На третий день после того как под Познанью они приступом взяли вагончик, утром миновали Лемборк. Низко над шоссе появился «фокке-вульф», но огня не открывал. Он удирал, бросаясь из стороны в сторону, а за ним гнался остроносый «як». Некоторое время друзья прислушивались к затихающему шуму моторов; грузовик выехал на пригорок, и в это время они первый раз услышали близкий гул орудий.
– Ребята, часа через два увидим Василия, – сказал Янек. – Мы успели.
– Боялся, что тебе ничего не достанется? – со смехом спросил Иван.
– Да. Я из Гданьска, жил там до войны. Отец мой погиб на Вестерплятте.
Он первый раз сказал вслух о смерти отца. До этого времени, как бы по молчаливой договоренности, ни Григорий, ни Густлик не говорили о том, в чем были уверены.
Шоссе пошло под уклон, начался лес. Танкисты, высунувшись в окошко, смотрели вперед, как будто за ближайшим поворотом должны были увидеть Гданьск.
Они миновали опрятный, чистый городок Вейхерово. Дома остались позади. И в тот момент, когда с левой стороны, из-за железнодорожного пути, показался перекресток с шоссе, бегущим с севера, Янек вдруг отскочил от окна и забарабанил по кабине водителя. Он стучал кулаком, потом начал бить прикладом.
– Осторожнее, прошибешь, – пробормотал Иван. – Он и так уже тормозит.
– Простите, но там стоит «Рыжий».
– Кто?
– Наш танк, «Рыжий».
Все трое бросились к двери и выпрыгнули на ходу. У Еленя подвернулась раненая нога, он резко припал на нее, но тут же вскочил и, прихрамывая, побежал за друзьями.
В поле, не больше чем метрах в пятнадцати от дороги, стоял их танк. Трудно сказать, по каким признакам Янек узнал его издали, но теперь, когда они подбежали к нему, сомнений не было; та же цифра на башне, тот же рисунок орла с немного размазанным правым крылом и те же царапины на стали, которые они знали так хорошо, как шрамы на собственном теле. И наконец, эта толстая прямоугольная заплата на лобовой броне, которую они изучающе ощупывали пальцами.
|
|
Они не понимали, почему никого нет в машине, хотя на первый взгляд она не казалась поврежденной. Григорий дотронулся до броневой плиты над двигателем и сказал:
– Холодный, давно не работал.
Они огляделись вокруг и только теперь заметили, что на шоссе кроме машины, на которой они приехали, стоит еще грузовик, а около него – несколько солдат в зеленых накидках и фуражках. Те тоже пристально смотрели в их сторону, но тут вперед выскочил маленький, коренастый Вихура, тот самый, с которым они проделали первый путь в бригаду в Сельцы… «Король казахстанских дорог» посмотрел из-под ладони и крикнул:
– Боже мой, хлопцы, посмотрите! Это же Кос, Елень и этот их грузин! Весь экипаж!
Он одним прыжком перемахнул через кювет и побежал к ним, а за ним – остальные солдаты. Они подбежали к танку по размокшей, вспаханной земле, обнимали прибывших, похлопывали по спине. С обеих сторон сыпались вопросы, на которые никто не успевал отвечать, восклицания, которых в общем шуме никто не мог разобрать.
От циркового вагона, резвясь, бежали обе собаки, а за ними не спеша шли Иван и Наташа.
Вихура громко сказал:
– Хлопцы, оставьте это старье. Вы получите новую машину. Сейчас пришли машины с восьмидесятипятимиллиметровыми пушками. Соображаете? Мощь! Прямо с завода. Такие танки, что пальчики оближешь.
|
|
– А как же наш «Рыжий»? Что с ним? – спросил Саакашвили.
– А вы что, не видели его? С той стороны, на борту, у него дыра с кулак. Прямое попадание в двигатель, починить уже нельзя.
– Семенов поехал за новым двигателем? – спросил Янек.
– Мы здесь подождем, – сказал Елень. – Как Василий привезет, мы поставим и еще покажем, на что способен наш «Рыжий».
Вихура заколебался, внезапно побледнел, потом сдвинул назад шапку и сказал:
– Постойте! Нас как раз прислали сюда с машиной, чтобы забрать рацию, прицелы, боеприпасы, приборы и вообще все, что еще может пригодиться, а танк генерал приказал оставить.
– Но… – вмешался Янек.
Вихура продолжал быстро:
– Наши уже с позавчерашнего дня в Гдыне. Одна рота автоматчиков и взвод танков пошли на Гданьск. Только Оксыве немцы еще крепко обороняют, но конец уже близок.
Что-то насторожило Янека в этом торопливом рассказе, в выражении лица Вихуры и стоящих за ним солдат.
– Василий уехал за двигателем? – повторил он свой вопрос.
Стало тихо. Минуту все молчали, потом Вихура резким движением снял с себя фуражку, сделал полшага вперед и, глядя себе под ноги, заговорил:
– Я думал, что вы знаете… Когда мы подошли к Вейхерово, нас в лесу встретили партизаны. У них были такие небольшие листки бумаги, а на них было обозначено, где у немцев какие огневые точки, где мины. Командир этих партизан говорил с генералом, а потом поехал с нашими танкистами, показывал дорогу. Мы взяли город сразу с двух сторон без всяких потерь. И только когда наши танки вышли сюда, за город, на фланге из засады ударили самоходные орудия. – Он остановился на мгновение, перевел дух и закончил: – Ну и попало в ваш танк, из двигателя повалил огонь. Поручник Семенов выскочил с огнетушителем на броню, сбил пламя, но его скосила очередь. Он лежит там, – показал Вихура рукой.
|
|
Они увидели посреди поля холмик, небольшую груду камней, два высоко торчащих сухих стебля чертополоха. Рядом стоял березовый столбик, увенчанный звездой, на нем висел шлем танкиста. Под столбиком, темнее борозд вспаханного поля, горбилась свежая рыхлая земля.
Трое танкистов молча направились к могиле. Никто не пошел за ними.
– Это их командир, – объяснил Вихура Ивану и Наташе.
– Ясно, – ответил атлет. – Попрощайтесь с ребятами за нас. Мы должны ехать дальше.
Они медленно пошли к машине, взобрались на ступеньки и скрылись в открытых дверях. За ними вскочила Крошка, а за ней – Шарик. Грузовик начал медленно двигаться. Шарик выглянул, тявкнул и соскочил на асфальт. Белая Крошка, которую держали за ошейник, рвалась из рук Наташи, скулила, пытаясь выскочить. Вагончик двигался все быстрей. Овчарка бросилась за ним, как будто хотела его догнать, но потом повернула и, не глядя в сторону отъезжающих, с опущенной головой подошла к своему экипажу. Был теперь Шарик не пятым, а четвертым.
Не понимая, что случилось, Шарик лизнул руку своего хозяина.
– Нет Василия, Шарик, – сказал Кос.
Они продолжали неподвижно стоять, глядя на небольшой могильный холмик.
Янек посмотрел на небо.
Оно было по-весеннему голубое, только одно неподвижное кучевое облако остановилось прямо над ними, и края его поблескивали на солнце, как каска часового.
Новый четвертый
Общими усилиями отвинтили и сняли броневую плиту, прикрывающую двигатель. Он выглядел хуже, чем казалось, когда смотрели на небольшое входное отверстие от снаряда. Внутри была каша: обломки разбитого корпуса, раскрошенные поршни, выщербленные зубчатые колеса передач, разорванные жилы проводов.
Вихура еще раз попытался уговорить танкистов, чтобы оставили танк в покое, расписывал, насколько лучше новые танки, но их трудно было в этом убедить и они не дали ничего снять с «Рыжего». Саакашвили и Елень остались на месте караулить, а Янек Кос и Шарик на грузовике отправились в штаб.
На место приехали быстро, потому что штаб командования, проводя подготовку к наступлению на Оксыве, переместился из Гдыни в Румию.
В воздухе безраздельно господствовала советская авиация. Вдали, в стороне моря, был виден широкий круг штурмовиков, атакующих гитлеровские укрепления. На дороге, которую патрулировали «яки», люди и техника двигались, не соблюдая маскировки. Тракторы тянули тяжелые орудия, буксовали студебеккеры, нагруженные снарядами. Завывая моторами, тащились по грязи мотоциклы связистов, телефонисты тянули провода.
Вихура сбавил скорость, глянул из кабины на черные провода, прицепленные у остатков столбов и крыш, затормозил перед неказистой избенкой, около которой провода висели гуще всего. В дверях стоял часовой в каске, с автоматом на груди. Когда грузовик остановился, водитель подмигнул Косу и сказал:
– Мы на месте. Сразу видно, что это штаб.
Янек вышел из машины, крепко пожал Вихуре руку и подошел к часовому.
– Я к командиру бригады.
– Он занят, придется вам подождать.
Парень был молодой, очевидно из нового пополнения, потому что Янек не мог вспомнить его лицо. Если бы тот был старым солдатом, то, даже забыв, как выглядит Кос, узнал бы Шарика, который был известен всей бригаде.
Тут к Янеку с распростертыми объятиями подбежал почтальон.
– Сколько лет, сколько зим! А ты хорошо выглядишь. Тут о вас разное говорили. А где Гжесь и Густлик?
Янек ответил, а почтальон вдруг что-то вспомнил и, порывшись в своей сумке, вытащил письмо.
– Вот тебе. Я несколько дней ношу, бригада постоянно в боях, и не было времени отправить. И правильно: нет худа без добра, ведь иначе письмо не попало бы к тебе. Ну, привет, лечу дальше.
Янек взял письмо в руки, узнал на конверте знакомый почерк, но до его сознания не дошло, что это значит. Лишь посмотрев на подпись, он закрыл глаза и прислонился к стене.
Письмо было написано Василием. Оно дошло до Коса как эхо в лесу, как далекий свет из Вселенной, который уже после гибели звезды будет виден на Земле еще много лет.
Свет апрельского дня показался ему скудным. На посеревшей вдруг бумаге он читал поспешно написанные слова:
«Дорогие мои!
Мы идем в сторону твоего, Янек, дома. Как только сможете, приезжайте поскорее. Мне так хочется, чтобы «Рыжий» дошел до моря с нашим экипажем – именно до того места, где все началось. Как только сможете, приезжайте побыстрее.
Я жду, чтобы вас обнять и дать команду «Вперед!
Бронебойным заряжай!». А с еще большим нетерпением жду я той минуты, когда скомандую вам: «Выйти из машины!», зная, что это будет последний боевой приказ.
До скорого свидания, привет Шарику.
Василий».
– Шарик, тебе привет… – тихо сказал Янек, но собака не слушала его, кружила, принюхиваясь, у двери, потом заскулила, залаяла, начала скрести лапами.
Обеспокоенный часовой смотрел, не зная, что делать, ведь о собаках в уставе ничего не было сказано. Дверь вдруг отворилась, и из нее выглянул один из офицеров штаба.
– Что здесь происходит? Не мешать!
Овчарка, воспользовавшись случаем, проскользнула мимо его ног, вбежала в дом, и в ту же минуту оттуда донесся мягкий, сочный баритон командира бригады:
– Шарик… Янек, идите сюда!
Кос вошел, стал по стойке «смирно» и, стукнув каблуками, начал докладывать:
– Гражданин генерал, плютоновый Ян Кос…
Он не смог продолжать, потому что командир сердечно обнял его и расцеловал в обе щеки.
– Все приехали?
– Только трое и собака.
– Знаю. – Генерал помрачнел, взял погасшую трубку. – Понимаю. Подожди минутку… Вот это его осталось, распредели между экипажем. Вещи поручника Семенова. – Он протянул Косу брезентовый солдатский вещевой мешок, перевязанный посредине тесемкой. – Согласно обычаю отдаю вам, потому что адрес родных неизвестен.
Командир высыпал на стол содержимое мешка: кое-что из обмундирования, орден Красной Звезды, Крест Храбрых, карта облаков и новенький, блестящий крест Виртути Милитари…
– Это за штурм и взятие Мирославца, – объяснил командир бригады. – Приказ пришел за день до его гибели, и я не успел вручить…
В комнате кроме них двоих в углу за столом сидел советский генерал, склонившись с карандашом в руке над картой.
– Готовим приказ на завтра, – сказал командир бригады Янеку. – Будем атаковать Оксыве. Немного осталось от бригады после последних боев. Наберется батальон танков, не больше. Вам дам новый танк с восьмидесятипятимиллиметровой пушкой.
– На новые не хватает экипажей? – спросил Кос.
– Нет, хватает, но вам тоже один достанется.
– Гражданин генерал, мы хотели бы воевать на «Рыжем».
– У него же разбит мотор, танк демонтирован.
– Нет, не демонтирован. Там сидят Саакашвили и Елень, сторожат. Может быть, удастся поставить новый мотор, потому что мы должны на «Рыжем»…
– Почему?
Кос вынул письмо и показал то место в нем, где Василий писал: «Мне так хочется, чтобы „Рыжий“ дошел до моря с нашим экипажем…»
С минуту длилось молчание, потом командир сказал:
– У меня нет нового мотора. Можно было бы снять с подбитых машин, которые стоят под Кацком, но там такая непролазная грязь, что даже на тягаче трудно добраться.
– Если можно, мы туда съездим…
Генерал нахмурил брови, задумался на минуту и кивнул.
– Хорошо, возьми тягач из мастерских. Скажи, что по моему приказу. А рация действует?
– Действует.
– Как будете готовы, двигайтесь сюда, в Румию, и докладывайте на волне семьдесят четыре метра.
Янек отдал честь, сделал шаг к двери, но его остановил громкий, привыкший к отдаче приказов голос сидящего у окна советского генерала:
– Танкист, постой!
Янек повернулся, стал по стойке «смирно».
– Нечего ездить по трясине. До рассвета все равно не успеете. Я слышал, о чем речь. Иди сюда и отметь на карте, где стоит ваша машина… Так, понимаю… А теперь можешь идти. Ждите там, на месте.
Когда Кос закрыл дверь, русский обратился к генералу.
– Семенов – их командир, это я понял. Но почему танк называется «Рыжий»?
– В честь одной санитарки из восьмой гвардейской армии, у которой волосы как огонь. Она воевала вместе с нами на магнушевском плацдарме. Когда девушка была ранена, этот парень спас ее. Потом в госпитале встретились. Если все будет в порядке, надеюсь, пригласят на свадьбу.
– Ясно.
Оба улыбнулись и склонились над картой, чтобы писать сценарий драмы завтрашнего дня – боя за Оксыве.
Янек вернулся в Вейхерово, устроившись на втором сиденье у какого-то русского мотоциклиста. Шарик бежал за ними, не отставая, потому что ехали они медленно.
Саакашвили и Елень не теряли зря время: один за другим проверили все механизмы, а теперь взялись за дело втроем и упорно работали до ранних сумерек. Нужно было исправить множество небольших повреждений, и они уже все сделали, оставался только мотор…
Рация оказалась на удивление послушной. Они ловили немецкую и русскую речь и даже какую-то музыку далекой радиостанции. Бригада молчала, и только под конец им удалось поймать голос офицера из интендантства, который докладывал кому-то о том, что хлеб, грудинка и консервы доставлены на место.
