ОБУЧЕНИЕ ВОЕННОМУ ИСКУССТВУ




 

Греко‑римская античность создала целый свод военной литературы: от Энея Тактика, предводителя греческих наемников IV в. до н. э., до Вегеция (конец IV или, возможно, середина V в. н. э.)[505], а между ними были Филон Византийский, Герон Александрийский и Фронтин.

На протяжении большей части Средневековья только один из них был довольно широко известен, по крайней мере на Западе, – Вегеций, который в области военного дела был одновременно и главным автором, и главным авторитетом. Отрывки из его произведений включались в разные сборники, его упоминали как в проповедях, так и в духовных трактатах церковные авторы. Когда в XIII в. Винцент из Бове пожелал рассказать о военном искусстве в своем «Большом зеркале» (Speculum majus), то он почти полностью механически переписал трактат «О военном деле» (Epitoma de re militari) Вегеция. To же самое сделали Альфонс X Мудрый (1252‑1284 гг.) в «Siete Partidas», Эгидий Римский в «Об управлении государей» (ок. 1280 г.) и Кристина Пизанская в «Рыцарском искусстве». До нас дошли десятки рукописей Вегеция. Они довольно рано был переведены на народные языки: французские переводы были сделаны Жаном де Меном, «Мэтром Ришаром», Жаном Приора и Жаном де Винье; итальянский перевод – Боно Джимабони. Работы Вегеция имелись в библиотеке герцога Эврара Фриульского в IX в.[506], у принца Эдуарда, будущего короля Англии Эдуарда I, в XIII в.[507], у сэра Джона Фастолфа в XV в.[508]Естественно, что его не мог не процитировать Дионисий Картезианец в своем труде «О жизни военных» (De vita militarium)[509], а Кристина Пизанская советовала почитать по крайней мере IV книгу Вегеция «благородной баронессе», которой придется защищать свои земли в отсутствие мужа, отправившегося на войну[510]. Были даже рукописи Вегеция карманного формата[511]. И среди книг, которые Жан Жерсон рекомендовал для библиотеки дофина, упомянуты «Об управлении государей» Эгидия Римского (составной частью ее был Вегеций), сочинение Валерия Максима, «О военных хитростях» (De stratagematibus bellicis) Фронтина и «О военном деле» самого Вегеция[512].

Конкретное влияние этого авторитета определить трудно, поскольку, с одной стороны, армия, которую имеет в виду Вегеций, по своему набору, составу, задачам и даже по самому воинскому духу была глубоко отличной от средневековых армий, а с другой – в большинстве случаев можно только предполагать наличие теоретических знаний у военных предводителей и командующих. Известны лишь редкие случае прямого использования Вегеция с более или менее успешными результатами: в IX в. Рабан Мавр советовал Лотарю I перечитать Вегеция, чтобы оказать сопротивление норманнам[513]; тот же автор составил по Вегецию краткое руководство со своими вставками, где был сделан многозначительный акцент на роль кавалерии[514]. В 1147 г., когда граф Анжуйский Жоффруа Плантагенет осаждал некий замок в долине Луары, он поинтересовался у монахов Мармутье, как изготовить зажигательную бомбу, и она была сделана по рукописи Вегеция и затем использована[515]. Немного позднее о епископе Оксерра Гуго де Нуайе (1183‑1206 гг.) писали, что он «с радостью собирал множество рыцарей и охотнее обсуждал с ними военные вопросы, а также часто читал Вегеция, писавшего об этом, и давал рыцарям много наставлений, почерпнутых у него[516]. Во время осады Нейса Карлом Смелым в 1474‑1475 гг. один кастильский рыцарь, которого «уважали за большую ловкость и изобретательность», вдохновившись «Вегецием и другими известными, почитаемыми и авторитетными писателями по военному искусству», убедил герцога Бургундского сделать машину под названием «журавль» и набросал на бумаге ее схему; герцог Карл согласился, и была построена машина, своего рода башня на колесах, снабженная лестницей высотой в 60 футов, которую, «наподобие подъемного моста», можно было во время штурма перебросить к стене; но из‑за топкого грунта башня увязла в грязи, под смех осажденных[517].

Наряду с Вегецием следует упомянуть и занимавшие более скромное место «Стратагемы» Фронтина, которые были, например, в книжном собрании Никола де Бэ в начале XV в.[518]; их перевели на французский в начале правления Карла VII[519], и позднее Антуан де Ла Саль сделал из них обильные заимствования для своего сборника «Салад»[520].

