Миронов, Киквидзе и Захаревич

 

Главными руководителями красной армии, идущей на Дон и опе­рирующей между Царицыным и Воронежем, являются, как мы писа­ли в предыдущей статье, военный комиссар Подвойский и бывший генерал Сытин. Ближайшими же руководителями бригад и дивизий являются донской казак бывший войсковой старшина Миронов, бывший прапорщик Сивере, хорошо известный Ростову по жестоко- стям его дивизии (о нем см. статью Черноморцева «Красный Сивере»), бывший вольноопределяющийся Киквидзе и бывший подполковник Захаревич.

Миронов47, уроженец Усть-Медведицкой станицы, примкнувший к советской власти еще во дни Каледина48, правивший севером Дона и бежавший едва в станицах началось восстание49.

С красным начальством Миронов весьма горд и не переносит ни­каких комиссаров и, как он их называет, соглядатаев. Штаб Миронова очень немногочисленный и из настоящих казаков в штабе только один - его зять, а потому его начальник штаба Здобнов50. Остальной элемент пришлый и хорошо живет на счет казаков. Совдепцы не раз пытались придать Миронову того или иного комиссара, но каждый раз Миронов с большой настойчивостью не принимал посланных, и результатом была полная обособленность его бригады. Одному из во­енных руководителей пришлось в сентябре месяце быть в бригаде у Миронова. В это время он взял станицу Ореховку и, собрав весь свой отряд, думал переходить в наступление дальше. Встреча, которую оказал Миронов приехавшему, была далеко не любезная.

«Опять соглядатая мне прислали. Если я им не гожусь, то пусть возьмут у меня бригаду. Прошу вас примите командование, а с меня довольно: я устал». Но Миронов стал любезнее и разговорчивее едва только разговор коснулся его соседа по фронту комиссара дивизии Киквидзе, как ему ни приказывают, не хочет держать связь с Миро­новым и грабит казаков. Миронов оживился и пошел громить Кик­видзе, называя его разбойником.

Между тем отряд Миронова тоже охулки на руку не кладет, и сам Миронов накладывает на жителей весьма тяжелые контрибуции, а при сборе последних не стесняется в средствах понуждения. С пой­манными казаками он обращается весьма жестоко. Их раздевают до­гола, какая бы погода ни была51. Войску Миронова необходимо об­мундирование, поэтому Миронов не стесняется собирать его всеми способами. Страхом и угрозами, главным образом будущей мести родственникам он заставляет пленных переходить на его сторону, т. е. на сторону советской власти.

Кроме того Миронов очень любит почести и уважение. Ту стани­цу, которая его встречает с почестями, он записывает в благонадеж­ные, но горе станице, если она сумрачно смотрит на победителей. Миронов тогда становится зверем и накладывает непосильные кон­трибуции.

Пополняет свои войска Миронов немедленной мобилизацией ка­ждой станицы, в которую он входит, причем первоначально, пока но­вый красный воин не приобрел доверия, он зачисляется в пехоту, из которой труднее убежать. В этом отношении в его бригаде выработа­на целая система, при помощи которой вновь поступающее по моби­лизации, большей частью недалекие люди, опутываются настолько, что в дальнейшем им только и остается, что продолжать свою службу советской власти, ибо возврат к прошлому грозит весьма тяжелыми последствиями.

Замыслы Миронова весьма честолюбивы. У него как-то вырвалась фраза, которой определяется все его поведение: «Я или теперешние атаманы. Нам вместе тесно. Я буду атаманом Красного Казачества, или лягу костьми».

Миронов любит популярность и во всех его мероприятиях, а также во всем его поведении всегда проглядывает стремление играть на по­пулярность. Штаб его представляет маленькую коммуну, где все ведут себя просто и непринужденно, но это только видимая непринужден­ность; на самом деле режим в штабе Миронова полон его своеволь­ности и, как это не раз пришлось наблюдать, капризной грубости. Да и не может быть иначе: с одной стороны, Миронов считается офици­ально товарищем. С другой стороны, честолюбивые планы, мечты о будущей славе и почестях заставляют его быть нервным крайне не­ровным в обращении и в конце концов чрезвычайно грубым.

Когда «бывший войсковой старшина» не в духе, весь штаб ходит на цыпочках, все ждут грозы, и сам Миронов в своем поведении и обращении с подчиненными очень мало напоминает широковеща­тельные рекламы красного равноправия.

Сам Миронов очень недурно владеет пером, и его приказы часто представляют образцы хорошо составленной и с большим подъемом написанной прокламации. В своих приказах Миронов помещает все, что касается и необходимого в будущем наступления, и отношения к местным жителям, и свое политическое «credo», и не скупится, как на посулы земного рая всем тем, кто примет его сторону, так и на обе­щание легкой дороги в царство небесное его врагам.

Небольшого роста, худой, весьма подвижной, говорящий на ми­тингах с большим подъемом и оттенком простонародного кликуше­ства, мало разбирающийся в средствах достижения своих, тайных це­лей, Миронов, как человек ловко играющий на темных сторонах че­ловеческой души, вне всякого сомнения может играть большую роль в совдепской части России, и там только он может иметь успех, но и там несомненно временный, ибо: ни ширины государственных взгля­дов, ни глубокого понимания всего ужаса настоящего положения Отечества у Миронова нет и ни в каких мероприятиях или проектах его этого не видно. Миронов, вне всякого сомнения, ненормален, страдает сильным нервным расстройством, злоупотребляет, как спир­том, так и наркотическими средствами, (последнее пристрастие на­блюдается в широком масштабе в советских верхах вообще) и, надо полагать, его большевистская звезда, так же скоро закатится, как и появилась.

Советские власти держат бригаду бывшего войскового старшины в черном теле и бригада, сравнительно с другими соседними частями Сиверса52 и Киквидзе нищенски снабжена всем необходимым, В то время как у тех же Сиверса и Киквидзе имеются и броневики и по де­сятку легковых автомобилей, у Миронова в бригаде ничего подобно­го не было и не предвиделось к получению в скором времени.

Подобное отношение к бригаде Миронова есть результат извест­ной подозрительности советских властей по отношению к казачьим частям вообще, а в данном случае к достаточно большой части, со­стоящей под начальством, как никак, а все-таки - «бывшего офицера», по своему характеру мало считающегося с советской властью и дос­таточно популярного в своей бригаде.

Подозрительное и недоброжелательное отношение высших мира сего к Миронову и его бригаде, отзывается и на отношении к нему его соседей. У Миронова хронические нелады с Киквидзе, с осталь­ными постоянными или временными соседями Миронов тоже мало стесняется не только заглазно, но и при встрече. Поэтому сам Миро­нов весьма не популярен и в среде его «товарищей-командиров». Все ясно чувствуют, что «войсковой старшина» что-то замышляет, на что- то надеется, к чему-то стремится...

В советских верхах - люди не без зависти, а общий уклад не без больших интриг, а потому характер Миронова портится не по дням, а по часам, нервность увеличивается в той же пропорции и... результа­ты, надо полагать, не заставят себя долго ждать... Миронов окончит свою карьеру в красной армии.

* * *

Бывший вольноопределяющийся Киквидзе начал карьеру в январе 1918 года, когда из председателей дивизионного комитета попал на должность начальника дивизии. С тех пор Киквидзе, то пропадая, то снова выплывая на поверхность моря большевизма, стоит во главе той или другой советской военной организации. Он по национальности грузин и около него всегда находится изрядное количество его сооте­чественников. Дивизия его знаменита настолько, что в советских кру­гах вместо реквизиции говорят - «киквизиция», и сообразно изменяют это понятие и дальше в том же роде: «киквизнул, киквизировал!..»

Дивизия грабит феерически, но хитрый начальник ее всегда от на­грабленного спешит уделить кое-что и голодающим советским деяте­лям, и главным образом, Москве.

Так было и в начале сентябрьского наступления дивизии от Елани. Киквидзе, взяв Мачеху и окрестные станицы, и награбив значитель­ное количество всякого имущества немедленно послал в Москву осо­бый поезд с мукой и зерном в подарок от дивизии. Такими средства­ми хитрый грузин твердо держится на своем месте и, несмотря на це­лый ряд его тактических самых грубейших ошибок, советская власть терпит Киквидзе и те ненормальности, которые имеются в дивизии. У него совершенно нет комиссаров, и он от них не зависит. Правда, у него есть многочисленные друзья из весьма знатных совдепцев, которые очень часто навещают его, как, например, братья Гузарские, которые состоят в совнаркоме. Благодаря этому и главное потому, что сам Киквидзе, конечно, много умнее и даже много сообразительнее в военном деле, нежели Сивере, его дивизия, несмотря на частые не­удачи, стоит на хорошем счету у большевистского начальства. Дивизия была в армии Антонова-Овсеенко, знакомая Ростову и Новочеркасску по ее «киквизации», а потому очень хорошо снабжена всем необхо­димым и возит за собой многочисленные запасы награбленного богатства.

Сам Киквидзе храбрый человек и появляется лично в самых опас­ных местах.

До конца октября 1918-го года дивизия Киквидзе была наиболее стойкая и наиболее способная к маневрированию в регулярном смыс­ле этого слова.

Сам Киквидзе любит командовать не только своей дивизией, но и всеми остальными частями, которых находились по соседству с ним. Эта особенность Киквидзе приводила всегда к крупным недоразуме­ниям между ним и его соседями. Особенно он не ладит со своим ле­вым соседом Мироновым. Скандалы между Киквидзе и Мироновым приняли затяжной и часто весьма комический характер. Так, напри­мер, в штабе юго-западного фронта в октябре прошлого года было несколько телеграмм от Миронова к Киквидзе и обратно. Стоили эти телеграммы свыше 10 тысяч рублей, так как они были адресованы по 15 и более адресам. В них «вожди» попросту переругивались между собою. В штабе долго решали, кто должен платить за эту частную корреспонденцию.

Киквидзе - один из наиболее энергичных и дельных в военном смысле начальников дивизий на фронте от Воронежа до Царицына включительно, но он же и один из наиболее бессовестных разбойни­ков и грабителей. Это он разграбил конские заводы Харьковской губернии и Донской области. Без сожаления портил он лучших заво­дских производителей и забирал ценных маток под седла своих това­рищей; в его кавалерийских полках, особенно под командным соста­вом - выдающиеся лошади.

* * *

Из остальных лиц командного состава на донском фронте фронте надо указать на командира бригады Захаревича, бывшего подполков­ника.

Это совершенно особый тип красного командира, народившийся лишь в самое последнее время на почве или хронического недоеда­ния, или по отсутствию каких-либо нравственных устоев.

Весь нравственный и умственный багаж такого командира состоит в знании военного «Полевого устава». Это и по внешности и по внут­реннему содержанию совершенно забитые люди, как они были заби­ты и в старое время. Им все равно перед кем сгибаться: был ли это старый «Держиморда», будет ли это новой формации «военный ко­миссар», прямой ставленник Троцкого. Вечно приниженный, вечно боящийся каждого комиссара, этот тип красного командира может оказаться достаточно вредным ибо, не сочувствуя всему происходя­щему, он тем не менее старается и лезет вон из кожи, чтобы получить милости вый кивок, не говоря уже о хорошей аттестации от какого либо незначительного комиссарика.

Наиболее опасными и совершенно непонятными типами являются типы, подобные молодому капитану Ролько53, окончившему в 17-м году сокращенный курс Военной академии. Полные воинского духа, с утрированной отчасти дисциплиной все время титулующие старых генералов: «превосходительствами». Эти бывшие офицеры, вне вся­кого сомнения, но только не большевики и даже им не сочувствую­щие, но в глубине своей души попросту ярко настроенные против своего комиссарского начальства, они, тем не менее, служат больше­вистскому правительству так, что, даже опытному глазу конспира­тивного работника, очень трудно разобрать, какие причины руково­дят ими в настоящих их действиях. Единственными и самыми про­стыми причинами могут быть: отсутствие настоящей военной школы и воспитания и жажда возможности в таких молодых годах играть достаточно выдающуюся роль.

Однажды пришлось слышать такую реплику, поданную одним из подобных типов.

«Ну, что ж, что я работаю здесь. Куда деваться. А если придут добровольцы - сдадимся без боя, им тоже нужны люди».

К чести нашего офицерства надо сказать, что такие типы - редкие единицы, но они приносят большой, часто непоправимый вред всему делу освобождения родины от засилья большевиков.

 

КРАСНАЯ АРМИЯ

 

 

Старая армия перестала существовать примерно с подписания Брест-Литовского позорного мира54. До этого подписания еще были уголки, где оставались призраки частей и признаки повиновения.

С этого самого момента начала существовать Красная армия, ко­торая начала первые свои шаги приблизительно с момента взятия большевиками Киева в феврале 1918 года55.

В марте этого же года красная армия начала отступление под на­пором немецко-украинских сил, с того времени, собственно, началась ее официальная история, с этого времени интересно проследить, как она видоизменяла свой облик. Весь период, который ведет непосред­ственно к теперешней борьбе, будет рассмотрен только постольку, поскольку он будет необходим для уяснения общего состояния крас­ной армии, которая стоит твердо и относительно достаточно упорно сражается за чуждые ей интересы, которые ее руководители маски­руют различными большевистскими лозунгами.

Против красной с ее интернациональными частями армии стоит возрожденная старая русская армия, ставящая задачу восстановления великой России. Победа в ней не за горами, но знать своего против­ника, надо. Указать его типичные черты и составляет задачу этой книги.

Киев переживал тяжелые минуты. Только что завершились крова­вые дни большевиков, результатом которых было более трех тысяч офицерских трупов, поруганных и расстрелянных на панелях и в парке. Большевики под начальством Муравьева победили, но рада призвала на помощь немцев. Враг оказался у порога города. Штаб большевист­ских комиссаров был на посту Волынском. Среди комиссаров была тревога: они ожидали несколько тысяч «Печерских», из поступивших красногвардейцев, как тогда назывались наемные «совдепские» войска.

4.

Наконец «армия» прибыла. Эшелон в полдюжине вагонов привез едва шестьдесят человек. Собравшимися тотчас на митинге было по­становлено: всем без исключения выступить с оружием в руках про­тив дерзкого врага.

Начальник эшелона, восемнадцатилетний Беркович доложил, что его люди дальше поста Волынского не двинутся, так как они взялись защищать город и от него не пойдут. Едва был окончен этот неуте­шительный доклад, как ввалилась группа из Печерской армии и громко стала требовать выдачи ей - непременно немедленно - по две пары чистого белья, ибо иначе ее съедят «воши». Народный комиссар был вне себя, но шестьдесят человек для него представлялись гроз­ной силой. Беркович пошел уговаривать Печорскую армию.

Случайно запоздал какой-то паровоз, и комиссар мог сорвать всю злобу на неповинном дежурном.

- Если не будет паровоза - расстрелять! Вы умели повиноваться, когда приказывало старое правительство! - кричал в исступлении комиссар...

Почти месяц спустя... Красногвардейские армии южнорусских рес­публик отходили по всему фронту перед немецко-украинскими силами. В уездном городе Харьковской губернии тревожное настроение: ожидают гайдамаков. Утром было белогвардейское выступление.

Сам командующий армией занят расставлением городских карау­лов. Один револьвер в руках, другой за поясом: «товарищи, тому, кто уйдет с поста, первая пуля в лоб». Ругательства так и висят в воздухе. Для того, чтобы «товарищи» не могли уйти с постов и отказаться или отговориться незнанием, принята целая система записи.

Настроение красной гвардии к офицерам, попадающимся к ним в плен, очень неровное. В массе они очень злобны и другой фразы, как - выпустить ему кишки, чего с ним долго возжаться! - от них не слышно.

Три товарища из молодых ведут арестованного офицера на вокзал. Каких только издевательств он ни натерпелся, чем только ему ни уг­рожали, и каким только образом он достиг места назначения? Только слепым счастьем можно объяснить это. Но вот его же отправляют для следования в Харьков со строгим наказом конвойным: убежит, вы станете на его место! Конвойные - старые солдаты и сразу чувствует­ся совершенно другое отношение. Правда, стеречь стерегли, ибо кто же хочет быть расстрелянным, но рассуждения о моменте, сожаление о былой славе и могуществе России, давало понять, что они люди от­личные от первых. Между тем они отлично знали, что сопровождают бывшего офицера на верную смерть, а потому им рисоваться не было необходимости.

В этот период таковое двойственное состояние армии «совдепской» власти было как правило, и всякому, кто близко с нею мог познако­миться, таковая двойственность первым долгом бросалась в глаза.

Конец марта и весь апрель немцы особенно усиленно продвигались в глубь нашей территории. Среди многих деятелей всяких оттенков укрепилась мысль, что она является только угрозой самим же боль­шевистским властям. И эти власти принялись энергично, а вместе с тем и с большой осторожностью проводить исподволь реформы пре­образования армии на старый лад. А раньше всемогущий институт комиссаров мало помалу из полновластных хозяев превратили только в политических деятелей.

Таким образом мы подошли к интересующему нас периоду, когда большевистская армия стала на путь тех преобразований, которые, начиная с времени ее наиболее интенсивных боев с силами всего Юга России, привели эту армию к ее теперешнему состоянию.

В период подписания Брест-Литовского мира для большевиков армия, даже таковая, как она была, представляла явную угрозу. Не­долго думая, были приняты меры для развала армии. Меры эти всем известны и состояли в отмене воинской повинности, а главное в от­мене системы назначения начальства. Наемный солдат и выборный командир - вот те принципы, на которых производилась постройка новой красной армии.

Но уже в мае совдепские власти увидели, что при помощи этой системы они никогда не будут в состоянии справиться не только со своими врагами, но и со своими же войсками. Надо было принимать экстренные меры по преобразованию армии.

Как уже не раз мною было указано, советские власти и в этом во­просе проявили массу гибкости и понимания момента. И если раньше власть отрицала принцип принудительной воинской повинности и необходимость института командного состава по назначению, то, ис­пытав нужду в настоящей воинской силе, эта же власть, спустя только три месяца, открыто перешла к только что отвергнутой ею системе комплектования и управления. В мае против Дона и добровольческой армии стояли красноармейцы, навербованные в армию еще по старому принципу вольнонаемных войск. Но уже в конце мая вновь прислан­ный военный комиссариат Кавказского военного округа должен был приступить к переформированию всех наемных частей по новым принципам сначала полунаемных войск для ближайшего перехода к системе мобилизации и полному принуждению.

В этот период времени в Царицыне, где располагался штаб округа, находилась масса самых разнообразных частей войск красной армии: начиная от остатков армии главковерха Антонова-Овсеенко до самочин­ных шаек, организованных предприимчивыми вольными атаманами, всех видов и наименований.

Кого только между этими атаманами не было: и бывшие каторж­ники, и бывшие присяжные поверенные, все формировали отряды на защиту революции. Значительное количество предводителей, и надо сказать наиболее удачных, вышло из старых унтер-офицеров, главным образом, из кавалерийских полков.

Случаи неповиновения на фронте в это время была общим прави­лом. Если удавалось сдвинуть какую-либо часть и перевести ее из од­ного места в другое, то надо было помнить, что вновь передвинуть ее не будет никакой возможности. Ни войска, ни их начальство в то время не признавали никакой отчетности и самым заурядным явлением было то, что перед выполнением какого-либо приказа войска ставили ульти­мативные требования об уплате им жалования за совершенно мифи­ческие неуплаченные месяцы, а так как ни списков, ни учета людям не велось, то в частях происходили колоссальные хищения. Вся хо­зяйственная часть велась каким-либо малограмотным бывшим писа­рем и он настойчиво требовал уплаты, в большинстве случаев под­крепляя свои требования угрозой того, что товарищи разойдутся.

Сам по себе уход какой-либо части, конечно не представлял большой опасности в смысле обнажения фронта, но люди, расходясь воору­женными, становились форменными разбойниками. Начальники этих самочинных банд отлично сознавали, что в их руках сосредоточена настоящая сила, а потому считались с местными властями только по­стольку, поскольку им это было выгодно. Образно выражаясь для обеих сторон: «худой мир был лучше доброй ссоры».

Наиболее типичным из таких мелких предводителей был некто то­варищ Черняк, с принадлежащим ему полком, который сплошь состоял из шахтеров различных южных рудников. Этот полк «Черняков», как его называли в Царицыне, отличался всеми достоинствами «револю­ционных товарищей».

Однажды в Красном Царицыне Черняк явился к комиссарам с за­явлением, что его вольница постановила: «бросить южный фронт и отправится вверх по Волге для самостоятельных действий против бе­логвардейцев, занявших Самару и другие города на Волге. Причина такового постановления крылась в том, что эти разбойники ограбили всю округу, в которой находились на отдыхе, и им улыбалась воз­можность начать грабеж в еще не тронутых «товарищами» северных губерниях.

Трудно себе вообразить каких только требований не предъявляли эти «Черняки» своим комиссарам. Но положение на фронте Царицы­на в то время для «советской власти» было более чем критическое, и народные трибуны долгое время нянчились с этой бандой, пока она не рассосалась сама собой.

Особого внимания заслуживали части, сформированные так назы­ваемым революционным способом из рабочих различных шахт и руд­ников. Кроме Черняка, была известна своими похождениями и гра­бежами часть именовавшего себя бывшим прапорщиком, товарища Шамова*). Шамов в штаб являлся всегда совершенно пьяным. Каждое его появление непременно сопровождалось денежными требованиями исключительных размеров и ясными угрозами за неудовлетворением их покинуть фронт и отойти в неизвестном направлении.

Такие положения и столь разнообразная преступная среда в которой пришлось работать многим верным сынам России на пользу общего дела, конечно давала много случаев для того, чтобы воспользоваться столь благоприятной обстановкой путем, якобы законных придирок, отказов в удовлетворении этих чрезмерных требований вносить не­обходимое раздражение и взаимную ненависть и подозрение. Правда, в этом случае работа становилась весьма опасной и грозила каждый данный момент самосудом, но, описание тог, как сложилась эта работа и многие ее подробности которые будет возможно довести до всеоб­щего сведения, пока необходимо отложить до следующих очерков. Весьма важным обстоятельством, которое очень много помогает нам при борьбе с большевиками, являются их внутренние нелады, причина которых кроется в возможности для каждого весьма быстро сделать революционную карьеру. Но, конечно, для движения вперед необхо­димо и в «совдепии» иметь подлежащую вакансию. И вот для очист­ки таковых вакансий употребляются все возможный средства, излюб­ленными из которых конечно состоят в интригах друг против друга.

Образно выражаясь, их грубые интриги выливаются в самые про­стые сплетни друг против друга. Каждый интимный разговор с глазу на глаз, с каким бы то ни было хотя бы самым маленьким деятелем, непременно кончался конфиденциальным сообщением, конечно, по секрету, то его начальнике (читай «конкурент») непременно бело­гвардеец, на повешение которого у него в кармане имеется мандат, который он в данный момент, к несчастью, не захватил. Представьте себе изумление такого неопытного, случайного поверенного, когда к нему приходил только что обвиненный в белогвардействе и немед­ленно же также под страшным секретом сообщал, что он ничего не может сделать только потому, что такой-то из его подчиненных, сей­час отсюда вышедший, вне всякого сомнения отъявленный давнишний белогвардеец, на повешение которого у него имеется мандат, кото­рый он только случайно позабыл. Вот в каких курьезных положениях приходилось бывать и, конечно, легко их использовать для дела.

Шамов был некоторое время комиссаром по борьбе с контр-революцией в Ростове и прославился грабежами настолько, что даже комиссары воздвигли на него гонение, и он принужден был покинуть город.

Все «товарищи» отличаются недоверчивостью по отношению друг друга, и эта недоверчивость часто выливается в указанные курьезные формы.

Что касается дисциплины в красной армии, то сказать, что ее нет - нельзя, но она выливается в столь уродливые формы, которые превос­ходят всякие представления о возможной суровости. Это не систематиче­ски жестокие наказания, а просто дикий произвол дикого же зверя, которому совершенно случайно в руки попал револьвер. Приходи­лось наблюдать сцены, когда за один намек на возможность неиспол­нения приказания, командир полка с пеною у рта набрасывался на своих подчиненных и, грозя им револьвером, заставлял выполнять приказы, не останавливаясь, в случаях, основанных исключительно на его личном усмотрении, производить выстрелы в упор. С другой стороны, те же самые командиры часто бывали поставлены в поло­жение, когда ни их авторитет, ни присутствие высоких комиссаров не гарантировало от открытого неповиновения.

Психика теперешнего солдата красной армии чрезвычайно сложна и, без сомнения, заслуживает серьезного детального рассмотрения и разработки.

Кроме вышеописанных типов и общего характера распущенности, разврата, безнадежной дикости нравов и полного отрицания всего святого, необходимо подчеркнуть, что старый «русский солдат», ста­рый «Чудо богатырь» Суворова продолжает жить. И никакие красные идеи не заглушат в русском солдате тех искр доблести и сознания его долга, как только эта масса вновь почувствует ту точку опоры, кото­рую ее заставили потерять.

Среди этой темной массы, распропагандированной самыми граби­тельскими и наиболее легко усваиваемыми идеями отбирания чужого имущества и полной безответственности в деяниях против высших классов, всегда находится известное количество старого основатель­ного элемента, который часто с опасностью для жизни способствует проведению идей государственности в том смысле, как мы это пони­маем, а часто и более безыскусственно, а следовательно и наиболее приемлемо для воссоздания нашей Родины.

Все сказанное можно подтвердить примерами, например, когда приходилось выполнять наиболее сложные и опасные предприятия, находясь в положении начальника или когда приходилось срываться на каком-либо предприятии и попадать в наиболее неприятное поло­жение арестованного по подозрению в белогвардействе, контр­революции тож, то и тогда случалось найти старого солдата, который вспоминал старое доброе время, старые добрые отношения и не только готов был многое сделать совершенно бескорыстно, но часто делал многое такое, что было далеко небезопасно для него самого.

Вне всякого сомнения трудно было отличить в этих поступках и предложениях, где оканчивается обман и желание выпытать, и где начинается бескорыстное желание помочь человеку в бывшем и на­стоящем положении которого, он привык всегда видеть настоящего хозяина и руководителя и к авторитету которого он готов прислуши­ваться и сейчас.

К услугам таковых случайных помощников и часто спасителей жизни приходилось прибегать не раз. Инстинкт и, вероятно, слепое счастье не позволили попасть на «осведомителя», как теперь называ­ются «совдепские» сыщики; а потому из практики необходимо вы­вести непреложный вывод, что там, за рубежом линии красной ар­мии, есть не мало безыскусственно и горячо любящих свою Родину и ее величие верных ее сынов. Надо только уметь их найти, правильно к ним подойти и тогда успех нашего святого дела будет столь мол­ниеносен, что все настоящие виновники общей разрухи не избегнут должного возмездия.

 

«Бывшие офицеры»

 

Пишущий эти строки имел возможность и задачу непосредствен­ного наблюдения за «советской» армией. (Задача и возможность для меня такового наблюдения уже освещалась мною в «Донской Волне»).

 

Что офицеры делают на «той» стороне?

Верхи большевизма необычайно изворотливы и в средствах не стесняются. Политическая окраска и ориентация их равносильны ок­раске хамелеона. Вынужденные спасать свою шкуру, они, не задумы­ваясь, снимают шкуру с первого попавшегося. Офицеры, пережившие троекратный переворот, были предоставлены сами себе, стояли перед почти неразрешимой задачей - где истина?

С одной стороны мир... С другой - беззастенчивое продвижение наглых победителей в глубь истерзанной России. С одной стороны - ненавистная власть большевиков... С другой - необходимость создать какую-либо вооруженную силу, хотя бы призрак ее для отпора немцам.

Не надо забывать, что армия сама по себе имеет сердце, душу и ум, а потому, раз только в ней установится какой либо порядок, она, конечно, сумеет разобраться, где правда и сама найдет себе достой­ного вождя.

 

Не успевшие уйти на юг офицеры пошли волей-неволей в красную армию. Но когда наступление германцев было ликвидировано, поче­му они не ушли?

Много есть ответов на этот вопрос. Все мероприятия большевиков против ненадежного для них элемента, каковым являются, вне всякого сомнения, офицеры, направлены именно в сторону борьбы с «послед­ними могиканами» долга. И надо отдать должное нашим врагам, что бороться они умеют и в этом отношении проявляют настойчивость и удивительную изобретательность.

Они ввели для офицеров так называемую круговую поруку. Она состоит в том, что, если летчик из офицеров улетит в «белогвардей­ский» лагерь, то определенное количество летчиков данной группы будут расстреляны. Эти условия заставляют многих подозрительно относиться к своим сослуживцам и делают почти невозможным раз­ного рода соглашения. Кроме всего система при отлетах на разведку принята следующая: аппараты никогда не выпускаются группами и без комиссара доступа к аппаратам летчики не имеют.

Семейная порука средство еще более безнравственное, но тем не менее весьма распространенное в «совдепии». В середине сентября нового стиля все штабы красной армии получили весьма определен­ный приказ: немедленно сообщать имена и фамилии служащих с не­пременным указанием места нахождения их семейств. В приказе бы­ло подчеркнуто: «за последнее время участились побеги начальст­вующих лиц в сторону контрреволюционеров. В виду этого семейст­во каждого бежавшего должно быть отдано в распоряжение местной комиссии по борьбе с контрреволюцией. За неисполнение такового приказа виновные будут караться и т. д.».

Вот в кратких чертах те условия, в которых протекает жизнь в «совдепии», а исходя из них и также из многих других обстоятельств, можно разделить всех находящихся там офицеров на следующие главные группы. Первая - наиболее развитая и с наибольшим про­центом офицеров генерального штаба, добровольно пошедшие на службу в советские войска в марте, апреле и мае 1918г. Большинство из них шло во имя идеи: «сопротивление германцам во что бы то ни стало». Эти офицеры шли в армию на вольнонаемных условиях. Мно­гие из них ставили непременным условием отправление на фронт против наступавших немцев и неупотребление частей, в коих они служить, в гражданской войне.

Таковые условия «совдепцами» принимались, но уже в конце мая все офицеры, ставившие таковые условия, были взяты на учет и по­сланы на различные внутренние фронты. Многие из числа этой груп­пы поплатились своей головой за свое доверие к большевикам и за свою слепую любовь к родине. Они шли тогда в красную армию на муку и унижение. Эти мученики за идею шли командовать туда, где их поносили, избивали и издевались над ними. В конце же концов они были поставлены перед необходимостью идти против тех, на кого не поднималась у них их рука.

Весной 1918 года на Волжском фронте им было указано, что пра­вительство считает Сибирский фронт внешним.

И... Многие сложили свои головы за твердость своих убеждений.

Но эта первая группа наиболее сильных духом и убеждением лю­дей. И из них многие уже здесь - на юге. Вторая группа состоит из офицеров более слабых, как в нравственном так, вероятно, и в умст­венном отношении. Это люди принужденные к таковой службе голо­дом, нищетой и прочими условиями советской жизни. Но в некоторое их оправдание надо сказать, что все они были оставлены без всякой нравственной поддержки извне. Это та середина, для которой необ­ходим не только временный пример, но и постоянное наблюдение.

К этой группе принадлежат в большинстве случаев и лица, обре­мененные большими семействами. В настоящее время они все связа­ны по рукам и ногам «семейной порукой». Но и из них могут найтись преданные идее «Великой России», надо только разбудить в их душах тлеющую искру мужества, и они покажут, в их сердцах живет чувство долга, и мужество их не покинуло.

Однажды довелось слышать такие слова:

- Да, я служу, но я употребляю все усилия, чтобы моя служба не шла на пользу. Я знаю, что меня за это могут расстрелять. На это у меня хватит мужества. Я сумею умереть. Но убежать, бросить мать, жену и детей на муки, на, быть может, медленную смерть, я не могу, даже если мне грозит таковая же смерть от тех, кто имеет полное пра­во считать мой поступок изменой долгу и чести.

Третья группа добровольно и на свой страх и ответственность ор­ганизует всевозможные «белогвардейские» мятежи и восстания.

 

В объяснении ее появления необходимо сказать, что в виду об­ширности нашей территория и полного отсутствия связи с крупными организации, наиболее энергичные, деятельные и наблюдательные лица, по многим причинам решили, что они могу принести значи­тельную пользу общему делу, придерживаясь идеи, что общность за­дачи борьбы с большевиками должна объединять все партии. А потому, часто расходясь в принципах, в основной идее борьбы они проявляют полную солидарность. В Царицыне противобольшевистская офицер­ская организация не принадлежала ни к одному лагерю, т. е. ни к донским казакам, ни к добровольцам, но тем не менее, как только ее руководители узнали что их выступление может помочь общему делу борьбы против большевиков, она, не задумываясь согласилась пре­доставить все свои силы для борьбы.

Для этих трех групп необходима особая мерка, необходимо особое отношение.

Они без сомнения представляют из себя частью явный, а частью скрытый сочувствующий нам элемент.

Многие из них добровольно, часто без всякой надежды в будущем оправдать свое поведение, всеми своими силами содействуют идеям обновления «Великое России».

Нельзя обойти молчанием довольно распространенный тип «вы­жидающих» офицеров. Это четвертая группа, трусливо ждущих: «чья возьмет»?