Однажды, проходя мимо «Галереи Маклоу», которая находилась в моем районе, я увидел в витрине лампу «Тиффани», и резко остановился. У меня в квартире до сих пор единственными предметами интерьера были кровать и шкафчики с коллекцией гитар в «музыкальной комнате». Но я захотел рассмотреть лампу поближе, и вошел внутрь. На ценнике стояла цифра 70 000. Я сразу же ее купил, и понес домой. Зайдя в квартиру, я поставил ее посреди гостиной, на ковре, занимавшем всю комнату, и включил. Я часами лежал на полу и смотрел на нее, наблюдая, как с заходом солнца стекло все ярче светилось в наступающей темноте. Я был в своей квартире, и у меня была эта шикарная лампа.
Жизнь прекрасна.
Я мог купить, что захочу, это стало для меня своего рода одержимостью.
Может быть, красивые вещи смогут сделать меня счастливым.
Прогуливаясь по Мэдисон-Авеню, и увидев в витрине обувного магазина пару ботинок, я мог зайти и спросить: «В каких цветах у вас есть эта модель? Давайте мне все». Я создавал испуганному мальчику внутри меня новый имидж – важной персоны в дорогой одежде.
Как-то я захотел зайти в ювелирный магазин – мне понравились часы «Ролекс», которые я увидел в витрине. Дверь была заперта, и сначала меня не хотели впускать. Затем мне, наконец, открыли дверь, но сотрудники магазина вели себя очень пренебрежительно и грубо. Я походил вокруг, осмотрелся и затем спросил, указывая на одну модель: «Сколько стоят эти часы?»
«Двадцать тысяч долларов», - насмешливо ответил продавец.
Я вытащил бумажник – к тому времени мы уже могли снимать деньги со счетов (?) – и отсчитал необходимую сумму перед его носом. Затем сказал: «Знаете что? Я не буду их покупать. Потому что вам не следует так обращаться с людьми».
36.
«Unmasked» не имел в Штатах большой популярности, и большую часть 1980 года мы провели в бездействии. В любом случае, барабанщика у нас не было. Сингл «Shandi», однако, за границей был хитом, и мы запланировали на осень гастроли в Европе и Австралии. Но, прежде чем начать выступать живьем, нам нужно было найти барабанщика. Было очень странно снова проводить прослушивания.
Нам не нужен был барабанщик с именем. Мы хотели, чтобы это был человек, пришедший из ниоткуда. Если бы Антон Фиг или какой-то другой известный музыкант оделся, например, как серебристо-черный жираф, это было бы просто глупа.
Билл разместил объявления в нескольких музыкальных журналах, мы также распустили слух, что ищем нового участника группы. Биллу начали присылать огромное количество записей, фото и резюме, многие звонили. Он изучал полученный материал, и периодически мы приглашали на прослушивание предварительно отобранных им кандидатов. Мы решили, что нам не нужен ударник, играющий, как Питер. Те ребята, которые произвели на нас наилучшее впечатление, играли, если можно так выразиться, в «английском» стиле. Они играли в фоновом ритме, и, неважно, была у них двойная «бас-бочка», или нет, все они почитали те же группы, что и мы. Питеру сложно было справляться с одинарной «бас-бочкой» и малым барабаном, что уж тут говорить о двойной. Да и в нашу концепцию это не особо вписывалось на тот момент. Но позже использование двойной «бас-бочки» в рок-музыке стало своеобразным способом хотя бы приблизиться к тому, что исполнял Джона Бонэм из «Led Zeppelin» на «бочке» одинарной. Его нога двигалась столь быстро, что для повторения его скорости большинству ударников требовалась двойная «бочка» и обе ноги. Мы не ставили перед собой задачу найти человека с двойным комплектом, но, в то же время, не хотели загонять в рамки нового члена команды. Поскольку мы готовы были принять в коллектив нового человека, мы подумали, что мы также готовы двигаться дальше, расширять горизонты.
Однажды к нам на прослушивание пришел молодой мастер по ремонту газовых печей, которого звали Пол Каравелло. Он был маленьким, с огромной копной волос и полным отсутствием высокомерия. Первое, что он сделал – это попросил у нас автографы. Изначально его игра меня не впечатлила, но все остальные, включая Билла Окойна и Вини, сочли ее великолепной. Мы позвали его на повторное прослушивание, тогда-то и выяснилось, что у него хороший голос, с такой же хрипотцой, как у Питера. А еще он быстро учился.
