Сколь велик тот правящий круг московской первостепенной знати, которому противостоял патриарх и который оказался столь угоден полякам? Менее десятка крупных фигур!
Князь Ф.И. Мстиславский, боярин М.Г. Салтыков, князь Ю.Н. Трубецкой, князь И.С. Куракин – главные «начальники злу». К ним можно добавить князя А.В. Трубецкого, князя Б.М. Оболенского‑Лыкова и боярина Ф.И. Шереметева, далеко не столь активных сторонников Владислава и тем более Сигизмунда; поведение Шереметева выдает колебания. Примыкал к ним боярин И.Н. Романов. Однако последний и вовсе мог вести самостоятельную игру – приходясь родным братом смоленскому послу митрополиту Филарету и дядей будущему царю Михаилу Федоровичу, он, помимо благоволения Сигизмунда, имел целый веер возможностей для большой политической интриги.
Столь же родовитые люди – род Голицыных, князь И.М. Воротынский, князь И.Н. Одоевский избрали для себя путь сопротивления полякам. А князь Д.Т. Трубецкой вообще возглавил дворянскую часть Первого земского ополчения.
Иными словами, у проекта «аристократической модернизации», ориентированной на поляков, имелась очень узкая социальная база.
А вот против поляков и за восстановление прежнего политического устройства России выступали многие.
Прежде всего, посады крупных городов. Тамошнее торгово‑ремесленное население за годы Смуты убедилось: придут поляки с литовцами – наступит разорение. Настанет бесконтрольное управление знати – опять жди разорения! К шведам на Новгородчине такого отношения не сложилось: они властвовали иначе.
Православное духовенство ничего доброго не ждало от иноверной власти. Пример «Литовской Руси», где католицизм вел планомерное наступление на позиции восточного христианства, был у всех на виду.
Второ‑ и третьестепенная аристократия (к ней относился, кстати, и род Пожарских), да и просто знатное дворянство, попадавшее в круг «родословных людей», вовсе не горело желанием вместо одного сильного царя посадить себе на шею кучку властных магнатов. Не имея особенных земельных богатств, завися от службы, эти люди крепко держались за права, которые давала им местническая система. Благодаря ей они могли претендовать на высокие служебные посты. Както с ней обойдутся поляки и свои доморощенные «магнаты»? Уж верно, периоды «боярского правления», время от времени случавшиеся в русской истории, настраивали на скептический лад по поводу такой перспективы. Один «природный» русский самодержец виделся им более выгодным вариантом, чем целая свора бояр с иноземцем во главе.
Наконец, в Московском государстве существовала большая прослойка «служилых людей по прибору» – стрельцов, воротников, затинщиков и т. п. Поляки опасались их как организованной военной силы и постарались разослать в дальние города, оторвав от семей и от хозяйства. Тем самым они вооружили против себя тысячи хороших бойцов – стрельцов в первую очередь.
Остается сделать вывод: консерватизм патриарха оказался в гораздо большей степени востребован русским обществом, нежели модернистские устремления высшей знати. Гермоген стоял против нововведений, угрожавших прежде всего вере; его политический курс обрел национально‑консервативные черты; именно этого и хотели, помимо духовенства, посадские люди, стрельцы, тысячи дворян и даже большая группа аристократов.
Глава Церкви оказался вождем земского дела и в какой‑то степени невенчанным государем вовсе не из‑за того, что сама традиция выталкивала на передний план высшую духовную власть при ослаблении высшей светской. Не было на Руси Московской такой традиции! В XIV веке митрополит Алексий возглавлял боярское правительство при малолетстве князя Дмитрия Ивановича, но это единичный факт, а не традиция. И даже не из‑за того, что в годину испытаний патриарх сохранил крепость духа и поднялся до высот самопожертвования. Всё это так. Но… нельзя не замечать самого важного: огромная часть русского народа страстно желала вернуться в ту старую Россию, которую разрушила Смута; патриарх показал путь; все, кто хотел двинуться к восстановлению старого порядка, пошли по нему. Народ искал сохранения Московского царства, а не раскола его, не перехода под руку иноземного монарха и не обновления. Народ помнил, в какой стране жил при святом блаженном государе Федоре Ивановиче, и проявлял готовность на большие жертвы, лишь бы возвратить ту спокойную золотую эпоху.