Они начали шутить на эту тему и вдруг почувствовали, что очень голодны. Ведь не ели с утра. Они поглядывали в сторону шоссе, по которому время от времени проезжали грузовики, но не было похоже, чтобы какой-нибудь из них вез продовольствие.
Усталые, присели они на бортовой броне. За спиной, на востоке, непрерывно гремели орудия, выли моторы самолетов.
– Надо же, все наоборот, – сказал Елень, – фронт на востоке, а на западе тихий городок.
– А добрые люди в этом городке, наверно, ужин сейчас готовят, – тоскливо заметил Саакашвили.
– Нужно бы сходить в Вейхерово, – посоветовал Янек.
– Нужно бы, а кто пойдет?
– Может, я? – предложил Густлик. – Подождите, кто-то идет в нашу сторону, сейчас спросим…
По краю шоссе шел невысокий человек в темной шляпе с помятыми закругленными полями. В левой руке под мышкой он нес сумку, в правой – глиняный жбан. Они хотели крикнуть ему, но он сам свернул с дороги, перескочил через кювет и пошел к танку, увязая во вспаханной земле. Не вынимая изо рта глиняной трубки и приподняв шляпу, поздоровался.
– Добрый вечер. Панове тут, на моем поле…
– Добрый вечер. Война дорог не выбирает, а мы много не натопчем, – ответил ему Саакашвили.
– Да я разве о том забочусь? Известное дело, война есть война. Вижу только, что панове целый день без еды работают, ну я и принес…
– Вот спасибо, – обрадовался Кос. – Мы как раз хотели пойти в город, чтобы чего-нибудь купить. Мы ждем, нам мотор должны привезти.
– Э, сидеть да ждать, – скучное дело.
Он вынул из портфеля льняную салфетку, по краям которой были вышиты яркие васильки, разложил ее на броне, расставил глиняные миски, покрытые черной блестящей глазурью, налил в них из жбана горохового супа. Рядом положил несколько копченых камбал, половину буханки свежего хлеба.
Они еще раз поблагодарили и, выделив порцию Шарику, принялись за еду.
Кашуб [12]стоял около них, попыхивал трубкой, поглядывая в сторону Гдыни. В уголках его смеющихся глаз собирались мелкие-мелкие веселые морщинки. Он долго молчал, потом повторил:
– Сидеть да ждать – скучное дело. Мы вас пять с половиной лет ждали. Ой как ждали! И только когда зимой сорок второго в наших краях появился Вест и организовал наш кашубский отряд «Гриф», стало легче. То случится, жандарм исчезнет, то пост сгорит, то мост на шоссе или на железной дороге взлетит в воздух.
– А как было, когда наши пришли? – спросил Янек. – Мы сегодня только первый день, прямо из госпиталя.
– Как было? Да так: женщины ходили – немцы на них не обращали внимания – и смотрели, где те мины закладывают, где какие укрепления строят. Вест сделал такой план, а потом перерисовал его через кальку. Как услышали мы орудия на западе, он послал нас нескольких в лес и сказал, чтобы тот, кто первым встретит войска, отдал план. Хорошо получилось. Ваши танки в два счета взяли город, и только одного вот здесь, на пригорке, похоронили. Может, знаете его?
– Семенов. Поручник Василий Семенов…
– Василий Семенов, – повторил кашуб. – Надо запомнить. Чтобы как дождь смоет надпись, так поправить и детям сказать. А он был издалека?
– Из России, – объяснил Янек и спросил: – А этот Вест, о котором вы говорили, поляк? Странная фамилия…
– Поляк, а Вест – это его партизанское имя.
– А на самом деле как?
– Этого я не знаю, и спрашивать не надо. Если бы даже и знал, то не сказал бы. Партизанский порядок. – Он левой рукой гладил по голове Шарика, который с первой же минуты проникся к нему доверием.
Они кончали есть. Уже почти совсем стемнело, и со стороны Гдыни стали отчетливее слышны раскаты и видны вспышки.
По шоссе подъехал грузовик, а за ним танковый тягач с краном. Обе машины остановились. Через поле в сторону поврежденного танка направился механик в комбинезоне. Он подошел к ним, вытирая руки комком пакли.
– Союзники, привет! – сказал он по-русски. – Как звать вашу машину?
– «Рыжий».
– Значит, мы к вам.
Он обошел вокруг танка, осмотрел пробоину и разбитый мотор, вытащил из кармана фонарик и дал знак стоявшим на шоссе.
– Все будет в порядке, – заявил он. – Выбросим старый, поставим вам новый, гвардейский мотор. К утру все будет готово, успеете еще повоевать.
Тягач переехал через кювет и, описав полукруг, подошел к танку сзади. Стрела крана торчала над ним, как острый, загнутый коготь.
Кашуб собрал миски, свернул салфетку, сложил все это в сумку и спросил Янека:
– Утром в бой?
– Да.
– Вас только трое?
Янека пронзила мысль – он совсем забыл! Им не хватает четвертого члена экипажа.
– Ничего, подберем кого-нибудь по дороге, – пробормотал он.
Работали молча, понимая друг друга с полуслова. Ночь была темная, и они подсвечивали себе небольшими лампочками-времянками, провода к которым тянулись от тягача и танка.
Провозились дольше, чем думали. Старый мотор сняли быстро, но потом потребовалось все как следует очистить, убрать из моторного отделения даже самые мелкие осколки, вытереть все начисто. При установке нового мотора тоже были затруднения, но наконец и он сел на свое место. Открыли подачу топлива, и Саакашвили с бьющимся сердцем нажал на стартер. Завертелся маховик, передал движение на мотор, и тот сразу заговорил мощным звучным голосом. Выключили его уже в полной темноте, пожали друг другу руки и быстро, ловко установили над мотором броневую плиту.
Дыру от снаряда залатали раньше.
Механики закурили и уже собирались уезжать, но в это время Шарик дружески заворчал, и из темноты снова вынырнул тот же кашуб.
– Жена подогрела кофе и испекла для вас булочки.
– О, да у вас здесь отлично налаженное снабжение, – смеялись русские. – Сразу видно, опытные фронтовики, с голоду не помрете.
Булки и кофе были поровну поделены на всех, включая, конечно, и Шарика. Когда они ели, кашуб потянул Янека за рукав:
– Вам ведь одного не хватает. Я привел четвертого.
– Кого?
Только сейчас Янек рассмотрел, что на расстоянии шага от него стоит человек, тоже в шляпе и в темного цвета гражданской одежде.
– Вест, – представился незнакомец.
Он пожал Янеку руку и подал какие-то бумаги. Кос отошел к танку, через люк водителя-механика просунул голову внутрь танка и, взяв в руки ремонтную лампочку, прочитал: «Удостоверение выдано поручнику Весту, командиру партизанского отряда…» Дальше говорилось о совместных действиях с бригадой при взятии Вейхерово, о чем он уже знал, и внизу стояла подпись генерала.
– Вот еще… – Вест протянул другую бумагу. Это было временное удостоверение о представлении к Кресту Храбрых, тоже подписанное генералом.
Янек погасил лампочку, отдал документы.
– Хотите с нами?
– Да.
– В танке воевали?
– Еще нет.
– Ручной пулемет знаете?
– Немного.
– А рацию?
– Могу работать.
– Очень хорошо. Гжесь, Густлик!
Они подошли ближе, Янек представил:
– Поручник Вест, о котором нам говорили. Поедет с нами новым четвертым.
– А что, – согласился Елень, – поедем.
– Все готово, – подтвердили русские.
Танкисты пожали на прощание руки механикам. Тягач выехал опять на шоссе и там остановился.
Кос подал команду:
– По местам!
Неизвестно, как это получилось, что, хотя Саакашвили был старшим по званию, а у Еленя было больше боевого опыта, Кос как бы по молчаливой договоренности принял командование на себя. И так же без разговоров поручник Вест, хотя и был офицером, занял место стрелка-радиста.
