На пути к Нобелевской премии 1 глава




Незаметный поворот

А. И. Солженицын ожидал, что «Письмо» сразу же привлечет к себе внимание мировой печати. Но прошел после его рассылки день, второй, третий, закончился съезд писателей, а мировая печать безмолвствовала. Александр Исаевич «отсиживался в Переделкино», когда здесь появилась Н. И. Столярова. 28 мая она совершенно «случайно» позвонила ему с соседней дачи, предложила свою помощь, и «не без этой мысли» «привезла… французского искусствоведа Мориса Жардо», «через три дня письмо появилось в „Монд“» (1). 5 июня его опубликовала «Нью-Йорк Таймс», 2 и 16 июня — «Посев», 18 июля — «Новое русское слово», 22 июля — «Русская мысль» (2). По сведениям КГБ, «письмо СОЛЖЕНИЦЫНА было напечатано большинством буржуазных и эмигрантских изданий и передано всеми крупнейшими радиостанциями Запада, специализирующимися на проведении антисоветской пропаганды, кроме того, текст письма был размножен антисоветской эмигрантской организацией НТС в виде листовки» (3).

В первых числах июня А. И. Солженицын перебрался в Борзовку и, желая отвлечься от общественных и литературных проблем, занялся хозяйственными делами (4). «Начиная со второго июня, — вспоминала Н. А. Решетовская, — западные радиостанции ежедневно говорят о письме Солженицына, а он в это время… красит дом!» (5).

5 июня 1967 г. началась знаменитая шестидневная война, в ходе которой израильские войска нанесли поражение Египту, вышли на Синайский полуостров и прорвались к Суэцкому каналу (6). Ловя по радио новости из-за рубежа, Александр Исаевич услышал и о своем письме. «…Чередуя с накаленными передачами о шестидневной арабо-израильской войне — вспоминал он, — несколько мировых радиостанций цитировали, излагали, читали слово в слово и коментировали… мое письмо… И так у меня сложилось ощущение неожиданной и даже разгромной победы!» (7).

Летом 1967 г. солженицынское письмо было обнародовано в Чехословакии. Его огласили на IV съезде писателей ЧССР, когда был поднят вопрос об отмене цензуры (8). Публикация письма готовилось на Кубе, однако Отделу ЦК КПСС по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран и Отделу культуры ЦК КПСС удалось не допустить этого (9).

«Только много лет спустя, — признавался позднее А. И. Солженицын, — я понял, что это, правда, был за шаг: ведь Запад не с искаженного „Ивана Денисовича“, а только с этого шумного письма выделил меня и стал напряженно следить» (10).

Между тем в связи с ближневосточным кризисом произошло обострение противоречий в правящих верхах Советского Союза и стран Восточной Европы. В этом отношении особого внимания заслуживает открывшийся 20 июня Пленум ЦК КПСС (11). По свидетельству бывшего тогда помощником заведующего Отделом пропаганды ЦК КПСС А. Н. Яковлева на Пленуме ожидалось выступление партийной оппозиции (12). «Если свести все разговоры и намеки воедино», — пишет А. Н. Яковлев, — «планировалось… следующее: Шелепин — генсек, Косыгин — предсовмина, Егорычев — его первый заместитель, Степаков — секретарь ЦК по идеологии, Месяцев — председатель КГБ» (13). Однако все ограничилось только выступлением первого секретаря Московского горкома КПСС Н. Г. Егорычева. «Егорычев, — читаем мы в воспоминаниях А. Н. Яковлева, — произнес хорошую речь, острую, без оглядок. Он критиковал министра обороны Гречко за бездарное участие в арабо-израильской войне, за дорогостоящую и неэффективную противовоздушную оборону… Я сидел и переживал за Егорычева, ждал речей в его поддержку, но их не последовало. Его предали…» (14).

