На следующий вечер у нас был запланирован еще один концерт с «Black Sabbath», на этот раз в Провиденсе, штат Род-Айленд. Их команда предупредила: «Сегодня – никаких спецэффектов».
«Ладно», - ответили мы. – «Тогда мы поедем обратно в отель. Мы не будем выступать. Если передумаете – вы знаете, где нас найти».
Или по-нашему, или никак – таково был наше условие. Мы были преданы своим принципам, и не желали ими поступаться.
Через некоторое время раздался телефонный звонок. «Хорошо, приезжайте в зал. Выступайте, как хотите».
К тому моменту у Билла Окойна появился план. ПЛАН с большой буквы. Дело в том, что поклонников наших «живых» концертов становилось все больше и больше – мы все чаще выступали, как хедлайнеры, особенно в центральной части страны – но это не особо повлияло на рост продаж нашего альбома. Да, «Dressed to Kill» коммерчески удался лучше, чем предыдущие альбомы (120 000 проданных экземпляров по сравнению с 90 000 у «Hotter than Hell» и 60 000 у «KISS»), но все же, по сравнению с количеством зрителей на «живых» концертах, это была капля в море. В чем же было дело?
А в том, что звук в записи очень сильно отличался от того, как мы звучали вживую.
И тогда Билл рассказал нам свой план: «живой» альбом, звуковой сувенир с нашего шоу, которое привлекало огромные толпы людей. За образец он взял концертный альбом «Uriah Heep», который в свое время помог этой британской группе зарекомендовать себя. Этот прием сработал в Британии, но для Америки подобный способ достижения успеха – выпуск концертного альбома рок-группы – был еще в новинку. Лишь спустя время именно «живые» альбомы вознесли на вершину славы таких исполнителей, как Питер Фрэмптон, Боб Сигер, группу «Cheap Trick» и многих других.
Поскольку, по мнению всей группы, нам не хватало именно альбома, который бы полностью раскрывал наш потенциал, идея Билла была принята на «ура». Мы наняли Эдди Крамера для работы с концертной записью. Билл привлек к сотрудничеству фотографа Фина Костелло, который делал обложку альбома для «Uriah Heep». Свое детище мы решили назвать «Alive!» по аналогии с концертным альбомом группы «Slade». Летом 1975 мы записывали наши концерты, начиная с «Cobo-Hall» в Детройте, где все билеты были распроданы. Там Костелло фотографировал публику - двенадцать тысяч человек – для обратной стороны обложки нового альбома. Фото для первой стороны мы тоже отсняли в Детройте, но в другом месте – в комплексе «Michigan Palace», где мы в свое время дали несколько лучших концертов, и где сейчас репетировали перед записью выступления в «Cobo-Hall».
Многие спорят, является ли альбом «Alive!» полностью «живым» или мы его немного улучшили. Отвечаю честно и откровенно: да, улучшили. Не для того, чтобы кого-то обмануть, или что-то скрыть. Просто.. зачем людям слушать ошибку, которая постоянно повторяется? Гитару, зазвучавшую не в тон? Для чего? Для достоверности? На концерте, вы слушаете и глазами, и ушами. Ошибка, которая осталась незамеченной на концерте, будучи записанной, живет вечно. Мы хотели воссоздать атмосферу нашего шоу – и для этого мы сделали все возможное. Вместо взрывов наших «вспышек» мы пустили запись пушечных взрывов, потому что вживую это именно так и звучало. Также мы добавили дополнительный шум толпы, чтобы слушатель почувствовал себя ее частью. Это был единственный способ воссоздать атмосферу наших шоу, царившее там возбуждение. Мы подумали, что люди, которые были на нашем концерте, захотят услышать то, что они помнили, прочувствовать то, что чувствовали тогда.
