Вопрос о временном правительстве и роль комиссии Тойнби
Просочившиеся сведения о будущей опеке стали известны Временному правительству в Чунцине, и оно отправило Черчиллю специальную телеграмму, в которой указывалось, что корейский народ не поддержит опеку и будет добиваться только полной независимости, однако мнение правительства, которое признавал только Китай, остальными державами учтено не было[8]. В ноябре 1945г. Чан Кайши снова говорил, что «мир в Восточной Азии и во всем мире зависит от быстрого достижения независимости Кореи.».[9], снова имея в виду подтверждение легитимности Временного правительства, но великие державы были иного мнения.
Американский взгляд на Корею и ее перспективы хорошо отражает меморандум У. Лэнгдона, занимавшегося вопросами политического планирования в Госдепартаменте. В феврале 1942 г. он писал: «Огромное большинство корейцев бедны и неграмотны, политически неопытны, экономически отсталые. После сорока лет японского господства только старые корейцы могут хотя бы вспоминать свободу… По крайней мере, в течение поколения Корея должна быть защищена и поддержана в современной государственности великими державами»[10]
Госдепартамент США был осведомлен и о борьбе фракций в составе Временного правительства, и об отсутствии у него серьезной массовой поддержки не только на родине, но и среди корейских эмигрантов в Китае. Поэтому там считали неблагоразумным оказывать помощь только одной политической группе корейских националистов. Масло в огонь подливал и Ли Сын Ман, который с одной стороны, добивался того, чтобы представлять интересы Ким Гу в США, а с другой, позиционировал себя как более подходящую и самостоятельную фигуру.
А МИД в преддверии решения вопроса о судьбе Кореи Великобритании заказал группе аналитиков во главе с таким известным специалистом по истории и геополитике как А. Дж. Тойнби, специальное исследование, которое дало бы ответ на вопрос, резонно ли требование корейцев о предоставлении им независимости. Британский корифей указал, что корейцы не обладают необходимым политическим опытом в управлении современным государством и не в состоянии осуществлять административные функции на профессиональном уровне. Тойнби также специально отметил «склонность корейцев к раздору» - как межличностному, так и межпартийному.
Британские ученые отметили, что «Временное правительство Кореи требует своего немедленного признания в качестве законного правительства свободной Кореи, но у нас нет уверенности, что корейские общины за рубежом в состоянии управлять страной и им обеспечена необходимая широкая поддержка в Корее.
Нелегальные политические группировки, существующие в Корее и готовящиеся выйти на политическую арену после изгнания японцев, вряд ли смогут установить стабильность без иностранной помощи. Если помощь будет односторонняя, без согласия между главными державами-освободителями, это может вызвать серьезные международные осложнения »[11].
Вывод комиссии Тойнби был однозначен —для перехода к реальному самоуправлению корейцам крайне необходима переходная подготовительная фаза или, точнее, система международной опеки[12].
С одной стороны, определенный британский снобизм и представление о том, что «дикари не готовы», в этом заявлении видны. Однако надо помнить, что в массовом сознании, в том числе – и в сознании тех историков и геополитиков, которые не занимались Кореей специально, эта страна по-прежнему воспринималась как варварский вассал Китая, которого японцы присоединили к себе и теперь цивилизуют, пусть и более жесткими методами, чем следовало бы. С другой стороны, «сермяжная правда» в этом заявлении присутствует, и отсутствие подготовленных управленческих кадров, а также – злосчастная фракционная борьба, в будущем действительно сказались. Хотя гораздо больше это заявление применимо к иным государствам Третьего мира, получившим независимость после распада колониальной системы.
Что же касается СССР, то до определенного времени Москва не имела четко выраженной позиции по Корее, все вопросы решались согласованно с главами государств – союзников. Но даже при таком общем курсе СССР вряд ли мог быть серьезно заинтересован в поддержке Временного правительства, состоящего, на его взгляд, из консервативно настроенных корейских националистов[13].
Вступление Советского Союза в войну на Дальнем Востоке и раздел полуострова по 38-й параллели
Однако и в 1943 г., и в 1944 - начале1945 гг. разговоры о том, что будет с Кореей потом, относились к «отдаленному будущему». Опасаясь Квантунской армии и полагая, что их потери при высадке в Корею будут даже больше, чем при высадке в Японию, американцы рассчитывали начать вторжение в Корею только после того, как создадут себе плацдарм в Японии. Учитывая, что высадку на остров Кюсю они планировали только в ноябре 1945 г[14]., корейский вопрос не был животрепещущим.
Именно поэтому на момент конференции в Потсдаме США сообщили, что не планируют десантных операций в Корее в ближайшем будущем. По сообщению Н.Н.Ким-Плотниковой, хотя начальник Генерального штаба Вооружённых сил СССР генерал Антонов предложил совместно оккупировать корейский полуостров, американский представитель отказался под тем предлогом, что войска США в это время будут заняты высадкой на японских островах.[15] До начала августа 1945г. Госдепартамент не предпринял практически никаких шагов, которые бы сигнализировали о желании американцев высадиться с военной целью на территории Кореи, хотя некоторые американские политики настаивали на необходимости совместного вторжения.
9 августа 1945г. Советский Союз вступил в войну на Дальнем Востоке. Части 25-ой армии Первого Дальневосточного фронта под командованием генерал-полковника И. М. Чистякова, которые вели почти все боевые действия на территории Корейского полуострова, начали войну 11 августа, заняли несколько портов, причем Чхончжин был захвачен 14 августа 1945 г.
В ходе этой операции советские войска не только разгромили Квантунскую армию, но и отрезали от Японии экспедиционную армию в Китае и войска в районе Южных морей, так как связь с ними осуществлялась через Манчжурию и Корею; захватили территорию, которая являлась основным источником японского экономического благополучия[16]; предотвратили возможное затягивание войны за счет использования Кореи как «запасного аэродрома»[17]
Этот «удар в спину» подорвал обороноспособность Японии больше, чем американские атомные бомбы, и через шесть дней после начала военных действий в Корее и Китае Япония прекратила войну. Квантунская армия на территории Китая сопротивлялась несколько дольше, но оккупационный корпус в Корее прекратил сопротивление 15 августа 1945 г.
Стремительность темпов наступления советских войск на Дальнем Востоке застала американцев врасплох настолько, что 11 августа, когда началась десантная операция советских войск, американцы сбросили мины в акваторию порта Вонсан. Ряд антиамерикански настроенных историков используют этот факт для обвинения США в том, что таким образом они препятствовали продвижению Советской армии в Корее[18], но автор не исключает версии, связанной с банальной организационной неразберихой.
Ситуация развернулась так, что теоретически у Советского Союза появилась возможность захватить сразу всю Корею. План опеки не был рассчитан на столь быструю капитуляцию Японии после вступления Советского Союза в войну на Дальнем Востоке. Американцы занервничали, понимая,, что на корейский театр военных действий оно просто не успеет, и если Советский Союз не остановить, то весь полуостров падет к его ногам[19]. Между тем становилось понятно, что в условиях охлаждения отношений бывших союзников, Корея на Дальнем Востоке может сыграть для Советского Союза роль такого же стратегического плацдарма, как Польша в Европе. Требовалось срочно предпринять какие-то меры, учитывая то, что, по утверждению американского историка Ричарда Уэлана, в эти дни американское правительство было бы счастливо, если бы Кореи не было вообще. Как минимум, требовалось разобраться с тем,, кто на какой стороне будет принимать капитуляцию японских войск.
Напомним, что тогда и для СССР, и для Соединенных Штатов Корея была в определенном смысле «терра инкогнита». В США ею никто особенно не занимался (специалистов по ней в правительстве просто не было), а в Советском Союзе старшее поколение ученых-корееведов на тот момент было по преимуществу репрессировано, а новое только-только начало формироваться. Возможно, именно это незнание того, что сейчас кажется историкам-кореистам элементарным, и послужило причиной тех ошибок, которые привели к современному положению вещей.
Решение о разделе страны было принято в ночь с 10 на 11 августа на совместной сессии Координационного Комитета Госдепартамента армии и флота (U. S. State – War – Navy Coordination Committee – SWNCC)[20]. После обсуждения ситуации, занявшего целую ночь, двум офицерам штаба было предложено пройти в соседнюю комнату, посовещаться там и через 30 минут предложить приемлемый вариант. При этом в разработке этого предложения подполковники Чарльз Боунстил и Дин Раск (кстати, ставший впоследствии госсекретарем при Кеннеди и Джонсоне) опирались на единственный источник информации о стране – карту Кореи[21]. Проблема была решена дипломатическими, а не силовыми методами, и решение действительно выглядело простым. Соединенные Штаты не вмешиваются в действия Советского Союза в Маньчжурии, а Советский Союз получает Курильские острова, но не высаживается на острове Хоккайдо – территория собственно Японских островов остается в сфере влияния США.