Средневековье использовало не только античные тексты. Постепенно создавалась собственная литература по военному делу. Примером могут служить уставы духовно‑рыцарских орденов, особенно ордена тамплиеров, где даются ценные тактические наставления[521]. В конце XII в. Гиральд Кембрийский, участник похода принца Иоанна против Ирландии (1185 г.), в своем сочинении «Завоевание Ирландии» (Expugnatio Hibernica) указывал, как можно победить ирландцев: «В войне с ирландцами нужно прежде всего следить затем, чтобы кавалерийским эскадронам придавались лучники и со всех сторон отбивали бы ирландцев, ибо те при столкновении с тяжеловооруженными войсками обычно забрасывают их камнями, атакуют и быстро без потерь отступают»[522].

Начиная со второй половины XIII в. появились произведения политико‑военной литературы, побуждавшие светских и духовных лидеров западнохристианского мира к возобновлению крестовых походов против неверных. Таково, например, сочинение францисканца Фиденцо Падуанского «Книга о возвращении Святой земли», написанное между 1274 и 1291 г.; на создание этого трактата автора вдохновил папа Григорий X во время II Лионского собора, а преподнесен он был Николаю IV в начале 1291 г., т. е. всего за несколько месяцев до падения Акры. В нем содержится полный план отвоевания Святой земли. В частности, определяется необходимое количество войск, выражается сожаление, что христианский мир не располагает «постоянной, регулярной армией», и выдвигается предположение, что таковая была бы возможна, если бы многочисленные города, епископства и монастыри содержали в Святой земле хотя бы по одному, двум или трем рыцарям. Автор отмечает, что у сарацин, несмотря на их многочисленность, мало отважных воинов и недостаточно больших сильных лошадей, а имеющиеся тем более уязвимы, что, в отличие от западных, не защищены. Поэтому против них нужно проводить решительные атаки с использованием пеших копейшиков, способных, ощетинившись копьями, создавать заграждения, а также конных лучников и арбалетчиков[523]. Еще более полный и детальный план был разработан между 1306 и 1321 г. венецианцем Марино Сануто Торселло, предложившим его папе Иоанну XXII. С удивительной осведомленностью автор указывает маршрут движения и определяет численный состав войск, вооружение, снабжение и финансирование; говорит о военных машинах и предлагает полное географическое описание «Земли обетованной»; определяет, какие меры нужно принять, чтобы избежать прошлых ошибок, как устраивать лагерь, давать сражение и вести осаду; перечисляет множество военных хитростей, почерпнутых из древней и современной истории. Этот предложенный папе план был снабжен четырьмя картами: Средиземного моря, «моря и земли», Святой земли и Египта[524].

По нашему мнению, к тому же типу относится и мемуар XV в., составленный Бертрандоном де Ла Брокьером для бургундского герцога Филиппа Доброго (1432 г.). Изложив тактику турок, справедливо сравниваемую с тактикой парфян и персов, и оценив, что их главной силой являются лучники, а копейщики ничего не стоят, ибо «вооружены так, что пешими не способны выдержать сильной атаки», он переходит к походу, который христиане могли бы организовать против турок, и мечтает о смешанной армии, собравшей все лучшие силы Северной Европы: максимальное число французских тяжелых кавалеристов и стрелков, немецкую знать с пешими и конными стрелками, а также 1000 кавалеристов и 10 000 лучников из Англии. В качестве защитного вооружения достаточны были бы светлые легкие доспехи или полудоспехи, ибо турецкие стрелы бьют не сильно. Конным воинам потребовались бы легкие копья с острыми наконечниками, прочные острые мечи и маленькие топорики; пешим воинам – гвизармы или хорошие острые пики. На случай полевых сражений предусматривался один боевой отряд для центра, тогда как фланги должны были прикрываться авангардом и арьергардом. Стрелков следовало размещать среди других сражающихся, так же как и 2‑3 сотни повозок с огнестрельным оружием, которые нужно было бы взять с собой. И, наконец, запрещалось вступать в стычки до начала боя и «гнать» (иначе говоря, преследовать) бегущих в конце боя»[525].

Не забудем и нарративную историческую литературу, содержавшую ценный дидактический материал по военному делу, благодаря чему для какого‑нибудь государя или сеньора слушать чтение из Юлия Цезаря, Саллюстия, Валерия Максима, истории крестовых походов, Фруассара или «Больших французских хроник» значило не только развиваться, развлекаться, но и учиться в прямом смысле слова. Иногда такие знания немедленно находили приложение: так, осаждавший Неаполь Фердинанд Арагонский, прочитав один из эпизодов «Войны с готами» Прокопия, нашел уловку, которая позволила ему проникнуть в город через акведук[526].

В эпоху позднего Средневековья было написано и несколько оригинальных трактатов по военному искусству таких авторов, как Феодор Палеолог, Жан де Бюэй, Робер де Бальзак[527].

Чтобы как можно точнее определить влияние теории на практику, нужно параллельно провести несколько видов исследования. Анализ нарративных и исторических источников выявляет ссылки на «военных» авторов. Так, в «Жане де Сентре» Антуана де Ла Саля Вегеций говорит: «Любые неразумные ошибки можно исправить, кроме бесповоротных ошибок, проигранных войн и сражений, когда ничто не способно помочь – за ними без промедления следует кара»[528]; Жан Молине в связи с осадой Нейса сетует, что его господин, герцог Бургундский, не последовал совету Вегеция, «который учит ставить палатки или укрепления в таких местах, которым не угрожает внезапное наводнение»[529]. Встречаются и прямые свидетельства практического использования книг по военному искусству: 30 ноября 1415 г. (вероятно, в то время, когда размышляли средства взятия Гарфлера) библиотекарь Лувра Жан Молен по приказу Карла VI привез из Парижа в Руан книгу «Королевская сокровищница», где «изображены некоторые осадные машины»[530]. Систематический перечень рукописей и инкунабул военных трактатов дал бы, очевидно, представление об их распространенности. От позднего Средневековья дошло немало «наставлений», «советов», правил и инструкций, написанных в связи с определенными планами кампаний, осад или сражений. Это – диспозиция сражения, предложенная в сентябре 1417 г. герцогу Бургундскому Иоанну Бесстрашному, когда он со своей армией подошел к Парижу; инструкции по поводу штурма Понтуаза в 1441 г.[531]; советы сэра Джона Фастолфа правительству Генриха VI в 1435 г., содержащие лучшее теоретическое обобщение больших английских рейдов времен Столетней войны: английский капитан предложил отправить из Кале или Кротуа две экспедиции по 3000 воинов каждая (из них 750 копейщиков), которые с 1 июня до 1 ноября прошли бы через Артуа, Пикардию, область Лана и Шампань, сжигая и разрушая все на своем пути[532]. Наконец, показательны библиотеки военных, обычно дворян, занимавших определенные должности, облеченных военными полномочиями. Два примера: в начале XV в. в библиотеке командующего арбалетчиками Франции Гишара Дофена сеньора де Жалиньи, помимо разных хроник, имелись рукописи Тита Ливия, жизнеописания Александра и Цезаря, книги о турнирах и гербовники, трактат Феодора Палеолога, книга Жоффруа де Шарни о джострах, турнирах и войне, «маленькая книжка об уходе за лошадьми» и, наконец, «Древо сражений» Оноре Бове[533]. В описи книг Бернара Беарнского, бастарда Комменжского, составленной в 1497 г., из военных книг упоминаются «Хроники» Фруассара, «Декады» Тита Ливия, жизнеописание Бертрана дю Геклена, «Древо сражений» и «Юноша» Жана де Бюэя[534].

Каково бы ни было значение (в любом случае минимальное) теоретического, или интеллектуального, образования, практическое, несомненно, преобладало во всех отношениях. Благодаря роли кавалерии в армиях того времени любые конные упражнения, включая охоту, могли расцениваться как подготовка к войне. Вспомним здесь и игру «квинтана», и джостры, и турниры (или бугурты); кроме того, нужно отметить, что если во времена Вильгельма Маршала турниры по числу участников, характеру и масштабу боя, призам были очень близки к настоящим сражениям, то в позднее Средневековье все было иначе, и турниры скорее стали ритуализированным спектаклем, формально благоговейной демонстрацией все более жестких этикетных норм. К тому же не только папство (начиная с 1130 г.), но позднее и короли (например, Филипп Красивый) силились запретить или ограничить турниры, видя в них опасную и тщеславную забаву, где растрачиваются силы в ущерб собственно военной деятельности, которую они хотели сделать своей монополией[535].

Практиковались также и индивидуальные упражнения, поэтому в позднее Средневековье в городах были учителя фехтования, охотно предлагавшие свои услуги[536]. Иногда упоминается настоящая военная физкультура, которую в некоторых отношениях можно сравнить с учебными занятиями в современных армиях. Один из наиболее ярких – пример маршала Бусико, показывающий, вопреки устойчивой легенде, какой ловкости можно было достичь если не в жестком стальном доспехе, то по крайней мере в гибкой кольчуге. «Бусико прыгал в полном вооружении, за исключением бацинета, и танцевал в стальном панцире; в полном вооружении вскакивал на своего коня, не ставя ногу в стремя; вскакивал с земли на коня за спину движущемуся всаднику, ухватившись лишь одной рукой за рукав этого всадника; взявшись одной рукой за седельную луку, а другой ухватившись за холку, перепрыгивал через большого коня; между двух стен высотой в башню, стоящих в сажени друг от друга, мог подняться до верха, упираясь лишь руками и ногами и не упав ни при подъеме, ни при спуске; мог в стальной кирасе подняться по обратной стороне длинной лестницы, поставленной к стене, до самого верха без помощи ног, хватаясь только руками за поперечины, а без кирасы мог одной рукой подняться на несколько поперечин»[537].

В позднее Средневековье особенно очевидны усилия властей по развитию военных спортивных состязаний в противовес «гражданским» играм и соревнованиям. У некоторых народов, например, у швейцарцев[538]или шотландцев, давно уже сложился обычай регулярно проводить воинские состязания. В эту эпоху преобладание воинских искусств стало всеобщей тенденцией, проявляющейся как в английских селах, так и в итальянских и немецких городах. Статут Ричарда II от 1389 г. обязывал «слуг и работников» обзаводиться луками и стрелами и по воскресеньям и праздникам заниматься стрельбой, а не игрой в мяч (руками или ногами) или «<...> другими пустыми играми»[539]. Во Франции монархи из дома Валуа перед лицом английской угрозы принимали аналогичные меры, особенно со времени правления Карла VI. Правда, по соображениям общественного порядка они, видимо, колебались и не шли в своих мерах до конца. Жан Жювенель дез Юрсен рассказывает, что в 1384 г. по случаю перемирия между Францией и Англией правительство Карла VI запретило всякие игры, кроме состязаний в стрельбе из лука и арбалета. Результат не заставил себя ждать: за очень короткое время французские лучники превзошли английских. И тогда появилось осознание опасности социального переворота: «Ведь если они соберутся все вместе, то станут сильнее государей и знати». Поэтому Карл VI отказался от идеи всеобщего обучения стрельбе и ограничился созданием в некоторых городах и областях определенных контингентов стрелков, «после чего народ вновь стал играть и развлекаться, как и раньше»[540].

Таким образом, для постижения военного искусства, по крайней мере в индивидуальном порядке, открывались разнообразные пути. Зато коллективные занятия, большие или малые «маневры», никогда, кажется, регулярно не проводились. И только в ордонансах Карла Смелого, т. е. в самом конце Средневековья, можно найти указания уставного характера по этому поводу[541]. Остается только удивляться тому, как могли маневрировать на поле боя без предварительного обучения в мирное время компактные соединения примерно в 10 000 человек (именно так маневрировали швейцарцы в битвах при Грансоне, Муртене, Нанси и в других сражениях)[542]. К тому же Средневековье не знало военных школ и академий для подготовки кадров, они появились в Италии только в XVI в., а во Франции «первым учреждением, сопоставимым с военной школой, была, вероятно, Академия упражнений, созданная в 1606 г. герцогом Бульонским»[543].

Таким образом, военное дело изучалось на войне, на поле боя, а следовательно, возникала необходимость начинать обучение очень рано, еще в юношеском возрасте, и постепенно с годами накапливать опыт. Авторы подчеркивают важность прежнего опыта, зрелости при продвижении на ответственные посты. Эта идея лежит в основе сочинения Жана де Бюэя «Юноша», разделенного на три части – «моностику, экономику и политику»: «в первой говорится об управлении человеком самим собой, во второй – об управлении самим собой и другими, а в третьей – об управлении государей и капитанов, ответственных за страну и народ»[544].

Война – это область проявления опыта, знаний, разума, осторожности, так утверждает средневековая литература. Можно еще раз обратиться к Жану де Бюэю, который заявлял, что «главным залогом успеха в любой войне, помимо Бога, является осторожность командующего». О знаменитом Ла Гире он отозвался как о «добром докторе военных наук», подчеркивая, что «ведение войны – дело искусное и тонкое, требующее знаний и учености, коих совершенство достигается мало‑помалу»[545]. Что касается выражения «военное искусство» (art militaire), то близкое к нему выражение (art militant) использовал Молине в XV в. Само же оно появилось не ранее середины XVI в., например во французском переводе трактата Роберто Вальтурио[546].

 



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-04-15 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: