После капитуляции Японии Южная Корея погрузилась в состояние полной эйфории, которому способствовали открытые двери винных складов и то, что японцы выдали зарплату корейским рабочим сразу за год вперед[1].
Японцы мгновенно превратились в иностранцев и вели себя тише воды ниже травы, а их власти были озабочены вопросами обеспечения своей эвакуации. Они не без оснований опасались и репрессий в отношении бывших угнетателей, и погромов синтоистских храмов. Кроме того, слухи о том, что Красная армия вот-вот войдет в Сеул[2], фигурировали постоянно, а советский генеральный консул Александр Полянский подогревал их, распространяя информацию о том, что СССР должен был занять почти всю территорию страны, а Соединенные Штаты будут контролировать только район Пусана[3].
Ф. И. Шабшина весьма интересно описывает ситуацию «двоевластия», в которой оказался Сеул в промежутке между объявлением капитуляции и вступлением в город американских войск. С одной стороны, японская полиция и чиновники продолжали функционировать, хотя в это время массово жгли свои архивы и обеспечивали переправку в Японию японских граждан. С другой стороны, стихийно формирующиеся народные комитеты, митинги, отряды самообороны. При этом не было ни явных эксцессов, ни вооруженной борьбы.
Тем не менее, понятно, что японские власти активно думали над тем, как обеспечить себе безопасную эвакуацию. Им нужно было переходное правительство, которое обеспечит им беспрепятственный уход, одновременно создав проблемы будущим оккупантам хотя бы самим фактом своего существования. Похожая ситуация с объявлением японцами независимости имела место и в Индонезии, и в Индокитае. Во всех случаях японцы успевали договориться с левыми националистами, создавая союзникам дополнительные проблемы[4].
Еще 10 августа 1945 г., через день после вступления Советского Союза в войну и за 5 дней до капитуляции, японцы посетили Сон Чжин У, одного из лидеров умеренно правых и бывшего редактора газеты «Тонъа Ильбо », закрытой в 1940 г., и предложили ему возглавить временную администрацию. Сон отказался, взамен выдвинув пакет требований по свободе прессы, освобождению политзаключенных и распределению продовольствия[5]. В течение нескольких последующих дней японцы настойчиво требовали от Сона возглавить временную администрацию, но он отказался, сославшись на болезнь. Это могло быть связано не только с опасением прослыть коллаборационистом, но и с тем, что Сон считал единственным легитимным правительством Кореи Временное правительство Корейской Республики. Кроме того, он понимал, что у его правительства, скорее всего, будут проблемы с американскими властями.
По иной версии, японцы сами отказались от работы с Сонном, не будучи уверены в том, что созданная правыми администрация действительно сможет обеспечить порядок в стране[6].
На территории Северной Кореи японцы контактировали с левым националистом Чо Ман Сиком, создавшим «Комитет по подготовке независимости» и имевшим репутацию «корейского Ганди». В этот Комитет входило 20 человек, в основном националисты и традиционалисты, коммунистов было только трое.
Понятно, что после того, как север полуострова был занят советскими войсками, японцев волновал юг, где, в конце концов, властные функции оказались в руках человека по имени Ё Ун Хён. Бывший протестант, затем активный коммунист, переведший на корейский язык «Манифест» Маркса-Энгельса, Ё относился к умеренно левым, выглядел политиком европейского типа, считался лучшим оратором среди современных ему корейских лидеров, имел значительные заслуги в антияпонском движении.
Ё Ун Хён родился в 1885 г., принимал участие в основании Шанхайского правительства, В 1920 г. Ё стал членом Шанхайской фракции компартии, в 1921 г. встречался с Сунь Ятсеном, а в 1922 г. он вместе с Ким Гю Сиком присутствовал на конференции колониальных народов Дальнего Востока в Москве, но вернулся домой, пораженный бедностью, в которой пребывала Россия в сравнении с Кореей (!!!). В 1924 г. Ё стал членом Гоминьдана, встречался с Сунь Ятсеном и Мао Цзэдуном, избежал антикоммунистического террора Чан Кайши, прикинувшись европейцем, но в 1929 г. был арестован и отправлен в Корею, где отсидел 3 года в тюрьме, после чего стал редактором газеты «Чунъан Ильбо », сумев удержаться от тесного сотрудничества с японцами[7]. В 1940-е годы Ё снова попал в тюрьму за публичный отказ сменить фамилию на японскую[8].
Утверждается, что в августе 1944 г. Ё Ун Хён и группа его соратников создали общество «Конгук тонмэн » («Союз по строительству государства»). программа которого отражала влияние Чогук Кванбокхве. Однако деятельность Союза была прервана полицией[9].
Хотя идеология Ё была близка к марксистской, он полагал, что в современной ситуации лозунги классовой борьбы использовать нельзя, и после расформирования корейской компартии не вступал в иные партии такого рода. Поэтому хотя его часто считали коммунистом, правильнее считать его левым националистом[10], чьи взгляды были смесью коммунизма, христианства и демократии в понимании Вильсона.