Что же до Кореи, о которой никто толком представления не имел, то ее было предложено поделить на две части по линии 38-ой параллели, отдав Север русским, а юг – американцам. Это будет немного дальше на юг, чем смогут продвинуться русские, и внешне выглядит как разделение пополам. Однако в действительности на американской половине территории страны остается столица, две трети населения, большая часть аграрных и значительная часть индустриальных ресурсов. Насколько такое разделение разрушит сложившиеся экономические связи, американцы себе не представляли. То, что знало про Корею большинство советских и американских дипломатов того времени, - это то, что эта территория была японским генерал-губернаторством, а до того – вассалом Китая.
Эта идея была фактически продолжением старых японских предложений России от 1896 и 1903 гг. о разделе Кореи на сферы влияния, хотя никто из «проводящих линию» не знал об аналогичном предложении японцев. Сам Раск много лет спустя писал, что если бы он знал об этом, граница, скорее всего, была бы проведена как-нибудь по-иному, и что, проводя линию так, он полагал, что проверяет русских, и ожидал сопротивления со стороны Советского Союза, так как его войска без проблем могли проникнуть на территорию Корейского полуострова гораздо глубже и, соответственно, потребовать себе б0льшую его часть[22].
Впрочем, есть и версия, что 38 параллель была выбрана не от балды. 11 февраля 1945 г. японцы преобразовали свою армию в Корее в 17-ю войсковую группу и корейский военный округ. 17-я войсковая группа, будучи полевой армией, подчиненной ставке главнокомандования Японии, отвечала за «оборону» Кореи, а корейский военный округ — за пополнение личного состава, его обучение и хозяйственные дела. Позднее ставка главнокомандования Японии передала военный округ к северу от срединной части Кореи в подчинение Квантунской армии и сделала так, чтобы 17-я войсковая группа отвечала только за «оборону» района Кореи южнее срединной части. Этот рубеж оперативных действий почти совпал с 38-й параллелью[23], и потому было логичным, что разбившие Квантунскую армию советские войска примут капитуляцию ее подразделений и в Корее, а американцы, соответственно, разберутся с войсками, подчиненными армии метрополии.
Госдепартамент одобрил предложенный план и вынес позже его на согласование советской стороне. Сталин ознакомился с проектом, не внеся никаких поправок к предложению о разграничении зон ответственности на территории Кореи по 38 параллели, и историки выдвигают несколько объяснений того, почему он так поступил. Обердорфер предполагает, что в Москве просто вспомнили о старой идее японцев и приняли новую идею за возвращение к старому. Камингс высказывает мнение, что тогда Советский Союз интересовался не столько Корейским полуостровом, сколько островом Хоккайдо, но здесь советские претензии натолкнулись на жесткое противодействие генерала МакАртура. Гастингс полагает, что Сталин пошел навстречу американской идее опеки для того, чтобы западные страны меньше противодействовали его политик в Европе[24].
Мне же кажется, что дело в том, что в таком варианте после капитуляции Японии Советский Союз получал территорию, достаточную для того, чтобы служить буфером, не допускающим американцев непосредственно к советской границе, а с учетом доминирующей идеи опеки он рассчитывал все равно впоследствии распространить свое влияние на весь полуостров.
Грегори Хендерсон, автор книги «Корея: политика водоворота», писал в 1974 г., что ни одно послевоенное разделение страны не было столь необъяснимым, не связанным с местными реалиями и не учитывающим мнение народа и положение страны[25]; и нет такого разделения, за которое США несли бы меньшую ответственность. Проведя линию подобным образом, американцы не только не согласовали этот шаг со своими британскими или гоминьдановскими союзниками, но не прибегли и к корейским консультантам.
Ряд западных авторов, в том числе Б. Шалонтай и Н. Симотомаи полагают, что Северная Корея с самого начала представляла для Сталина важную стратегическую цель в виду наличия там месторождений урана. По их мнению, после применения Соединенными Штатами атомной бомбы Советский Союз вторгся в Северную Корею исключительно ради того, чтобы взять под контроль ценное сырьё, как будто на советской территории не было других урановых месторождений. Это положение опровергается как минимум тем, что разрабатывать уран в Северной Корее начали только в конце 50-х годов, и информация о наличии там урановых месторождений на 1945 год отсутствовала.
Так или иначе, Советский Союз честно занял свою половину полуострова, хотя по словам Ф. И. Шабшиной, советские войска ждали в Сеуле, и плакаты «Привет освободителям!» были уже готовы. Более того, в ряде точек советские войска даже пересекли 38 параллель, однако, вспомнили о договоренности и отступили обратно.
В результате сложилась крайне интересная ситуация, когда большая часть корейской территории, в том числе вся южная часть Кореи, освободилась «самостоятельно», без помощи иностранных войск. Даже Пхеньян не был занят в ходе непосредственных боевых действий. Однако ни одно из вооруженных формирований какого бы то ни было из корейских правителей или партизан тоже принимало в этом участия. Никто не сбрасывал власть японцев с применением военной силы. Когда была подписана капитуляция, они сами «вывесили белый флаг». Поэтому, когда корейские историки пишут, что они освободились от японцев сами, то под этим «сами» надо понимать не столько «благодаря собственным действиям», сколько «без чьей-либо помощи».
Это тщательно затушевывается корейскими историками по обе стороны 38-ой параллели. В КНДР освобождение страны советскими войсками изначально воспринималось с благодарностью и восторгом. Однако когда в ходе установления чучхэ и борьбы с низкопоклонством отношение к Советскому Союзу было значительно пересмотрено, его решающая роль в освобождении не отрицалась, но стала замалчиваться. Одновременно началась пропаганда решающей роли КНРА и лично Ким Ир Сена в деле освобождения: «9 августа 1945 года великий вождь отдал приказ, призывающий части КНРА к священной войне за освобождение Родины», в результате чего представление о том, кто же действительно освободил полуостров, оказалось размытым. О том, что это были партизаны, напрямую не говорится, но при знакомстве с текстами возникает именно такое впечатление, опровергать которое никто не собирается.
На Юге вопрос о том, кто освободил полуостров в 1945 г., также стараются не развивать. Вместо этого активно говорится о роли США в победе во Второй мировой войне вообще, а на том, когда их войска появились собственно в Корее, внимание не акцентируется. Образ американцев-освободителей был связан скорее с их ролью в войне 1950-1953 гг., когда они «освобождали Юг от коммунизма».
Таким образом, несмотря на то, что к моменту капитуляции Японии существовало уже два корейских правительства (Временное Правительство во главе с Ким Гу и правительство Народной Республики во главе с Ё Ун Хёном, о котором речь пойдет немного позже), и каждое из которых обладало определенной легитимностью, на территории Кореи образовались две военные зоны – советская и американская.
Замечание историографа о «зверствах русской солдатни в Корее»
Вопрос о насилии, издержках и мародёрстве., которое чинили в Корее советские солдаты, муссируется западными историками. Набор слухов о том, как грабили и насиловали местное население в Корее, повторяет, например, Майкл Брин[26], а М. Гастингс даже утверждает, что советские войска «обращались с населением настолько плохо, что скоро были вынуждены передвигаться только глубокой ночью, чтобы обезопасить себя от оскорбленных местных жителей. Ссылается он при этом на материалы откровенно пропагандистского характера, и связано это с тем, что в следующем же предложении он отмечает, что «американские солдаты на Юге были немногим лучше[27].
Не имея возможности проверить подлинность приводимых зарубежными авторами всех «свидетельств очевидцев», которые 30-40 лет спустя обнаружили у себя удивительную способность воссоздавать события прошлого[28], хочется обратить внимание на другое.
Во-первых, в пропагандистской литературе нередко встречается прием, когда, пользуюсь ограниченностью объема печатного материала, 3-4 примера позиционируют как тенденцию. Во-вторых, данные «о зверствах русских» почему-то всплыли только сейчас, хотя в условиях холодной войны тех лет подобный пропагандистский козырь должен был быть весьма востребованным.
В-третьих, хочется обратить внимание на абсолютные цифры, упомянув «закон больших чисел». Когда на территорию чужого государства входит вражеская армия, какие-то эксцессы происходят всегда, ибо люди не идеальны. Более того, даже если применительно к миллионной армии преступники составляли десятые или сотые доли процента, в абсолютном исчислении это будут сотни, а то и тысячи случаев, и манипулируя их количеством, очень легко выдать подобные эксцессы за массовую практику, не встречавшую сопротивления со стороны командования.
Между тем, человек, который собирается более серьёзно заняться проблемой военных преступлений на оккупированной территории, должен поставить перед собой следующие вопросы. Какова была политика командования? Как быстро находились виновные, сколь жёсткими были меры, выдавали ли преступников местным властям или судили сами? Насколько процент преступлений определённого типа, скажем, разбои или изнасилования оккупантами представителей местных был выше или ниже, чем процент таких же преступлений местными в отношении друг друга? Насколько информация о подобной преступной деятельности была распространена и насколько сами оккупанты воспринимали подобный образ жизни, как «рутинный»?
Ибо вопрос о стихийности или, наоборот, организованности подобных акций определяется достаточно просто: если мародерство и насилие не поощряют и не закрывают на него глаза, с ним борются – и это отражается в документах, массив которых прекрасно позволяет определить и масштаб явления, и позицию командования по отношению к нему.
Но вернемся к ситуации в Корее. Изначально руководители Красной армии собирались воевать с японцами, и корейские реалии представляли себе слабо. То, что знало про Корею большинство советских людей того времени, - это то, что эта территория была японским генерал-губернаторством, а до того – вассалом Китая.
Японская политика по отождествлению Кореи Японии отчасти сыграла дурную роль. В результате, определённая часть советских солдат и офицеров воспринимало вступление в пределы Кореи не как освобождение от японского ига некоторой территории, а как наступление на собственно японские земли, которые вполне подлежали «разграблению» в рамках той политики трофеев и репараций, которая применялась несколькими месяцами к захваченной несколькими месяцами ранее гитлеровской Германии.
Впрочем, осознание неверности этих шагов пришло довольно быстро – накануне начала военных действий на полуострове в августе 1945 г. генералу Чистякову была дана директива ЦК, которая содержала прямое указание не препятствовать образованию на занятых территориях демократических организаций и разъяснять местному населению, что Красная армия не преследует цели захвата корейской территории и введения на ней советских порядков. Личному составу было дано специальное указание вести себя корректно, не обижать население и не препятствовать исполнению им религиозных обрядов и церемоний[29].
Это достаточно важно и само по себе и в связи с вопросом о том, насколько появление советских войск в Корее сопровождалось грабежом, насилием или иными эксцессами. Подобные факты все же имели место, но, как мне представляется, не носили определяющего характера и не поощрялись сверху. Такое поведение могло быть вызвано как тем, что к этому времени советские войска уже были «развращены» трофейной политикой в Германии, так и тем, что они считали Корею не самостоятельным государством, которое Япония захватила, а частью территории Японии. Именно потому советская пропаганда специально заостряла внимание на данном факте с тем, чтобы советские воины чувствовали себя освободителями и не чинили произвола.Как отмечает А. Ланьков, к сентябрю со случаями мародерства было покончено[30]
Так что те, кто любит рассказывать «о сотнях случаев» и «задумываться о том, насколько стихийным был советский террор», упускают из виду то, что численность советской армии вторжения на Дальнем Востоке составляла около двух миллионов человек, а стараниями замполитов и особистов, призванных следить за моральным обликом военнослужащих, процент солдат, склонных к асоциальному поведению должен был быть ниже, чем в армиях других стран.
Зверства советских войск на освобождаемой территории опровергаются и работой с документами. В российских архивах есть документы о судах над мародерами или насильниками, и из них понятно, что и охота за трофеями, и иные недостойные действия в отношении местного населения носили куда меньший характер по сравнению с тем, что происходило в Германии на полгода раньше.При этом небольшое число эксцессов, совершённых в разных частях разными людьми воспринималось при этом как чрезвычайное происшествие, подлежащее расследованию на весьма высоком уровне, а меры по наказанию преступников были приняты быстро и жёстко.
Гораздо интереснее было бы сравнить выявленную статистику преступлений, совершенных советскими военнослужащими на Дальнем Востоке в 1945 г., со статистикой преступлений, совершенных в то же время гражданскими лицами – как самими китайцами или корейцами, так и в Советском Союзе на территории со сходной численностью населения. К сожалению, нам ничего не известно о подобных попытках.