Тогда же произошло обострение борьбы внутри Коммунистической партии Чехословакии (КПЧ). Там уже с 1964 г. существовала «довольно широкая программа преобразований, направленных на развитие рыночных и товарно-денежных отношений, преодоление бюрократизма, повышение роли предприятий» (15). Среди стороников подобной программы был уже упоминавшийся главный редактор словацкой «Правды» Александр Дубчек, который, по некоторым данным, с 1965 г. начинает готовиться к борьбе за изменения в руководстве партии (16). В 1967 г. борьба между сторонниками и противниками реформ вступила в свою завершающую стадию. Одним из ее проявлений стал IV съезд писателей ЧССР, который потом некоторые называли первой ласточкой «пражской весны» 1968 г.

«В начале лета 1967 г., — вспоминает М. С. Горбачев, который тогда занимал пост первого секретаря Ставропольского горкома КПСС, — я встретился со Зденеком Млынаржем, давним моим другом и сокурсником по МГУ… Он работал тогда в Институте государства и права Чехословацкой Академии наук и приезжал в Москву в связи с подготовкой предложений о проведении политической реформы » (17). Тогда же Москву посетил первый секретарь ЦК КПЧ А. Новотный (18).

Летом 1967 г. заговорили о необходимости перемен в Польше. 24 июня Кондратович, имея в виду Александра Трифоновича Твардовского записал: «А.Т. сказал, что Гомулка распускает у себя комсомол» (19).

Именно в это время новый председатель КГБ Ю. В. Андропов, избранный, кстати, 21 июня 1967 г. кандидатом в члены Политбюро (20), направил в ЦК КПСС записку, в которой обращая внимание на активизацию действий антисоветских сил, предложил «создать в центре и на местах подразделения, которые сосредоточились бы на борьбе с идеологическими диверсиями» (21). В связи с этим «работа с интеллигенцией» была выведена в КГБ «из котрразведки», а для руководства ею создано специальное, Пятое управление (22). Возглавил его бывший секретарь Ставропольского крайкома КПСС А. Ф. Кадашев, заместителем которого стал Филипп Денисович Бобков. Через два года Ф. Д. Бобков заменил А. В. Кадашева (23).

Позднее один из работников этого управления так охарактеризовал его структуру: «Был отдел, который занимался творческой интеллигенцией. Отдел межнациональных отношений… Отдел студенческой и неорганизованной молодежи… Отдел религии… Отдел по розыску анонимов и лиц, вынашивающих террористические планы… отдел по борьбе с сионизмом, который начальник управления курировал лично… отдел, который занимался наиболее известными диссидентами, такими, как Солженицын, Сахаров … отдел, который вел борьбу с радиостанцией „Свобода“, с Народно-трудовым союзом… небольшой отдельчик ведал контактами с коллегами из социалистических стран». Кроме того, существовало «подразделение, занимавшееся спортом и спортсменами» (24). Вначале штат Пятого управления насчитывал около 200 сотрудников, к 1980 г. их было в три раза больше (25).

13 июля 1967 г. Отдел культуры ЦК КПСС предложил направить в партийные комитеты информацию «О поведении и взглядах А. Солженицына» с осуждением его «Письма» (26). 18 июля данный вопрос был рассмотрен на заседании Секретариата ЦК КПСС, но решения принято не было (27). 14 августа 1967 г. КГБ (Ю. В. Андропов) и Генеральная прокуратура (Р. А. Руденко) поставили перед ЦК КПСС вопрос о необходимости публикации официального опровержения слухов о судьбе «литературного архива Солженицына» (28). В проекте сообщения предполагалось указать, что речь идет об обыске у В. Л. Теуша, который хранил у себя роман и несколько рассказов Солженицына без указания автора (29). Однако 23 августа 1967 г. на заседании Секретариата ЦК КПСС данный вопрос почему-то был снят с рассмотрения (30).

В это время Александр Исаевич продолжал жить в Борзовке, периодически наезжая в Москву (31). 12 июня, в понедельник, он встречался с А. Т. Твардовским (32), а затем с секретарями Союза писателей СССР (33). Из дневника А. И. Кондратовича: «А.Т. должен приехать к часу, но раньше я увидел Солженицына. Весел, доволен, только борода стала погуще и уж совсем похож на разночинца. Потом приехал А. Т. Они о чем-то говорили. Я увидел А.Т., когда они с Солженицыным уже уходили. Оба возбужденные. Веселые, но в возбуждении и веселье этом была и нервозность. „Еду, — сказал А.Т., — Сопровождаю государственного преступника“» (34). И далее: «…Вернулись в середине пятого. А.Т. доволен: все вроде обходится хорошо. С[офья] Х[анаановна]. перепечатывает написанное А.Т. от руки». «Ниже мы публикуем отрывок из романа А. Солженицына „Раковый корпус“. Полностью роман будет опубликован в журнале „Новый мир“ (отдали в „Л.Г.“ предпоследнюю главу — выход Костоглотова из больницы)» (35). Это значит, что новый Секретариат Союза писателей СССР решил дать зеленый свет «Раковому корпусу». Факт сам по себе знаменательный.

Не позднее 14-го А. И. Солженицын вернулся в Борзовку (36). В этот день сюда приехала Наталья Алексеевна и застала мужа косящим траву и занимающимся корреспонденцией (37). 20-го вместе с женой Александр Исаевич опять отправился в Москву. Как явствует из дневника А. И. Кондратовича, здесь он посетил редакцию «Нового мира», обсуждался вопрос о публикации «Ракового корпуса» (38).

Вернувшись 22 июня на дачу, Александр Исаевич продолжил знакомиться с корреспонденцией (39), а 24 июня 1967 г. сделал попытку сесть за роман о революции (40). «Однако, — пишет Н. А. Решетовская, — на следующий день из Москвы приехали две знакомые женщины, привезя письма. Саня ответил на них. Повез женщин на станцию» и попал в аварию (41). В связи с этим он вынужден был отправиться «на подбитой машине» в Рязань, чтобы там отдавать ее в ремонт (42), который завершился лишь 1 июля (43). А пока шел ремонт, Александр Исаевич продолжал писать письма (44). 2 июля он взялся за киносценарий, который к этому времени приобрел новое название — «Тунеядец» (45), но тут неожиданно нагрянул гость. Из Воркуты приехал «познакомиться» бывший власовец Леонид Александрович Самутин. Во время этой встречи А. И. Солженицын предложил ему написать для него воспоминания о власовском движении (46).

3 июля 1967 г. «на починенной машине» Александр Исаевич отправился в Москву (47). 4-го он посетил редакцию «Нового мира» (48). «…через несколько дней, — писала Н. А. Решетовская, — мы уехали путешествовать» (49). Путешествие началось 9 июля и продолжалось до 5 августа (50). Александр Исаевич и Наталья Алексеевна посетили Смоленск, Белоруссию, Вильнюс, Каунас, Кенигсберг, Куршскую косу, Палангу, Юрмалу, Ригу, Ленинград (51). «…мы с женой, — вспоминает Александр Исаевич, — побывали на автомобиле в моем Укрывище, забрали пишущую машинку мою, простились в последний раз, того еще не зная, с Мартой Мартыновной и с Арнгольдом Юхановичем. А Хели ездила с нами посмотреть Ленинград» (52). В поездке участвовали Е. Г. Эткинд и его жена (53).

6-го К. И. Чуковский записал: «Вчера в Переделкино приехал А. И. Солженицын… Он сияет. Помолодел. Пополнел» (54).

Чем занимался Александр Исаевич после возвращения из путешествия? [26] В схеме «Исторические даты» значится, что июль-август 1967 г. были посвящены работе над «Раковым корпусом» (55). Но, как мы знаем, в июле А. И. Солженицын не писал, а странствовал. Не занимался он повестью и после возвращения. «Набравшись впечатлений, — вспоминала Н. А. Решетовская, — Саня в Борзовке сосредотачивается на романе. Предстоит самое трудное — формирование сюжета» (56). В данном случае имеется в виду «Р-17».

«Всю оставшуюся часть лета, — вспоминала Наталья Алексеевна, — Александр Исаевич почти безвыездно провел на даче» (57). «Почти безвыездно» означает, что он все-таки покидал Борзовку: 15 августа ездил в Москву, затем был там с 24-го по 27-го (58). Обе поездки были связаны с подписанием договора на издание «Ракового корпуса» (59).

Последняя поездка нашла отражение в дневнике А. И. Кондратовича. 25 августа он записал: «Заходил Солженицын. Борода стала гуще, и живот (он зашел без пиджака) выпирает побольше. Человек он нетолстый, на редкость подвижный, — и вот этот живот только и напоминает о болезни. Договор за „Круг“ пока не списан, и я, хоть и делаю вид, что не понимаю, почему так, — знаю причину. 2700 р. списать нелегко… И дать сразу новый аванс после списания еще труднее» (60). 29 августа А. Т. Твардовский, все-таки подписал акт на списание 2250 рублей аванса за так и ненапечатанный роман, после чего открылась возможность для предоставления ему нового аванса, уже второго — под «Раковый корпус» (61).

Из жизни отважного «копьеборца»

12 сентября 1967 Александр Исаевич и Наталья Алексеевна отправились из Борзовки в Москву (1). Этим же числом датировано письмо А. И. Солженицына в Секретариат Правления Союза писателей СССР, в котором он, отмечая факт изъятия его архива и распространения клеветы о его военном прошлом, напоминал Секретариату о данном ему обещании решить вопрос о публикации «Ракового корпуса», предостерегал относительно его «неконтролируемого появления на Западе» и заканчивал письмо словами: «Я настаиваю на опубликовании моей повести безотлагательно» (2).

Обсуждение его письма было вынесено на заседание Секретариата Правления Союза писателей СССР (3). В связи с этим 18-го и 19-го А. И. Солженицын снова был в Москве, встречался с А. Т. Твардовским (4). А в пятницу 22-го отправился на заседание Секретариата (5). Формулируя свою цель, Александр Исаевич пишет: «…прийти к врагам лицом к лицу, проявить непреклонность и составить протокол». Позднее он назовет это заседание «копьеборством» (6). И вот, как он отважно «копьеборствовал», когда ему было предоставлено слово: «…я торжественно встал, раскрыл папку, достал отпечатанный лист и с лицом непроницаемым, а голосом декламирующим в историю, грянул им свое первое заявление, отводящее „Пир победителей“, — но не покаянно, а обвинительно — их всех обвиняя в многолетнем предательстве народа… я дал в них залп из ста сорока четырех орудий, и в клубах дыма скромно сел (копию декларации отдав через плечо стенографисткам)» (7).

Что же «грянул» «в историю» «из ста сорока четырех орудий» «скромный» писатель, «грянул» «не покаянно», а обвинительно? Послушаем его самого:

«Мне стало известно, что для суждения о повести „Раковый корпус“ секретарям Правления предложено было читать пьесу „Пир победителей“, от которой я давно отказался сам, лет десять даже не перечитывал, уничтожил все экземпляры кроме захваченного, а теперь размноженного. Я уже не раз объяснял, что пьеса эта написана не членом Союза писателей Солженицыным, а бесфамильным арестантом Щ-232 в те далекие годы, когда арестованным по политической статье не было возврата на свободу, и никто из общественности, в том числе и писательской, ни словом, ни делом не выступил против репрессий даже целых народов. Я так же мало отвечаю сейчас за эту пьесу, как и многие литераторы не захотели бы повторить сейчас иных речей и книг, написанных в 1949 г. На этой пьесе отпечаталась безысходность лагеря тех лет, когда сознание определялось бытием и отнюдь не возносилось молитв за гонителей. Пьеса эта не имеет никакого отношения к моему сегодняшнему творчеству…» (8).

Где же здесь обвинение? Это самое обыкновенное самоотречение и «охаивание» «себя прежнего». После такого отважного «копьеборства» Секретариат Правления Союза писателей СССР мог с чистой совестью дать согласие на подписание нового договора с А. И. Солженицыным.