Еще одна причина, по которой мы добавили шум толпы – чтобы ее можно было слышать на протяжении шоу, так же, как и на настоящем концерте. Большинство концертных альбомов в то время отличались от записанных на студии только тем, что после окончания песни были слышны негромкие аплодисменты, которые прерывались с началом следующей композиции. Но мы хотели показать реальный концерт. И обратная сторона обложки – это дань уважения нашим фанатам, которые создавали весь этот шум и превращали каждое наше шоу в яркое и мощное действо.
Выбрав Эдди Крамера для работы с «KISS Alive!», мы приняли очень правильное решение – лучшего специалиста невозможно было найти. Его блестящая работа в студии и передовые идеи по улучшению качества записи были просто потрясающими. Разные звуки публики, например, были записаны у него на кольцах (магнитной) ленты, длина которых иногда доходила до семи метров, и эти кольца «крутились» одно за другим, так что не было ни одной повторяющейся реакции публики. Благодаря идеям Эдди мы могли сами выбирать нужную нам реакцию, будь то шепот, рев и т.д., добавлять дополнительные звуки к оригинальной записи – все его задумки были просто гениальны.
Когда мы уже заканчивали работу над альбомом, длинное и скучное барабанное соло все еще оставалось камнем преткновения. Сольные партии никогда не были сильной стороной Питера. Часто он звучал, как Рикки Рикардо, играющий на бонго, а не как рок-музыкант, барабанщик, исполняющий правильное соло. К тому же, соло, которое звучит круто вживую, дополненное реакцией толпы и спецэффектами, в записи может показаться скучным и нудным. Поэтому мы его убрали.
«А вот если обратно не вернете», - заявил нам Питер, - «тогда я из группы уйду».
Глубокий вздох.
Опять сорок пять…
Результат нашей работы отражал всю звуковую мощь живого шоу «KISS». Наконец-то, у нас был способ погрузить слушателя в атмосферу концерта, почувствовать себя частью толпы. По сравнению с нашими первыми тремя студийными альбомами, это был огромный скачок вперед.
Обложка альбома также вышла на славу – там были как фото публики, так и фото выступления группы в момент одновременного запуска всех наших спецэффектов, плюс обращения каждого члена группы к фанатам. Мы написали эти обращения, чтобы персонифицировать наши образы – Звездное Дитя, Демона, Кота и Пришельца. Мой персонаж всегда был эпатажным, и я решил и здесь не отступать от этого имиджа, написав общее обращение к фанатам, без указания пола. Фраза «Любимые мои, когда я вижу, что вы кайфуете от меня, это заводит меня так, как ничто другое» могла принадлежать как гетеро-, так и бисексуалу, или гомосексуалисту. Меня не пугало то, что могут подумать о моей ориентации или стиле. Напротив, мне льстил тот факт, что я привлекателен для всех и каждого, что мне подражают, я популярен среди людей, независимо от их пола или сексуальной ориентации. Я никогда не воспринимал это, как угрозу своей мужественности или самовосприятию. Если бы я был геем, я бы не скрывал этого и не стеснялся, но я им не был. Я достаточно комфортно чувствовал себя в своей собственной ориентации, и не хотел добавлять ничего лишнего к андрогинности и ранимости моего образа. Ранимость я мог показать только на сцене, и никогда - вне ее. Я все еще был неуверен в себе и не хотел открываться.
Как-то на гастролях, уже после выхода «Alive!», я переспал с одной девушкой, и, лежа со мной в постели, она сказала: «А мой парень говорил, что ты – гей».
«Ну, я так понимаю, это не сработало», - ответил я. – «Ведь это тебя не отпугнуло».
26.
После выхода «Alive!» все изменилось. Мы чувствовали – грядет что-то большее, настоящий взрыв, и это лишь вопрос времени. Мы как будто наблюдали за водой, на которой начинают появляться пузырьки перед закипанием. Напряжение на концертах было невероятным, как будто через толпу пропустили заряд электрического тока. Накал страстей был сродни религиозному пылу, и это делало наши концерты, проходившие в конце 1975, настоящими мессами в храме рока.
Все это время мы уверенно шли вперед, к успеху, так что я не сомневался, что подобное рано или поздно произойдет. И, несмотря на финансовые проблемы – всю серьезность которых я на тот момент не понимал, - я никогда не думал, что наши скромные объемы продаж могут стать причиной распада группы. Но, с другой стороны, нам становилось все сложнее договариваться о выступлениях с более известными группами – наше шоу перетягивало внимание публики на себя, и это всегда бесило хедлайнеров.
Но, с выходом «Alive!» для нас резко открылись все двери. Ситуация изменилась за одну ночь. Внезапно мы выступали, как хедлайнеры, в таких местах, куда мы раньше даже на разогрев не попадали. Сначала я немного нервничал, так как у меня не было опыта общения с двадцатитысячной толпой. Но, когда я понял, как с ней нужно себя вести, нервы на пределе были уже у зрителей, а не у меня. Первое, чему мне нужно было научиться – общаться с человеком в последнем ряду. Энергетика, которую я посылал зрителям, должна была достичь даже самых последних рядов, создавая ту атмосферу шоу / цирка/ религиозной мессы, которой мы так гордились. Чем больше была толпа, тем больше нужно было работать, делая наше шоу в двадцать тысяч раз сильнее. И я чувствовал себя помазанником, призванным это сделать.
Пустите меня к ним.
Я хочу быть тем, чего они хотят.
Я хочу быть Звездным Дитя.
Я хочу, чтоб мы были «KISS».
Я хочу показать им, что мы на самом деле те, кем они нас считают.
Конечно, мне потребовалось время, пробы и ошибки, но достаточно скоро я понял, что могу это сделать. И у меня это очень хорошо получается.
Разница между парнем, который только что получил лицензию пилота, и опытным пилотом, заключается в том, что первый умеет водить самолет, а второй, кроме этого, еще и может справиться с любыми возникающими проблемами. Если воспользоваться этим сравнением, я уже был достаточно опытным пилотом, и меня ничто не могло выбить из колеи.
С вами говорит ваш капитан. Вы – в надежных руках.
Выходя на сцену, я ловил кайф, видя, как кайфует от нас публика. Зрители на наших концертах приходили в экстаз, и мы разделяли с ними их ликование. Мы радовались так же, как и наши поклонники. Благодаря им, я забывал о своих несчастьях и неуверенности в себе. Все проблемы – и их, и мои, никуда не девались, и нам придется столкнуться с ними завтра, но сегодня мы веселились, забыв о них.
Также нам удалось привлечь к совместной работе несколько групп, которые были моими кумирами. Осенью 1975 года у нас на разогреве играли как «Slade», так и «Wizard», группа, фронтменом которой был Рой Вуд из «Move». Группа Роя Вуда создала довольно эксцентричную версию звуковой стены Фила Спектора. Их бас-гитарист выступал на роликах. Их освистали и прогнали со сцены. После я сказал Рою, какое огромное влияние он оказал на меня. Он еще не отошел от шока после такого неласкового приема, и без энтузиазма отреагировал на мои слова, чем я, признаюсь, был разочарован. После первого концерта мы играли со «Slade», все мы остановились в отеле «Чаттануга Чу Чу Хилтон», в котором номерами служили винтажные вагоны поезда, размещенные на рельсах позади главного здания. Я был горячим поклонником «Slade» - кстати, именно шляпа с зеркальцами, которую носил их фронтмен Нодди Холдер, натолкнула меня на мысль о гитаре с покрытием в виде разбитого зеркала. Я зашел в вагон к Нодди, чтобы поздороваться. Он был то ли пьян, то ли под кайфом – бредил, не держался на ногах. Да уж, в горизонтальном положении ваши идолы не кажутся столь великими.
У нас появилась пара свободных дней, и мы улетели в Нью-Йорк. Там меня ждал сюрприз. Роясь в шкафу у себя на квартире, в Квинсе, я нашел несколько дробовиков.
Ого, это еще что такое?
Пока я был на гастролях, моя девушка, Аманда, завела себе каких-то подозрительных друзей. И они хранили свое оружие в нашей квартире. Супер. Я был простым еврейским мальчиком из Квинса, и оружие видел разве что в тире на ярмарке. А она стала вести совсем другую жизнь, постепенно скатываясь вниз.
Также Аманда рассказала мне, что однажды, когда меня не было, Джо Неймит подвез ее домой из клуба. Позже, когда я размышлял об этом, я вспомнил, что Джо – не тот парень, который просто подвезет девушку домой, поцелует в щечку и распрощается. С тех пор, как я озвучил ей свою мантру «Не спрашивай меня, что я делал на гастролях, если не хочешь знать правду», я никогда ей не лгал по поводу того, чем занимался в отъезде. Но мне никогда почему-то не приходило в голову, что это правило может относиться и к ней. «Не спрашивай меня, что происходило дома, если не хочешь знать правду».
Я сказал ей, что между нами все кончено, хотя, по большому счету, мне было все равно, рядом она или нет, так что я даже не стал возражать, когда она переехала вместе со мной на мою новую съемную квартиру на Манхэттене, на Восточной 52й. Вообще-то, мы никогда даже не притворялись, что любим друг друга – мы были просто друзьями по постели. Но уже пришло время сменить на ней простыни.
Квартира находилась в высоком, шикарном здании, на улице, одним концом упиравшейся в Ист-Ривер. Это была новостройка, только-только сданная в эксплуатацию. Когда я ходил на просмотр, мне предлагали две квартиры. Одна, на двадцать первом этаже, стоила 510 долларов в месяц, а другая, на двадцать шестом, с прекрасным видом из окна – 560. Несмотря на наш недавний успех, пятьдесят баксов в месяц были для меня существенной разницей, и я в итоге снял квартиру на двадцать первом этаже.
Эта новая квартира была ощутимым доказательством моего роста. Я отправился в «Мейси» и купил свою первую настоящую мебель – большой зеленый бархатный диван в форме буквы L, а еще – огромную люстру в форме шара, подвешенную на изогнутой металлической стойке. Я чувствовал себя крутым.
Также, благодаря успеху «Alive!», мы смогли останавливаться в отелях классом повыше. «Холидей Инн» сменился «Шератоном». В «Шератоне» на всех полотенцах была вышита буква «S». Каждый раз, отправляясь в Нью-Йорк, я забирал с собой несколько, так что скоро у меня дома был целый шкафчик, полный полотенец с монограммой отеля.
Биллу Окойну нравилось, что мы вели такую экстравагантную гастрольную жизнь, тем более что теперь он смог начать выплачивать свои космические долги. Мы тоже наслаждались такой жизнью – пока не поумнели и не увидели счета. Теперь, когда мы готовились к концерту в гримерке, нас спрашивали, что бы нам хотелось выпить. Было вполне естественным заказывать шампанское. Шампанское – как круто! Мы заказывали по несколько бутылок «шипучки», не отдавая себе отчета, что платить придется нам самим. Но это было весело – и, потом, кто знал, как долго все это продлится?
Да, прирожденными бизнесменами нас нельзя было назвать. Что бы там не говорили, мы были еще зелеными юнцами, и совершенно не разбирались в таких моментах, как гастрольные расходы и итоговые суммы в выставленном чеке. Мы доверяли всем вокруг, будучи уверенными, что они блюдут наши интересы. Нам потребовались годы, чтобы понять все тонкости и попытаться изменить свой подход к таким вопросам.
Ну а пока я чувствовал новый прилив сил, не обращая внимания на реальность.
Однажды в Нью-Йорке, приехав на выходные, я пошел на 48 улицу, чтобы купить кое-что в музыкальном магазине. Ситуация складывалась довольно странная, ведь, несмотря на то, что мы за один день стали знаменитыми, без грима нас почти никто не узнавал. Я свободно гулял по улицам, заходил в кафе, чтобы выпить кофе. Я даже мог подойти к газетному киоску и купить музыкальный журнал с фотографией «KISS» на обложке. Конечно, на 48й улице все было по-другому. Я не был похож на других. У меня были иссиня-черные волосы, а на ногах – уличная версия моих сценических ботинок на восемнадцатисантиметровых платформах, которые я все время носил. Я думаю, люди, работающие в музыкальном магазине и, соответственно, разбирающиеся в музыке, легко могли бы понять, что за двухметровый верзила с копной черных кудрей к ним зашел. «Если этот парень не из «KISS», то, наверное, в город приехал цирк».
Взяв несколько комплектов струн и еще кое-что по мелочи, я подошел на кассу, чтобы рассчитаться. Владелец магазина отказывался брать с меня деньги. Я сначала не понял. «Это за наш счет», - настаивал он.
От меня не ускользнула ирония этой ситуации.
«Я могу это себе позволить», - сказал я. – «У меня есть деньги. Лучше сделайте подарок какому-нибудь другому парню, который действительно в нем нуждается».
27.
В канун нового, 1976 года, мы выступали хедлайнерами на концерте в нью-йоркском спортивном комплексе Nassau Coliseum, что на Лонг-Айленде. Ровно два года назад мы выступали на другом новогоднем концерте в «Музыкальной Академии», играя на разогреве у Игги Попа и «Blue Oyster Cult». В этот раз «Blue Oyster Cult» были на разогреве у нас. Жизнь действительно налаживалась.
В тот вечер, за кулисами, мы получили золотые альбомы в честь успеха «Alive!», ведь с момента его выхода в сентябре 1975 было продано уже 500 000 экземпляров. Все наши достижения этого года были воплощением моих фантазий – переход в статус хедлайнеров, отели высшего класса, квартира на Манхеттене, - но этот золотой альбом был сбывшейся мечтой моего детства. У Элвиса были золотые альбомы. И у «Битлз» тоже. А вот теперь и у меня.
В личной жизни все было не так радужно. Перед началом следующих гастролей у нас был двухнедельный перерыв, и я вернулся домой, к Аманде, на 52 улицу. Наши отношения уже сходили на нет, а в этот раз произошло нечто, заставившее меня поставить в них большую жирную точку. Я увидел у нее на руках следы от уколов. Ее очередные новые друзья занимались поставкой наркотиков в Америку – высшая лига, так сказать. И тогда мне стало ясно, что эти отношения, даже в формате «друзья по сексу», продолжаться больше не могут. Я не хотел, чтобы у меня в доме снова появилось оружие. Не хотел слышать телефонные разговоры о новых поставках. И жить с наркоманкой я тоже не хотел. И я сказал ей: «Все кончено. Тебе нужно уйти».
Она уходить не захотела.
В итоге, за неделю до начала гастролей я переехал в свободную квартиру, принадлежащую Биллу Окойну. Я не знал, зачем вообще ему нужна была еще одна, нежилая, квартира, но мне было все равно. Перед моим отъездом мы с Амандой постоянно ссорились на протяжении нескольких дней, и, когда я уже выходил из дома, ко мне подошел привратник и сказал: «Мистер Стенли, она говорит, что выпрыгнет из окна».
«Скажите, пусть постарается не упасть на меня», - ответил я и ушел.
Скоро мы снова отправились на гастроли. Я позвонил матери Аманды и попросил ее прилететь в Нью-Йорк и забрать свою дочь из моей квартиры, пока я в отъезде.
31 января 1976 года мы выступали хедлайнерами в помещении выставочного центра «Hara Arena» в Дейтоне, штат Огайо. Перед самым началом концерта, стоя за кулисами, я услышал нестройный гул. Шум толпы, полный радостного возбуждения.