Взревел мотор. Танк двинулся, сделал поворот влево, вправо, вышел на шоссе и остановился, урча мотором на малых оборотах.
Механики с тягача подошли ближе, один из них крикнул:
– Как новое «сердце»?
– Хорошо! – ответил по-русски Янек.
– Счастливо воевать!
Первым двинулся грузовик, за ним – тягач. Махая танкистам руками, русские поехали в сторону Гдыни. Кос с благодарностью смотрел им вслед, думая, хорошо ли они, экипаж танка, поблагодарили их, потому что «Рыжий» и в самом деле получил новое «сердце».
Янек со своего места в башне спустился вниз, присел на корточки между Григорием и Вестом. Выглянул в открытый люк и сказал:
– Справа, во рву, разбитая машина. Попробуйте пулемет.
С последним словом раздалась короткая очередь, пули отсекли острый клин железа.
– А как радио?
– Уже разобрался, – ответил Вест. – Здесь переключатель на танковое переговорное устройство, здесь прием и передача. На какой волне работаем?
– Семьдесят четыре метра.
– Поехали? – спросил Григорий.
Янек на мгновение задумался.
– Вы, Вест, останьтесь, а мы сейчас вернемся. Попрощаемся, ребята, с Василием.
Они вышли из танка, в темноте отыскали холмик, остановились перед ним втроем, сняли шлемофоны. Шарик присел рядом. Янек взялся за деревянную кобуру маузера и отвел руку, отказался от прощального залпа. Он подумал, что не надо будить того, кто спит. Поправил слегка покосившуюся табличку. Немного можем мы сделать для погибших – только помнить и жить так, как они бы этого хотели.
Они надели шлемофоны и вернулись на шоссе, где их ждал «Рыжий» и новый четвертый – Вест.
Берег моря
Ночь выдалась трудная. Окруженные на Оксыве гитлеровцы дрались с отчаянием обреченных. За спиной у них был высокий обрывистый берег и Пуцкая бухта. Их единственной надеждой были десантные баржи, которые под покровом темноты и под прикрытием орудий боевых кораблей подкрадывались к берегу. Гитлеровцы стремились продержаться еще хотя бы несколько часов, лишь в этом случае они могли надеяться, что их все-таки эвакуируют.
Перед наступлением сумерек гитлеровцы провели сильный артиллерийский и минометный налет и стремительной контратакой отбросили назад танки и пехоту бригады, занимавшей фольварк. В течение двух ночных часов наши готовились к новому штурму, а затем совместно с советскими тяжелыми танками и самоходной артиллерией нанесли удар и снова овладели фольварком.
Теперь наши окопались здесь, укрылись за остатками стен и прочесывали пулеметными очередями пространство, лежавшее перед ними. Утром они должны были нанести удар из фольварка и выйти к берегу моря. Атаковать предстояло утром, а сейчас еще ночь. Она неторопливо уходила, близился рассвет. Генерала беспокоил артиллерийский огонь, который гитлеровцы вели по фольварку. Огонь был, правда, не слишком сильный, но выстрелы раздавались каждый раз с нового места, и стреляли орудия разного калибра, принадлежащие различным батареям. Генерал на своем командном пункте прислушивался: он знал, что противник производит пристрелку. Все это предвещало контратаку, а у бригады уже почти не оставалось резервов.
Последний танковый взвод – это был взвод управления – он послал к переднему краю еще с наступлением ночи, когда наши бросились в атаку, чтобы во второй раз отбить у противника фольварк. В резерве у командира бригады остались только два отделения автоматчиков и рота крупнокалиберных зенитных пулеметов.
