Перевод группы: https://vk.com/stagedive
18+
(в книге присутствует нецензурная лексика и сцены сексуального характера)
Любое копирование без ссылки
на переводчика и группу ЗАПРЕЩЕНО!
Пожалуйста, уважайте чужой труд!
Мой отец был убийцей. Как и я, теперь.
Он научил меня важности "око за око" - главному правилу, укоренившемуся в каждом члене клуба.
Жизнь за жизнь.
Семь жизней в уплату за невообразимый список грехов.
Люди могут задаться вопросом, почему я это делаю. Если эта месть продиктована какой-то благородной целью, то я пытаюсь предотвратить страдания других от рук Дорнана Росса и его сыновей.
Но я не линчеватель. Не мститель.
Я делаю это исключительно ради себя. Я делаю это, потому что хочу этого. Потому что выражение лиц Макси и Чада, когда я убивала их - бальзам на мою разорванную душу.
Это та участь, которую они заслужили. Наказание за их преступления.
Двое убиты, осталось пять.
Пришло время отправить в отставку еще нескольких братьев.
Бог дал вам одно лицо, а вам надо завести другое.
– Гамлет. Уильям Шекспир.
Не знаю, Бог ли даровал мне мое лицо, или же оно было даровано мне отцом и матерью. Но это не важно, в любом случае, его больше нет. Срезано, переделано человеком с добрыми глазами и умелыми руками.
Я сделала это для того, чтобы он возжелал меня, чтобы не узнал, кем я являюсь на самом деле.
Теперь я обладаю лицом убийцы.
Вот чему я научилась, живя с дьяволом:
Недостаточно просто делать то, что он велит вам. Этого вообще недостаточно.
Чтобы ввести его в заблуждение, вы оба должны верить в ложь.
Кто-то однажды спросил меня, оправдана ли месть.
Конечно оправдана. Око за око.
Люди могут задаться вопросом, почему я это делаю. Возможно, я пытаюсь предотвратить страдания других от рук семьи Росс. Возможно, я просто линчеватель.
Но правда в том, что я это делаю ради себя. Я делаю это, потому что мне это нравится. Потому что выражение лиц Макси и Чада, когда я убивала их - бальзам на мою разорванную душу. Я делаю это, потому что все они этого заслуживают.
Отравленный кокс. Стрихнин и кокаин.
Все должно было быть легко и просто. Убить Макси, нюхнуть самой немного смеси – ровно столько, чтобы из носа пошла кровь, а глаза выглядели безумными – а потом отправиться на поиски кого-нибудь, чтобы они смогли «разбудить» Макси.
Только вот то, что я взяла у своих источников, оказалось невероятно смертельной смесью, и, по словам врачей, мне нереально повезло, что я вообще осталась жива.
Так утверждал Джейс.
Макси мертв – я уже знала это, но чего я совершенно не ожидала, так это того, что проснусь в той же чертовой больнице, где чуть не умерла шесть лет назад.
Это было похоже на дежа вю. Поэтому, естественно, я сбежала, как только смогла. Я вырвала капельницу из руки, тонка нить крови потекла по моему запястью.
Находиться на улицах Венис-Бич в три часа ночи небезопасно. Он грязный, жестокий и грубый. Бездомные теснятся в дверных проемах. Группа парней распивает и устраивает драки на улице. Наркоманка, сидит в сточной канаве, свежая игла все еще торчит в ее бедре, пока она маниакально смеяться в своей искусственной эйфории. Вдалеке раздаются хлопки, которые схожи с выстрелами или автомобильной выхлопной трубой, но, я бы поставила на то, что это выстрелы.
Я обхожу кучу битого стекла, кажется, уже раз десятый с тех пор, как покинула больницу. Обычно, эта пятимильная прогулка занимает у меня около часа, но, несколько часов назад я чуть не умерла. Я устала до чертиков и чувствую себя так, словно кто-то встряхнул меня с такой силой, что я почти лишилась зубов и мой мозг чуть не превратился в лепешку.
Короче говоря, чувствую я себя дерьмово. Поэтому не удивительно, что первое, о чем спросил Эллиот, это о моем состоянии.
Я легонько стучусь в дверь «Затерянного города», тату-салон Эллиота, и чуть не заваливаюсь внутрь, когда она внезапно распахивается. Стальные голубые глаза смотрят на меня с оттенком беспокойства и недосыпания. Босиком, тонкий коричневый халат свободно завязан на талии. Эллиот.
— Привет, дедуля, — говорю я. — Милый халатик.
— Выглядишь словно свежевысранная куча говна, — приветствует он меня. Я хмуро смотрю на него и вхожу в студию, темнота и тишина – желанное убежище от внешнего мира.
— Спасибо, — мой голос похож на гравий и пыль.
— Отличная задница, — добавляет он. Я опускаю взгляд на хлипкий, блевотно-зеленого цвета больничный халат, распахнутый сзади.
— Держи, — говорит он, снимая халат и протягивая его мне, оставаясь лишь в канареечно-желтых боксерах. Святые угодники. Я смотрю на его татуированную грудь, место, которое еще три года назад было девственно не тронутым чернилами, когда он оставил меня в Небраске. Здесь так много всего, что я не знаю, на чем сфокусироваться. Гигантский череп, занимающий почти всю середину его груди, окружен изображениями и цитатами, написанных на разных языках. Когда он поворачивается, чтобы закрыть дверь, я вижу, что вся площадь спины тоже покрыта чернилами – гигантской олдскульной картой мира.
Он снова поворачивается ко мне.
— Не могу дождаться, чтобы услышать об этом, — жестом указывая на мой наряд, который все еще виден под распахнутым халатом, наброшенным на мои плечи. — Потеряла трусики на балу-маскараде? Или сексуальный байкер похитил их у тебя?
— Ха-ха, — сухо отвечаю я, снова поднимая глаза, чтобы встретиться с его взглядом. — Отличные рисунки, — говорю я, впечатленная увиденным.
— Ага, а на моем члене еще и твое имя есть, — говорит он с издевкой, но выглядя очень серьезно, теребя рукой резинку своих трусов. — Хочешь посмотреть?
Я смеюсь.
— Как бы не так, Эл. Думаю, что скорее всего оно вырезано на твоем сердце. — Я пытаюсь быть смешной, но для Эллиота юмор теряет свою привлекательность, он поджимает губы и опускает взгляд на пол.
— Могу я подняться наверх?
Эллиот неловко переминается с ноги на ногу, покусывая губу.
— Джулз, на этих выходных у меня Кайла. Не знаю, хорошая ли это…
Сверху доносится тихий плач, едва слышный сквозь дверь, ведущую на лестничную площадку.
—… идея, — договаривает Эллиот. — Черт. Подожди здесь минутку.
Он не желает, чтобы я находилась рядом с его дочерью. Я сглатываю, в моей груди внезапно стало болеть.
Он не хочет, чтобы она меня видела.
Он исчезает на лестничной клетке, закрывая за собой дверь. Правильно. Вход воспрещен. Я очень четко и громко уяснила послание. Я задумалась над тем, чтобы уйти, но уже почти четыре утра, и я хочу побыть несколько часов с Эллиотом, прежде чем позвоню Джейсу и попрошу забрать меня из больницы.
Я смотрю на стены студии, белые полотна от пола до потолка, глянцевые, покрытые всеми возможными эскизами татуировок. Драконы, каллиграфические буквы, черепа. Символы и цитаты. Парящие птицы.
Многие из них нарисованы вручную, я замечаю в углу символы, написанные корявым почерком. ЭМ.
Эллиот МакРей.
Вот это да. Я знала, что он талантлив, но, чтобы он был создателем большей части этих эскизов? Это просто взрывает мой мозг.
Я прикасаюсь пальцами к замысловатому рисунку черно-белого черепа, покрытого, похоже, танцующим желтым пламенем и окруженный розами. Кажется, что все это не совместимо вместе, но если смотреть на рисунок, освещенный только мягким светом лампы в углу комнаты и нитями лунного света, проникающего сквозь щели в шторах, то это одна из самых красивых вещей, которые я когда-либо видела.
— Привет.
Я оборачиваюсь и вижу Эллиота у подножия лестницы, ведущей в его квартиру, с маленькой девочкой, ласково уткнувшейся носиком в область между его плечом и подбородком. У нее копна темно-каштановых кудрей, которые рассыпаются по лицу, скрывая его от глаз посторонних.
Я ничего не могу с собой поделать. Я улыбаюсь, самой широкой улыбкой. Эта картина, Эллиот в роли отца и его дочь, прижавшаяся к нему, пробуждает во мне что-то очень старое и похороненное глубоко внутри меня.
Он отец, именно тот путь, который я никогда не изберу для себя. Я никогда не буду матерью. Я глубоко эмоционально повреждена, чтобы рискнуть когда-нибудь привести в этот мир ребенка. Я просто не могу этого сделать. Ничего хорошего не может получиться из тьмы, живущей внутри меня.
Эллиот жестом головы просит меня следовать за ним и начинает подниматься по лестнице. Я следую за ним, закрывая за собой дверь, разделяющую оба помещения.
Я как можно тише крадусь по лестнице, вздрагивая от случайного скрипа половиц под ногами. Вижу, как Эллиот огибает угол на вершине лестницы и исчезает. Несколько мгновений я слышу тихое щебетание Кайлы, а затем тишина.
Не зная, чем себя занять, я бреду на кухню, короткая прогулка по лестнице выбила из моих легких весь воздух, и я задыхаюсь. Столешница холодная под моими ладонями, и я стою, прислонившись к ней, долгое время. Единственные звуки – это медленное капанье воды из крана где-то рядом, и успокаивающие звуки Эллиота «шшш», доносящиеся из коридора.
Через несколько минут и он входит на кухню, комната темная, подсвеченная лишь лампой, горящей в гостиной. Должно быть, я представляю из себя то еще зрелище, потому что его лицо становится мягким и озабоченным, как раньше, и он раскрывает для меня свои объятия. Я делаю шаг вперед, устраиваясь в комфорте его рук, прижавшись макушкой к его подбородку. Как в старые добрые времена. Вот только… что-то чувствуется по-другому. Я имею в виду, кроме того, что мы больше не вместе. Что-то физически ощущается странным между нами, и я почти смеюсь, когда понимаю, что это. Наверное, я слишком устала.
— Знаешь, — легкомысленно произношу я, — Было гораздо легче обнимать тебя без этих буферов между нами.
Его тело напрягается, и не в хорошем смысле.
— Да, ну, братья, наверное, в восторге от них, да? — его тон горький, и я открываю рот от удивления. У меня просто нет слов, я не могу ответить на это, потому что он прав. И я ненавижу, что он прав.
Эллиот отпускает меня и делает шаг назад, чешет затылок и хмуриться.
— Ты трахалась с ним?
Я чувствую, как вспыхивают мои щеки, я смотрю куда угодно, но только не ему в глаза.
— С кем? Джейсом? Нет!
Эллиот бросает на меня безумный взгляд.
— Я спрашиваю не о Джейсе.
Моя кровь холодеет, по рукам бегут мурашки. Я не даю никакого ответа, но это и не нужно, выражение его лица говорит мне о том, что он может прочитать ответ в моих остекленевших глазах.
Опустошение на его лице говорит о многом.
— Господи Иисусе, Джульетта.
— Я не планировала этого, — еле произношу я. — Это просто…случилось. Это был единственный шанс для меня влиться. Разве ты не понимаешь?
Я сморщилась, когда он произнес слова, которых я все это время избегала.
Он сжимает кулак и поднимает его над столешницей, и я знаю, что единственная причина, по которой он изо всех сил на опустил его на поверхность, заключается в том, что его дочь спит менее чем в двадцати футах от нас.
— Хочешь сказать, — тихо начинает он, — что единственным выбором было вступить в половую связь с человеком, который возглавил твое групповое изнасилование, в результате которого ты чуть не погибла? С человеком, который убил твоего отца? Который, возможно, убил твою мать?
— Он не убивал ее, — хмуро говорю я. — Она все еще в клубном доме.
Глаза Эллиота полезли на лоб.
— ЧТО?!
— О, я тебе не сказала? — отвечаю я, отмахиваясь от его комментариев. — Я думала, что говорила.
Он делает глубокий вдох и качает головой, потирая затылок. Он очень обеспокоен. Не так я представляла себе все это. Я искала убежище, искала покоя у проверенного человека, союзника, а не гребаного допроса в четыре утра.
Он испускает очень длинный выдох и сцепляет руки за головой, каждый мускул на его руках и плечах напряжен. В любой другой ситуации, я бы сказала, что это очень сексуальное зрелище. Но сейчас, здесь, он выглядит прямо-таки пугающе.
— Ты не можешь туда вернуться, — говорит он, его шесть футов возвышаются над моими пятью с половиной.
—Прекрати эти попытки, — отвечаю я, качая головой. — Я больше не буду обсуждать этот вопрос с тобой.
Он разозлился.
— Да, ты будешь. Мать твою, Джулз.
Я вижу это в его глазах, эту решительную жилку, которая заставляла его противостоять мне в течении долгих трех лет, девушке, с суицидальными наклонностями, от которой любой здравомыслящий человек давно отказался бы.
— Я сделал все еще хуже, не так ли? Тем, что был с тобой? Господи, ты даже не понимаешь, что правильно, а что нет. Это моя вина. — Вышагивает он по кухне. — Это на моей совести. Тебе было всего семнадцать, ради всего святого. Я должен был знать лучше. — Он что-то бормочет себе под нос, не глядя на меня. — Это все моя вина.
Он, что, винит себя в моих нездоровых отношениях с Дорнаном? Но это не его вина. Ни в чем.
Я моргаю, вспоминая то первое время, когда мы были вместе.
Эллиот и Джульетта.
Это было прекрасно.
Впервые с тех пор, как я «умерла», я снова почувствовала себя цельной. Любимой. Защищенной.
Желанной.
Бабушка Эллиота часто отсутствовала дома. У нее был друг, один джентльмен, у которого она любила гостить несколько ночей, поэтому мы с Эллиотом часто сидели на террасе огромного дома, которая опоясывала весь его периметр, и пили пиво до самой ночи. Точнее, он пил пиво, а я лишь делала пару глотков, пока Эллиот делал вид, что ничего не замечает.
В этот вечер все было спокойно. Все словно застыло. Цикады стрекотали в летней жаре – в Небраске всегда было жутко жарко – пока мы молча раскачивались на качели. Он на своей стороне, я на своей. На нем была белая обтягивающая майка, покрытая жиром и моторным маслом, и джинсы. Он ушел из рядов полицейских вскоре после того, как привез меня в дом своей бабушки, и теперь работал механиком. Его волосы были взъерошены после долгого трудового дня. Я была одета в стандартную униформу закусочной – джинсы и синюю футболку с вышивкой Betty’s Grill на нагрудном кармане.
Я потянулась, чтобы взять пиво, которое стояло в пространстве между нами, Эллиот крепко держал его за горлышко. Я осторожно потянула за бутылку и надулась, когда Эллиот не отпустил ее.
— Ты несовершеннолетняя, — сказал он, все еще не отпуская пиво.
Я улыбнулась и ткнула пальцем в его ребра, заставив рассмеяться. Он ослабил хватку, отвлекаясь на мою щекотку, и я, как настоящий победитель, вырвала ее у него из руки.
— Я мертва, — сказала я, допив остатки пива, прежде чем вложить пустую бутылку в его протянутую руку. — Мертвым девушкам разрешено пить пиво.
Он просто кивнул, глядя на равнины, раскинувшиеся вдалеке, на его губах появилась маленькая улыбка.
— Значит ли это, что теперь я могу рассчитывать на собственную бутылочку пива? — игриво спросила я.
Эллиот встал и направился к двери.
— Нет, — бросил он через плечо.
Я улыбнулась и последовала за ним в дом.
Он стоял у открытого холодильника, задумчиво нахмурив брови. Его мускулистые руки блестели от тонкого слоя масла и пота – постоянное явление влажного лета. Я тихонько на босых ногах подкралась к нему, озорная улыбка растянулась на моих губах.
Он закрыл холодильник и повернулся, ударившись об меня рукой, в которой была новая бутылка пива.
— Что за? — сказал он, вспенившееся пиво сползало по стеклу бутылки.
Я взяла пиво из его руки и поставила на стол рядом с нами, не сводя с него глаз. Выражение его лица было смесью любопытства и покорности.
— Джулз, — слабо возразил он.
— Эллиот, — насмешливо передразнила я, притягивая его за майку так, что ему пришлось сделать шаг ближе ко мне.
— Что за… — начал он, спотыкаясь приблизившись ко мне.
— Ты думаешь, я не понимаю, почему мы сидим на этой качели весь чертов день? — прошептала я, вставая на цыпочки и вытирая жирное пятно с его щеки. — Я знаю, что ты делаешь. Ты боишься остаться со мной наедине в этом большом пустом доме. Почему?
— Джулз, — простонал он, на этот раз еще тише.
Я игриво прикусила нижнюю губу, подложив руку ему на шею.
— Это потому, что ты боишься того, что может произойти. — Я потянулась вперед, притянув его вниз, пока наши губы не соприкоснулись. На вкус он был словно пиво и солнечный цвет, его рот был прохладным и освежающим. Он был таким невинным на вкус. Он был хорош на вкус. И он был похож на все, что я когда-либо хотела в тот момент.
На все, кроме Джейса. Но Джейса здесь не было. Джейс был со своим отцом. Джейс считал, что я мертва.
Через несколько мгновений он отстранился, на лице сожаление.
— Нет, — сказал он, на этот раз более твердо. — Тебе семнадцать!
— Именно, — ответила я. — Мне семнадцать. И я долго ждала тебя, Эллиот МакРей.
— Ты убиваешь меня, Джулз, — пробормотал он. — Ты ведь понимаешь это, не так ли?
Я потянулась вниз, чтобы почувствовать растущую твердость в его джинсах. Он заскулил и шлепнул меня по руке.
— Было бы не правильно с моей стороны воспользоваться тобой, — сказал он, крепко обхватив пальцами мои плечи. — Мы. Не можем. Этого. Сделать.
Я надулась.
— Что, если мы заключим сделку? — спросила я, склонив голову набок.
Эллиот зажмурился и пробормотал.
— Что еще за сделка?
Я наклонилась ближе к нему, руки ослабли на моих плечах, он перестал меня сдерживать. Я проложила влажную дорожку поцелуями на его шее, тихонько хихикнув, когда он задрожал под моими прикосновениями.
— О, теперь ты смеешься надо мной? — тихо спросил он.
— Вот в чем дело, — сказала я, снова приблизившись к его губам. — ты позволяешь мне воспользоваться тобой сегодня ночью, и я обещаю, что больше никогда тебя не побеспокою.
Он задышал быстрее, когда я потянула за пояс его джинсов, увлекая за собой, и усаживаясь на кухонный стол. Раздвинув ноги, я рывком притянула его к себе и обвила ими его талию.
Очень скоро он поцеловал меня в ответ с той же страстью, голод плясал в его темно-синих глазах. Мне это нравилось. То, каким он голодным был, и я была его целью. Это заставляло мертвую девушку чувствовать себя такой живой.
Любимой.
— Отнеси меня в свою постель, — прошептала я между поцелуями. На мгновение он замер, отвернувшись, его мягкие ласки сменились сдавливающими объятиями вокруг моих запястий. Я нежно повернула его к себе, пытаясь снова поймать его взгляд. Неохотно он посмотрел на меня, задыхаясь вместе со мной.
Я собрала все мужество, которое было во мне.
— Эллиот, — прошептала я, — я влюблена в тебя.
Его глаза смотрели на меня, остекленевшие и обеспокоенные.
Я сглотнула.
— Ты… ты же тоже это чувствуешь?
Он медленно кивнул, и мое сердце слегка подпрыгнуло. Призрак, которым я стала – девушка, застывшая во времени, ни живая, ни мертвая – почувствовала первые ростки надежды, на новые начинания и второй шанс. Потому что, хоть он и спас меня, хоть он и был моим прекрасным принцем и всем тем прекрасным, о чем может желать девушка, мы все же не были в сказке. Я не была принцессой в башне из слоновой кости, а он не был моим галантным рыцарем.
Нет, совсем не сказка привела Эллиота ко мне. Это был гребанный кошмар.
Он рисковал всем ради меня. Бросил свою карьеру, чтобы убедиться, что я буду в безопасности, далеко от Лос-Анджелеса и Братьев Цыган.
Но, не смотря на все это, до того момента, до той самой миллисекунды, когда он прошептал, что любит меня, я не верила, что достойна его любви.
Не после того, что они сотворили со мной.
Я видела, как он все еще вел внутреннюю борьбу с собой, он боролся со своими чувствами, пытаясь оттолкнуть меня. Я теряла его.
— Я люблю тебя, Джулз, — сказал он, заправив прядь волос мне за ухо. — Но я не могу. После того, что они с тобой сделали…
В этот момент мои глаза наполнились слезами, потому что, несмотря на то, что с той ночи прошло уже больше года, я все еще ощущала все то, что они сделали со мной, словно это было только вчера.
— Эллиот, — с горечью прошептала я, — Мой первый раз. Мой единственный раз, и все было вот так? Ты можешь подарить мне лучший раз. Ты можешь исцелить меня.
Я снова поцеловала его, и он застонал мне в рот, его решимость ослабла.
— Боже, я люблю тебя, — произнес он, и мое тело от пальчиков ног до самой макушки наполнилось чудесным чувством тепла.
— Эллиот. Мне нужно, чтобы ты показал мне, — пропищала я ему в рот, потому что слов было недостаточно для такой разбитой девушки, как я.
И он показал мне. Наполнил меня так, что я снова стала цельной. Я снова стала любима.
После того первого раза я не чувствовала ничего, кроме чистого, неподдельного облегчения.
Облегчение от того, что я не была девочкой-призраком, живущей в тени и преследующей того бедного мальчика, который спас меня от верной смерти.
Облегчение от того, что мне повезло, что меня нашел тот, кто смог собрать меня воедино снова, кусочек за кусочком.
Сопоставление нашего прошлого и настоящего не может быть более разительным. Невинность и вина. Утро и ночь. Жизнь и смерть, кусочек к разбитому кусочку. Голова раскалывается, я крепче сжимаю халат, внезапно ощущая тошноту и незащищенность. Пошатываясь, на ногах, слабых и покалывающих, я подхожу к дивану и падаю на задницу.
— Господи, Эллиот. Сколько раз нам нужно говорить об этом? Ты не сделал ничего плохого. Я пришла к тебе, помнишь? — в уголке глаза появилась слеза, я молча стерла ее. — Я любила тебя.
Он поник, и в этот момент мне просто хочется забыть о Джейсе, его братьях, Дорнане и просто броситься в объятия Эллиота. Так было бы намного проще. Он никогда, никогда, никогда не причинит мне боли. Он будет любить меня и относиться ко мне как к королеве до самого своего последнего вздоха.
Но это была бы ложь.
Он перестает вышагивать и опускается на колени передо мной, его глаза большие и умоляющие.
— Ты знаешь, почему я в конце концов ушел? — спрашивает он.
— Да, — сухо отвечаю я. — Тебе надоело, что я постоянно крала твой пистолет.
Грустная улыбка расцвела на его губах, и она была подарком для меня, прежде чем он вернул взгляд на пол.
— Тебе постоянно снились кошмары.
Я киваю. Я вспоминаю все те ночи, когда я, запутавшись во влажных простынях и беззвучно крича просыпалась, со спертым воздухом в легких, словно меня душили.
— Да, — соглашаюсь я.
— Помнишь, как ты звала их? — спрашивает он.
Я застываю.
— Нет? — догадывается он. Я качаю головой. Я не помню, чтобы когда-нибудь что-то говорила, только жгучую боль и ужас. Всегда ужас.
Эллиот потирает свои затуманенные глаза.
— Я ушел, потому что после трех лет ты все еще звала его.
Похороненное воспоминание всплывает на поверхность – грязное и кровавое, после всех этих лет – сотрясая меня до глубины души.
Джей! Джейсон!
— О, — мямлю я.
— Я знаю, ты считала, что это потому, что я хотел нормальной жизни: дети, брак и все такое.
— Да, — говорю я, внезапно ощущая пустоту внутри.
— Я бы никогда не попросил у тебя ничего из этого. Я знал, что ты не сможешь дать мне все это. Все, чего я хотел, это ты, Джулз. Что, если бы я просто остался? Боролся со всем этим. — Его голос ломается. — Я не должен был бросать тебя. Прости меня. Каждый день я думаю о тебе. О том, что могло бы быть. Что было бы, если бы я встретил тебя и увез из этого гребаного клуба до того, как они сделали это с тобой. — Его рука слегка надавливает на мое бедро, на метку, посылая жгучие воспоминания о тех муках вдоль моего позвоночника, по моим натянутым нервам.
