М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1973. – 474 с.

185 Ее брови — какчерный бархат,

Ее щеки — как красный маральник[21].

Славная богатырка моя

В своем аиле[22] сидела.

От света пуговиц на ее одежде

190 В глазах человека зарябит,

Красоте этой женщины-богатырки

Все люди дивятся.

Широкий нагрудник ее, подобный долине,

Сверкает [украшениями],

195 Ее лоб, подобный лысому холму, блестит.

Такая она сидит.

Когда она посмотрела, мирно ли пасется

Белый скот, подобный белому туману,

Жив ли, здоров ли

200 Светлоликий народ,— увидела она:

Многотысячный скот, касающийся [друг друга] шерстью,

Разбрелся, хозяином покинутый.

Разноязыкие люди племени

С места на место кочуют, хозяином забытые.

205 От своих пастбищ скот ушел,

За тридцать гор перевалил.

От своих стоянок народ ушел,

Семьдесят долин переехал.

Впереди идущий скот мой[23]

210 Пышные травы поедает,

Сзади идущий белый скот мой

Черную землю лижет.

Впереди идущие люди

Лучшую пищу, выбирая, поедают,

215 Сзади идущая тьма народа

Чашки и ложки[24] лижет.

Увидев это, почтенная супруга

Тело Маадай-Кара богатыря,

[Там], где кожа толстая-претолстая,

220 Стала шилом колоть,

Где кожа тонкая-претонкая,

Стала большой иглой колоть,

Начала его ото сна будить.

«Шестьдесят дней ты отдыхал,

225 Скот твой без хозяина,— сказала, —

Семьдесят дней ты спал,

Племя твое без предводителя,— сказала. —

Без присмотра скот твой должен остаться, что ли? — говорит.—

Народ твой куда захочет должен кочевать, что ли? — говорит.

230 Почтенная его супруга Алтын-Тарга

Так его будила.

Маадай-Кара, прославленный богатырь,

С ложа поднялся,

Из дворца наружу выглянул.

235 Лицо и голову погладил —

«Рассудок потерял я, что ли?» — сказал.

Тело свое поразмял —

«Опьянел я, что ли? — сказал. —

Шестьдесят дней я отдыхал,

240 Что за отдых такой? — говорит. —

Семьдесят дней я спал,

Что за сон такой? — говорит. —

На богатые пастбища скот поставлю,

Там, где много сухостоя, народ расселю», — говорит.

245 С шестьюдесятью двумя пуговицами

Широкие штаны, взяв, натягивает,

С чугунными подошвами в девяносто рядов

Чугунные черные сапоги натянул.

С шестьюдесятью двумя яркими, как луна,

250 Золотыми перламутровыми пуговицами

Горностаевую доху надел.

С семьюдесятью двумя сияющими, как солнце,

Серебряными перламутровыми пуговицами

Солнечную доху надел.

255 С луноподобной звездой

Бронзовый с золотыми узорами шлем

Взял и надел.

С солнцеподобной звездой

Бронзовым поясом, украшенным золотом,

260 Стал опоясываться.

С шестьюдесятью восемью пуговицами

Бронзовый с золотыми узорами панцирь [поверх] надел.

В одежду алыпа облачившись,

Стал он говорить:

265 «Ээй-ээй, моя супруга,

В шести кожаных мешках еды приготовь.

Шесть раз обошедший Алтай

Белый скот остановлю,

Семь раз обошедший землю

270 Племя-народ соберу.

Где пастбища есть,— скот пущу,

Где сухостоя много,— народ расселю,

Где укрытие есть,— скот поставлю,

На стойбищах людей поселю»,—сказал.

275 С шестьюдесятью двумя изображениями

Золотую узду[25] схватил,

В воздухе потряс, ею звеня.

Клыкастый темно-гнедой

Драгоценный конь Карыш-Кулак —

280 Тут как тут — примчался.

Передними ногами играет,

Задними ногами танцует,

Хвост в девяносто две пряди

О щетки бьется,

285 Грива в семьдесят косичек

Ниже колен спускается.

Двумя ушами-ножницами

На небе бело-синие облака

Туда и сюда разгоняет.

290 Мягкие травы Алтая

Зубами хватая, примчался,

Четырьмя копытами приплясывая, явился.

С макушки до хвоста вся спина блестит.

Клыкастый, драгоценный' конь,

295 К девятигранной серебряной коновязи

Рысью прибежав, остановился.

Маадай-Кара, прославленный богатырь мой,

Темно-гнедого драгоценного коня,

По морде его погладив,

300 Золотой уздой взнуздал.

Спину его вытерев,

Белохлопковый потник набросил,

Бронзово-золотое седло положил,

Пятьдесят подпруг крепко затянул,

305 Девяносто подпруг, считая, подтянул.

Сплетенный из ремней двойной подхвостник,

Натянув, под хвостом продел,

Нагрудник с тремя кольцами,

Вокруг груди натянув, [к седлу] прикрепил.

310 Заседлав коня,

В богатырские доспехи сам снаряжаться стал.

Свою темную, как безлунная ночь, пику

На крепкой спине прикрепил,

Нетупеющую стальную саблю

315 Взял и прицепил,

Остроконечную черную пику

На спине прикрепил,

Зеленоватую стальную саблю

Прицепил,

320 Боевым поясом опоясался,

Лук [на спину] надел.

На колчане со стрелами

Сорока гнездо может свить,

На боевом поясе

325 Ворон гнездо может свить.

Конец пики сверкает,

Острие сабли блестит.

В богатырские доспехи облачился,

Боевого коня снарядил — так собрался в поход.

330 Прославленный Маадай-Кара

Стал сетовать:

«Темно-гнедой мой состарился,

Стал уже согумом[26],

Я. Маадай-Кара, состарился,

335 Стал уже слабым.

Нет у меня собаки, которая бы лаяла,—

Две собаки мои состарились.

И нет у меня сына, который стал бы наследником,--

Мы с женой оба теперь состарились.

340 Голова моя, черная, как крыло ворона,

Теперь, словно туман, поседела,

Зубы мои, острые и крепкие, как меч,

Как сухой сук, обломились.

Богатый ум мой, свежий, как утро,

345 Теперь помутился.

Мои глаза, яркие, как утренняя звезда,

Ослабели теперь,— говорит.—

Оглянусь назад—лишь тень свою вижу,

По голове [рукой] проведу —лишь уши торчат»[27] _f—

350 Так он стоял и жаловался.

Хотя и сетовал он на себя,

Но имел богатырский вид:

Брови — как черный бархат,

Густая черная борода,

355 Нос, подобный прямому хребту горы,

Ресницы, похожие на северный лес,

Зоркие глаза, подобные синим звездам,

Сам он, дорогой, чистому золоту подобен.

Щеки его — с полскалы,

360 Голова его — с целую скалу,

Лицо его —как красный маральник —

Таков был мой богатырь.

На крепко сложенной его пояснице

Пятьдесят табунов могут пастись,

365 На широкой, как луг, спине

Шестьдесят отар могут стоять.

Между двумя его лопатками

Сто кобылиц могут укрыться,

Между двумя его глазами

370 Сорок баранов могут стоять.

Нет у него крови, которая вытекла бы, алея,

Нет у него души, которая прервалась бы.

Внутренности его словно из стали,

Гортань его словно из камня.

375 Духом воды создан его конь — темно-гнедой,

Духом горы создан он сам — Маадай-Кара.

Злоязыкий[28] его не бранил —

Горьким не был ни один день [его жизни].

Плечистый [силач] его не давил —

380 [На коленях] он пощады не просил, не плакал.

Имя его все слышали — такой богатырь,

О делах его все знали — такой кезер.

«Ээй, ээй, я теперь

За многочисленным своим скотом присматривать буду,

385 Племенем-народом править буду»,—сказал.

В чугунные стремена ноги вдел и натянул [их],

Похожие на луну удила подергал,

Золотые поводья выровнял,

Повернул [коня] и поехал.

390 Когда он в одну сторону повернулся —

Глаз луны затмился,

Когда он в другую сторону повернулся —

Глаз солнца закрылся[29].

Клыкастый темно-гнедой,

395 Передними ногами играя,

Задними ногами танцуя,

Зеленые травы не вытаптывая,

Легкой иноходью идет,

Молодые травы не затаптывая,

400 Красивой иноходью идет.

Если высокие горы [встретятся],

Лопаток их[30] коснувшись, перемахивает,

Если низкие горы [встретятся],

Плечей их коснувшись, перемахивает.

405 Бессчетные горы переваливает,

Бесчисленные реки перескакивает.

Семьдесят высоких гор перевалил,

Девяносто глубоких рек перескочил.

Там, где луна восходит,— пегая гора,

410 Там, где солнце восходит,— коричневая гора,

[Долины] между этими горами,

Устья семи рек

Он теперь достиг.

На вершину коричневой горы,

415 Что глаз солнца собой заслонила,

Клыкастый темно-гнедой драгоценный мой конь,

В пляс пустившись, взобрался.

Маадай-Кара, богатырь мой,

По эту сторону горы

420 В тридцатигранную

Подзорную трубу стал смотреть

И увидел:

Шестьдесят каанов[31] на Алтае —

Все зашевелились,

425 Семьдесят каанов на земле —

Все задвигались, оказывается.

В его стойбище теперь

Славный пир устроили,

На его земле теперь

430 Большой той[32] затеяли.

Лучшие кони, оказывается,

К состязанию готовы.

Сильные мужчины, оказывается,

Борьбу замышляют.

435 Там, где дети должны играть,

Узорчатые шелка расстелили,

На пути молодых женщин и девушек

Красивые шелка растянули.

На лугу Ойгылык

440 Парни собрались — играют,

На лугу Кыйгылык[33]

Девушки собрались — веселятся.

Мяса нарубили с гору,

Араки собрали с реку[34].

445 Баранов с облакоподобньим салом, повалив, закололи,

С коней с гороподобными холками шкуры содрали.

На девяносто дней той устроили,

На семьдесят дней пир устроили.

Пируют, говоря: «Пир на семьдесят дней»,

450 Веселятся, говоря: «Той на девяносто дней».

Худые собаки [ожирели],

Хвосты свои вверх подняли,

Люди, которые были рабами,

Подбоченившись [ходят],—

455 Такое веселье на его земле, оказывается.

Скот его беспорядочно бродит,

Народ его пирует.

Увидев это, Маадай-Кара

Седой головой своей покачал:

460 «В течение двух поколений

Народ мой не веселился,

В нынешнем поколении

Люди мои не гуляли.

Что же случилось? — сказал.—

465 Это [не веселье ли] старого перед смертью?

Это [не гулянье ли] молодого перед уходом в плен?»

В семи переплетах лунную сутру[35] вытащил,

Мудрую золотую книгу стал читать,

Всеведущую книгу стал листать —

470 Ничего из книги не узнал,

Все было напрасно.

Сидел он и думал:

«На земле семьдесят каанов,

Их владения-стойбища я знаю,

475 На Алтае шестьдесят каанов,

Их юрты-жилища я знаю.

Семьдесят каанов на земле —

Я взял верх над ними.

Шестьдесят каанов на Алтае —

480 Я старшим стал над ними.

Не было такого каана, чтобы я его боялся.

Только одного каана —

За семьюдесятью горами,

У подножия горы Дьер-Дьумар[36],

485 Под мышкой у высокого Алтая,

У схождения земли и неба живущего,

На темно-сером коне ездящего

Кара-Кула[37] каана —

Я чуть-чуть побаивался,—

490 Так он думал.—

Раньше раннего века,

Когда мне два года было,

Прежде прежнего века,

Когда мне десять лет было,

495 Я его чуть-чуть побаивался,—

Так он думал.—

Когда конь мой стал дряхлым,

Когда я, мужчина, стал старым,

Не едет ли он,

500 Чтоб разрушить мое стойбище,

Чтоб угнать мой скот,

Со злобой на меня»,— так думая,

Землю Кара-Кула теперь

В тридцатигранную подзорную трубу

505 Стал внимательно осматривать.

Когда он так смотрел,

Не выгорающие на солнце коричневые скалы,

Заблестев, показались,

Не горящие при пожаре пегие скалы,

510 Сверкая, показались.

Голая железная равнина —

Такую землю имел этот каан,

Железный тополь без коры[38] —

Такое дерево имела его земля.

515 Кара-Кула, этот каан,

На земле [все] отбирает и ест,

Семьдесят каанов в руках держит,

На Алтае [все] отбирает,

Кровь народа пьет.

520 Слезы [народа] в ведро собирает —

Без остатка все выпивает,

Человеческую кровь в бочку собирает —

До дна выпивает.

Многих людей съел злодей,

525 Целое озеро крови выпил негодный.

Над всей землей господствуя,

Семьдесят каанов заполонил,

Над всем Алтаем господствуя,

Народ его завоевал.

530 Кара-Кула, этот каан,

Из подземного мира[39]

Эрлик-бия черную любимицу,

Абрам-Моос Кара-Таади — его дочь —

Из мира, где нет луны,

535 В лунный и солнечный Алтай

Взяв, с ней живет,

Из мира, где солнца нет,

В солнечный и лунный Алтай

Насильно приведя,

540 Семь лет с ней живет.

Эрлик-бия черная любимица —

Эта его дочь — знает

Все, что происходит в подземном мире,

Ездящий.на темно-сером коне

545 Кара-Кула каан знает

Все, что творится на земле.

Белый скот Маадай-Кара богатыря

Решил он угнать,

Его землю Алтай

550 Он решил теперь разорить.

«Он (Маадай-Кара) без ножа сало сосет –

Белый скот его на убой угоню,

Без плетки на иноходце ездит[40] —

Народ его заполоню»,— сказал.

555 «Стойбище его разрушу»,— сказав,

Из своей земли каан теперь выехал.

«Богатство его заберу»,— сказав,

С этой целью из своей земли выехал.

Семьдесят туменов[41] войска собрал,

560 Шестьдесят туменов богатырей собрал.

Как седой туман — его народ,

Как стая воронов — его войско,

Как волки — его богатыри.

Кара-Кула, этот каан,

565 Из стойбища своего отправившись,

Шесть дней, оказывается, в пути.

Из земли своей выехав,

Семь дней теперь в дороге.

Дыханье коня, как белый туман,

570 Лицо алыпа, как красный пожар,

[Издали] видно.

Семьдесят гор уже перевалил,

Половину пути проехал,

[Враг] надвигался.

575 Увидев это, Маадай-Кара

[Спокойно] не мог усидеть.

В течение двух поколений

Каан не плакал —

[Теперь] в обоих его глазах слезы заблестели.

580 В течение нынешнего поколения

Каан не унижался ни перед кем —

[Теперь] сердце в груди у него заныло.

«Когда конь мой стал дряхлым,

Неужели белый скот мой пойдет на убой? — говорит.—

585 Когда я, богатырь, стал старым,

Неужели народ мой в плен пойдет? — говорит.—

Неужели старому моему коню

Ходить беспомощным жеребенком?

Неужели мне, старому богатырю,

590 Умирать рабом?» — сказал.

Из обоих его глаз слезы потекли.

Так недолго посидев,

В печали решил:

«Если теперь умирать суждено,

595 На берегу синего моря умру,

Если мне, богатырю, еще жить суждено,

К подножию [своей] горы-крепости поеду.

Туда, где мое жилище, возвращусь,

Туда, где моя земля, поеду».

600 Клыкастого драгоценного коня

В сторону восхода месяца повернул.

Маадай-Кара, мой богатырь,

Поспешно домой отправился.

Клыкастого темно-гнедого драгоценного коня

605 Куда [плетью] не бил,— вытянул,

Куда не ударял,— ударил,

Золотые поводья выровнял,

С вершины черной горы,

Коня в пляс пустив, отправился.

610 Где [конь] передними копытами ударит,—

Островерхая гора отлетает,

Где задними копытами ударит,—

Отлогая гора отлетает,

Где шагом он пройдет,—

615 [Огромные] черные лужи остаются,

Где рысью он проедет,—

Там земля, проваливаясь, горит.

На свою землю, где чистые пески,

За два дня приехал,

620 На Алтай свой созвоном колокольчиков

До захода солнца прибыл,

На Алтай свой златокаменный

Как пущенная стрела примчался,

На гору, которую как отца почитает,

625 В пляс пустив [коня], поднялся.

Когда он вернулся на свою землю,

Она ему краше прежнего показалась.

Звонкие кукушки не смолкали,

Их голоса громко раздавались,

630 Вечнозеленые кедры цвета не теряли,

Здесь, качаясь, стояли.

Златокаменный его Алтай

Мирно лежал, оказывается.

Белый скот, подобный белому туману,

635 Многочисленнее прежнего стал.

Среброкаменный его Алтай

Под солнечными лучами сияет.

Топотом [землю] наполняющий белый скот

Спокойнее прежнего пасется.

640 Народ его той-веселье

Только теперь кончает.

К основанию железной коновязи

Он, подобно птице, примчался.

Дыханье его коня,

645 Как черный туман, стелется,

Лицо самого богатыря,

Как красное пламя, горит.

Шестьдесят одинаковых коноводов

Подбежали, чтобы взять коня,

650 Семьдесят одинаковых богатырей

Подошли, чтобы под руки вести богатыря,

Семьдесят одинаковых богатырей

В один ряд встали.

Шестьдесят одинаковых алыпов

655 Рядом друг с другом встали.

Шестьдесят алыпов-коноводов

Громко стали кричать,

Под руки ведущие семьдесят кезеров,

Рядом стоя, говорили:

660 «Ээй-ээй, наш богатырь,

Маадай-Кара, [слушай] теперь...

Вместо каана родился каан,

Вместо богатыря родился богатырь.

Твоя почтенная супруга Алтын-Тарга

665 Сына в люльку положила[42],— сказали.—

Пир в честь [его] рождения племя-народ справляет,

Но имя мальчику [еще] не дали,

Возвращения отца ожидали».

Маадай-Кара им ответил:

670 «Шестьдесят одинаковых коноводов,

Чем брать моего коня,

Лучше белый мох соберите и несите,

Мои богатыри,— он наказал,—

Семьдесят одинаковых слуг,

675 Чем вести меня под руки,

Лучше нарубите и принесите серых тальников,

Мои сыновья»,— так наказал.

Шестьдесят богатырей, сказав «а-а»,

Назад повернули, ушли,

680 Семьдесят кезеров, сказав «ладно»,

Рядом друг с другом побежали.

Прославленный мой богатырь

Вошел в золотые двери,

Держа в руках бронзовое седло,

685 Похожее на коричневую гору,

Не выгорающую от солнца,

Опираясь на шестигранную белую саблю,

Повесив на запястье

Треххвостую плеть с серебряной ручкой,

690 Свитую из шкур девяноста волов.

Держа на весу хлопковый потник,

Широкий, как луг.

Когда взглянула [на него] Алтын-Тарга,

Вид Маадай-Кара богатыря

695 Показался ей изменившимся.

Луноподобное его лицо

Стало черным от печали,

Солнцеподобный его лик

Стал темным от горя.

700 На озероподобных глазах

Как будто кровь разбрызгали.

От сжатых зубов, на островерхие скалы похожих,

Белые искры отлетали.

Вид каана изменился,

705 Он мрачным стал.

Лицо богатыря изменилось,

Оно совсем другим стало.

Живое лицо богатыря

Краснее огня казалось,

710 Крепкий чистый лоб

Краснее крови казался.

Алтын-Тарга, его супруга,

Не знала, что сказать, удивилась:

«В течение двух поколений

715 В согласии мы с кааном жили,

До нынешнего поколения

Дружно мы жили с богатырем.

Когда, на зверей и птиц поохотившись,

На свое стойбище возвращался,

720 Белое лицо его, как месяц, сияло,

Всегда открытым, светлым было;

Когда на войну отправившись,

Домой возвращался —

Коричневое лицо его, как солнце, сверкало,

725 Улыбалось и смеялось при входе [домой].

А когда я мальчика ему родила,

Почему он опечален?»

Алтын-Тарга, его супруга,

Мужа таким увидев,

730 У очага тихо присела.

Пока прославленный мой богатырь

Шел от дверей до очага,

Алтын-Тарге, своей супруге,

Устроив допрос, стал спрашивать:

735 «Ээй-ээй, моя супруга,

Когда родила мальчика,

Какие приметы на нем увидела?» —

Так теперь он говорил.

Супруга ему ответила:

740 «Ээй-ээй, каан,

Между двумя его лопатками

С отпечаток большого пальца родинка есть.

Вся грудь —

Из чистого золота,

745 Весь зад —

Из чистого серебра — таков мальчик,— сказала.

Через два дня сказал „мама",

Ногами материнские пеленки пиная, разорвал,

Через шесть дней сказал „папа",

750 Деревянную люльку пиная, разломал.

Если из девяностоаршинной соски [молоко] пососет,

Успокоившись, мирно спит,

Если из семидесятиаршинной соски пососет,

Ногами дрыгая, ревмя ревет.

755 В левой руке при рождении

Девятигранный черный камень[43] был зажат,

В правой руке, когда на свет появился,

Семигранный серый камень был зажат.

Нет у него пупка, [живот] гладкий,— сказала,—

760 Брови его соединены,— сказала.—

Шкуры шестидесяти барсов,

Ногами расшвыряв, отбрасывает,

Шкуры семидесяти волов

На пол расшвыряв, плачет.

765 Имя ему еще не дала,

Возвращения отцаожидала», — ответила.

Маадай-Кара теперь

Шел, покачиваясь,

В передней части юрты[44]

770 Тихонько опустился, сел.

Вверх поднятые глаза

Вниз не опуская, печалился,

Вниз опущенные глаза

Вверх не поднимая, сидел.

775 Он не улыбался, сияя.

Как коричневая скала, не выгорающая от солнца,

Он не смотрел, блестя глазами,

Как пегая скала, не выгорающая от луны.

Взятая [из народа] подруга его Алтын-Тарга,

780 Ничего не понимая, удивлялась.

«Не голоден ли ты, Маадай-Кара?

Пища ведь уже готова,—сказала,—

Не хочешь ли пить, Маадай-Кара?

Крепкое вино готово»,— сказала.

785 Ни звука не издал — молчит,

Как будто он оглох.

Краем глаза не взглянул,

Как будто он ослеп.

После этого

790 Шестьдесят огромных моих богатырей,

Белый мох на себя навьючив, вернулись,

Семьдесят огромных кезеров,

Серые тальники волоча, пришли.

Пришел старший зайсан[45], стоящий

795 Во главе шестидесяти зайсанов.

«Ээй-ээй, мой каан,— сказал,—

Я посыльным к тебе пришел.

В глубине трех небес,

На вершине черной горы

800 Среди семидесяти табунов необъезженных коней,

В табуне рыжих коней,

Вожаком которого огненно-рыжий жеребец является,

Есть, оказывается, четырехухая серая кобылица.

У нее светло-серый жеребенок появился.

805 Туда прыгнул — шести жеребятам

Головы пробил до мозга — так лягнул,

Сюда прыгнул — пяти жеребятам

Головы пробил до мозга — так лягнул.

У одиннадцати кобылиц соски подряд высасывает,

810 Вместе с молоком матери

У двенадцати кобылиц молоко выпивает,

Мчится, играя, то туда, то сюда.

Что делать с ним, негодным,—

Об этом спросить я явился»,—сказал.

815 Маадай-Кара, [выслушав это],

Схватил смертоносную стрелу,

На лук со ста зарубками[46] положил и выстрелил.

От этого выстрела земля затряслась,

Поверхность Алтая задрожала.

820 Выпущенная богатырем стрела

[Стоящему] в табуне из одинаковых рыжих коней

За семьюдесятью горами,

За семьюдесятью долинами

Светло-серому жеребенку —

825 Сыну огненно-рыжего жеребца,

В голые подмышки попав, насквозь прошла.

«О, горе мне на земле Маадай-Кара!» — воскликнул,

Голые подмышки понюхал,

Светло-серый, скорчившись, упал.

830 Маадай-Кара отправился туда,

Вытащил нож-складень[47] с золотой рукояткой,

Брюхо[48] ему распорол,

Шестидесятисаженную кишку вытянул.

Про остальное мясо сказал:

835 «Пусть будет собакам и птицам добычей».

Шестидесятисаженную кишку

Молозивом матери [Алтын-Тарги]

Из двух грудей ее наполнил,

Белый мох разостлал —

840 Подстилку [сыну] сделал,

Серые тальники согнул —

Люльку ему сделал,

Из шкур шестидесяти барсов пеленки сделал,

Из шкур семидесяти волов ремни [к люльке] приделал,

845 Из шкур выдр те, что потемнее, [выбрал],

Вдвое сложив, под голову положил,

Из шкур соболей те, что почище, [выбрал],

Расправив, ему постелил.

Похожей на длинную большую ложбину

850 Люлька получилась,

Похожей на стоящий поперек ее маленький холм

Подушка была.

Сына-богатыря в люльку уложив,

Маадай-Кара

855 Своего мальчика вместе с люлькой обхватил,

Кишку с молоком на локоть накрутил,

На вершину коричневой горы,

Заслонившей собою солнце,

Теперь поднялся.

860 Когда богатырь Маадай-Кара

Из дверей вышел,

У супруги его Алтын-Тарги

Слезы из обоих глаз побежали —

В две черные волнующиеся реки превратившись,

865 За дверь потекли,

Молоко из двух грудей полилось —

В два одинаковых озера превратившись,

Из отверстия в углу юрты потекло.

Плача и причитая, она сидела.

870 Знаменитый Маадай-Кара

На вершину девятиступенчатой

Черной горы поднялся,

На высокую скалу теперь взобрался,

Под четырьмя березами

875 Люльку с сыном-богатырем подвесил.

«Черная эта гора

Пусть отцом тебе будет, дитя мое,— сказал,—

Четыре березки эти

Пусть матерью тебе будут, дитя мое»,— сказал.

880 Чтобы сок четырех берез

В рот младенца-богатыря

В день по одной капле капал,

Дугообразную трубку приделал;

Чтобы материнское молозиво

885 Из шестидесятиаршинной кишки

В рот его сына

В день по одной капле текло,

[Кишку] на ветку березки

Вниз [соской] подвесил и привязал.

890 «Если ты умрешь,

Пусть кости твои здесь останутся,

Если будешь расти,

Пусть следы твои здесь будут,— сказал.—

Твоей голове волосы давший

895 Богатый Алтай[49] пусть поможет тебе, — сказал,—

На икрах твоих мясо нарастившая

Густая береза пусть благословит[50] тебя,— сказал.

Чем темно-серым[51] быть съеденным,

Лучше, засохнув, умереть — это не хуже.

900 Чем у Кара-Кула быть рабом,

Лучше бродягой стать — это не хуже»,—

Так плакал и причитал.

Из обоих глаз слезы текли,

По подолу катились.

905 Колени мужа-алыпа

[От горя] дрожали.

Немного посидел,

Губы и зубы сжал,

Твердое решение принял.

910 С вершины черной горы

Вниз спускаясь, зашагал.

К своей юрте, золотом покрытой,

Быстрее пущенной стрелы прибыл.

Когда золотые двери открыл,

915 Супруга его сидела.

От беспрерывного плача

Оба глаза ее, оказывается, опухли,

От постоянного выдавливания молока

Обе груди, оказывается, распухли,

920 Слезы из обоих ее глаз,

Словно две черные реки,

За дверь, оказывается, потекли.

Молоко из двух грудей,

Словно два одинаковых белых озера,

925 В отверстие в углу юрты потекло,

Две долины затопив, лежало.

Увидев это, Маадай-Кара

Свою супругу стал останавливать:

«Стой-подожди, моя супруга,

930 Не будем горевать.

Чашу свою ставь на огонь —

Прощальная чаша пусть будет.

Крепкого вина принеси —

Прощальный пир пусть будет.

935 Ненаглядный единственный сын наш теперь

Имеет отцом черную гору,

Имеет матерью четыре березы[52],

На наш Алтай война надвигается,— сказал,—

На нашу землю разруха приближается»,— сказал.

940 Алтын-Тарга, его супруга,

Отвернулась —

Свое горе подавила,

Взяв бронзовую чашу,

На огонь поставила,

945 Принесла бронзовый тажуур[53],

Похожий на коричневую гору, не выгорающую от солнца,

Подала золотой тажуур,

Похожий на пегую гору, не выгорающую от луны.

Варит мясо ста верблюдов-самцов,

950 Бурлит [в чаше] мясо ста быков.

Мясо ста валухов

В одно тепши[54] положила.

В ста тажуурах крепкое вино

На один стол поставила.

955 С гору мяса нарубили,

Знатных богатырей пригласили.

Реку араки наварили,

Молодых женщин пригласили,

В золотых шубах алыпы

960 Начали пировать,

Богатыри в шубах, крытых шелком,

Начали веселиться.

На семь дней пир затеяли,

На девять дней веселье начали.

965 Маадай-Кара стал говорить:

«Прощальная чаша пусть будет,

Ээй-ээй, молодцы!

Прощальное веселье пусть будет,

Стойте-подождите, богатыри!

970 Кара-Кула каан

На поверхности земли госпо