Людям, не искушенным в пауке воевать, кажется, что при ликвидации окруженных группировок огромный перевес находится на стороне атакующих. Это не так. Каждая дивизия, которую можно было снять с переднего края и в которой не было острой необходимости, немедленно отходила, ее спешно пополняли и направляли на запад, к Одеру. Советское Верховное Главнокомандование сосредоточивало силы, чтобы предпринять решительное наступление на Берлин; до начала его оставались считанные дни. По этой причине здесь, у Оксыве, нужно было приложить максимум усилий, чтобы окончательно разбить окруженную группировку немцев.
Генерал думал обо всем этом, сидя в небольшом, врытом в землю и накрытом бревнами блиндаже, все время поглядывая в стереотрубу. Пока что он видел только темноту да короткие вспышки далеких выстрелов, но вверху, в кругах линз, чернота ночи уже сменила свой цвет, начала понемногу блекнуть и сереть. Через четверть часа рассвет, и тогда решится, кто первым нанесет удар – мы или они.
Лидка, дежурная радистка, дремала, не снимая наушников. Рот у нее был приоткрыт, веки неплотно сомкнуты, и всем своим видом она напоминала чуткого зайца-русака в борозде. Генерал дотронулся до ее плеча. Девушка подняла голову и сказала:
– Я не сплю.
Генерал улыбнулся:
– Сейчас несколько минут действительно не спи. В случае чего позови. Я буду недалеко.
Он вышел из блиндажа в окоп, отыскал начальника штаба и приказал:
– Собери всех: поваров, писарей. Всех до единого. Никого не оставляй в тылу. Надо сформировать по крайней мере еще два отделения помимо автоматчиков. Командирами всех четырех отделений резерва назначить офицеров штаба. Роту зенитных пулеметов, которая нас прикрывает, перебрось вперед на опушку перелеска справа перед нами. Пусть займет позицию для ведения огня по наземным целям. Она должна отбросить немцев, если те прорвутся рядом с фольварком. Соедини меня с пулеметчиками прямой телефонной связью.
Генерал вернулся в блиндаж, сел к столу и принялся есть посыпанный сахаром черный хлеб, запивая его вчерашним кофе. Готовить было некому; ведь он сам отправил поваров на передовую.
Взглянув на часы, он убедился, что остается еще десять спокойных минут. Он снял мундир, побрился, умылся над ведром, попросил Лидку полить ему. Потом плотно набил табаком трубку и закурил.
Время было рассчитано правильно, он ошибся всего на несколько минут.
Немцы начали немного позднее. Со стороны фольварка теперь доносились частые, заглушающие друг друга разрывы снарядов. Генерал надел наушники и спросил:
– «Лиственница», я – «Висла». Что у вас там за шум?
– Я – «Лиственница», – немедленно послышалось в ответ. – Лезут на нас. Уже видны танки и наступающая пехота.
– «Лиственница», фольварк удержать любой ценой.
– Я – «Лиственница», понял.
Вместе со светом наступающего дня усиливался грохот боя. Уже были слышны нервная трескотня пулеметов и автоматов и гулкие пушечные выстрелы наших танков.
Генерал сдвинул один наушник с уха, чтобы он не мешал ему ловить звуки сражения, но с места не двигался и не подходил к стереотрубе. Он знал, что с минуты на минуту должна отозваться «Лиственница».
– «Висла», «Висла», я – «Лиственница». Меня обходят с правого фланга. Проникают в тыл, в направлении перелеска и дороги, идущей из оврага. Силы противника: взвод танков и примерно рота пехоты.
– Ясно, – не называя своего позывного, ответил генерал. – Держитесь, не горюйте.
Генерал произнес это уверенным и спокойным голосом. Могло показаться, что в его распоряжении по крайней мере рота танков. А на самом деле на краю перелеска были только эти девять зенитных пулеметов калибра 12,7 миллиметра. Пехоту врага они, очевидно, отбросят, но танки их сомнут, выйдут в тыл и споткнутся только где-то дальше, перед огневыми позициями артиллерии. Генерал поднял трубку телефона:
– Что у вас?
Командир роты зенитных пулеметов доложил: