуба. «Последний из ушедших»).