Каждый вечер я спрашивал нашего гастрольного менеджера: «Ну что, как у нас сегодня дела?» С момента выхода «Alive!» ответ постоянно был «хорошо». В тот вечер он сказал: «Все билеты распроданы».
Наша четверка была счастлива, понимая, что мы переходим на новый уровень. Теперь наша группа была настоящим хедлайнером, достойным доверия. «KISS» становилась одной из тех самых групп, приобретая статус, к которому мы стремились изначально. Мы очень сильно выросли.
Перед нашим выходом сцену всегда закрывал занавес. Тогда это был, конечно же, не такой эксклюзивный занавес в стиле кабуки, как сейчас, но он был всегда. В тот вечер в Дейтоне я немного отодвинул его и выглянул в зал. Зал был полон людей. Энергия толпы была почти пугающей. У меня внутри все сжалось, я испытал такое же чувство, как на «американских горках», когда вагончик медленно поднимается вверх по самой первой «горке». Именно это я ощутил в «Hara Arena».
Следующим вечером, когда я спросил менеджера, как у нас дела, он снова ответил, что все билеты проданы. И так повторялось несколько вечером подряд – все билеты раскупались, где бы мы ни выступали. Это перестало быть аномалией. «KISS» стала группой, которая всегда и везде собирала полные залы. Плотину прорвало, и все стало происходить невероятно быстро. Все это время напряжение росло, и вот все взорвалось. Пути назад уже не было.
Но, тем не менее, в душе я оставался еще ребенком. Мне было всего двадцать четыре года, и я далеко не полностью осознавал весь масштаб происходящего. Да, это было мощно. Да, это было невероятно. Да, это было именно то, что я планировал и видел в своих мечтах. Но после выхода «Alive!» успех группы стал просто колоссальным. Это даже немного пугало.
Афиши наших выступлений с моими кумирами – Rush и Бобом Сигером. 1975-1976 гг.
То ощущение «американских горок», которое я испытал перед концертом в «Hara Arena», теперь возникало у меня все чаще и чаще – я поднимался вверх, на большую высоту, зная, что в какой-то момент мы достигнем вершины и полетим вниз, падая, крича, не имея никакого контроля над ситуацией. И я чувствовал то ускорение, с которым мы ехали вверх, сам процесс подъема. Я понимал, что мы достигли точки невозврата. И все, что мне оставалось – это крепко держаться.
Вопрос был в том, за что именно мне держаться?
А держаться было не за что. У меня не было ни настоящих друзей, ни человека, к которому я испытывал эмоциональную привязанность.
Ребята из группы помочь мне не могли, это было ясно, как день. Мир, в котором мы жили сейчас, был наполнен жертвами славы. В качестве проявления дружбы здесь предлагали наркотики. Каждый. Божий. День. Люди разрушали себя изнутри. Доводили себя до отупения. Умирали. И я боялся, что из-за своих комплексов и неуверенности в себе, я тоже могу поддаться этому искушению. У меня включилось чувство самосохранения.
Мне нужно было за что-то держаться.
Потому что мы скоро полетим вниз, неважно, готов я к этому или нет.
И тогда я вспомнил о докторе Джесси Хилсене.
В то время люди часто недооценивали важность психотерапии, или принимали обращение к врачу за признак слабости. Я и сам поддался этому мнению, прекратив посещение «Маунт Синай» после создания «Wicked Lester», когда моя жизнь начала потихоньку налаживаться. Я хотел верить, что теперь у меня все в порядке.
Но это оказалось не так. И я позвонил в «Маунт Синай». Доктор Хилсен ушел из больницы, и теперь занимался частной практикой. Но я его нашел. «Наша группа стала очень популярной», - объяснил я ему. – «И я не знаю, смогу ли я выдержать эту популярность. Мне нужна поддержка, спасательный круг».
Я был твердо настроен выжить.
И, возможно, именно помощь психотерапевта поможет мне прочно держаться на ногах, даже на восемнадцатисантиметровых платформах.
Часть III