Мы нашли подходящего парня.
Пол хотел сменить имя, и мы поддерживали его в этом решении – поскольку мы с Эйсом были тезками, третий Пол в группе был бы совершенно лишним. Сначала он предложил «Расти Блейдс» (пс. в переводе – Ржавые Лезвия), но мы не поддержали этот вариант. К счастью, долго думать нам не пришлось, так как затем он придумал отличный псевдоним – Эрик Карр, звучное имя, не похожее на стереотипные «клички» рок-звезд из мультфильмов.
Он показался нам очень хорошим человеком. Другие парни, приходившие на прослушивание, вели себя, как рок-звезды, думая, что этим заработают очки. Эрик же был очень милым. Позже мы узнали, что и у него были свои проблемы, но, в целом, он был тем глотком свежего воздуха, в котором мы так нуждались после ухода Питера.
Он все время развлекал нас, рассказывал нам много историй о своей работе мастером – например, о том, как однажды, зайдя в квартиру к клиенту и открыв плиту, он обнаружил там целую кучу жучков-червячков, ползающих внутри – и мы хотели показать ему, что в «KISS» он не будет второстепенным персонажем. Поэтому, после того, как мы сообщили ему, что он принят в группу, мы сделали две вещи. Первое – купили ему серебристый «Порш-924». Как-то так вышло, что именно я должен был стать его учителем, наставником, присматривать за ним. Получив машину, он подошел ко мне и спросил: «А можно будет ее покрасить в цвет камуфляжа?»
«Конечно же, нет,» - ответил я, считая, что он не должен был превращать элегантную, крутую спортивную машину в цирковой фургончик.
Затем мы отправились в магазин под названием «Лавка Французских Джинсов». Там продавались – вот сюрприз, так сюрприз! – французские джинсы. Я помог ему подобрать новый гардероб – поскольку мы скоро должны были отправиться в турне по Европе, это ему был необходимо.
Нам не сразу удалось придумать персонажа для Эрика. Отдать ему образ, уже знакомый нашим поклонникам – нет, Боже упаси. Это казалось нам своего рода кощунством. Изначально, он должен был стать Ястребом. Мы заказали ему костюм, с выпяченной грудью и перьями. На носу он нарисовал клюв. Но в этом костюме он был похож на ростовую куклу-талисман школьной футбольной команды – не хватало только больших пенопластовых лап, как у курицы. Это было кошмарно. К счатью, ему пришла в голову идея стать Лисом. Он носил тот же размер обуви, что и Питер, поэтому мы взяли сапоги Питера и сделали выше платформы. В конце концов, они стали напоминать ходули, а Эрик по сравнению с нами все равно выглядел крохотным.
Эрика, можно сказать, сразу бросили грудью на амбразуру. Мы-то уже научились жить в окружающем нас мире – знали, как общаться с прессой, с женщинами, которые заигрывали с нами, как вести себя в ресторане. Эрик же должен был всемуэтому учиться на ходу.
На второй день гастрольного тура, 31 августа 1980 года, в Генуе, мы должны были выступать на спортивной арене. Находясь в раздевалке, служившей нам гримеркой, мы услышали снаружи какой-то шум и возмущенные крики. Затем люди начали скандировать: ««KISS» - фашисты! «KISS» - фашисты!» Охранники закричали: «Заприте двери!» Люди начали лупить бейсбольными битами по нашей двери и крушить все снаружи. Они хотели нас убить. То, что нас собирались прикончить за музыку, было само по себе неприятно, но еще хуже было то, что мне предстояло умереть в сапогах на платформе, да еще и в гриме.
Мы сознательно избегали любых разговоров о политике, и все же, в глазах этих людей мы олицетворяли все зло американского капитализма. Это было первое турне, где люди задавали нам вопросы о политике - европейский образ мышления был более связан с политикой и событиями в мире. Джин использовал любую возможность быть увиденным или услышанным, его ахиллесовой пятой была жажда внимания, независимо от его источника. Я не собирался делать никаких заявлений, имеющих отношение к политике. Хоть у нас и была песня «Love Gun» («Орудие любви»), но в ней речь шла не об оружии. Это была просто песня о моем члене.
В этом турне мы здорово повеселились, разыгрывая Эрика. Он был нам как младший братишка. Одним из прозвищ, которые мы для него придумали, было «Бад Карр Руни» - мы шутили, что он был похож на плод любви Бадди Хаккета и Микки Руни.
В первый наш вечер а Париже Эрик одел на ужин новенький белый костюм. Свой первый (костюм). Минут через десять он опрокинул на него большой бокал с красным вином. В такие моменты он обычно закрывал глаза и шептал: «Вот я поц». Он миллион раз сдавал этот костюм в химчистку, – в безуспешной надежде, что пятно отчистится. Поэтому неудивительно, что, когда его таки отчистили до белизны, у пиджака отвалились рукава, когда Эрик его надел.
Он был так поражен, что в нашем первом европейском турне мы могли общаться с людьми, зная всего несколько фраз из каждого языка. В Париже он тоже решил попробовать, и спросил: «Как попросить масло по-французски?»
«Ну», - ответил я, - «S`il vous plate» - это «пожалуйста», а то, что ты хочешь, это «fapouge». По-французски масло будет «beurre»,слово «fapouge» я выдумал.
Когда к нашему столику подошла официантка, Эрик гордо произнес: «Fapouge s`il vous plate».
Она посмотрела на него и переспросила: «Fapouge?» Он начал нервничать, у него затряслась голова (такое с ним случалось, из-за этого мы называли его Рональдом Рейганом). «Fapouge», - повторил Эрик, тряся головой.
Мы с Эйсом в Австралии, 1980… Люблю вспоминать те славные деньки.
В другой раз ему очень понравилось блюдо, которое нам подавали на горячей сковороде. В те дни Эрик напоминал мне Оливера Твиста: «Пожалуйста, сэр, можно мне еще немного?» Официант принес еще одну раскаленную сковороду, держа ее с помощью щипцов. Эрик потянулся к ней и схватил голыми руками. Можно было услышать, как она зашипела, обжигая ему пальцы. Он просто закрыл глаза и сказал: «Вот я поц».
Еще бы случай во Франции. Как-то парень в ночном клубе стал флиртовать с Эриком, которого это весьма раздражало. Он подошел к Эйсу и сказал: «Вон тот чувак ко мне пристает». Эйс ответил со своей обычной неподражаемой логикой: «Ну так давай мы с тобой позажигаем, тогда он подумает, что мы вместе, и оставит тебя в покое».
И начал его целовать.
В то время кое-где в Европе аэропорты охраняли вооруженные военные. Однажды, а в аэропорту, где у каждого охранника был АК-47, Эрика отвели в сторону – на нем был камуфляжный комбинезон и патронташ. Его вывели за дверь и куда-то повели. Но он очень быстро вернулся. «Что случилось?» - спросили мы.
«Я сказал им, что я музыкант», - ответил он. – «Поэтому они отвели меня в комнату, где было пианино, и приказали что-нибудь сыграть». Когда он сыграл пару мелодий, его отпустили.
Хотя Эрик был на два года старше меня, он казался мне ребенком. Его жизненный опыт был небогат, он был доверчив и наивен. Однажды в Англии он отправился к себе в номер вместе с местной журналисткой, пока мы все отдыхали в баре отеля. На следующий день мы спросили его об этом. «Ну», - ответил он. – «мы поговорили, а потом она захотела сфотографировать меня без одежды».
«Что?» - переспросил я.
«Она сказала, что это фото не для печати».
«Ты с ума сошел?»
«О, черт, я сделал что-то не так, да?»
«Ты позволил ей тебя фотографировать!»
«Но она сказала, это для нее лично..»
Естественно, когда неделю спустя вышел новый номер журнала, в котором работала эта девица, там оказались фото Эрика, который выглядел, как идиот, лежа голый в ванне, со своей пышной шевелюрой и бокалом шампанского в руке.
Увидев это, он закрыл глаза. «Вот я поц».
37.
Атмосфера внутри группы существенно улучшилась без Питера с его вечным негативом. Мы были поражены, когда почувствовали разницу – наша жизнь стала намного легче, когда из нее ушли проблемы, связанные с Питером, его неуверенностью, враждебностью и злостью. Он ушел – и сразу как будто разошлись тучи и засияло солнышко. И, хоть Эйс и дальше продолжал катиться по наклонной, но такого бедлама, как раньше, уже не было.
Эйс потерял союзника, но не друга. Его отношения с Питером были основаны на корысти. Эйс был умным парнем; он манипулировал Питером, чтобы тот помогал ему добиться желаемого. Поэтому если ему и не хватало Питера, то лишь по этой причине, а вовсе не из-за дружеских чувств. Теперь, кроме него, в команде были я, Джин и новенький, который пока не имел всех возможностей, полагающихся полноправным членам коллектива. Что касается принятия решений, Эйс был среди нас третьим.. то есть, четвертым лишним. Я знал, что это его беспокоило, но считал, что эта проблема вполне может подождать до конца гастролей.
В ноябре 1980, когда мы впервые прибыли в Австралию, нам очень быстро стало ясно, что здесь нас ждет сплошное безумие.
Мельбурн, Австралия, 1980 год, с 50 000 моих самых близких друзей.
Нам, конечно, говорили, что группа «KISS» там очень популярна, но никогда не знаешь, чего на самом деле ожидать. Обычно ты можешь постигнуть только то, что испытал на собственном опыте – такого опыта, как в Австралии, у нас еще никогда не было. Здесь быть популярным означало то, что ты не можешь даже выбраться из отеля. Нам приходилось добираться до стадиона, на котором мы выступали, на вертолете.
Этот феномен, свидетелями которому мы были, стал известен, как «КИСС-терия».
Мы занимали целый этаж отеля, один номер-сьют был выделен для сотрудников нашего личного австралийского отдела по связям с общественностью. Ничего удивительного – ведь наши фото каждый день появлялись на первых страницах газет, сопровождаемые заголовками типа: «Полночный круиз «KISS» в Сиднейской бухте». Шторы в номерах приходилось всегда держать задернутыми. Отель кишел телохранителями, с улицы постоянно раздавались крики. «Вы не должны никуда выходить», - говорили нам.
К счастью, в Австралии тоже был журнал «Пентхауз», и модели, украшавшие его страницы, приезжали к нам в отель, чтобы скрасить наше одиночество. Папарацци обосновались перед отелем, и, если нам нужно было куда-то выехать, мы прятались на полу микроавтобуса. Каждый вечер промоутеры организовывали вечеринки, на которых присутствовало много моделей и актрис. На некоторых вечеринках, кроме нас, были одни женщины. Мы появлялись в предварительно забронированном клубе или зале, и вскоре туда начинали подтягиваться толпы красоток. Австралия была одним гигантским «Курятником».
Эрик, однако, часто уходил с этих вечеринок – он отправлялся на улицу и заводил друзей среди всякого сброда. Он отождествлял себя с фанатами. Возможно, на тот момент он чувствовал себя одним из них больше, чем одним из нас. Иногда он приводил к себе девчонок, которые тусовались на улице в надежде хоть одним глазком взглянуть на нас. Но все же он выбирал девушек, похожих на тех актрис и моделей из «Пентхауза».
Наконец, и его проблемы стали выходить наружу. Как-то он нанял машину с водителем, чтобы съездить за город с понравившейся ему девушкой. Он сказал нам, что сильно разнервничался, и у него начались газы, так что приходилось каждые десять минут останавливать машину, чтобы он сходил в туалет. После этого он был очень подавлен и все время говорил, каким идиотом себя чувствовал. Еще его беспокоило то, что у него начинали выпадать волосы. У него была такая пышная шевелюра, что, когда он двигался в одном направлении, его волосы всегда двигались в противоположном. Но, тем не менее, он постоянно просил меня посмотреть на его голову. «Погляди, там нету проплешины?»
Слева направо: я, Билл Окойн и Элтон Джон, на ужине в Австралии, 1980 год.
И, что самое странное, Эрик очень болезненно воспринимал тот факт, что он не был нашим ударником с самого начала. Я не мог этого понять. Ну да, он не был нашим первым ударником, он был вторым, и что тут такого? Но, когда он начинал ныть по поводу того, что никогда не будет первым ударником, никакие логические доводы на него не действовали.
Будучи в Австралии, я начал серьезно сомневаться в Билле Окойне. Он все чаще и чаще начал употреблять кокаин, и, после расставания с Шоном Дилейни, его поведение стало сумасбродным и безрассудным. Однажды утром я зашел к нему в номер и застал там парня-подростка, который сидел на его кровати и ел хлопья. На следующее утро я увидел у него уже другого парнишку.
Билл стал неуправляемым.
Когда мы вернулись в Америку, нас встречал парень, выигравший конкурс в одном из журналов, вместе с фотографом из этого журнала. Билл явно флиртовал с этим парнем. На следующий день я сказал: «Билл, скажи мне, что ты этого не сделал».
«А вот и сделал. И с фотографом – тоже».
Билл перешел всякие границы – его действия я считал аморальными и даже преступными. Это было уже совсем не смешно.
Дома у нас появилось больше свободного времени. Даже несмотря на то, что мы целый год не давали концертов в Штатах, мы решили сначала записать новый альбом. Продюсером снова стал Боб Эзрин, который был нашим капитаном и открывал в нас новые таланты во время работы над альбомом «Destroyer».
Вот что нам нужно! Мы будем делать новый «Destroyer».
Но была одна проблема: песни, которые мы писали, были не лучше тех, что вошли в «Destroyer», а, скорее, даже хуже. У нас не было стимула и сюжета. (=Мы потеряли нить). Мне не о чем было писать, у Джина ситуация была не лучше. Но когда в игру вступил Боб, он подал нам идею альбома с единой концепцией – это было довольно необычно. Джин сразу же включился в работу и придумал общую, банальную тему – парень, который был избранным. Биллу тоже понравилась эта идея. Таким образом, мы надеялись добиться расположения критиков.
«Давайте сделаем альбом, который заявит о себе», - сказал он. –«Который покажет всем, насколько вы талантливы». Лучший способ выставить себя идиотом – это попытаться показать людям, какой ты умный и талантливый, что мы с успехом и сделали.
Оглядываясь назад, я понимаю, что нам хотелось всеобщего признания и одобрения критиков, но при этом мы совсем забыли о том, что изначально это не имело для нас никакого значения. Людей, которые так яростно нас осуждали, больше заботили собственные проблемы, а не музыка, которую мы создавали. Тот факт, что на протяжении всей нашей карьеры осуждение и неприятие были такими явными, почти граничащими с одержимостью, должен был показать нам, что на самом деле наше творчество было здесь практически не при чем. Если людям нечего больше было делать, кроме как везде и всюду писать о том, как они не любят нашу группу, это было жалко и убого. Но не менее убогими были и наши попытки угодить этим людям, чтобы преодолеть их неприязнь. Однако тогда нам это не приходило в голову, мы хотели поднять себя в глазах общества, отделиться от того, с чего мы начинали. Мы убедили сами себя, что это на многих произведет впечатление, и что мы наконец-то создадим альбом, который одобрят критики – наш шедевр.
«КИСС-терия» в полном разгаре. На частной яхте с моделью года из «Пентхауза». Австралия, 1980 год.
В марте 1981 Джин, Эрик и я уехали в Торонто, чтобы поработать над альбомом – Боб хотел это делать на своей территории. Тогда мы еще не знали, что причиной такого выбора (места работы) было его пристрастие к наркотикам.
Эйс в Торонто не поехал. Сейчас, по прошествии стольких лет, он, конечно, может разглагольствовать о том, что ему не нравилось новое музыкальное направление нашей группы. Но правда заключается в том, что, даже если бы мы делали все так, как он хотел, ничего бы не изменилось – он был просто не в состоянии играть. Ему уже не нужен был повод для того, чтобы выпить – он стал алкоголиком. Он все время был пьян.
Когда мы начали работать над альбомом, зависимость Боба приобрела такой масштаб, что он вовсе перестал показываться на репетициях. Я всегда знал, что у него были проблемы с наркотиками, но он уже давно с ними справился. Теперь же он нюхал кокаин двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю. Капитан покинул корабль. Он должен был стать нашим идейным вдохновителем, однако все, что мы от него получали – это записки, присылаемые им в студию с курьером после прослушивания пленки (кассет), которые (ую?) мы отправляли ему домой.
В конце концов мы начали настолько отставать по срокам, что нам с Джином пришлось начать работать одновременно в двух разных студиях. Каждый из нас посылал Бобу пленки и получал от него ответные записки, в итоге работа делалась фрагментарно и несогласованно. Я понятия не имел, что делает Джин, и наоборот. До Боба дозвониться было невозможно. На все звонки отвечала его жена, потому что Боб был не в состоянии подойти к телефону.
Бедняга Эрик – этот чудесный парень, который думал, что стал участником крутой рок-группы – внезапно оказался в чужом городе, играя непонятно что, с костюмом лиса, висящим в шкафу. Он был просто потрясен, видя, что мы сбились с пути и теперь двигались в непонятном направлении. На тот момент он еще не осмеливался открыто высказываться против наших действий, однако дал нам понять, что очень удивлен и не очень доволен тем, что происходит. «Знаете, это не то, чего я ожидал», - сказал он. Но Эрик был не в том положении, чтобы ставить ультиматумы. Однако в душе, я уверен, он начинал сильно сомневаться в нас. Он часто играл нам композиции новой группы под названием «Металлика» - он увлекся такими стилями, как спид-метал и трэш, задолго до нас.
В песнях, которые мы записывали, не было силы, драйва, мощи – они были, честно говоря, «никакими». Мы забыли все, что любили и чем дорожили. Мы были отравлены славой и успехом. Мы больше не были той группой, которую любили все – и, что самое главное, мы больше не любили эту группу. Как еще можно объяснить то, что мы так настойчиво уходили от всего, что делали раньше? Учитывая уровень нашей группы, создание чего-то вроде «Music from «The Elder» опускало нас на уровень песенки «Стоунхедж», исполненной выдуманной группой в низкопробном фильме «This is Spinal Tap». Если бы мы только это понимали…
Для обложки мы решили сфотографировать мою руку, а не руку модели. Но за день до фотосессии я прищемил окном палец, и один ноготь у меня стал темно-фиолетового цвета, так что его пришлось заретушировать на фото. Мы должны были понять, это – недобрый знак.
В сентябре, наконец-то закончив работу над альбомом, мы вернулись в Нью-Йорк. Когда я собирал народ в своей квартире и включал им запись, я настаивал на абсолютном молчании – как будто бы я представлял им настоящий шедевр – и они должны были высидеть так до самого конца. Также мы устроили прослушивание для (руководителей) нашей звукозаписывающей компании, поставив им то же условие – они должны были слушать наше произведение в манере, соответствующей его художественной ценности. Что было потом? Думаю, так же публика отреагировала, услышав «Весну для Гитлера» из фильма «Продюсеры». Широко открыв рты. И в глубине души я осознавал, что это вовсе не из-за того, что от великолепия нашего альбома у них пропал дар речи.
В лейбле от нашего альбома пришли в ужас. Песни там были расставлены в таком порядке, что история, общая тема раскрывалась постепенно. Но это также означало, что композиции, хотя бы отдаленно напоминающие рок-музыку, появлялись далеко не сразу. Поэтому нас заставили поменять все песни местами. Это сделало альбом еще ужаснее, чем он был изначально – по сути, это было то же самое, что вырвать из книги все страницы, перемешать их и склеить заново в произвольном порядке.
Готовясь к выходу «шедевра», мы также изменили свой имидж, стараясь приблизиться к тому, как хотели выглядеть вне сцены. Мы больше не хотели иметь длинные волосы. Моя стрижка теперь была короче, на голове - бандана (ухо же нужно было прятать), и бусы, больше подходившие девушке с наклеек на бананах «Чикита». Джин завязал волосы в хвост, который перекидывал через плечо. Кстати, Эйс тоже был на всех фото, хотя он, по сути, уже покинул группу. Мы были словно в бреду, слепо следуя своим новым убеждениям.
В ноябре 1981 года, в день выхода альбома, я зашел в музыкальный магазин на Восьмой улице и увидел плакат, рекламирующий его. У меня случилась паническая атака. Я посмотрел на плакат и осознание происходящего накрыло меня, словно цунами.
Что же мы наделали?
38.
Впервые за всю историю группы мы не отправились на гастроли после выхода альбома. По сути, после нашего австралийского турне в конце 1980го мы снова выступили «живьем» только через два года, в конце декабря 1982го.
Я отрастил бороду.
Я проводил большую часть времени с разными женщинами - с теми, кого я знал в Нью-Йорке, и с теми, которые прилетали ко мне из разных уголков страны. Я не посещал крупные общественные мероприятия – я просто «залег на дно», меняя женщин, как перчатки.
Модель, с которой я на то время встречался, сказала мне: «Ты никогда не будешь счастлив, потому что ты очень жесткий и категоричный».
Она была права – но в то время я не понимал, насколько. Но так я функционировал, так контролировал окружающий мир. Все было на своих местах. Однако, хоть я и контролировал этот мир, но не жил в нем. Нет, я сейчас не жалуюсь, ведь я проводил время с прекрасными женщинами - это было невероятно, круче Диснейленда. И неважно, что служило тому причиной. Ну и, естественно, мой способ бороться с душевной пустотой был намного приятнее и безопаснее, чем у других – тех, кто закидывался наркотиками, окружал себя лизоблюдами и льстецами или напивался до положения «риз».
Эйфория, вызванная покупкой дорогих вещей, постепенно начала проходить. В свободное время я много размышлял и понял, что причина моего «шопоголизма» была не в том, что я мог купить все, что хотел, а в том, что мне больше не нужно было переживать по поводу денег. Деньги предоставляют тебе определенный уровень свободы, но они не меняют тебя. В конце концов, ты остаешься таким же милягой или придурком, каким был изначально. Или же, как в моем случае, испуганным маленьким мальчиком.
Я с отцом на студии «Record Plant» в 1980 году. У нас уже очень долго не было гастролей. Я решил остаться инкогнито.
Однажды я попросил Кенни Ортегу, хореографа, который работал с нами во время турне с «Dynasty», заехать ко мне. Когда он вошел в квартиру, я протянул ему чемодан и сказал: «Забирай, что понравится».
Я продал свои гитары – всю коллекцию – одному дилеру за 50 000 долларов. Они для меня больше ничего не значили. К счастью, моя дальнейшая жизнь сложилась неплохо и мне не пришлось сожалеть об этом поступке – ведь сейчас эта коллекция стоит около двух с половиной миллионов долларов.
Вешалки с одеждой и другие мои покупки стали меня угнетать. Сначала мне казалось, что они принесут мне удовлетворение, но это оказалось не так. Эти вещи стали не просто кучей барахла, а материальным напоминанием о том, что мне не удалось наладить свою жизнь.
Мне нужно было как-то справиться со своими внутренними тревогами. Однажды, когда я был у своего психотерапевта, доктору Хилсена, он сказал: «Я нашел тебе специалиста».
«О чем это вы?»
«Я нашел человека, который, как мне кажется, сможет сделать тебе пластическую операцию на ухе».
Он прочел статью о докторе Фредерике Рёкерте, и затем отыскал его. Хирург работал в больнице города Гановер, штат Нью-Гемпшир, где находился Дартмутский колледж.
Я очень обрадовался. Мне хотелось иметь два уха.
И вот я вылетел в Гновер на встречу с доктором. Фред Рёкерт был приятным пожилым мужчиной, похожим на доброго дедушку. От него исходила уверенность, рядом с ним я чувствовал себя в безопасности, и, к тому же, он был опытным специалистом. Мы сразу же нашли общий язык. Фред объяснил мне, что сначала нужно будет извлечь несколько хрящей из моей грудной клетки, чтобы с их помощью создать каркас ушной раковины. Затем каркас будет имплантирован и покрыт кожными лоскутами. В общем, эта операция должна была пройти в пять этапов, также необходимо было снять кожу и извлечь дополнительные хрящи из моего здорового левого уха.
Никому из моих ровесников не делали таких операций, в основном такая методика использовалась в лечении детей. Но, поскольку для меня эта проблема была источником как моральных, так и физических страданий, почему бы не попытаться ее решить? Внезапно у меня появилась надежда. Я надеялся, что исправление этого недостатка поможет мне забыть о горестях детства и приобрести внутреннюю целостность. Я хотел оставить прошлое позади и двигаться дальше.
Первое, что собирались сделать врачи – это вырезать хрящи из моего ребра. Перед операцией доктор Рёкерт предупредил меня: «Может быть немного больно».
Многие из нас слышали истории о том, как во время операции люди все слышали и видели, находясь под наркозом. Это довольно жутко, признаюсь честно. Во время первой операции я слышал все, что говорили врачи, хоть и не мог открыть глаза. Доктор извлек кусок хряща, разрезал его и затем сказал: «Очень хорошо вышло». Медсестра с ним согласилась.
На следующий день я испытывал дикую боль даже при малейшем движении. «Немного больно??» Да в меня как будто вонзили острый меч.
После снятия и пересадки кожных лоскутов процесс восстановления пошел не очень хорошо. В некоторых местах кровообращение нарушилось, и мне пришлось еще несколько недель пролежать в больнице под наблюдением врачей, которые пытались решить эту проблему и избежать отмирания тканей из-за отсутствия нормальной циркуляции крови. Мои родители и племянница были со мной в Нью-Гемпшире. Джин тоже прилетел. На тот момент у него был период аэрофобии, так что я прекрасно понимал, что значило для него сесть в самолет, и оценил его поступок по достоинству.