Как ни парадоксально, святитель Гермоген оказался самым востребованным политическим деятелем времен Смуты. За ним шли охотно. За другими – постольку‑поскольку. Народ оглядывался в поисках подобного вождя, несокрушимого консерватора, и лучшую кандидатуру отыскал в Гермогене – как впоследствии, после заточения Гермогена, найдет ее в другом благочестивом консерваторе – князе Пожарском. Оттого патриарх и пользовался у русских людей горячей любовью.
Глава восьмая.
ПОСМЕРТНОЕ ПОЧИТАНИЕ
Заканчивая книгу о большом святом – а патриарх Гермоген ныне быстро поднимается в умах верующих к положению одного из знаменитейших православных святых, – уместно рассказать о его канонизации, о днях поминовения, о святынях, так или иначе прикосновенных к его личности.
Однако в отношении Гермогена этого будет явно недостаточно. Он удостоился не только прославления в лике святых, но и гражданского почитания – как великий политик, как неподдельный патриот. Повествуя о посмертной судьбе его имени, следует различать первое и второе.
Современный историк В. Ульяновский считает, что «патриархи Иов и Гермоген стали первыми общегосударственными освященными Героями Смуты уже в середине XVII века». В 1652 году из Старицы в Успенский собор Кремля был перенесен прах патриарха Иова, тогда же было создано его Житие и началось почитание, еще до канонизации. По мнению Ульяновского, «прославлять Гермогена стали еще авторы сказаний и повестей Смутного времени, его почитание существовало параллельно с почитанием Иова и также предшествовало официальной канонизации»{368}. Это и верно, и неверно одновременно.
Верно в том, что Гермогену достались искренняя любовь русского народа, уважительное отношение властей и восхищение «книжных людей» его времени. Да, о нем писали в самых светлых тонах.
Иван Тимофеев называл Гермогена «мужем апостолообразным», который одним лишь «языком единым со устами», как мечом, «посекал» антихристовых пособников – сторонников латынства и польского короля Сигизмунда{369}.
Князь С.И. Шаховской именует патриарха «новым исповедником», автор «Казанского сказания» – «твердым адамантом и непоколебимым столпом»{370}.
А ершистый и высокомерный Хворостинин, никого, кажется, не считавший себе ровней, одному Гермогену высказывает поклонение и восторг. И такой искренностью, такой пронзительной правдой веет от слов этого человека, изъязвленного сумасшедшей гордыней! Осенью 1612 года, после того, как поляки сдали Кремль земским ополченцам, Хворостинин с несколькими боевыми товарищами явился в Чудову обитель. Он искал могилу Гермогена. «Добравшись до монастыря, – пишет князь, – мы воздали хвалу божественному архангелу Михаилу, чудесам его подивились и великого святителя чудотворца Алексея прославили. Здесь же, поредевшую братию встретив, мы спросили о мученике и страдальце за Христа патриархе Гермогене такими словами: “Где вы положили пострадавшего от еретиков за Христа, нашего учителя, скажите нам? Где успокоенное слово лежит у вас, где положена втайне драхма царя небесного, где священный, незаслуженно отвергнутый церковный сосуд положен, где воин и заступник веры нашей, ответьте нам? Где спит недремлющая мысль о Боге, где сладостные слова наши втайне положены, где вовеки неприкосновенное богатство, где испытанное серебро втайне лежит у вас, где изрекающие истину честные золотые уста? Не таите не могущего утаиться!” И найдя тело его, мы горячие хвалы страданию его воздали и говорили: “Учитель святой! Не прогневайся на нас, не внимающих словам твоим и проклятие безрассудно заслуживших, но прости наши провинности и очисти нас от беззаконий, чтобы, укрепившись словами твоими, мы победили прежнюю дерзость твоими молитвами к Богу, так как мы считаем тебя живым и после смерти. Не смогли еретики отклонить тебя от православия, и ты за веру поистине жестоко пострадал, людей вразумил и церковь спас. Помоги же и мне, недостойному!” Поклонился я гробу его и из‑за великой его любви ко мне долго я у гроба оплакивал то, что он удостоился венца мученичества за Христа в дни наши последние»{371}. В глазах князя Хворостинина Гермоген – святой человек, великий мученик за веру.
Но при всем том Русская церковь причислила Гермогена к лику святых лишь в начале XX столетия. А всё происходившее до того можно назвать «гражданским» почитанием.
Патриарха, исповедничавшего за православие, считали святым некоторые его современники, быть может, многие, но не Церковь как единый организм. Вне всякого сомнения, Гермоген считался истинным героем, подвижником.
Автор этих строк верит в то, что всякая канонизация – не плод каких‑то политических или культурных устремлений Церкви, и даже если они есть, то не имеют первостепенного значения; основа у этого церковного действия совсем другая.
Канонизация стоит на мистическом фундаменте. Бог вселяет в церковную иерархию мысль о ней, наполняет архиереев жаждой осуществить ее. И происходит это тогда, и только тогда, когда людям потребно явление нового святого – может быть, через год, а может быть, через 300 лет после его земной кончины.
Уравнивать отношение к Гермогену до канонизации с отношением к Иову до канонизации не стоит. Первый патриарх Русской церкви не удостоился ярко выраженного почитания у современников и близких потомков. Его чтили, может быть, в старицком Успенском монастыре, где святитель Иов принял постриг, а впоследствии был погребен. Да еще высшее духовенство наше понимало, сколь значительна роль Иова в судьбах Церкви. Но народ в целом долгое время являл мало почтения к его памяти. Как мученик и подвижник он все‑таки не воспринимался – тут его отличие от Гермогена несомненно.
Это различие в какой‑то степени сохранилось до наших дней. Канонизированный в 1989 году, Иов по сию пору не прославлен в достаточной степени: смысл и благость его деяний не получили необходимого разъяснения.
Почтительное отношение к Гермогену могло привести к канонизации еще в середине XVII века, но этого не произошло.
Молодой царь Алексей Михайлович по совету знаменитого Никона сделал несколько важных шагов, укреплявших духовный авторитет церковной иерархии. Среди прочего, он велел из иногородних и столичных монастырей доставить в Успенский собор мощи нескольких архиереев, снискавших добрую славу своим благочестием.
Именно тогда, между 1651 и 1653 годами, останки патриарха Гермогена были перенесены из подземелья Чудовой обители в Успенский собор. Там их поставили у юго‑западного угла здания, в деревянной гробнице, обитой синим бархатом, по соседству с великой святыней – Ризой Господней. Почитатели Гермогена впоследствии легко находили место, где покоилось его тело, – по высокому медному шатру над соседствующей Ризою.
Перенесение останков святителя произошло, скорее всего, близ февраля – марта 1652 года{372}.
При Алексее Михайловиче Гермогена уже считали «новым исповедником и блаженным», числили среди «царствующего града Москвы святых». Сам царь Алексей Михайлович именовал его таковым. В Успенском соборе по понедельникам после Фоминой недели пели панихиду «по новом исповеднике»{373}. Имя святителя попало в некоторые месяцесловы и святцы.
Дело самым очевидным образом шло к канонизации, но всё же ею не закончилось. Благому начинанию, скорее всего, помешали бурные обстоятельства проводившейся тогда никоновской церковной реформы, а также конфликт между ее зачинателем и государем.
Вспышки местного почитания Гермогена постепенно рассеялись. Всероссийское причисление его к лику святых так и не состоялось.
В XVIII веке о Гермогене вспоминали мало; разве только Василий Никитич Татищев помянул его добрым словом{374}. Следующее столетие принесло его имени большую славу. С любовью написал о святителе Н.М. Карамзин, но особенно важен отзыв владыки Макария (Булгакова), автора многотомной «Истории Русской Церкви».
По словам последнего, «имя патриарха Гермогена должно остаться бессмертным в истории России и Русской Церкви, потому что он ревностнее, мужественнее, непоколебимее всех постоял за ту и другую, он преимущественно спас их в самую критическую минуту их жизни, когда им угрожала крайняя опасность попасть под власть Польши и иезуитов и потерять свою самобытность. Неудивительно, если первосвятителя этого так высоко ценили и уважали современные ему русские люди»{375}.
Когда в Новгороде Великом сооружался мемориал «Тысячелетие России», вспомнили и о святителе Гермогене. В составе многофигурного новгородского монумента есть и его скульптурный портрет.
В начале XX века вновь начались разговоры о канонизации Гермогена. Российская империя готовилась торжественно отметить два великих юбилея: 300 лет освобождения Москвы от поляков (1912) и 300 лет пребывания Романовых на русском престоле (1913). Военных и духовных вождей русского народа, сумевших вывести его в ту пору со дна глубокой пропасти, вновь поминали с теплотой. Именно тогда вложил Бог в сердца русского духовенства идею прославить Гермогена не как героя и подвижника, а как святого. И оказалось легко приступить к подобному делу – народ церковный давно был к нему духовно подготовлен, он даже подталкивал Священноначалие.
Сторонники причисления Гермогена к лику святых нашли немало аргументов в свою пользу, обратившись к далекому прошлому. За несколько лет вышло множество научных, популярных, журналистских трудов о нем. Среди фактов его земной, исторической судьбы издания того времени сообщают и другое, а именно то, что принадлежит судьбе мистической, загробной.
По словам одного из церковных биографов Гермогена, московское духовенство трижды могло убедиться в нетленности его останков. Еще при Алексее Михайловиче обнаружили: «…его останки в распавшемся гробе, по раскрытии могилы, оказались нетленными, вследствие чего не были опущены в вырытую уже могилу, а поставлены в новом гробе сверх пола Успенского собора под каменным надгробием… В 1812 году французы, отыскивая сокровища, святотатственно выбросили тело святителя из гробницы; по выходе неприятелей из Москвы мощи Гермогена найдены на соборном полу нетленными; во время реставрации Успенского собора к коронованию Александра III со стены упал камень, пробил надгробие и самый гроб, в котором опять открылись нетленные мощи святителя…»{376}
Другое издание тех лет сообщает: «В течение трехсот лет около мощей святейшего Гермогена постоянно совершаются исцеления…»{377} Подробное описание многочисленных чудес, происходивших у его гробницы, обнаруживается во многих статьях и брошюрах{378}.
Идея канонизации зародилась в русских монархических кругах около 1909 года, да и поддерживалась в основном ими же. «Русский монархический союз и Русское монархическое собрание в Москве… решили соорудить храм на месте блаженной кончины патриарха… в подземелье… Чудова монастыря… Потекли пожертвования». В 1910 году было получено официальное соизволение на строительство храма{379}. Его в конечном итоге создали на территории чудовской темницы – там, где святитель Гермоген провел последние месяцы жизни.
На западной стене храма находилась памятная медная доска с выгравированной надписью: «Храмъ сей въ молитвенную память святейшаго Патриарха Гермогена здесь скончавшегося мученической смертью за родину 17 февраля 1612 г. Устроенъ усердiемъ Русскаго Монархическаго Общества и Русскаго Мо‑нархическаго Союза въ Москве въ мае 1913 года въ ознаменованiе 300‑летiя Августейшаго Дома Романовыхъ и благополучнаго царствованiя Госуд. Императ. Николая Александровича по благословенiю Митрополитовъ Московскаго и Коломенскаго Владимира и Макарiя. Зодчiй Н.Д. Стрюковъ[88]. Председатель Русск. Монарх. Собранiя и Русск. Монарх. Союза протоиерей Iоаннъ Восторговъ».
В день кончины патриарха Гермогена и в следующие затем дни 17–19 февраля 1912 года Москва, а с ней и множество иных русских городов торжественно совершили молитвенное поминовение святителя. В начале 1913 года жители Москвы направили «Ходатайство о прославлении Церковью святейшего патриарха Ермогена» в адрес Макария, митрополита Московского. Митрополит представил ходатайство и запись чудес, совершившихся у гробницы Гермогена, в Синод. Синодальная комиссия постановила «составить тропарь, кондак, молитву и службу святителю Гермогену», а также написать его Житие. 14 апреля 1913 года Синод обнародовал свое «Деяние», где говорилось о прославлении Гермогена в лике святых. Его торжественно зачитывали во всех храмах и монастырях. На докладе Синода по делу о канонизации святителя император Николай II начертал резолюцию: «Прочел с чувством истинной радости». 11 мая, накануне прославления святого Гермогена, во всех православных храмах империи совершились всенощные бдения «новопрославленному угоднику Божию». Или, где это не принято, 12 мая – утренние богослужения по общему чинопоследованию службы святителям, затем, в тот же день, – божественные литургии, а по окончании их – молебствия{380}.
Прославление совершилось 12/25 мая 1913 года, при громадном скоплении духовенства и богомольцев. К нему специально прибыл митрополит Санкт‑Петербургский Владимир. Из императорской фамилии ко всенощному бдению явились великая княгиня Елизавета Федоровна и князь Иван Константинович. Богослужения в Московском Кремле возглавлял патриарх Антиохийский Григорий IV. Император Николай II в тот день возвращался из Берлина в Царское Село и направил на имя обер‑прокурора В.К. Саблера телеграмму: «Поручаю вам передать святейшему патриарху Григорию… а также всем помолившимся за меня и мою семью в день прославления священномученика Ермогена мою сердечную благодарность. Искренно сожалею, что не мог быть на прославлении».
Днем позже московские монархисты устроили торжественное освящение первого храма, освященного во имя Гермогена.
Через несколько дней император с супругой приехал в Москву. Николай II посетил подземную Гермогеновскую церковь, и там представители монархических организаций поднесли ему икону святителя Гермогена. Монарх также подходил к другой иконе святого патриарха, установленной в Успенском соборе, и, преклонив колени, приложился к образу.
Царская чета приняла деятельное участие в прославлении Гермогена. Государь на свои средства «устроил» новый гроб и раку для него. На средства императрицы Александры Федоровны были изготовлены облачения для мощей святителя: патриарший куколь, епитрахиль и мантия. Проект раки составил художник С.И. Вашков, наблюдал за исполнением работ князь М.С. Путятин, консультировал обоих профессор живописи В.М. Васнецов. Все рисунки и модели как гроба, так и раки государь одобрил лично. Кипарисовый гроб и серебряная рака изготавливались на фабрике и мастерских Товарищества П.И. Оловянишникова. Их выполнили «с большой художественной тонкостью и техническим совершенством»{381}.
11 и 12 мая 1914 года в Московском Кремле состоялось торжественное открытие и переложение мощей святителя в новую раку. Торжества возглавил митрополит Московский Макарий (Невский). В1916 году в девятом номере «Богословского вестника» были опубликованы служба и акафист святителю Гермогену.
О печальной судьбе драгоценных предметов, связанных с гробницей Гермогена, известно немногое: «После 1918 года в Московском Кремле начала работать Комиссия по изъятию церковных ценностей из соборов. 27 марта 1922 года из Успенского собора было вывезено 65 пудов серебряных предметов, и среди них драгоценная рака Патриарха Гермогена. Все это поступило в Гохран. Дальнейшая судьба серебряной с драгоценными камнями раки… неизвестна… В 1929 году за несколько дней был разобран Чудов монастырь; часть памятников прикладного искусства… была передана в музеи‑соборы Московского Кремля. Очевидно, именно тогда бронзовое покрытие, изготовленное товариществом И.П. Хлебникова, вновь вернулось в Успенский собор на раку Патриарха Гермогена. Серебряный гроб с мощами Патриарха Гермогена, изготовленный товариществом П. Оловянишникова, сохранился до настоящего времени и находится внутри раки»{382}.
О проекте памятника духовным пастырям времен Смуты сохранилось гораздо больше сведений.
Речь идет о двух личностях – патриархе Гермогене и настоятеле Троице‑Сергиевой обители Дионисии. Им предстояло соседствовать на одном постаменте. Московская православная общественность собиралась установить двойной монумент на Красной площади. Императорское Московское археологическое общество объявило конкурс на памятник. Ни один из присланных на конкурс двадцати восьми проектов не подошел для исполнения, хотя проект скульптора Андреева и удостоился первой премии. Члены жюри склонялись к тому, что лучше поставить памятник по проекту В.М. Васнецова (он не участвовал в конкурсе) – многофигурный монумент «Спасение России», где скульптуры патриарха Гермогена и архимандрита Дионисия представляли собой всего лишь центральную часть очень большой композиции, а главенствовало скульптурное изображение святого Георгия Победоносца{383}.
На сооружение грандиозного мемориала была объявлена народная подписка. Однако… сначала мировая война, затем революционные события, а потом идейные предпочтения новой власти помешали осуществиться замечательному начинанию.
До 1932 года в Москве существовала еще одна святыня, прямо связанная с патриаршим служением Гермогена, – Ермолаевский храм. Многие относили его возникновение к трудам святителя. Московская Синодальная контора разрешила отделить частицу святых мощей Ермогена для Ермолаевской церкви{384}. Но при большевиках этот храм подвергся варварскому разрушению.
Советская эпоха испытывала своего рода избирательную глухоту к некоторым великим именам русского прошлого. На протяжении многих десятилетий персоны, давно вошедшие в пантеон отечественной истории, как бы не существовали, сделались невидимками. Гермоген? Духовный пастырь времен Великой смуты? Кто таков?! Какой‑нибудь реакционеришка, дитя невежественной поповщины? Не знаем! Да хоть бы он и существовал, хоть бы и делал нечто значительное, а все равно – социально неблизок! Попрощаемся с ним.
Имя его более неразличимо в шуме времени. Поступки его утонули в болоте забвения.
Если и писали историки о величайших деятелях Церкви до 1980‑х, то либо в тоне разоблачения, либо в связи с культурой, политикой, то есть «по касательной». Об их главной роли – духовных водителей нашего народа – говорили ничтожно мало. А ежели и сообщалось что‑либо, то в основном скверные вещи.
История Русской церкви начала медленно выплывать из небытия в конце 1980‑х – в связи с торжествами, посвященными 1000‑летию Крещения Руси. В 1990‑х о роли Церкви стали говорить больше. Но титаническая глыба Гермогена, неподъемная, неудобная, всё еще оставалась «подводной» частью русской судьбы. С поверхности ее не замечали…
Лишь в «нулевых», особенно с приближением четырехсотлетия памятного освобождения Москвы от поляков, о Гермогене вновь заговорили. Появились новые статьи, новые популярные брошюры. Медленно, очень медленно выкристаллизовывалась мысль – святитель Гермоген достоин памятника в центре столицы.
Прежде всего, требовалось объяснить общественную значимость такого мемориала для нашего времени.
Для православного верующего ясна и не требует комментариев суть христианского подвига святого Гермогена: как первоиерарх Русской церкви он отстаивал незыблемость ее устоев в Московском царстве.
Для тех, кто не верует или не воцерковлен, следовало сделать очевидной светскую или, если угодно, гражданскую суть деяний патриарха. В конце 1610‑го – начале 1611 года Россия как независимое государство перестала существовать. На окраинах ее всем распоряжались интервенты, шайки воровских казаков, войска самозванцев или же просто царило безвластие. В Москве сидело безвластное же, но к тому же еще и беззаконное боярское правительство. Оно во всем подчинялось польскому гарнизону Кремля и пропольской администрации, которую утвердил сам король Сигизмунд III. Только через два года Россия будет восстановлена – ценой величайших жертв и огромных усилий. Это возрождение станет возможным благодаря земскому освободительному движению, родившемуся в русской провинции. А у истоков его стоял именно патриарх Гермоген – он стоял на своем, не уступал захватчикам и посланиями взывал к здоровым силам, остававшимся в дальних городах и землях. Его твердость, его духовная непримиримость дали русским людям тот нравственный образец, который так нужен был в условиях всеобщего распада, гнили, корысти и предательства. Оступись он, умолкни, благослови ложную власть, и не собрали бы, скорее всего, отечества нашего, распалось бы оно на куски, только память бы осталась об исчезнувшей великой державе. У него требовали этого ясно и неотступно, его пугали, мучили, но он остался непреклонен. Могучая фигура, человек, достойный уважения даже среди тех, кто не готов обращаться к нему молитвенно. И, наконец… разве много в России памятников героям Смутного времени? Тем, кто спас нашу страну? Тем, кто пал за нее, оставшись честным, не струсив и не предав родину? Мало, ничтожно мало! Так пусть в центре Москвы, на видном месте, навсегда утверждена будет память об одном из таких людей.
Гермогена поминая, общество воздаст по заслугам тем, кто по воле патриарха встал за веру и отечество.
Понемногу образованное общество перестало с порога отвергать все эти доводы, их вновь начали воспринимать как нечто естественное для русской исторической мысли.
Летом 2008 года в Институте философии Российской академии наук прошел круглый стол, организованный общественным движением «Народный собор» и литературно‑философской группой «Бастион», где впервые заговорили: «Надо ставить памятник патриарху Гермогену!» Дело двигалось неспешно, трудно. Каждый шаг стоил больших усилий. Получить разрешение на постройку. Собрать деньги (люди опять, как 100 лет назад, опустошали кошельки ради святого дела). Провести конкурс на лучший проект. Создать монумент. Соблюсти тысячу административных процедур. Никакая личность сама по себе, никакая организация в одиночку не своротили бы такую гору. Очень много потрудился общественный фонд во главе с Галиной Ананьиной. Огромные средства дал фонд «Вольное дело». Помогали журналисты, священники, православные братства… Иными словами, по старой русской традиции монумент ставили «всем миром».
Осенью 2011 года состоялся крестный ход с новонаписанной иконой священномученика Ермогена. Он вышел из Нижнего Новгорода и завершился на Красной площади в Москве.
25 мая 2013 года в полдень на территории Александровского сада, близ Кремлевской стены, был открыт памятник священномученику Гермогену (Ермогену), патриарху Московскому и всея Руси. Произошло то, чего православный мир нашей страны ждал на протяжении пяти лет.
Патриарх Кирилл после совершения молебна освятил памятник и обратился к присутствующим с речью. Он, среди прочего, напомнил, что нынешнее событие – исполнение русской мечты вековой давности. Памятник поставлен, сказал Святейший патриарх, не в том месте, где планировалось до революции, – «то место на Красной площади занято», – но его воздвигли неподалеку от Чудова монастыря, разрушенного большевиками, где 400 лет назад томился и принял мученическую смерть Гермоген.
Значимость события видна из того, сколь значительные персоны участвовали в нем. Помимо Святейшего патриарха Московского открытие памятника посетил Блаженнейший патриарх Иерусалимский Феофил III, глава администрации президента России Сергей Борисович Иванов, управляющий делами президента России Владимир Игоревич Кожин, представители высшего духовенства, крупных общественных организаций, благотворительных фондов. С.Б. Иванов зачитал обращение президента Российской Федерации Владимира Владимировича Путина. Прозвучали очень важные слова: открытие памятника Гермогену названо примером соработничества государства, общества и Русской православной церкви.
Ныне это один из самых удачных памятников столицы. Возможно, лучший. Ничего лишнего: могучая фигура, стоящая прямо и твердо, суровое лицо, посох, воздетый крест. Суть духовного подвига, совершенного Гермогеном, монумент передает с большой силой. Думается, со временем он станет одной из московских достопримечательностей. Надо отдать должное его создателям: архитектору Салавату Щербакову и художнику Игорю Воскресенскому – их творение идеально вписывается в ландшафт и отвечает религиозному чувству православных москвичей.
Казалось бы, закончен великий марафон, связанный с этим памятником, и можно с удовлетворением утереть пот со лба. Вот монумент занял подобающее место.
Всё?
О, нет. Счастливое завершение одного марафона означает начало другого, еще более длительного и не менее трудного. Патриарх Кирилл в своей речи при открытии памятника сказал, что монумент должен «отворить народной памяти дверь» к тем временам, когда наш народ боролся и победил в ходе одной из величайших трагедий России.
Это значит: мало поставить бронзовую фигуру посреди «первопрестольного града», мало призвать прессу и добиться информационной волны, мало прописать в путеводителях место, где стоит новый памятник. Мало! О судьбе патриарха Гермогена следует рассказывать в учебниках по истории, в популярной литературе, в романах, в статьях публицистов; нужны фильмы о нем и его времени; требуется живой разговор о его жизни в социальных сетях.