Своими воспоминаниями о том, как это происходило, поделилась заведующая редакцией «Нового мира» Наталья Бианки. По ее словам, однажды ее вызвал к себе А. Т. Твардовский. «Не говоря ни слова протягивает мне какую-то бумагу. Читаю. Постановление редколлегии (есть все подписи) на списание 6000, которые получены Солженицыным за роман „В круге первом“. Смотрю на Твардовского с удивлением. Он-то ведь знает, что только с согласия Верховного Совета и то в конце года можно списать такую сумму,.. „но это, как говорится, только полдела, — продолжает тем временем Александр Трифонович, — с ним тут же надо заключить договор на роман „В раковом корпусе“ и снова выжать 6000. У него за душой ведь нет ни гроша“» (9).

Далее Н. Бианки рассказывает, как она вела на эту тему переговоры в бухгалтерии и ей было заявлено, что по существовавшим правилам, автор за которым в бухгалтерской карточке значился неотработанный аванс, не имеет права на получение нового гонорара. Однако, когда через некоторое время бухгалтер обратилась к своей картотеке, у А. И. Солженицына оказалась новая, на этот раз «чистая карточка» (10). Если бы редакция «Нового мира» имела собственную бухгалтерию, исчезновение старой карточки можно было бы объяснить вмешательством А. Т. Твардовского. Но журнал обслуживала бухгалтерия газеты «Известия», которая подчинялась Президиуму Верховного Совета СССР. Поэтому распоряжение об уничтожении старой карточки А. И. Солженицына было дано на более высоком уровне. Как бы там ни было, 27 сентября договор был подписан, и наш «копьеборец» победителем вернулся в Рязань (11).

В один из сентябрьских приездов в Москву на квартире «Царевны» (Натальи Владимировны Кинд) А. И. Солженицын снова встретился с О. Карлайл (12), которая прилетела из США, чтобы обговорить некоторые практические вопросы, связанные с изданием романа «В круге первом» (13). Она почему-то запомнила, что во время этой встречи Александр Исаевич был уже с рыжей бородой (14), а его, видимо, как очень большого знатока в этом деле, поразили «никем в Союзе невиданные ее какие-то особенные белые чулки с плетеными стрелками» (15). И так поразили, что даже через семь лет он не мог их забыть.

Тогда же «осенью 1967 г., — пишет А. И. Солженицын, — под потолками городской квартиры Чуковских, где мы тогда еще не привыкли опасаться подслушивания, меня познакомили Копелевы с Лизой Маркштейн, о которой слышал я давно: родом из Австрии; дочь ни много ни мало вождя австрийской компартии Копленига [27], она всю юность и молодость провела в СССР, потом уехала в Австрию, но часто наезжала» (16).

Есть основания думать, что ее интерес к А. И. Солженицыну отражал определенные настроения, существовавшие в руководстве Коммунистической партии Австрии. Так именно в это время заведующий отделом ЦК КПА Эрнст Фишер писал: «Тот, кто делает рентгеновский снимок проникающих в организм осколков, тот, кто осуществляет хирургическое вмешательство, — не копается в язвах, а помогает угрожаемому организму. Солженицын не только имеет право быть услышанным, но прислушаться к нему — это неотвратимый долг всех, кто ответственен за будущее социалистического лагеря» (17).

«Дальше, — вспоминала Н. А. Решетовская, — у Солженицына планы такие: сейчас он съездит на юг (Ростов и Новочеркасск), а может быть, и к своей тете Ире (Щербак) в Георгиевск, чтобы подсобрать материал для вожделенного исторического романа, потом какое-то время — дома, а зиму проведет под Рязанью, в деревне Давыдово, у Агафьи Ивановны, где будет работать скорее всего над историческим романом» (18).

8 октября Мария Константиновна, которая вела переписку с Л. А. Самутиным, направила ему письмо, в котором были такие слова: «На несколько дней в Рязань приезжал А.И. и просил Вам передать, что то, что Вы обещали ему — желательно иметь к марту месяцу » (19). Это значит, что в марте 1968 г. А. И. Солженицыну для его работы должны были понадобиться самутинские воспоминания о власовском движении.

«Уехал он на юг 2 октября, — вспоминала Наталья Алексеевна, — а спустя неделю получила письмо… из Москвы: „Представляешь, я уже устал и приехал“». Александр Исаевич сообщил также, что «деньги по договору получил. Значит, дело с публикацией „Ракового корпуса“ как будто утвердилось». Некоторое время Александр Исаевич пробыл в Москве, а затем приехал домой (20). «С месяц, — читаем мы в воспоминаниях Н. А. Решетовской далее, — Саня прожил в Рязани. Сначала занимался разбором привезенных материалов, потом решил продолжать „Теленка“». Речь идет о так называемом «Первом дополнении» (21).

Во время этой работы в Рязань на гастроли приехал уже широко известный к тому времени виолончелист Ростислав Леопольдович Ростропович. Его концерт состоялся 3 ноября, 4-го ноября он посетил квартиру А. И. Солженицына и здесь состоялось их знакомство (22).

«В середине ноября, — вспоминал Наталья Алексеевна, — „Первое дополнение“ закончено. Александр Исаевич едет в Москву» (23). Здесь Александр Исаевич планировал встретиться с А. Т. Твардовским, чтобы окончательно решить вопрос с публикацией «Ракового корпуса» (24). Однако Александр Трифонович находился на даче (25), 24 ноября А. И. Солженицын отправился к нему в Пахру (26), но поездка оказалась безрезультатной (27).

25-го Александр Исаевич вернулся в Рязань (28), через день, 27-го, получил письмо первого секретаря Союза писателей РСФСР К. В. Воронкова: «зонтидирующая нота, — комментирует его А. И. Солженицын, — когда же, наконец, я отмежуюсь от западной пропаганды? Зашевелились» (29). По свидетельству Н. А. Решетовской, «Александр Исаевич тут же делает наброски для ответа» (30). Подобным же образом характеризует свою реакцию на это письмо и он сам: «Недолго думая, я тут же ответил… десятком контрвопросов» (31).

В действительности А. И. Солженицын размышлял над ответом три дня и только 1 декабря отослал его в Секретариат Союза писателей СССР (32). В нем он снова затрагивал вопрос о защите его чести от клеветы и продолжающейся издательской блокаде (33). Отправив письмо, Александр Исаевич в тот же день уехал вместе с Натальей Алексеевной в свою «берлогу» (34).

«…Облегченный — пишет он — поехал дальше, вглубь, в Солотчу (точнее, в Давыдово — А.О.), в холодную темную избу Агафьи… По своему многомесячному плану я должен был теперь прожить здесь зиму. Обложился портретами самсоновских генералов и дерзал начать главную книгу своей жизни, но робость перед ним сковывала меня; сомневался я — допрыгну ли. Вялые строки повисали, рука опадала. А тут обнаружил, что и в „Архипелаге“ упущено много, надо еще изучить и написать историю гласных судебных процессов, и это первее всего: неоконченная работа как бы и не начата, она поразима при всяком ударе» (35).

Это свидетельствует о том, что в начале декабря 1967 г. замысел уже написанного «Архипелага» начал меняться. Вряд ли А. И. Солженицын ни с того, ни сего, сидя в деревне, не имея под руками текста «Архипелага», мог додуматься до этого. Вероятнее всего, необходимость изменения замысла была ему кем-то подсказана.

Едва А. И. Солженицын уединился в Давыдово, как в Рязани появился посланец Б. А. Можаева. Оказывается, после того, как «интервью Личко» было перепечатано в русском эмигрантском журнале «Грани» оно привлекло внимание писателя Александра Дольберга, бежавшего в 1956 г. из Советского Союза, проживавшего в Лондоне и публиковавшегося под псевдонимом Давид Бург. А. Дольберг рассказал о нем своему другу англичанину Н. Бетеллу (36).

Узнав об этом, утверждает Н. Бетелл, он захотел познакомиться с П. Личко и отправился в Братиславу (37). Здесь он не только получил отрывок из «Ракового корпуса», опубликованный на страницах братиславской «Правды», но и познакомился с солженицынскими рукописями, которые были у П. Личко. Н. Бетелл не пишет об этом, но, по всей видимости, именно тогда возник вопрос о возможности издания «Ракового корпуса» в Англии. Во всяком случае после знакомства с П. Личко Н. Бетелл отправился в Лондон, [28] а П. Личко — в Москву (38).

«Я, — вспоминает Н. Бетелл, — привез в Лондон отрывок из „Ракового корпуса“, переведенный Мартой Личковой для братиславской „Правды“, и договорился о его публикации в „ТЛС“ („Литературные страницы“ газеты „Таймс“ — А.О.), где прежде работал… затем Сесл Парротт, работавший в начале 60-х британским послом в Праге, перевел его со словацкого на английский» (39).

Точная дата приезда П. Личко в Москву неизвестна. Известно лишь, что здесь он появился в начале декабря (40). «Тогда же, в декабре 1967, — читаем мы в «Зернышке», — Личко кинулся опять в Москву. Он хотел получить мое согласие на английское издание и уверен был в том. Но разве найти меня в Москве?.. Личко бросился к Борису Можаеву, с которым знаком был, потому что и его переводили на словацкий супруги Личко. И возбужденно теперь рассказывал Борису и в возбужденном письме открыто написал мне: что встречался с представителем „Бодли хэда“ и уже обещал им продать „Корпус“. И лишь последнего согласия моего спрашивал — то есть как еще довесок к уже несомненному решению (И — не просил 2-й части „Корпуса“, что странно). От письма Личко, переданного Борей в мое убежище этой зимы, я взвился в солотчинской берлоге. Но, конечно, не поехал с партизаном встречаться, да никогда я не допускал лишних движений прочь от работы, однако написал ему ответ, полный проклятий и запрета — он разрушил мой план не прикасаться к движению „Корпуса“, через какую-то неведомую цепочку взваливал всю ответственность на меня. Борис рассказывал потом — Личко изумился: „Но ведь какие деньги пропадают, какие деньги!“ (Тогда я подумал: душа коммунистическая партизана уже обзолочена. А что? такие превращения происходят запросто. Сейчас думаю: да нет! провокация ГБ от начала до конца. Не на интервью и пропускали его в Рязань — а за рукописью, чтобы я сам дал на Запад? И что уж так часто свободно ездил Личко в Москву? И что же они 2-й части „Корпуса“ от меня не добивались для полноты? сами имели? Им только и надо было, чтоб начальный коготок увяз: сам дал). На том Личко тогда и уехал из Москвы» (41).

Что здесь правда, что нет, сказать трудно. Однако если принять во внимание, что Александр Исаевич сам передал на Запад свой роман «В круге первом», то подчеркиваемая в этом письме его осторожность представляется сомнительной. В тоже время, как утверждала Н. А. Решетовская, «письмо Личко, переданное Борей» до ее мужа не дошло, так как прибывший в Рязань курьер Б. А. Можаева не пожелал передать его Наталье Алексеевне, а та отказалась называть ему местопребывания мужа. Поэтому, если исходить из ее воспоминаний, получается, что в декабре 1967 г. П. Личко вернулся в Чехословакию ни с чем и содержание его письма стало известно А. И. Солженицыну «с опозданием » (42).

К 11 декабря Александр Исаевич, по всей видимости, вернулся в Рязань, чтобы здесь у домашнего очага отметить свой день рождения (43). В этот же день, «к вечеру», в редакцию «Нового мира» позвонил К. В. Воронков, его интересовал вопрос: заключен ли редакцией журнала договор с А. И. Солженицыным на публикацию «Ракового корпуса». Вечером того же дня около 8 часов он позвонил снова, на этот раз, на квартиру А. И. Кондратовича, и, уточнив некоторые детали, связанные с подписанием договора («когда заключили договор и получил ли он деньги»), одобрил этот шаг (44).

Вскоре А. И. Солженицына снова вызвали в Москву. 18-го рано утром он вернулся домой из Давыдово и в 11.00 дня уехал в столицу, где пробыл пять дней (45). В первый же день он обратился к «Мосфильму» с просьбой продлить ему срок на представление киносценария, а также посетил «Новый мир», встретился с А. Т. Твардовским и побывал у К. В. Воронкова (46). Визит в Секретариат Союза писателей был удачным, на следующий день Александр Исаевич передал А. Т. Твардовскому восемь глав «Ракового корпуса» (47), которые сразу же были сданы в набор, 21-го уже пришла верстка (48).

Вернувшись из Москвы, Александр Исаевич так охарактеризовал сложившуюся ситуацию: «Есть во всем, что произошло, какая-то странная призрачная условность. А так, в общем, там сейчас такой переполох идет такой, как когда Ивана Денисовича печатали. Если будет все так, как они задумали, то это будет фантастично. Но может и ничего совсем не быть» (49).

«Прежде чем уехать в Давыдово и снова погрузиться в работу над „Архипелагом“, — вспоминала Н. А. Решетовская, — нужно закончить правку „Ракового корпуса“» (50). Этой правкой А. И. Солженицын занимался два дня: 23 и 24 декабря (51), 25-го он снова уединился в деревне (52), а 26-го по телеграмме А. Т. Твардовского отправился в Москву (53), но уехать не смог (54), после чего решил вообще отказаться от этой встречи: «как, — передает он в «Теленке» свои настроения, имея в виду А. Т. Твардовского, — объяснить забывчевому селянину, что под Новый год десять окружных голодных губерний едут в Москву покупать продукты, за билетами очереди, поездка трудна, не поеду я мучиться. Я телеграфировал отказ. Тогда иначе: приехать сразу после Нового года! Да не поеду я и после, когда же работать» (55).

И действительно, А. И. Солженицын не поехал в Москву, отправив, правда, в редакцию «Нового мира» на разведку сначала мужа Вероники Штейн Юрия (56), а сразу после праздника — Наталью Алексеевну (57), которая привезла письмо мужа. «Письмо, — отметил в своем дневнике А. И. Кондратович, — содержит отказ Солженицына приехать, потому что он ясно представляет, что от него будут требовать допольнительных обязательств, на которые он не может пойти», к тому же «он занят другой работой» (58).

Что же случилось? Почему в верхах возник переполох, напомнивший А. И. Солженицыну осень 1962 г.? И почему он отказался от забрезжившей возможности напечатать «Раковый корпус»?

Вторая редакция «Архипелага»

Что именно происходило в это время в тиши кремлевских кабинетов, мы пока не знаем. Но эта тишина была обманчивой.

К тому времени экономическая реформа уже стала давать сбои и на горизонте появились первые симптомы кризиса советской экономики. Нужно было или более последовательно идти по намеченному пути дальше, или укреплять административно-командную систему. Возникшая альтернатива приобретала особое значение не только в связи с произошедшим после арабо-израильской войны обострением международной обстановки, но и в связи с теми процессами, которые происходили в так называемой «мировой системе социализма».

Прежде всего следует отметить, что отчуждение, начавшееся после ХХ съезда КПСС между СССР, с одной стороны, Албанией и Китаем, с другой, привело к тому, что весь 1967 г. прошел в обострении конфронтации между ними. Стало обнаруживаться, что и другие «страны социализма» не намерены слепо следовать за своим «старшим братом». Давно уже дрейфовала в сторону Запада Югославия. На путь расширения частного сектора встала Венгрия. Начала набирать силу оппозиция в Польше. Назревал бунт Фиделя Кастро, который удалось предотвратить только экономическими средствами. После прихода к власти в декабре 1967 г. Н. Чаушеску особую позицию заняла Румыния. (1).



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-06-26 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: