До недавнего времени физические антропологи преимущественно занимались тем, что описывали и классифицировали группы людей, различающихся по физическим признакам. Все ныне живущие люди, к каким бы типам они не принадлежали, являются представителями одного биологического вида. Не существует групп населения, которые полностью изолировались после своего обособления. В течение человеческой истории происходил обмен генами между различными вариантами вида Homo. Некоторые авторитетные исследователи убеждены, что даже наиболее древние ископаемые люди Явы, Китая и Европы являются лишь географическими вариантами или расами одного и того же вида.
В общей биологии термины «раса» или «вариетет»* используются для обозначения группы организмов, которые сходны друг с другом в силу своего происхождения от общих предков. Большинство ныне существующих видов животных более или менее четко разделяются на географические подвиды. Если между ними лежат барьеры, препятствующие миграции, то различия между этими подвидами устойчивы и легко определимы. Если же представители двух или более подвидов начинают жить на одной территории в течение долгого времени, различия постепенно стираются, и подвиды смешиваются в единую популяцию, более разнообразную, чем каждый из составляющих элементов.
* Вариетет — принятое в биологии обозначение любого варианта зоологического или ботанического таксона.
Несомненно, человеческие расы существуют. Однако, состав развивающихся популяций в процессе миграций изменяется настолько часто, что их редко можно четко разграничить. Кроме того, человеческая наследственность так сложна, и наши знания о ней пока настолько несовершенны, что несходство явных физических характеристик не всегда убедительно свидетельствует об анцестральных различиях. Насколько в настоящее время неясна ситуация, видно из того факта, что количество выделяемых специалистами рас варьируется от двух до двухсот. Таким образом, хотя общее представление о расах достаточно ясно, не существует, возможно, другой области научного знания, где непонимание между образованными людьми возникало бы так часто и было бы таким глубоким. Классификации рас, которые по-прежнему предлагают некоторые физические антропологи, в некотором отношении являются либо бессмысленными, либо ошибочными в свете современного знания о человеческой наследственности. Значение же тщательно составленной генетической классификации, если бы таковая имелась, еще не совсем понятно. Единственное, что ясно, — это то, что в современном мире многие относятся с подозрением, враждебностью или занимают оборонительную позицию по отношению к тем людям, которые отличаются от них по таким очевидным физическим признакам, как цвет кожи, форма носа, особенности волосяного покрова.
|
|
В течение истории человечества и социумы, и индивиды отдавали себе отчет в существовании различий, которые отделяют их от других социумов и других индивидов. Выразители групповых интересов увлеченно настаивали: «Наши костюмы, наши верования, наши брачные правила являются наилучшими». Иногда сам факт существования других обычаев трактовался как беззастенчивое покушение на гордость группы или на законы ее богов. Эта угроза доминированию единственно правильного способа жизни провоцировала войны или, по крайней мере, давала для них удобный повод. Тем не менее, еще в эпохи, предшествующие XIX столетию, различия в обычаях разных групп объяснялись биологически-
|
|
ми особенностями, которые человеческие общества унаследовали от своих предков.
Хотя «кровные связи» в значительной мере обеспечивают поддержание чувства внутриобщинной солидарности, особенности обычаев, как правило, соотносились с чудесными дарами или предписаниями, а также с изобретениями культурных героев или другими событиями прошлого группы, а не с физической наследственностью. В древних и средневековых религиях понятие «раса» либо занимает незначительное место, либо вообще отсутствует. Большинство великих мировых вероисповеданий были тесно связаны с концепцией всеобщего братства. Часто эта концепция включала в себя эксплицитное или имплицитное положение, согласно которому вышеупомянутое братство вполне достижимо, так как все человеческие существа являются физическими потомками одной супружеской пары прародителей. Мессианские религии необходимо исходили из следующего убеждения: язычники заблуждаются не из-за своей врожденной ущербности, а потому, что у них не было счастливой возможности познать праведный путь.
Как религиозная, так и политическая ненависть в прошлом обычно обращалась в большей мере на тех, кто представлялся чужим скорее в культурном, нежели в биологическом отношении. Библия живо описывает чувство глубокого разочарования, которое вызывали браки с не-евреями во времена Эзры, но фактор «крови» представлялся скорее вторичным или побочным, существенным же был культурный фактор. Самоизоляция евреев в христианской Европе эпохи Средневековья имела культурные, а не биологические основания. Мотивировалась эта замкнутость не стремлением оставить незамутненной чистоту еврейской крови, — даже если порой и звучали апелляции к «семени Авраамову», — но пламенным желанием сохранить нетронутым свой способ существования, особенно — религию.
|
|
Только в небольших примитивных или традиционных социальных группах, где каждый был биологически связан почти
со всеми соплеменниками, внутриобщинная солидарность закреплялась кровным родством. В античных обществах, пестрых по своему национальному составу, и в те времена, когда в Европе к исходу Средних веков постепенно формировались нации, значительные подвижки как целых народов, так и отдельных индивидов были столь многочисленными, столь свежими в памяти, что мешали формированию иллюзии четкого разделения своих предков и предков соседей.
Конечно, в доисторические времена и бушмены, и другие группы представляли себе физические типы иных народов, а египтяне уже три тысячи лет назад изображали «четыре человеческие расы». Наверное, не было такого времени в истории человечества, когда представители какой-либо группы оставались полностью безразличными к тому, что другие народы отличаются от них по физическим характеристикам. Но остается историческим фактом, что за последние полтора столетия осознание различий и уровень эмоциональной реакции на них чрезвычайно повысились. Первые негры в современной Европе были приняты в аристократических домах как равные, браки между представителями разных рас не осуждались. В некоторых европейских классификациях рас в XVII и XVIII веках американские индейцы объединялись с европейцами. Вплоть до начала XIX столетия все жители Европы, за исключением саамов, рассматривались как единая раса.
Тогда почему же в конце ХIХ-начале XX века наивный биологизм получил такое широкое распространение? В основе условий, вызвавших расцвет этой новой мифологии, несомненно лежал резкий рывок вперед, который сделала биология. Умы людей были опьянены революционными теориями Дарвина и имеющими непосредственную практическую ценность открытиями Менделя, Пастера, Листера и многих других. Большинство людей, особенно американцев, ожидали простых ответов. В мире, где жизнь, хотя порой и не лишенная радостей, всегда опасна, где счастью всегда угрожают постоянные проблемы, непредсказуемые неприятноc-
ти, люди страстно стремятся к определенности. Абсолютизм религиозных ценностей был ослаблен, с одной стороны, расколами внутри христианской церкви, с другой — исторической критикой Библии и научными открытиями. И хотя эти изменения к тому времени еще не завершились, на Западе появилась тенденция обращаться к науке в поисках того чувства, которое раньше поддерживалось религиозной верой, а именно — чувства надежности. Физика должна была привести к тысячелетнему царству свободы и комфорта, биология — ликвидировать недуги, которые плоть получила в наследство от прежних времен. В такой атмосфере было вполне естественным уверовать в то, что на загадочный вопрос о природе различий в поведении людей и целых групп уже найден ответ.
До середины XIX века у европейцев и американцев были теории, которые вполне устраивали их при объяснении наблюдаемых фактов. Рассказ о сыновьях Ноя помогал понять, почему существуют люди, которые различаются по цвету кожи и общему физическому облику. Какие-либо иные варианты списывались на волю Господню. Не существовало никаких авторитетных описаний биологических механизмов. В XVII и XIX веках были широко распространены суждения о влиянии климата на телосложение. Американские индейцы, например, воспринимались некоторыми как потомки либо финикийцев, либо искателей приключений из Уэльса, или же как потерянные колена Израилевы. При этом считалось, что особенности внешности индейцев сформировались под влиянием окружающей среды Нового Света.
С открытиями Дарвина, Менделя и других ученых все резко изменилось. По распространенному тогда мнению, были открыты законы, устанавливавшие незыблемые и неопровержимые связи между биологическими процессами и всеми остальными явлениями. Был подобран волшебный ключ ко всем существовавшим загадкам человеческого поведения. К несчастью, от науки до мифологии только один шаг, и слишком велико искушение его сделать.
А. М. Точчер, исследовав целый ряд современных биографических работ, ярко продемонстрировал влияние биологической мифологии на наше мышление. Во всех случаях биографы пользовались идеей физической наследственности для объяснения особенностей личности своего героя. Когда под рукой не оказывалось предков, о которых сохранились бы надежные сведения, использовались или изобретались легенды. Возможно, наибольшее количество белых ниток торчит из истории, согласно которой настоящим отцом Абрахама Линкольна был председатель верховного суда Джон Маршалл.
Увековечению подобного мнения способствовало то, что люди обычно получают в наследство от своих родителей как физический облик, так и основную часть культурного багажа. Всем известно, по личному опыту, что какие-то особые черты действительно характеризуют отдельные семьи, но это не является необходимым доказательством наследования этих черт в генетическом смысле слова. Родители обучают своих детей в соответствии с теми же стандартами, которые применялись, когда они сами были детьми; счастливые дети берут своих родителей за образец для подражания. В гомогенных и относительно стабильных культурах формальные черты могут передаваться из поколения в поколение, даже если «чистота родословной» не раз нарушается. Примером тому служат японские и римские семьи, в которых удивительно хорошо сохранялись особенности характера, несмотря на распространенную практику усыновления, целью которого было обеспечить непрерывность рода.
Другой причиной неправильного понимания проблемы стало то обстоятельство, что формирование личности обычно происходит одновременно с физическим взрослением ребенка; и тот, и другой вид развития обычно завершаются или, по крайней мере, замедляются одновременно. В большинстве случаев статус взрослого человека предполагает и физическую, и социальную зрелость. Так как эти две формы развития существуют параллельно, имеется тенденция рас-
сматривать их как проявление одного процесса — процесса биологического созревания. Однако, представитель вида Homo sapiens легко может достичь физической зрелости, не научившись говорить, пользоваться столовым прибором, или не умея держать себя в чистоте. Взрослеющие дети прекращают плакать не потому, что у них происходит прогрессивная атрофия слезных каналов или изменение в голосовых связках. Просто они приучаются к другим способам реакции. Получая пищу, кров и все другое, что необходимо для нормального физического развития, большинство индивидов сталкивается с определенными условиями, как социальными, так и физическими, и эти условия заставляют их принимать те обязанности и ограничения, которые считаются критериями для поведения социализованных взрослых людей. Если ребенок, вследствие действия биологических процессов, становится совершеннолетним, отвечающим за свои действия человеком, тогда домашнее и школьное воспитание — это просто пустая трата энергии. Все родители и учителя знают, что социальное становление личности не происходит автоматически, в отличие от физического взросления.
Можно заметить, что по такой схеме массовое сознание преувеличивает роль биологических факторов в отношении других народов. Тот факт, что «раса» и жизненный уклад в значительной мере варьируют параллельно, благоприятствует созданию впечатления о единой причине этих вариаций, а именно — биологической наследственности. Однако более внимательное рассмотрение фактов показывает несостоятельность подобного умозаключения. Канадцы, австралийцы и новозеландцы различаются по типической структуре личности. Отличаются они по этому признаку и от своих британских родственников. Но в разные исторические периоды и у самих британцев изменялся характер, хотя окружающая их среда оставалась неизменной. Между XVI и XIX веками Британия не становилась жертвой победоносных вторжений. Не было и сколь-нибудь значительного поступления человеческих ресурсов с иной физической на-
следственностью. И все же Франц Боас правомерно противопоставил «неистовую жизнерадостность елизаветинской Англии и ханжество викторианской эпохи, рационализм восемнадцатого века и романтизм начала девятнадцатого». В индейских племенах, где показатель метисации достаточно низок, личностные типы, наиболее распространенные сегодня, совершенно не совпадают с теми, которые были описаны во времена первых контактов с белыми людьми. Более того, не раз было продемонстрировано, что ребенок, попавший в иноэтничное общество, перенимает у чужой ему «расы» как образ жизни, так и типичные личностные характеристики. Если ребенок обладает очевидными физическими особенностями, например, необычной для этого общества пигментацией, в новой социальной группе у него могут возникнуть определенные проблемы. Однако если эти особенности не бросаются в глаза, ребенок будет принят группой так же легко, как и тот, кто в ней рожден.
Тем не менее, не следует переоценивать сферу аргументационного применения вышеприведенных доводов. Придание чрезмерного значения социальной детерминации так же опасно и чревато необъективностью, как и восприятие биологии в качестве некоего волшебного ключа. Ничто не может быть определеннее того факта, что по своим физическим характеристикам любой человек больше похож на своих родственников, чем на случайно выбранных представителей той же группы. И так же очевидно, что это сходство не является следствием обучения или имитации. Можно с достаточной степенью уверенности предсказать, в какой пропорции у потомков одной пары проявятся определенные физические особенности, которыми обладали их родители, при условии, что число этих потомков позволяет делать подобные выводы. Гены, доставшиеся в наследство от предков, в какой-то мере определяют особенности темперамента и интеллекта любого человека, но не менее ясно и то, что эти факторы не являются единственно важными.
Однако, когда научная теория принимает форму обобщения, она объясняет слишком многое, и ее слишком легко принять. Это вполне обычная ситуация. Но тот факт, что мы можем сформулировать простые вопросы, еще не предполагает наличия простых ответов на них. Одно дело говорить, что физическая наследственность очень важна для понимания особенностей человеческого поведения и внешнего облика, но совсем другое — считать, что это корректное утверждение подразумевает другие, а именно: а) биологическая наследственность является единственным определяющим фактором; б) от обсуждения наследственности индивидов можно легко перейти к разговору о наследственности групп.
На первый взгляд может показаться, что биология дает научное обоснование для расистских теорий. Если физическая наследственность, по общему признанию, ограничивает потенциальные возможности индивидов, не подскажет ли нам здравый смысл следующее утверждение: особенности различных групп индивидов объясняются следствием разнообразных генетических конфигураций. Подобный путь размышлений — а те, кто ему следует, нередко делают это вполне искренне, — обладает рядом важных недостатков. Не учитывается тот факт, что раса, в точном смысле этого слова, является биологическим понятием. Кроме того, было бы неверно проецировать знания об индивидуальной наследственности на наследственность групп. Нельзя недооценивать сложности биологических факторов и их взаимосвязанности с не-биологическими процессами. С другой стороны, нельзя переоценивать масштабы современного знания о механизмах наследственности.
Объединение людей в расу, когда оно проводится на основании не только данных биологии, разрушает и первоначальное значение этого термина, и тот фундамент, который биологическая аргументация, при всей ее ограниченности, дает такому классификационному ходу. «Арийский» — это лингвистический термин, следовательно, выражение «арийская раса» внутренне противоречиво. В нем не больше смысла,
чем в таких терминах как «брахицефальный словарь» или «долихоцефальная грамматика», как заметил Макс Мюллер много лет назад. И если бы у нас были основания верить (а у нас таких оснований нет) в то, что все, кто говорит на арийских (индоевропейских) языках, являются потомками одних прародителей, все равно мы не имели бы права смешивать лингвистическую классификацию с биологической. Также нельзя не различать такие понятия, как национальность и раса. Выражение «итальянская раса» является нонсенсом, так как у нас есть все основания предполагать, что у итальянцев Пьемонта больше общих предков с французами и швейцарцами, чем с итальянцами Сицилии. В равной степени нельзя говорить о «еврейской расе»: с одной стороны, среди тех, кто исповедует иудаизм, или тех, чьи отцы или деды исповедовали эту религию, встречаются люди различного физического облика, с другой стороны, внешность, которая обычно считается еврейской, характерна также для представителей всех других народов Леванта и Ближнего Востока, хотя ни в религиозной, ни в какой-либо другой сфере культуры они — не евреи, и никогда ими не были.
Евреи настолько сильно перемешались с разными физическими типами тех стран, в которых они проживали, что «еврейскую расу» нельзя выделить по какому-либо физическому или психологическому признаку. Также нельзя определить евреев как отдельную расу на основании групп характеристик. Хантингтон рассматривает евреев как «соотечественников», подобных исландцам, персам и пуританам. То, что некоторых евреев легко идентифицировать по внешнему виду, объясняется скорее не физически наследуемыми чертами, а, как говорит Джейкобс, эмоциональными и другими реакциями, а также психологической практикой, приобретающей форму определенной мимики, поз, манер, интонирования предложений, особенностей темперамента и характера. Истоки этих «практик» можно найти как в еврейских обычаях, так и в том, как с евреями обращаются не-евреи.
Если учитывать биологизаторскую тенденциозность нашего современного мышления, то тогда вполне понятно господство наивного мнения о связи, которая должна существовать между физическим типом и складом характера. «Личность» пуделя действительно отличается от «личности» немецкой овчарки. У першерона действительно не такой темперамент, как у арабской скаковой лошади.
Люди суть животные. Но человек — это очень специфичное животное, и не следует слишком уверенно проецировать на людей наблюдения, сделанные над не-людьми. Прежде всего, животные, не относящиеся к виду Homo sapiens, получают черты своего характера и особенности личности главным образом через физическое наследование, хотя на домашних животных оказывает влияние и дрессировка. Хотя животные обучаются, приобретая опыт, друг от друга, они узнают не более чем черновую схему техники выживания. Фактор социального наследования не важен. Нырок, выросший в полной изоляции от других представителей этого вида, будет нырять точно так же, как ныряли его предки — если его выпустить около воды. А вот мальчик-китаец, воспитанный в американском доме, где говорят по-английски, будет говорить на этом языке и испытывать трудности в обращении с палочками для еды — как любой другой американец.
Хотя и будет вполне корректным рассматривать генетические связи в качестве основной причины того, что животные, которые выглядят одинаково, и ведут себя одинаково, но если речь заходит о людях, вопрос значительно усложняется. Возможно, представление о том, что организмы, схожие друг с другом по образу действия, должны быть близки и по строению, является причиной существования, физических стереотипов для представителей человеческих групп, объединенных общей территорией, общим языком и общей религией. В любой такой группе существует большое количество биологически близко связанных индивидов, чьи характеристики приближаются к определенной физической норме. Непрофессиональный наблюдатель концентрирует свое вни-
мание на этих схожих друг с другом представителях группы. Других же он либо не замечает, либо считает их исключениями из правил. Так устойчивый стереотип облика шведа предполагает наличие голубых глаз и светлых волос. Темноволосого и темноглазого шведа воспринимают с удивлением, хотя, на деле, блондины несомненно составляют меньшинство в ряде регионов Швеции.
Среди животных сходство в физическом облике является надежным основанием для того, чтобы предположить близкое родство. Когда у двух собак, которые выглядят как чистопородные таксы, появится потомство, мы удивимся, если какой-нибудь из щенков будет похож на фокстерьера, немецкую овчарку или эрдельтерьера. Если же мы предположим, что мужчина и женщина, которых десять квалифицированных физических антропологов отнесли к чистокровным представителям средиземноморского типа, вступили в брак, то вполне возможно, что десять детей этой пары будут в равной степени близки как к средиземноморскому, так и к альпийскому, и атланто-средиземноморскому типам.
Дикие животные, как правило, спариваются только с представителями своего вида. Родословные домашних животных остаются чистыми благодаря человеческому контролю над процессом размножения. Существуют исключения, например: помесь пород — дворняги. Но фактически все люди являются такими «дворнягами». В течение многих тысячелетий люди скитались по всей земле, вступая в связь с кем только ни представлялась возможность и подсказывало воображение.
Не следует преуменьшать значение физической наследственности в семейных генеалогиях. Но наследственность действует только по линии прямых предков, а в любой из существующих рас нет полного единства родословной. Наблюдаемые физические типы, как и вариететы у животных, возникли в основном как следствие географической изоляции. Физическое разнообразие, характерное для всех видов животных, является в значительной мере результатом слу-
чайного отбора, который имел место тогда, когда разделялись группы предков. Определенную роль сыграло аккумулирование вариантных признаков, происходившее с момента изолирования групп, а также определенные внутренние тенденции.
Кроме того, не следует забывать, что мы знаем человеческую наследственность далеко не так детально, как наследственность животных. Это объясняется отчасти самой сложностью картины, и отчасти еще тем, что эксперименты с людьми не практикуются. К тому же люди взрослеют так медленно, что у нас нет возможности собрать статистические данные о брачевании у человеческих особей так же быстро, как у лабораторных животных. С момента появления в Египте письменной истории минуло только 200 поколений людей, но целых 24000 поколений мышей.
Животные отличаются от людей и тем, что у последних существуют брачные предпочтения. В некоторых обществах практикуется кросскузенный брак* по материнской линии; в других — вступление в брак с такими близкими родственниками запрещено. Но наиболее важное различие состоит в том, что подвиды животных тяготели к географической изоляции и не смешивались с другими вариететами своего вида. Что касается людей, то смешение разных типов, часто резко различающихся, в широкой исторической перспективе можно признать за правило. Если рассматривать отдельные общества в рамках узкого временного отрезка, можно без труда указать на популяции, изолированные на островах, в недоступных долинах или бесплодных пустынях. В этих относительно небольших обществах преобладали внутригрупповые браки в течение нескольких сот лет. То же самое верно и для королевских династий и других специфических групп. Лоренц показал, что у последнего германского императора за двенадцать поколений было только 533 предка вместо теоретически возможных 4096.
* Брак между двоюродными братьями и сестрами.
То, что существуют локальные физические типы, несомненно. И это верно не только для населения маленьких островов и групп крестьян. Хутон изучал американских преступников и обнаружил, что в США действительно имеет место существование четко определенных региональных типов. В таких случаях устанавливается генетическая гомогенность и стабильность. Однако это произошло недавно. Рассмотрение ситуации во временной перспективе показывает, что такая гомогенность базируется на лежащей в ее основе гетерогенности. Если сравнить число предков, которое было у представителей такой группы в течение последних десяти тысячелетий, с числом предков стаи южноамериканских обезьян или стада африканских зебр за тот же период, можно доказать, что у человеческой популяции гораздо больше генетических линий наследования. В любом случае общее количество недавно изолированных популяций, в которых практикуют внутригрупповые браки, невелико. В Европе, Америке, Африке и Азии за последнее тысячелетие ключевым процессом было непрерывное формирование новых и весьма нестабильных метисированных групп. Это означает следующее: если популяция демонстрирует высокую степень внешнего единообразия, разнообразие черт, которые она унаследовала, будет велико. Это означает также и то, что очевидное сходство двух и более людей не обязательно является свидетельством их общего происхождения, так как общие черты могут быть результатом случайной комбинации характерных черт, унаследованных от совершенно различных предков. В частности, никто не сможет даже назвать имена всех своих предков за семь поколений. Если не рассматривать династические связи по линии Карла Великого, во всей Европе, возможно, не существует такой семьи (исключая византийских Палеологов и испанских евреев, подобных роду де Солас), у которой есть надежная родословная, уходящая глубже 800 года н. э. даже в отношении фамилии.
Те европейцы и американцы, которые имеют возможность назвать своих предков, давших им свою фамилию, по
всей видимости, совершенно недооценивают смешанную природу своей родословной. Им кажется, что, говоря: «Мы — потомки англичан», они адекватно описывают свою «расовую принадлежность». Если же допросить их с пристрастием, они признают, что в формировании современного населения Англии участвовали те, кто жил на этой территории в каменном и бронзовом веке, а также саксы, датчане, норманны и другие завоеватели. Но мало кто из нас может представить себе, насколько разными были все наши предки даже за последние тысячелетия. Семья Дарвина относилась к среднему классу:
«...мы считаем, что его ум был типично английским, работал на чисто английский манер, но, если заняться исследованием его родословной, наши поиски «чистоты» расы будут тщетными. По четырем разным линиям он является потомком ирландских царьков; по многим линиям он — потомок королей пиктов и шотландцев. В нем течет кровь жителей острова Мэн. Он претендовал на то, что его генеалогия по трем линиям восходит к Альфреду Великому, и что, таким образом, он связан с англосаксами, но по нескольким линиям он также связан с Карлом Великим и Каролингами. Кроме того, он является потомком саксонских императоров Германии, а также Барбароссы и Гогенштауфенов. В его жилах текла кровь норвежцев и многих норманнов. Его предками были герцоги Баварии, Саксонии и Фландрии, принцы Савойи, короли Италии. Франки, алеманы, Меровинги, бургундцы и лангобарды входили в число его пращуров. Его предками по прямой линии были гуннские правители Венгрии и греческие императоры Константинополя. Насколько я помню, через Ивана Грозного Дарвин связан с Россией. Возможно, среди народов Европы, затронутых великим переселением, нет такого, который не принял бы участия в формировании родословной Чарльза Дарвина. Если оказалось возможным на примере одного англичанина показать, из скольких разных составляющих сложилась его расовая принадлежность, есть ли у нас право утверждать: будь нам доступны знания подобного рода, у любого другого соотечественника Дарвина обнару-
жилась бы большая чистота крови? Прослеживая на протяжении исторического времени родословную одного человека, мы можем показать, как она формируется. Есть ли у нас веские причины утверждать, что в доисторические времена все происходило по-другому там, где не существовало физических барьеров, отделяющих какую-либо группу от остального человечества?»
Карл Пирсон
Когда я учился в Англии, меня, бывало, раздражали объявления в британской прессе: «Американцы! Прямым потомкам Эдуарда III —100 фунтов!» Я понимал, что таким образом проявляется характерная для европейцев игра на легковерии моих соотечественников. Но если бы какой-нибудь американец смог назвать хотя бы одного своего предка, чье существование зафиксировано в английской приходской книге, у него были бы шансы проследить свою родословную вплоть до Эдуарда III или до любого другого жившего в ту эпоху англичанина. Необходимо только, чтобы дети этого предка достигали совершеннолетия там, где сохранялись необходимые записи.
Законы случайности распорядились так, что, в сущности, любой человек, среди предков которого хотя бы половина — европейцы, может изобразить на своем генеалогическом древе Карла Великого. Но те же законы могут сделать его предком бандита, повешенного на вершине холма, полоумного серва или любого другого человека, жившего в 800 году н. э. и оставившего столько же потомков, сколько Карл Великий. Принципиальное различие между семьями сноба и простолюдина состоит в том, что первый может заплатить за составление генеалогического древа или хотя бы за фальсифицированную родословную. И, все-таки, забавно, что люди, настаивающие на том, что «кровь скажет свое» (пусть даже и через одиннадцать веков), обычно слишком несведущи для того, чтобы признать простой факт: любой человек, живущий в 1948 году, имеет все основания считать Карла Великого своим пращуром, не имея в своих венах ни капли его «крови». Ребенок
получает от родителей ни что иное, как случайное сочетание генов отца и матери. Человек может быть потомком Карла Великого и при этом не получить в наследство ни одного из генов великого короля франков. Минуло уже тридцать поколений, и можно смело сказать, что в тех районах, где сейчас живут потомки легендарного императора, не так уж много его генов, которые, между тем, могут входить в генетический фонд практически всех крестьян отдельных швейцарских долин.
Во времена Дарвина наследственность представляли как некую субстанцию, характеризующуюся непрерывным единством ее составляющих. Отцовский наследственный потенциал, смешавшись с материнским, образует наследственность первого организма. С этой точки зрения есть некоторые основания верить в то, что любой из наследников Карла Великого носит в себе часть качеств, пусть даже небольшую, сделавших императора великим.
Однако исследования знаменитого монаха Грегора Менделя привели к следующему открытию: каждый ребенок получает часть и только часть от зародышевой плазмы каждого родителя. Это означает, что у детей одних родителей (если исключить однояйцевых близнецов) — разная наследственность. Фактически генетики установили, что, если у какой-либо пары была бы тысяча детей, среди них мы не нашли бы двух полностью похожих. Причина этого в том, что наследственность, которую новый организм получает от двух перекрещивающихся генетических линий, определяется случайностью, то есть тем, какой парой хромосом обменяются две зародышевые клетки.
С точки зрения современной науки о наследственности — генетики — любой снобизм, который оправдывает себя ссылкой на особые черты, унаследованные биологически от одного или нескольких далеких предков, совершенно абсурден. В настоящее время у нас нет технических способов для определения всех генов, которыми обладает индивид на самом деле. Практически единственным критерием для определения расовой принадлежности человека является его
внешность. Использование этого критерия для изучения животных дает хорошие практические результаты. Но предки людей, составляющих великие современные нации и народы, были настолько непохожи друг на друга, что у нас мало шансов составить классификацию на основании сходства физических типов, которая соответствовала бы верной генетической картине. Люди с разной внешностью могут иметь общих предков, люди же, внешне похожие, возможно, происходят от разных предков.
Человеческие популяции слишком метисированы и слишком разнообразны. Поэтому группирование людей по расам не имеет смысла так же, как и выделение вариететов животных. Классификация на основании данных генетики пока невозможна. Сейчас существует почти столько же различных классификаций, сколько и физических антропологов. Сложности, с которыми сталкиваются ученые, пытаясь достигнуть согласия по вопросу классификации рас, свидетельствуют о следующем: если бы наши данные верно отражали порядок вещей, существующий в природе, у нас не возникало бы сложностей при их анализе. Конечно, во всех биологических классификациях существуют исключения из правил, и среди специалистов могут возникнуть споры о критериях для выделения рода, вида или вариетета. Но из общения с антропологами часто можно вынести впечатление, что для них почти любой случай маргинален; и даже тогда, когда достигнуто согласие относительно критериев, начинается дискуссия: соответствует ли данный индивид или данная группа этим критериям. С учетом некоторых оговорок и исключений можно сказать, что, если расположить всех ныне живущих людей в определенной последовательности по шкале схожести, то на этой шкале обнаружатся разные разрывы. Скорее, мы обнаружим некий континуум — каждый индивид почти не будет отличаться от своих соседей по шкале.
Классификации, построенные в соответствии с набором разных критериев, либо очень размыты, либо вообще не ра-
ботают. Карта распространения различных типов формы черепа совершенно не совпадает с картой, составленной на основании измерения роста или регистрации цвета кожи. В некоторых случаях можно составить достаточно последовательные классификации на основании определенного сочетания нескольких таких критериев. Исследования Боаса, Шапиро и других ученых поставили под сомнение устойчивость этих характеристик. Немецкие и русские дети, пострадавшие от голода после первой мировой войны, заметно отличались от своих родителей и по форме головы, и по росту. Еще более поразительны изменения, происходившие в течение длительных периодов времени. Например, одна группа представителей нордической расы, по-видимому, стала на двенадцать пунктов «круглоголовее» за время, прошедшее с 1200 года до н. э. по 1935 год н. э.