В своей короткой записке Синнетту, со словами благодарности за привезенные им из Англии подарки, Махатма К.Х. советовал ему отправиться в Симлу1, где должно было состояться торжественное открытие Эклектического Теософского Общества Симлы (певоначально задуманного как Англо-Индийское Отделение Теософского Общества). Е.П.Б. была приглашена Хьюмами, чтобы присутствовать на торжествах, и Синнетт рассчитывал встретить ее у них. Было оговорено, что оба они будут иметь право голоса в подготовительных мероприятиях, предшествующих основанию этой организации.
Еще до середины июля Синнетт отправился из Бомбея к себе домой в Аллахабад, чувствуя, что перед новой поездкой не плохо было бы привести в порядок кое-какие свои дела. Разумеется, он мог бы исполнять свои редакторские обязанности и присылать все необходимые указания из Симлы, но напряженность в отношениях с владельцами газеты все еще не исчезла, и он полагал, что личная встреча с ними могла бы способствовать ее ослаблению. Он не допускал и мысли о том, чтобы перестать интересоваться теософией и оккультизмом; да это и не представлялось возможным, поскольку к этому времени теософия уже прочно укоренилась в его душе. И все же, он считал, что будет не лишним попытаться более точно изложить им свою точку зрения2.
Как оказалось, эта встреча дала обеим сторонам повод считать себя удовлетворенными, было решено пока оставить все так, как было накануне смены владельцев газеты, и Синнетту, по его настоянию, было разрешено несколько недель провести в Симле.
В конце концов, он и его семья и раньше уезжали туда каждое лето. В этом году Синнетт решил жить не в своем летнем доме, так как Пэйшенс оставалась в Англии, а воспользоваться приглашением Хьюмов и остановиться у них.
|
|
Е.П.Б. была уже в Симле, когда Синнетт выехал туда из Аллахабада в начале августа. Уже оставив позади Амбалу, он получил еще одно пространное письмо от Махатмы, который, по его собственным словам, «только что вернулся домой», совершив несколько длительных путешествий; он сознался, что чувствует себя «уставшим» после девяти дней, проведенных в седле. Но несмотря на это, он все же решил ответить на некоторые вопросы Синнетта, хотя, как он не без юмора заметил, эти вопросы, подобно описанному в одной из «Упанишад божеству, любят находиться в состоянии множественного увеличения»3.
Синнетт получил из Англии и отправил Махатме несколько отзывов на книгу «Оккультный Мир», появившихся в различных спиритуалистских журналах. Один из них заключал в себе комментарии Джона Кинга – известного в то время духа-участника спиритических сеансов4.
Учитель прокомментировал это утверждение следующим образом:
«Должен признать, что эти святотатственные изречения Дж. К. меня слегка раздражают... Старый Хубильган5, которому я показал эту статью, хохотал до слез. Хотелось бы и мне реагировать на это так же. Когда об этом прочтет Старая Леди, в окрестностностях Симлы окажется поваленной пара-другая кедров». (Это замечание вызвало у Синнетта довольно-таки кислую улыбку).
В письме рассматривалось и множество других вопросов. Пользуясь случаем, Учитель просил Синнетта передать своим лондонским друзьям «несколько полезных истин, которые они склонны постоянно забывать, если даже их повторять им постоянно. Тайны Оккультной Науки невозможно никоим образом передать ни в письменной, ни даже в устной форме. Будь это возможным, то "Братьям" оставалось бы только издать справочное пособие, по которому Оккультизм можно было бы преподавать в школе, наподобие грамматики. Это общераспространенное среди людей заблуждение, что мы, якобы, по собственному желанию окружаем себя и свои способности ореолом таинственности, что мы ни с кем не хотим делиться своими знаниями и отказываемся – 'безответственно и намеренно'6 – передавать его другим.
|
|
Истина заключается в том, что неофит должен достичь такого состояния, в котором будет возможно достижение определенной степени просветления, к этому и ради этого его готовят и посвящают, – до этого времени большинство тайных знаний просто непередаваемо. Восприимчивость к знаниям должна быть адекватна их передаваемому объему. Просветление должно приходить изнутри»7.
Дальнейшее изложение касалось строгих требований оккультизма и завершалось следующими словами Махатмы:
«... Если бы всем претендующим на звание посвященных это было более или менее известно, то, я уверен, они стали бы более благодарными и терпеливыми, и к тому же – меньше раздражались бы по поводу того, что представляется им проявлением скрытности и непостоянства с нашей стороны»8.
Мало-помалу англичанин начинал все более четко осознавать, что путь, на который он ступил, был отнюдь не из легких, и хотя он упорно не позволял себе сомневаться в собственной неспособности соответствовать всем этим требованиям, все же он вынужден был признать, что слова Учителя очень его огорчили.
|
|
И все же Синнетт не смог сдержать улыбку, когда читал ответ на свою просьбу прислать ему портрет; эту просьбу он считал вполне уместной в виду того, что его образ жизни делает практически невозможной его встречу с Учителем.
За всю мою жизнь с меня не написали ни одного портрета, –писал Махатма. – Единственный мой ферротип был сделан одной странствующей художницей еще во времена «Gaudeamus»9 и из рук этой художницы мне его пришлось потом вызволять. Ферротип у меня сохранился, но изображение на нем уже поблекло; нос облупился и один глаз куда-то исчез. А больше ничего я Вам предложить не могу. Ничего не могу обещать Вам заранее, поскольку не в моих привычках брать назад свои обещания. Но все же я постараюсь раздобыть что-нибудь для Вас»10.
И вновь Махатма добавил одну строку уже ниже своей подписи. Отчасти она освещала ближайшие его планы, но, что было более важным для Синнетта, содержала в себе просьбу, адресованную ему самому: «Я осмелюсь попросить Вас: попробуйте подружиться с Россом Скоттом. Он мне нужен»11.
Суть этой просьбы стала понятной, когда, приехав в Симлу, Синнетт обнаружил Росса Скотта среди гостей, прибывших в «Ротни-Касл». Он никогда раньше не встречался с этим молодым человеком, и хотя тот показался ему несколько «грубоватым»12, улыбка, с которой он приветствовал каждого, была просто обезоруживающей. К тому же он был умен, и, похоже, искренен. Синнетт предположил, что Скотт обладает какими-то потенциальными способностями, которые Учитель хотел развить в нем и, возможно, испытать их.
Это предположение оказалось правильным, но Синнетт и представить себе не мог, насколько своеобразным окажется предложенное Скотту испытание.
Незадолго до этого Скотт повредил себе ногу, и эта травма все еще продолжала его беспокоить. Е.П.Б. беспрерывно упрашивала Учителей вылечить его, и они пообещали помочь при условии успешного прохождения Скоттом назначенного ими шестимесячного испытания. Е.П.Б. было предложено найти ему подходящую жену, причем было сказано, что Минни Хьюм «является основной претенденткой на эту роль... Если он окажется искренним и преданным и влияние жены не сможет отвратить его от прежних убеждений и старых друзей, то мы займемся его ногой»13.
Рассказывая о решении Учителей Синнетту, Е.П.Б. добавила: «Я знаю мисс Хьюм лишь по одному из визитов в Ваш дом прошлым летом. Я не могу сказать, подойдет ли она Россу. Я не нашла в ней ничего особо привлекательного. Но, похоже, что тут мне не оставили выбора».
Синнетту показалось очень забавным, что Махатмы выступают в роли сватов, и он позволил себе некоторые сомнения по поводу движущих ими мотивов.
— Ну что ж, мне все это тоже не слишком-то нравится, – призналась Е.П.Б., – не думаю, чтобы это могло принести кому-нибудь пользу. Учитель К.Х. спросил меня, желаю ли я пожертвовать своей дружбой со Скоттом, – могу заверить Вас, что это истинная дружба, которой я очень дорожу, – если бы только я была уверена, что благодаря этому я смогу сделать его счастливым и вылечить его ногу. Я не знаю, для чего необходимо приносить в жертву его дружбу, но все же я не смогла отказаться. Он молод, полон жизни, и я хотела бы видеть его счастливым14. И кроме того, – добавила она слегка покачав головой, – Братья ничего не делают просто так. Я не всегда их понимаю, и иногда они меня просто бесят, но хотя я часто отвергаю их решения, в конечном счете бываю вынуждена соглашаться с ними.
— Иногда они даже кажутся мне немного жестокими, – с опаской вставил он. Хотя сама Е.П.Б. иногда критиковала Махатм, но при этом всегда вставала на их защиту, если их начинал критиковать кто-нибудь другой. Но на этот раз она просто задумалась.
— Я знаю, – согласилась она, – но я всегда повторяю себе, что они никогда и ничего не делают без достаточно веских причин. Я не обладаю их мудростью и потому не всегда могу точно угадывать их мотивы, но я знаю, что негуманными они быть не могут. Я никогда не встречала никого добрее и мягче, чем К.Х.15 Он просто не может быть жестоким. Я уверена, что он мог бы продвигаться по пути личного совершенствования гораздо быстрее, если бы не его поистине божественное сострадание ко всему миру, которое заставляет его быть ближе к нам16.
— Возможно, так оно и есть, – с сомнением сказал Синнетт, – но все эти проверки и испытания кажутся мне отвратительными. Я чувствую, что окружен сетями всевозможных испытаний и проверок, что меня связывают какие-то невидимые путы17, и мне это совершенно не нравится.
—Так почему бы вам не выпутаться? – вспыхнула она. – Вы знаете, что при желании всегда можете разорвать эти путы, но учтите: при этом вам придется разорвать и ту нить, которая связывает вас с К.Х. И это все, что я могу вам сказать18.
Но на этом поток ее красноречия не иссяк.
— Пусть будет вам известно, что и сам К.Х. тоже подвергается испытаниям, но его испытания гораздо сложнее и на порядок выше, чем ваши. Я могу сказать вам также, что он делает все, что в его силах ради того, чтобы Эклектическое Общество Симлы с самого начала пошло верным путем, но вы все время усложняете ему его задачу, и даже подвергаете опасности его собственное положение своей критикой. Поскольку ему, поверьте мне, все время приходится работать под опасением вызвать нарекания со стороны Махачохана. Или вы думаете, что все это он делает ради себя самого?19
— Прошу вас, успокойтесь, мой дорогой друг, – прервал ее Синнетт, заметив, что Е.П.Б. начали захлестывать эмоции. – Я вовсе не желал унизить К.Х. и ни в коем случае не утверждаю, что полностью понимаю его, напротив, я осознаю, что он занимает положение гораздо более высокое, нежели я; и если я то и дело не соглашаюсь с ним, то это, очевидно, от того, что мой кругозор – более ограничен. У меня есть все причины для того, чтобы относиться к нему с уважением и восхищением.
Он ласково дотронулся до ее плеча.
— Ну что ж, это хорошо, – сказала она, несколько успокоившись, – но все же это не решает проблему Росса Скотта.
Синнетт задумался над ее словами. Судя по его собственным наблюдениям, молодые люди не будут против предложенного им брака. Минни, похоже, хотела бы выйти замуж, а Скотту она, определенно, нравилась, да и перспектива породниться с таким влиятельным человеком, как А.О. Хьюм, была бы для него заманчивой. В любом случае – какие у него самого могли бы быть основания для возражений, ведь таково, похоже, намерение Махатм, да и не его это дело, в конце-то концов. Без особого труда он подружился с молодым человеком, но до сих пор так и не мог понять, для чего это потребовалось Учителю.
Росс Скотт и Минни Хыом поженились 8 декабря и уехали проводить свой медовый месяц в Бомбей. Они довольно часто бывали в штаб-квартире Теософского Общества, и хотя было похоже, что Скотт оставался верен своим прежним стремлениям, его жена ревниво относилась ко всем и всему, что отвлекало интерес ее мужа от нее самой20. Е.П.Б. с огорчением подмечала предзнаменования грядущего развала их дружбы, о котором предупреждал ее Махатма.
Молодая чета покинула Бомбей 12 января 1882 года, а через несколько месяцев Е.П.Б. писала Синнетту, что Росс Скотт перестал доверять ей и их дружба полностью прекратилась. Новоявленная миссис Скотт добилась-таки своего.
«Своим мужем она обязана Братьям и мне, –писала Е.П.Б., – и стоит ли поэтому удивляться тому, что она принялась клеветать и на них, и на меня! Она боится в своей мелочной ревности, что они или я будем держать его под своим контролем... М. еще за четыре месяца до этого предвидел и предсказал возникновение подобной ситуации... Скотту было назначено испытание сроком на шесть месяцев. Всего лишь на шесть месяцев... и вот, полюбуйтесь на результат!.. Я не знаю, в чем именно и насколько Скотт мне не доверяет. Достаточно уже и того, что он мне не доверяет. Достаточно всего одной капли желчи, чтобы навсегда отравить чистые воды нашей взаимной дружбы (простите мне эту глупую поэтическую метафору). Мне искренне жаль этого несчастного молодого человека; ВЕДЬ ТЕПЕРЬ – ОНИ НЕ ВЫЛЕЧАТ ЕГО НОГУ, что они могли бы сделать, останься он верен своему прежнему делу даже не на год, а всего лишь на шесть месяцев! Он еще раскается, попомните мое слово!»21
Эти события еще раз убедили Синнетта в том, что испытания – штука довольно сомнительная, хотя теперь ему все же стало ясно, почему Махатмы назначили подобное испытание для Скотта.
Но все эти события были еще делом будущего, когда вся группа собралась на горе Джакко Хилл, чтобы закончить последние приготовления к учреждению нового отделения Теософского Общества. Оно было создано 21 августа. А.О. Хьюм был избран президентом, м-р Синнетт – вице-президентом, а Росс Скотт – секретарем. Целей создания Общества было указано только две:
1. Поощрять и поддерживать Теософское движение, демонстрируя коренному населению, что многие европейцы относятся к нему с уважением и симпатией и стремятся распространять его;
2. Приобщаться при помощи Братьев-Адептов из Первой Секции Головного Общества к знанию психологических истин, установленных ими экспериментальным путем, приобретая таким образом оружие для успешной борьбы с материализмом нынешнего столетия. В члены Общества принимаются только те, кто уже стал членом Теософского Общества22.
Очевидно, что Махатму К.Х. беспокоило то, что члены нового Общества могли забыть об осторожности, необходимой при работе с широкими массами, и это могло бы иметь последствия, неминуемо вызвавшие бы неудовольствие Махачохана.
В своем следующем письме Синнетту он писал: «Необходимо постоянно контролировать членов Э.О.С., чтобы они сдерживали свои языки и свой энтузиазм. Какими бы чистыми ни были их мотивы, Чохан однажды может взглянуть на результаты, и не исключено, что они покажутся ему слишком плачевными, чтобы можно было с ними примириться... интерес к вашему Обществу у публики постоянно растет, и вскоре вас, возможно, попросят более четко сформулировать свои принципы»23.
Синнетт решил для себя, что сделает все возможное для того, чтобы убедить будущих членов Общества продвигаться вперед не спеша, создавая для себя прочный фундамент, и не воздвигать никаких шатких конструкций, опирающихся на недоказанные феномены и недоказуемые утверждения. Правда, он не знал, что ему делать с самим Хьюмом, которого, похоже, было совершенно невозможно убедить в том, что его собственное мнение не всегда может быть единственно правильным и что Махатмы хоть немного, но все же превосходят его по уровню развития интеллекта, в особенности когда речь идет о том, что необходимо обществу. Он осознал, наконец, что и сам поступал неблагоразумно, когда досаждал Махатме просьбами об установлении более тесного контакта лично с ним самим.
Его мнение на этот счет окончательно изменилось, когда он прочел следующие строки: «Мой дорогой друг, Вы не должны удивляться, если я скажу Вам, что открывающаяся сейчас передо мной перспектива наводит на меня тоску и уныние. Я боюсь, что у Вас так и не хватит терпения дождаться того дня, когда мне будет позволено, наконец, удовлетворить Ваши запросы».
Одна строчка в заключительной части письма, возможно, указывала на одну из причин, по которым Махатма не мог встретиться с ним лично: «Запах спиртного в Вашем доме – просто невыносим!»24
А следующая фраза настолько поразила Синнетта, что на миг ему показалось, будто земля уходит у него из-под ног.
«Очень скоро, – писал Учитель, – мне придется предоставить Вас исключительно самому себе на целых три месяца»25.
Что это могло означать? И что он сам сможет сделать, если прервется всякая связь с Махатмой?
С этой дилеммой он сразу же направился к Е.П.Б.
— Учитель К.Х. намерен уединиться, – сказала она в ответ на его вопрос. – Большего я вам сказать не могу.
Синнетту пришлось удовлетвориться этим ответом, однако у него возникло стойкое впечатление, что в жизни Махатмы наступает переломный период; его самого удивляло вдруг возникшее в его душе беспокойство и страстное желание облегчить свалившийся на плечи Учителя груз и уменьшить нависшую над ним опасность. Он пожал плечами. В конце концов, все это намного выше его понимания и не должно его беспокоить.
А неожиданный кризис, вскоре случившийся у Е.П.Б., окончательно вытеснил из его головы все прочие мысли.
Она никогда не отличалась хорошим здоровьем, а в последнее время была особенно взвинченной и нервной, особенно когда он передавал ей послание для Махатмы. Лишь много позже Синнетт смог узнать, что в письме, полученном Олькоттом26 от Хьюма, его приятель обвинял ее, а заодно и Махатму К.Х. в том, что они «настолько неправильно поняли» то письмо, которое написали вместе он и Синнетт, и «настолько переврали» его, что ответ был «абсолютно неадекватен реальным обстоятельствам».
Сама же Е.П.Б. даже не читала этого письма, как сказал Синнетту Махатма М., пытаясь впоследствии обрисовать ему картину происшедшего.
«Не имея ни права, ни желания следить за делами, касающимися только Чохана и K. Х., и тем более вмешиваться в них, –писал он, – я никогда не обращал на них ни малейшего внимания». Однако, когда Е.П.Б. узнала об этом и страшно из-за этого расстроилась, Махатма М. как следует отчитал ее, заявив, что до тех пор пока она не научится держать себя в руках, он прекращает передачу каких бы то ни было писем; и что ей самой лучше «отправиться на Цейлон»27, чем «валять таким образом дурака»28.
«Я сказал ей так, –продолжал Махатма М., – не потому, что действительно хотел сделать что-либо с Вашими или чьими бы то ни было письмами, письма тут совсем не при чем. Просто я увидел вокруг нового Эклектического и вокруг нее самой черную ауру, предвещающую грядущие беды»29.
Однако Е.П.Б. заговорила совсем не об этом, когда ворвалась в комнату Синнетта сразу же после того, как получила от своего Учителя это послание. Ее лицо пылало, а руки заметно дрожали.
— Что это такое? – закричала она. – Что вы такое сделали или сказали К.Х., что М. так злится и просит меня подготовиться к тому, чтобы перевести нашу штаб-квартиру на Цейлон?30
Полностью сбитый с толку Синнетт уже не смог призвать на помощь обычно присущую ему выдержку и ответил ей в довольно резкой форме. Она выскочила из его комнаты вся в слезах.
Синнетт так и не узнал тогда, что одной из целей прихода Е.П.Б. в его комнату было передать ему одно предложение Махатмы К.Х., сделанное через ее Учителя — Махатму М. Если бы он узнал об этом предложении в тот момент, а не из следующего письма Махатмы К.Х., и принял бы его, то смог бы «целый час, или даже больше, беседовать с настоящим байтчули31, а не с тем психологическим уродом, с которым Вам сейчас обычно приходится иметь дело»32.
Не зная всей подоплеки этого инцидента, Синнетт поведал о нем Хьюму, причем не в самой сочувственной манере, и Хьюм еще более усложнил ситуацию тем, что на несколько дней совершенно перестал разговаривать с Е.П.Б., и более того, вел себя так, как будто вообще не замечал ее присутствия. И когда Синнетт, в конце концов, стал упрекать его за это, тот упорно отказывался признать, что проявил бестактность33.
― И меня абсолютно не волнует, доволен ли мною «Учитель», как ты его называешь, – заявил Хьюм. – Я по-прежнему люблю нашу дорогую старушку34. Так что у нее нет никакого повода для огорчений.
— Мне все-таки не кажется, что его «нет», – спокойно ответил Синнетт, – хотя, должен признать, что и я в этой ситуации проявил недостаточно терпения.
Он окончательно убедился в том, что оба они были несправедливы к Е.П.Б., когда получил от Махатмы небольшое письмо, отчасти объяснявшее, каким психологическим нагрузкам она подвергается в ходе своей работы35.
Это было, как сказал Махатма, «тесно связано с ее обучением оккультизму в Тибете и с тем, что она в одиночку вернулась затем в мир, чтобы постепенно открывать истинный путь другим». Учитель писал, что после почти ста лет бесплодных поисков, «нашим руководителям пришлось использовать единственную возможность взрастить европейское тело на европейской почве, чтобы оно служило связующей нитью между их страной и нами».
Он объяснял далее, что подобный посланник не мог быть направлен из «среды Бод-Лac»36, не оставив при этом некоторую часть себя, дабы она служила в качестве «необходимой связующей нити – передающего канала» и «надежного гаранта того, что определенные вещи ни при каких обстоятельствах не будут преданы огласке. И она тоже не является исключением из этого правила»37.
Письмо заканчивалось словами:
«Я постарался 'прояснить дух и значение' всего, что было сказано и сделано в комнате м-ра Синнетта; и хотя я не в праве 'обвинять' Вас, так как Вы не знали об истинном положении вещей, я все же не могу не выразить своего глубокого сожаления по поводу того, что хотя внешне все выглядело вполне безупречно, далее при обычных обстоятельствах происшедшее не могло быть названо иначе как ЖЕСТОКОСТЬЮ »38.
— Я полагаю, нам следовало бы извиниться перед Старой Леди – задумчиво произнес Синнетт,
вновь складывая письмо и кладя его в конверт.
Хьюм согласился с ним, хотя и признался, что это «так называемое обучение» Е.П.Б. в Тибете часто вызывало у него сомнение – действительно ли она провела там целых семь лет?39.
—Я думаю, нельзя отрицать, что она там все-таки была, – ответил Синнетт. – Мне кажется, что ее личность просто представлена здесь не полностью, в смысле – не как другие нормальные личности. Если какая-то ее часть продолжает оставаться в Тибете, как о чем-то подобном говорил Махатма, то с ее стороны это должна быть величайшая жертва, и я, например, очень уважаю ее за это. Я думаю, нам следует быть терпимее и стараться лучше понять ее.
— Я, однако, до сих пор не вижу, каким образом мы можем научиться лучше ее понимать, – в голосе Хьюма начало сквозить раздражение, – даже Олькотт ее не понимает. Он утверждает, что она – не медиум (в обычном смысле этого слова). Обычный медиум находится под контролем какого-либо существа или существ, но Е.П.Б. сама контролирует их и заставляет подчиняться своей воле. «Братьев» я, конечно же, здесь не имею в виду. Но если даже Олькотт, который так хорошо ее знает, не может ее понять, то как же остальные могут на это рассчитывать?
— Ну раз уж речь зашла об Олькотте, – отозвался Синнетт, – то скажу, что по крайней мере две вещи не вызывают у меня сомнений. Он абсолютно честен и полностью предан своей «старушке», как он ее называет, пусть даже он и не понимает ее. И если он всегда говорит о ней правду, то только потому, что не может заставить себя поступать иначе. Но он при этом никогда не желает ей зла и не стремится обидеть40.
— Согласен, – сказал Хьюм, – парень, возможно, слегка грубоват, но в его честности я не сомневаюсь.
— Он мне сказал однажды, – продолжал Синнетт, – что, возможно, на ее психике отразился тот случай в Ментане, когда она получила тяжелейшие раны и была брошена на дно канавы, потому что ее сочли мертвой.
Хьюм пристально посмотрел на него:
— Я никогда не слышал подробностей этой истории.
— Однажды она рассказала об этом Пэйшенс. Насколько я помню, она говорила, что, переодетая в мужскую одежду, сражалась в армии Гарибальди. Это было в 1867 году. Ей разрубили саблей руку и дважды ранили из мушкета в ногу, а также в плечо. Все подумали, что она мертва, и когда армия ушла дальше, она просто осталась лежать на дороге. Я не знаю точно, что с ней случилось дальше, но она выжила, ее вылечили где-то там же, в Италии.
— А что об этом думает Олькотт?
— О, он полагает или полагал, что первоначальная джива41, возможно, была убита в этом сражении, и ее тело, если не было занято самими Махатмами, то, по крайней мере, было каким-то образом искусственно оживлено. Выглядит, конечно, неправдоподобно. И сам он не может этого объяснить, но говорит, что Е.П.Б. - это «вечная психологическая загадка»42.
— Несомненно, так оно и есть.
—Я теперь вспоминаю, что в первом письме, полученном мною от Махатмы К.Х. по возвращении из Англии, – подумав, сказал Синнетт, – он заявил, что не имеет права говорить об Императоре (это тот, кто контролирует Стэнтона Мозеса, если помнишь) более, чем он, то есть Император, мог бы сказать о том, кем является К.Х. или даже, к примеру, кем на самом деле является Е.П.Б.43 Тогда меня эта фраза очень удивила.
—Должен заметить, мне совсем не нравится то, что у них по любому поводу вечно появляются какие-то секреты, – сказал Хьюм, – и я не думаю, что наши извинения должны быть слишком уничижительными. Если разобраться в сути дела, я вообще не понимаю, почему это мы должны извиняться. Но давай не будем больше об этом.
Это оказалось совсем несложным. Когда они оба подошли к Е.П.Б., та уже была совершенно спокойна, и к ней вернулось то веселое, доброжелательное настроение, за которое ее так любили друзья. Она уверила их, что и думать забыла об этом инциденте и что она будет счастлива как и раньше пересылать их корреспонденцию, насколько ей это позволит ее здоровье.
Однако уже через шесть месяцев после этого Хьюм напишет ей крайне саркастическое письмо. Она перешлет это письмо Синнетту, а когда письмо будет находиться в пути, Махатма М. снабдит его несколькими замечаниями, написанными на полях. В этом письме Хьюм заявлял: «Теперь я знаю все о предполагаемом объяснении Братьев относительно того, что вы – психологический урод», – и примечание Махатмы М.: «Он заблуждается, всего он не знает».
Далее Хьюм пустился в рассуждения о том, какой именно «принцип» она могла оставить в Тибете, и сделал вывод, что предложенные объяснения – неудовлетворительны, что заставляет усомниться и во всем остальном.
Здесь Махатма М. добавил:
«Очень умнó. Но представьте, что это не один из семи, а все вместе? И каждый из них – «урод», которому запрещено в полную силу использовать свои возможности. И представьте, что это – мудрый закон, установленный силами, куда более дальновидными ».44
«Надо признать, – подумал Синнетт, убирая письмо к другим письмам, полученным от Е.П.Б., – что, как мне кажется, Хьюму невыносима сама мысль о том, что кто-то знает больше, чем он сам».
Синнетт, правда, и сам не был полностью свободен от этого предубеждения, но то уважение, которое он испытывал к Махатме К.Х., помогало ему частично справиться с ним. Однако еще во время его пребывания в Симле он получил одно послание от Махатмы, которое заставило его серьезно задуматься.
Это было изложение замечаний Махачохана по поводу роли и деятельности Теософского* Общества45. Озабоченный явно несовместимым расхождением во взглядах между ним самим и двумя англичанами, Махатма обратился за советом к своему «Боссу» и теперь излагал результаты этой беседы под скромным заголовком – «Краткое изложение мнения Чохана относительно Т.О., записанное с его собственных слов прошлым вечером»46.
Письмо было довольно длинным, и акцент в нем делался на необходимости утверждения братства, благожелательности и человеколюбия. Но обоих англичан всегда интересовали скорее феномены и интеллектуальные аспекты учения, а не развитие в себе этих добродетелей. Кроме того, полагали они, им был хорошо известен опыт западного мира, в котором христианство в течение почти двух тысячелетий пыталось установить братство людей, без какого-либо, однако, заметного успеха.
Теперь же более всего необходимо, как они считали, – произвести впечатление на материалистически мыслящих ученых и на скептиков, убедить их в том, что факт существования Адептов и их знаний заслуживает самого серьезного рассмотрения. И оба они продолжали склонять Махатму к принятию их точки зрения.
Но Махачохан не разделял их позиций.
«Уж лучше уничтожить Т.О. вместе собоими незадачливыми его основателями, – сказал он, – чем позволить ему превратиться в какую-то академию магии, храм оккультизма. И чтобы мы – преданные последователи воплощенного духа абсолютного самопожертвования, человеколюбия, божественной доброты и всех прочих наивысших добродетелей, которые могут быть обретены на этой многострадальной земле, последователи самого человечного человека, Гаутамы Будды, – смогли когда-либо позволить, чтобы Т.О. превратилось в воплощение себялюбия, в прибежище для немногих, которые даже не помышляют о благе большинства, право же, братья мои, – это довольно странная идея».
― Нам никогда не удастся их убедить, – раздраженно сказал Хьюм, прочитав письмо до конца. – Если мы будем настолько стеснены и ограничены в своих действиях, то Обществу никогда не удастся добиться подобающего ему престижа.
― Но все же, – напомнил ему Синнетт, – Махачохан говорит, что нам следует «распространять теософские знания».
― Да, но ты, наверное, заметил, что он привязывает эту фразу к заявлениям о том, что это должно быть «продиктованное самыми благими намерениями жертвенное стремление наставлять своего ближнего на путь истинный...» и тому подобное. Я этого ни в коей мере не отрицаю, но я не могу согласиться с его мнением о том, что же представляют собой эти «самые благие намерения». Похоже, они не понимают, что если нам удастся убедить интеллектуальных лидеров Запада, то и все «ближние» тогда последуют за нами, и все это без патетических восклицаний о «благотворном сочетании высшего с низшим» и так далее.
Хотя Синнетт и доверял Учителю, веские доводы Хьюма все же произвели на него впечатление. Он так и не смог заставить себя отказаться от мысли о том, что коренное население Индии по своему развитию стоит ниже европейцев, и, похоже, что полностью выкорчевать эти представления уже не представлялось возможным.
— Однако, – смог-таки возразить он, – я думаю, мы все же должны обратить внимание и на этот аспект, если хотим, чтобы Учитель оставался с нами и продолжал нас учить.
— Не многому же он нас пока научил, – пожаловался Хьюм, – но если то, что он говорит, не пустые слова, то, насколько я понял, он будет продолжать учить нас при любых обстоятельствах.
— Я в этом совсем не уверен, – последовал осторожный ответ Синнетта.
Глава VIII
НОВЫЙ КОРРЕСПОНДЕНТ
«Для меня, – писал Синнетт во втором издании 'Оккультного Мира', – из всех событий, связанных с моим пребыванием в Симле в 1881 году, наиболее интересным было следующее: в этот период я познакомился еще с одним из Братьев, помимо Кут Хуми. Случилось так, что в целях собственного совершенствования Кут Хуми понадобилось провести целых три месяца в абсолютном уединении»1.
Это и было то «уединение», о котором говорила Е.П.Б., когда Синнетт спрашивал ее относительно заявления Учителя о том, что он предоставит своих корреспондентов самим себе на трехмесячный срок.
Синнетт получил от него небольшое письмо, написанное как раз перед началом «долгого, очень долгого путешествия» (как он сам его назвал). В письме Махатма информировал Синнетта о своих попытках убедить своего «Брата М.» поддерживать контакт с двумя англичанами и с Эклектическим Обществом Симлы, хотя он и опасался, что «он и м-р Хьюм так и не смогут никогда прийти к взаимному согласию». Что же касалось его самого, то он уверял Синнетта, что замечания Хьюма его ни в коей мере не обидели. «Да этого и не может произойти, – писал он. – Меня удручает не содержание его монологов, но то упрямство, с которым он продолжает излагать свои аргументы, которые, как я знаю, ни к чему хорошему привести не могут». Он также добавлял: «Пожалуйста, передайте м-ру Хьюму мои уверения в моей личной симпатии и уважении к нему, и мои самые добрые пожелания»2.
В конце концов Махатма М. согласился взять эту переписку на себя, «поначалу – неохотно»3, но наперекор тому факту, что «единственное, чего он терпеть не мог в жизни, - это писать письма»4.
«Когда шефство над нами взял новый Учитель, наша переписка тут же претерпела значительные изменения в лучшую сторону, – писал Синнетт. – Каждое письмо Кут Хуми несло на себе отпечаток его тактичного, очень обходительного стиля. Он предпочел бы лучше исписать полстраницы, лишь бы избежать коротких, но рискованных фраз, которые могли бы оскорбить чьи-либо чувства. И почерк у него тоже всегда был разборчивым и аккуратным.
Наш новый Учитель обращался с нами совершенно иначе: он заявил, что очень плохо знает наш язык, и писал настолько неровно, что его почерк порой непросто было разобрать. Общаясь с нами, он не ходил вокруг да около. Если мы пытались изложить ему какие-то свои соображения относительно почерпнутых нами оккультных идей и спрашивали его, правильны ли они, то иногда получали свои сочинения обратно, перечеркнутые жирной красной чертой и с выведенным на полях словом «Нет».
Однажды один из нас написал: «Не могли бы Вы подробнее прояснить мне мою концепцию?» В ответ на это на полях было выведено следующее резюме: «Как я могу прояснить то, что Вы сами не смогли прояснить?» и так далее, в том же духе.
Однако, несмотря на все это, мы добились благодаря М. большого прогресса, и постепенно его ответы, первоначально представлявшие собой коротенькие записки, наспех нацарапанные на клочках грубой тибетской бумаги, стали напоминать временами достаточно подробные письма. Несложно понять, что его прямая и лаконичная манера общения, являвшая собой отрадный контраст с ненавязчивой деликатностью Кут Хуми, отнюдь не препятствовала росту нашей расположенности к нему по мере того, как мы все более убеждались в том, что он уже более охотно терпит нас в качестве своих учеников.
Некоторые мои читатели, я уверен, правильно истолкуют то, что я имел в виду, говоря о «расположенности». Я намеренно употребил это нейтральное слово, чтобы избежать описания той сложной эмоциональной гаммы, которую все равно нельзя было бы передать с необходимой точностью словами. Но я могу заверить читателей в том, что в ходе продолжительного контакта (пусть даже он ограничивался исключительно эпистолярным характером) с человеком, абсолютно таким же, как и мы, если судить о нем по занимаемому им месту в системе творения, но возвысившимся над обычным человеческим уровнем настолько, что некоторые его атрибуты уже можно было назвать божественными, неизбежно возникают такие чувства, которые не так-то просто описать – настолько они глубоки»5.
В самом первом своем письме Махатма М. благодарил Синнетта за «табачную машину», которую тот привез ему в по/арок из Англии6.
«Наш офранцузившийся, pelingized Пандит7 говорил мне, что эту маленькую, короткую штучку необходимо cooloted (кто бы мне объяснил, что это значит) –писал Махатма, – и я обязательно буду продолжать это делать. Трубка - очень короткая, а мой нос – очень длинный, так что, я надеюсь, они прекрасно подойдут друг другу»8.
Перед тем как проследовать к месту своего уединения Махатма К.Х. убеждал Синнетта присутствовать на праздновании седьмой годов