Und Stürme brausen um die Wette
Vom Meer aufs Land, vom Land aufs Meer?
Und bilden wütend eine Kette,
Der tiefsten Wirkund rinds umher.
В подстрочном переводе звучит так:
И бури (штормы) бушуют, соревнуясь друг с другом,
(Идут) с моря на сушу, с суши на море
И в бешенстве своем образуют цепочку
Глубочайших воздействий вокруг себя.
Речь идет о причинно-следственных взаимосвязях в природе. У Тютчева же «бури... цепь таинственную вьют» — романтическая многозначительность.
Что касается стилистического аспекта перевода, то здесь можно отметить то, что мы наблюдаем и в других переводах Тютчева — стремление к высокому стилю, даже с помощью архаизмов. Особенно это заметно в тех случаях, когда для архаичного или возвышенного языкового средства была совершенно очевидная альтернатива в виде простого (нейтрального) слова. Так, в начале второго отрывка у Тютчева мы находим:
«Кто звал меня?» —
«О страшный вид!» —
«Ты сильным и упрямым чаром
Мой круг волшебный грыз недаром —
И днесь...» —
Твой взор меня мертвит.
У Гёте стоит слово «nun», которое соответствует столь же простому русскому слову «вот». Но Тютчев выбирает архаическое старославянское слово «днесь», которое усиливает торжественность, важность происходящего (Л.Л., М.М.).
* * *
(Из Шекспира)
<I. «Любовники, безумцы и поэты...»> <II. Песня >
Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 14. Л. 4–4 об.
Первая публикация — Молва. 1833. № 8, 19 января. С. 29–30. Затем — Совр. 1854. Т. XLV. С. 3–4; Изд. 1854. С. 114–115; Изд. 1868. С. 72–73; Изд. СПб., 1886. С. 410; Изд. 1900. С. 436–437.
Печатается по первой публикации. См. «Другие редакции и варианты». С. 239.
Автограф свидетельствует о значительной работе переводчика. Первоначально в 1-й строке вторым словом было «поэты» («Любовники, поэты и безумцы...»), оно приближено к слову «любовники», и его дальнейшая перестановка на конец строки вызвана скорее всего рифмой («поэты» — «слиты»), однако и образ влюбленного поэта не очень близок Тютчеву (ср. «Пускай любить он не умеет...» — «Не верь, не верь поэту, дева...»). Мотив безумия, сделавшись центральным в первой строке, стал главным во всем стихотворном отрывке. Работа над 10-й — 11-й строками сводится к выделению слова «создаст» (вместо «вызовет»), созидательная роль воображения оказывается главной идеей. В следующей строке автор заменил образ «поэта перст» на «поэта жезл», таким путем вырисовывая романтически-сказочный образ поэта-волшебника, наделенного чудодейственным жезлом. Последние две строки в отрывке имели вид: «Их претворяет в лица и дарит / Теням воздушным имя и жилище!» (стало: «Их претворяет в лица и дает / Теням воздушным местность и названье!..»). Смысл строк и образ поэта стали более точными: «дарить» что-либо «воздушным теням» как-то слишком невероятно, но «теням» «дает... названье» — более правдоподобно. Образы последней строки стали более обобщенными (вместо «имя и жилище» стало «местность и названье»), усилился широкий романтический смысл строки.
Во втором отрывке поэт продолжил обработку строк в том же направлении: в 8-й строке было — «Скорый саван обещал», переводчик заменил последнее слово на более романтическое — «провещал». В 12-й строке усилил идею активности злых сил, вторгающихся в жизнь: было — «Выпускают мертвецов!», стало — «Высылают мертвецов!».
Датируется по почерку концом 1820-х — началом 1830-х гг.
Текст во всех изданиях не различается. Лишь название стихотворений уточнялось. И если первоначально называли первый перевод «Из Шекспира», а второй — «Песня (из Шекспира)», то, начиная с Изд. СПБ., 1886, стали заключать в скобки название первого стихотворения, а в Изд. 1900 изменен порядок печатания: вначале «Песня» («Заревел голодный лев...»), затем — «Любовники, безумцы и поэты...». Оба текста представляют собой переводы фрагментов из комедии В. Шекспира «Сон в летнюю ночь»; первый — слова Тезея из V действия, сцена 1-я; второй — песня Пукка из V действия, сцена 2-я. Тютчева-переводчика увлекло наиболее близкое романтикам произведение Шекспира (В.К.). Перевод отрывков из Шекспира адекватен оригиналу по форме и содержанию. Сохранены ритмика и семантика. Однако допущена декомпрессия текста: в оригинале содержится 11 строк, а в переводе — 13. Это не нарушает ритмику изложения, и можно считать, что перевод выполнен в соответствии с практикой, принятой в России в XIX в. (Л.Н.).
«ТЫЗРЕЛ ЕГО В КРУГУ БОЛЬШОГО СВЕТА...»
Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 10. Л. 3 об.
Первая публикация — Гражданин. 1875. № 2. С. 38, с пометой: «Впервой половине 30-х годов». Затем — РА. 1879. Вып. 5. С. 128; ННС. С. 23; Изд. СПб., 1886. С. 21; Изд. 1900. С. 81.
Печатается по автографу.
Автограф беловой, стихотворение тщательно записано, синтаксически оформлено, строфы выделены. На том же листе после отделяющей черты — стих. «В толпе людей, в нескромном шуме дня...». Оба произведения объединяет образ дневного месяца.
В печатных текстах 1879, 1886 гг. 1-я строка — «Ты знал его в кругу большого света...»; здесь вместо «зрел» — «знал», но Тютчеву больше свойственно обращение не к знаниям, а к непосредственному видению (ср.: «Они не видят и не слышат...» — «Не то, что мните вы, природа...», повторяющийся в его стихах призыв «смотри...»). В изданиях отсутствуют прописные буквы в словах «Ночь» и «Бог», обновлен синтаксис.
Датируется на основании близости автографа черновым наброскам из «Фауста» 1828–1829 гг., а также сходством образа дневного месяца с переводом фрагмента из «Путевых картин» Гейне, вышедших в 1829 г. Однако М.П. Алексеев возводит тютчевский образ дневного месяца не к сочинению Гейне, а Жана Поля Рихтера (см. его работу: «Дневной месяц» у Тютчева и Лонгфелло / Поэтика и стилистика русской литературы. Л., 1971. С. 151–167).
Л.Н. Толстой выделял стихотворение и отчеркивал вторую строфу. см.: ТЕ. С. 145.
«В ТОЛПЕ ЛЮДЕЙ, В НЕСКРОМНОМ ШУМЕ ДНЯ...»
Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 10. Л. 3 об.
Первая публикация — РА. 1879. Вып. 5. С. 128; ННС. С. 24. Затем— Изд. СПб., 1886. С. 66; Изд. 1900. С. 25.
Печатается по автографу.
Автограф беловой, ясно записанный, синтаксически оформленный, но строфы не выделены. В 7-й строке слово «Ночь» с прописной буквы, как и в предыдущем стих. — «Ты зрел его в кругу большого света...», находящемся на этом же листе, сверху.
Тексты в изданиях не различаются, строфы везде выделены (четверостишия), «ночь» — со строчной буквы. Но контекст стихотворений различен. И.С. Аксаков, публикуя его в 1879 г., следует автографу: стих. «Ты знал его в кругу большого света...» и «В толпе людей, в нескромном шуме дня...» напечатаны одно за другим; в Изд. СПб., 1886 и Изд. 1900 они разделены другими стихотворениями; причем в последнем — публикация «В толпе людей, в нескромном шуме дня...» значительно опережает второе стихотворение о дневном месяце, что также не соответствует порядку следования произведений на листе с автографами.
Датируется, как и предыдущее, концом 1820-х гг.
Адресат стихотворения не определен.
Д.С. Дарский наиболее развернуто отозвался о стихотворениях с образом дневного месяца: «Тот же образ месяца, смутно изнемогающего днем и входящего в славу свою в ночных небесах, повторяется в другом месте. Поэт желает оправдать сердечную безотзывчивость, с какою он отстраняется от близкой женщины» (цитируется «В толпе людей, в нескромном шуме дня...»). «Такими признаниями Тютчев приближает нас к настоящему пониманию своего существа. Оно отмечено неизгладимой двойственностью. В нем проходят две жизни: одна в толпе, в светском кругу, в дневной сутолоке, другая — внутренняя, полная суровых творческих замыслов. Рядом с видимой, ко всем обращенной жизнью, с ней не совпадая и не встречаясь, протекала другая, во всем отличная от первой, одинокая и не высказанная. Дается и сравнительная оценка обеих. Не в первой находило выражение истинное существо поэта» (Дарский. С. 23).
Если связывать оба стихотворения о дневном месяце, то следует в содержании обоих видеть обозначение вообще натуры поэта. В утверждении его двойственности Тютчев отошел от любимого принципа ранних романтиков — Батюшкова и Жуковского: «живи, как пишешь»; Тютчев сблизился с Пушкиным, провозгласившим контраст обыденного облика поэта и его преображенного состояния в момент вдохновения, нередко ночного.
«ЛЕБЕДЬ»
Автограф неизвестен.
Первая публикация — Совр. 1839. Т. XV. С. 139 (подписано «Ф. Т.-въ»). Затем — Совр. 1854. Т. XLIV. С. 22; Изд. 1854. С. 44; Изд. 1868. С. 49; Изд. СПб., 1886. С. 58; Изд. 1900. С. 128.
Печатается по первой публикации.
Списки в Сушк. тетради (с. 83), Муран. альбоме (с. 95–96), Альбоме Тютчевой восходят к первой публикации, содержат варианты в пунктуации.
Датируя стихотворение, К.В. Пигарев (Лирика I. С. 344) связывает его с переводом Тютчевым стих. из Цедлица «Байрон» и отсюда относит написание «Лебедя» к концу 1820-х гг. Стилистика стихотворения подтверждает это мнение.
У Г.И. Чулкова указаны 1831–1833 гг. — время создания стихотворения. А.А. Николаев и Т.Г. Динесман (см. Летопись 1999. С. 288–290) относят его к концу 1830-х гг.; исследовательница датирует его первыми числами апреля 1833 г., считая, что оно явилось откликом на стих. Ап. Мальтица («Лебедь»). Однако это гипотетическое мнение нуждается в значительной проверке, так как аллегорический смысл образов лебедя и орла — принадлежность вообще мировой поэзии, а в стихотворениях Тютчева и Мальтица недостаточно значительное совпадение, да и кто из них опередил другого, неизвестно. Целесообразно принять более свободную датировку Г.И. Чулкова.
Р.Ф. Брандт обратил внимание на то, что последние стихи «очень похожи» на окончание стихотворения «Как океан объемлет шар земной...», заметив при этом неправдоподобие в стихотворении: ведь «лебедь вовсе не спит на воде» (Материалы. С. 42). С.Л. Франк (Франк. С. 26), обнаружив в поэзии Тютчева «характерное религиозное чувство», указав на него в стих. «Нет, моего к тебе пристрастья» (см. коммент. С. 416), отметил, что с особенно неподражаемой символической силой оно выражено в стих. «Лебедь». Философ привел стихотворение полностью, выделив слова «за облаками», «молнии», «неподвижными», «солнца», «лебедь чистый», «Божество», «двойною», «всезрящий», «звездной», «отовсюду окружен». Он нашел в нем своеобразные итоги миросозерцаний поэта: «Мы приближаемся здесь к последнему, завершающему аккорду религиозной симфонии тютчевской лирики: всезрящий сон чистого лебедя выражает небесное глубже, чище, яснее, чем стихия весны, утра, юности. Это есть воплощение чистоты в покое, радости высшей, чем веселье и беспечность жизненного утра; это есть на земле как бы жизнь в неземном». Логика мысли философа приводит к стих. «Весеннее успокоение» (см. коммент. С. 420).
«КАК ОКЕАН ОБЪЕМЛЕТ ШАР ЗЕМНОЙ...»
Автограф неизвестен, имеются два списка, один — в Муранове, другой — в альбоме Тютч.-Бирилевой (с. 174–175).
Первая публикация — Галатея. 1830. Ч. XVI. № 27. С. 57, под заглавием «Сны». Затем — Совр. 1836. Т. III. Под № VIII. С. 13; Совр. 1854. Т. XLIV. С. 8; Изд. 1854. С. 12; Изд. 1868. С. 15; Изд. 1900. С. 80.
Печатается по Совр., 1836, с исправлением опечатки. В некоторых прижизненных изданиях есть опечатки: вместо «снами» — «сном» (в Галатее), вместо «волн» — «вод» (в Совр. 1836).
Датировка стихотворения связана с цензурной пометой в Галатее: «июля 4 дня 1830». Датируется периодом 1828–1830 гг.
Н.А. Некрасов полностью привел стихотворение в своей статье и отметил: «Последние четыре стиха удивительны: читая их, чувствуешь невольный трепет» (Некрасов. С. 212). В Отеч. зап. также полностью процитировано стихотворение; в преамбуле к цитате и последующих комментариях критик рассуждает: «Не удивляйтесь же, что речи поэта иногда отзываются таинственностью. Над миром, который видим всем нам, у него распростирается еще свой мир, доступный лишь поэтическому глазу; душа его полна видений и снов, которых никто не может нам рассказать, кроме его самого. Кто хочет войти в смысл его видений, тот пусть внимательно прислушивается к его речам и не теряет из них ни одной черты. Иное может показаться вовсе не имеющим образа, что в сущности лишь не уловляется им сполна. Невнимание, конечно, легче; но некоторые образы и не могут быть иначе уловлены, как при усиленном внимании. Например, этот образ жизни, который мы находим у того же поэта (здесь полное цитирование. — В.К.) <...> Какое великолепное представление того, что в жизни есть таинственного, неуловимого, неразгаданного, того, что владеет нами и чем мы владеть никогда не в состоянии!» (Отеч. зап. С. 57–58). Дальнейшие рассуждения критика вели к эстетической категории «невыразимого» и к намеку на поэтическую практику В.А. Жуковского и его школы. Анонимный рецензент в «Библиотеке для чтения» (1854. Т. 127. Отд. 6. С. 1–2) писал об Изд. 1854: «В число отличительных достоинств стихотворений господина Тютчева должно преимущественно поставить мысль, почти всегда грациозную и удачно высказанную. В картинах его свет и тени распределены изящно. В выборе предметов, в выражении и его колорите не встречается тех поэтических пошлостей, которые в стихотворстве нашем сделались стереотипными и заменяют собою изобретение и вкус. Вот одно из стихотворений, могущих служить характеристикою этого прелестного рода»; здесь полностью процитировано стих. «Как океан объемлет шар земной...». Критический отзыв появился в рецензии, напечатанной в Пантеоне (Отд. 5. С. 5–6); образы стихотворения названы темными, и автор рецензии осуждает рецензента из Отеч. зап. (Дудышкина) за похвалы. Однако дальнейшее восприятие стихотворения подкрепляло мысли, высказанные Дудышкиным, об эстетических категориях таинственного, неуловимого, неразгаданного, невыразимого. Л.Н. Толстой отметил стихотворение буквой «Т» (Тютчев), имея в виду самобытность поэта (ТЕ. С. 145). В.Я. Брюсов (Изд. Маркса. С. XLII) пишет: «В стихотворении «Как океан объемлет шар земной...» сны названы особой «стихией», неодолимо влекущей к себе человека». Брюсов проследил единую, по его мнению, линию развития тютчевской идеи о слабости человеческой мысли и значимости «нерассудочных форм постижения мира» от стих. «Проблеск» к «Фонтану», «Silentium!», в этом ряду и «На камень жизни роковой...», затем «Как океан объемлет шар земной...», «Сон на море», «Е.Н. Анненковой», завершение — в «Безумии», и снова Брюсов вернулся к «Silentium!».
Картиной ночного мира «Как океан объемлет шар земной...» примыкает к «Видению» («Есть некий час в ночи всемирного молчанья...»). По существу, рассматриваемое стихотворение — второе в «цикле» о ночном хаосе, если не считать «Урании», где образ хаоса представлен в ином, историческом, аспекте. «Как океан объемлет шар земной...» впервые рисует ночной мир в виде стихийной беспредельности — «бездны», «океана»; в «Видении» — «колесница мирозданья», образ, не повторяющийся в поэзии Тютчева. Найденный новый образ, «бездны» — «беспредельности», войдет в дальнейшие стихотворения о ночном хаосе: «Сон на море», «День и ночь», «О чем ты воешь, ветр ночной...».
КОНЬ МОРСКОЙ
Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 15. Л. 6. Список, присланный И.С. Гагарину — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 52.
Первая публикация — РА. 1879. Вып. 5. С. 136–137; ННС. С. 45. Затем — Изд. 1900. С. 407.
Печатается по списку. См. «Другие редакции и варианты». С. 240.
Карандашный автограф — на одном листе перевода «Из Hernani» (Из «Эрнани» — фр.) (см. коммент. к стих. «Великий Карл, прости...». С. 364); на однотипной бумаге и тем же почерком и тем же карандашом записаны «Из Гёте. Певец», «Заветный кубок». В автографе есть вариант 2-й строки: «С седой волнистой гривой», и 10-й и 11-й строк: «В твоей надменной силе, / Седую гриву растрепав». Поэт отдал предпочтение живописному образу («С бледно-зеленой гривой») и убрал упоминания о «седине», не соответствующие играющему «коню морскому», скорее вечно молодому.
В Изд. 1900 включено в число переводов без достаточных оснований, хотя Г.И. Чулков допускал возможность существования первоисточника (Чулков I. С. 359). В дальнейших изданиях печаталось по тому же списку, однако в 12-й строке — с предлогом («и в мыле»). В изданиях — ННС, Изд. Маркса, Чулков I, Лирика I принят вариант без предлога.
Датируется 1830 г. на том основании, что автограф — на одном листе с переводом фрагмента из драмы Гюго «Эрнани», появившейся в марте 1830 г. Есть мнение, что стих. написано в период между 12 июля и 12 августа (н. ст.) 1829 г. (см. Летопись. С. 285).
Это стихотворение привлекло особое внимание В.С. Соловьева (см. Соловьев. Красота. С. 50–51), изучая сущность красоты в неорганическом мире, философ связывает ее явление со светом как «первым началом красоты в природе» (с. 44), а затем и с движением как выражением кажущейся свободною жизни в неорганической природе. Развивая мысль, Соловьев отмечал: «Этою красотою видимой жизни в неорганическом мире отличается прежде всего текущая вода в разных своих видах: ручей, горная речка, водопад. Эстетический смысл этого живого движения усиливается его беспредельностью, которая как бы выражает неутолимую тоску частного бытия, отделенного от абсолютного всеединства» (с. 48). На это стихотворение Тютчева Соловьев ссылается неоднократно: «тому же поэту волна по своему виду и живому движению представляется скачущим морским конем» (процитирована первая строфа, с. 51–52). Красоту этого образа философ, видимо, усматривал в «предварении» жизни в неорганическом мире, в своеобразной «игре» — «свободном движении частных сил и положений, объединенных в индивидуальном целом» (с. 48).
Увиденный Соловьевым тип красоты встречается и варьируется во многих стихотворениях Тютчева. Образ бегущей воды относится к любимым у поэта; до стихотворения «Конь морской» он вошел в «Весеннюю грозу». В дальнейших произведениях усиливается одухотворение образа бегущей воды: «Весенние воды», «Что ты клонишь над водами...», «Поток сгустился и тускнеет», «Фонтан», «Давно ль, давно ль, о Юг блаженный...», «Море и утес», «По равнине вод лазурной...» и многие другие.
«ВЕЛИКИЙ КАРЛ, ПРОСТИ! — ВЕЛИКИЙ, НЕЗАБВЕННЫЙ...»
< Из «Эрнани » В. Гюго >
Автографы (2) — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 15. Л. 4–5 и 6 об.— 7.
Первая публикация — Изд. 1900. С. 420–421; заканчивается публикация 24-й строкой («Пригнула все главы венчанные к земле»). Впервые полностью опубликовано К.В. Пигаревым в первом выпуске «Мурановского сборника» (1928. С. 34–48).
Печатается по автографам. См. «Другие редакции и варианты». С. 240.
Автографы различаются: первый включает 57 строк, из которых 6 содержат исправления, поэт уточнял перевод, делал его стиль более выразительным.
Расшифровали зачеркнутое Пигарев и Г.И. Чулков. Здесь приводится расшифровка Пигарева (Лирика II. С. 289–290).
Второй автограф, карандашный, на одном листе со стих. «Конь морской», имеет помету «Из Hernani» и содержит 30 стихов, от «Ищи ж владычества и взвесь пригоршни пыли» до конца: «Мироправленья жезл! Кто я? Исчадье праха!» Появился новый вариант строк 50–57. В 66-й строке не прочитано Чулковым и Пигаревым последнее слово (Чулков I. С. 357; Лирика II. С. 96); в Изд. 1984 слово прочитано как «неустанный» (с. 286.)
В первой публикации Чулков обнаружил три ошибки: «для» вместо «чрез» (26-я строка), «вождя» вместо «Божью» (50-я строка), «без смерти» вместо «бессмертное» (69-я строка). В Лирике II исправления внесены, как и в дальнейшие издания.
Тютчев перевел монолог дона Карлоса из драмы Гюго «Эрнани» (д. IV, сц. 2); это монолог дона Карлоса перед избранием в императоры, произнесенный в мавзолее Карла Великого. Р.Ф. Брандт оценивал перевод как «довольно близкий» (Материалы. С. 110).
Стихотворение датируется 1830 г. Датировку связывают с тем, что драма Гюго «Эрнани» была написана в 1829 г.; в конце февраля 1830 г. состоялась ее постановка; в начале марта того же года произведение было опубликовано. В 1831 г. появился полный русский перевод, сделанный А.Г. Ротчевым.
«ДУША ХОТЕЛА Б БЫТЬ ЗВЕЗДОЙ...»
Автограф неизвестен.
Первая публикация — Совр. 1836. Т. III. С. 14 (под номером IX, в общей подборке «Стихотворения, присланные из Германии», подписанной инициалами «Ф. Т.»). Затем уже с именем Тютчева — Совр. 1854. Т. XLIV. С. 16; Изд. 1854. С. 29; Изд. 1868. С. 34; Изд. СПб., 1886. С. 117; Изд. 1900. С. 47.
Печатается по первой публикации.
Сохранились списки в Сушк. тетради (с. 24), в Муран. альбоме (с. 26), в Альбоме Тютчевой (с. 47), среди списков, сделанных рукою Эрн. Ф. Тютчевой и И.С. Аксакова (РГАЛИ, Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 52. Л. 16 об.), здесь текст получил название «Желание», а в конце стихотворения — подпись «Ф. Тютчев», и фамилия подчеркнута. В Сушк. тетради и в Муран. альбоме стихотворению предшествует «О чем ты воешь, ветр ночной...», последует — «Так здесь — то суждено нам было...».
Печатные тексты не имеют существенных отличий. В Изд. СПб., 1886 стоит дата «1840», «нелепая», по справедливой оценке Г.И. Чулкова. В Изд. 1900 стихотворение не разделено на строфы.
Чулков датировал стихотворение 1828–1830 гг. на том основании, что сохранился список в той же рукописи, что и «Сон на море», бумага которой имеет водяной знак — «1828» (Чулков I. С. 179). К.В. Пигарев устанавливал верхнюю границу времени возможного написания стихотворения — «не позднее апреля 1836 г., так как в начале мая было послано И.С. Гагарину» (Лирика I. С. 368). Уточнение датировки в Летописи 1999 — июль... август 1829 г. — представляется вероятным.
Н.А. Некрасов полностью перепечатал стихотворение и в своем отзыве соединил с другим — «В душном воздуха молчанье...» (см. коммент. С. 401) (Некрасов. С. 219–220). Л.Н. Толстой пометил его буквами «Т. Г.» (Тютчев. Глубина) (ТЕ. С. 145). Р.Ф. Брандт прокомментировал таким образом: «Стихотворение красивое, но представляющее странное смешенье двух зрительных точек: изобразив сперва звезды такими, какими они представляются человеческому глазу, поэт затем, как астроном, оговаривает, что звезды светят и днем, а даже, будто бы, еще ярче!» (Материалы. С. 28). Попытки реального, позитивного истолкования стихотворения не увенчиваются успехом.
С.Л. Франк находит поэтический контекст, рассмотрев стихотворение в связи с такими, как «Лебедь», «Весеннее успокоение», увидев в них «завершающий аккорд религиозной симфонии тютчевской лирики...», усмотрев его в мечте поэта о смерти среди природы. «В этом же направлении идет мечта души стать звездою, горящей скрытым светом «в эфире чистом и незримом». Это высшее настроение, прозрение последней, глубочайшей и прекраснейшей основы бытия в стихии, которая сочетает в себе тишину, отрешенность, покой смерти с ясностью и светом, выражено в стихотворениях, в которых космическое чувство Тютчева достигает своей вершины: в описаниях красоты вечера, осени, старости, увядания и тихого страдания» (Франк. С. 26–27). Пигарев считал ближайшим контекстом стих. «Ты зрел его в кругу большого света...» и «В толпе людей, в нескромном шуме дня...», находя, что «образ звезды, светящейся днем, перекликается с образом месяца днем» (Лирика I. С. 368).
ДВУМ СЕСТРАМ
Автографы (3) — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 12. Л. 1, 3 и 2–2 об.
Первая публикация — Совр. 1836. Т. IV. С. 40, под общим названием «Стихотворения, присланные из Германии», с общей подписью «Ф.Т.», под номером XXII. Затем — Совр. 1854. Т. XLIV. № 13. С. 18; Изд. 1854. С. 35; Изд. 1868. С. 40; Изд. СПб., 1886. С. 47; Изд. 1900. С. 94.
Печатается по третьему автографу, совпадающему с текстом первой публикации. См. «Другие редакции и варианты». С. 241.
В первом, карандашном, черновом автографе 4-я строка — «Та ж свежесть утреннего часа», этот вариант и во 2-м автографе. Но в 3-м автографе — другой вариант: «Та ж прелесть утреннего часа». Если слово «свежесть» больше соответствует реалистическим тенденциям тютчевской лирики природы, то «прелесть» восходит к традициям эстетики XVIII века, сентиментализма и предромантизма.
Особенность авторской пунктуации — повторы тире (в конце 2-й и 5-й строк) в 1-м автографе и здесь же в конце 7-й строки — многоточие, а в конце 8-й — восклицательный знак с многоточием. Во 2-м автографе стоит тире в конце 1-й строки, многоточие — во 2-й, восклицательный знак с многоточием — в конце 5-й и 10-й строк, в конце 7-й — двоеточие. В 3-м автографе — все, как во втором, но 7-я завершается многоточием, что было и в первом автографе. Варианты в синтаксическом оформлении текста говорят о том, что Тютчев легко заменял тире многоточием, сближая их смысловое значение и подчеркивая недоговоренность, смысловую открытость, как бы конфиденциальность стихотворного посвящения, призванного о многом напомнить старшей сестре.
«Двум сестрам» записано на обороте листа со стих. «Как над горячею золой...»; они стоят под номерами: «1» «Двум сестрам», «2» «Как над горячею золой...». Можно усмотреть некоторую общность в меланхолической эмоции стихотворений.
Печатные тексты слегка различаются. В пушкинском Совр. стихотворение разделено на строфы, текст соответствует 3-му автографу («Та ж прелесть утреннего часа»), пунктуация в основном — тоже, хотя в конце 7-й строки стоит двоеточие, а в конце 5-й — только восклицательный знак (без многоточия). В Изд. 1854, а также Изд. 1868 и Изд. 1886 печаталось без разделения на строфы, 4-я строка здесь — со словом «прелесть». Но в Изд. 1900 стихотворение разделено на строфы и 4-я строка — «Та ж свежесть утреннего часа». Этот вариант строки принят и в Изд. 1987.
Датируется 1830-м г. и, как считает К.В. Пигарев, навеяно петербургскими встречами поэта в июне — сентябре 1830 г., адресат неизвестен (см. Лирика I. С. 347). А.А. Николаев датирует 1820-ми гг. и утверждает, что в нем речь идет о жене Тютчева Элеоноре, урожд. Ботмер, и ее сестре Клотильде (Изд. 1987. С. 376); см. также: Николаев А.А. Судьба поэтического наследия Тютчева 1822–1836 гг. — Русская литература. 1979. № 1. С. 134).
Современный биограф Тютчева Г.В. Чагин полагает, что стихотворение написано летом 1830 г. и обращено к сестрам декабриста В.П. Ивашева (см. Чагин Г.В. Родовое гнездо Тютчевых в русской культуре и литературе XIX века. М., 1998. С. 121–125). Мать сестер Ивашевых — Елизаветы и Екатерины — Вера Александровна, урожд. Толстая, была двоюродной сестрой матери Тютчева Екатерины Львовны и ее родной сестры Надежды Львовны Завалишиной. Старшее поколение было чрезвычайно дружно, что передалось и их детям. Дети сестер Толстых, по крайней мере старшие, были примерно одного возраста, часто встречались, любили друг друга. Сестры Ивашевы получили по тому времени хорошее воспитание, они музицировали, рисовали красками; Лиза, по воспоминаниям современников, была восторженной и пылкой натурой; она была на два года моложе своего троюродного брата Федора Тютчева. Можно предполагать его особое отношение к старшей сестре, по-видимому, увлечение. В 1830 г., когда в Петербург приехал из-за границы Тютчев, он встретился лишь с младшей сестрой, Екатериной, а Елизавета к тому времени уже вышла замуж за Языкова и жила отдельным домом с мужем и детьми. Екатерине шел в это время 19-й год. Примерно столько же было ее старшей сестре Лизе десятилетие назад, когда она встречалась с Тютчевым. В отличие от старшей сестры Екатерина была девушка тихая, мечтательная, склонная к меланхолии. Вероятно, сестры были очень похожи, что особенно ощутил поэт, не видевший долгое время старшую и встретивший вместо нее младшую: «Обеих вас я видел вместе — / И всю тебя узнал я в ней... / Та ж взоров тихость, нежность гласа...». В стихотворении Тютчев сказал о своей любви к девушке и о ее утраченной молодости; Елизавета нечто подобное говорила в письме к брату (см. Буланова О.К. Роман декабриста. М., 1933. С. 97–98) (Г.Ч.).