Он кладет голову мне на колени, его щетина приятно отвлекает, пока царапает мои обнаженные колени, и обхватывает руками мою талию.
— Я думаю, встреться мы до всего этого кошмара, у нас бы все получилось. Мы были бы счастливы.
Я сглатываю образовавшийся камень в горле, одна рука свободно лежит на его коротких волосах, другая нежно обводит его губы.
— Думаю, этого мы никогда не узнаем, — шепчу я в темноту.
Я цепляюсь за него, словно тону, а он – мой спасательный круг, и мы оба дрейфуем в ледяном океане, потерянные, вместе, но одиноки.
В конце концов он отстраняется и оставляет меня одну, пока варит нам кофе.
И я действительно одинока.
***
Прежде чем я уйду – прежде чем придет время посмотреть правде в глаза и позвонить Джейсу – Эллиот у стало смотри на меня, его маленькая девочка все еще спит, утреннее солнце льется в окно кухни. Мы стоим на кухне у столешницы, пьем кофе и ведем светскую беседу.
— Итак, — говорит он. — Твоя мама действительно все еще там, да?
Я киваю.
— Думаешь, она может узнать тебя?
Я качаю головой.
— Думаешь, кто-нибудь догадается?
Я пожимаю плечами.
— В один прекрасный день, ты наконец расскажешь мне все?
Я горько смеюсь, его вопрос словно кинжал в моем сердце.
— Ты мне не поверишь, если я расскажу.
Он делает шаг ближе, печально глядя на меня.
— Попробуй, — говорит он, забирая у меня из рук пустую кофейную чашку и ставя ее на столешницу.
Я качаю головой.
— Ты никогда больше не заговоришь со мной.
Его взгляд такой напряженный, словно он пытается пробурить дыру в моем черепе и лично покопаться в моем мозге в поисках ответов.
— Возможно. — Он делает паузу. — Ты действительно показала тем отморозкам, да?
Я киваю.
Его глаза расширяются.
— Не могу поверить, что ты убила их.
— Почему нет? — говорю я.
— Не знаю. Это просто… ты. Девочка, которая спасала потерявшихся котят и кормила остатками хлеба птиц каждое утро после завтрака.
— Потерявшиеся котята и птицы никогда и никому не причиняли вреда, — отвечаю я. — Кроме того, не похоже, что ты сам никого никогда не убивал.
Небраска была надежным убежищем, укрытием от бури. Новым домом для призрака, вроде меня.
Только однажды мое прошлое ворвалось в закусочную, которой владела бабушка Эллиота. Я работала там пять дней в неделю, собирала пустую посуду и держалась в безопасности, за стенами кухни.
Однажды днем, после того, как клиенты, пришедшие на обед, ушли, и заведение было готово закрыться на весь день, я совершала обход. Эллиот ждал меня у стойки, ковыряясь в тарелке с холодной картошкой фри. Он снова был весь в жире и моторном масле, этот пьянящий запах, который всегда прилипал к нему и который заставлял меня чувствовать себя в безопасности, где бы я не находилась.
Когда судьба шагнула в закусочную и чуть не закончила начатое, годы назад.
Я услышала колокольчик, сигнализирующий о том, что входная дверь открылась, и, подняв взгляд от стойки, увидела свой худший кошмар.
На меня смотрел один из Братьев Цыган.
Кузен Дорнана – Марко, очевидно, путешествовал на машине, потому что я не слышала приближения мотоцикла.
Я прижалась к стойке, умоляя Эллиота взглядом. Я замерла.
Эллиот подозрительно посмотрел на меня, и я пробормотала Брат Цыган.
Он повернулся и встал передо мной.
— Мы уже закрылись, — сказал Эллиот, прикрывая меня, пока я пряталась за прилавком.
— Джульетта? — хрипло произнес Марко, полностью игнорируя Эллиота, когда приблизился к прилавку и заглянул за него.
— Так-так, — усмехнулся он, присев на корточки и протянув мне руку. — Для мертвой девчонки, ты довольно хорошо выглядишь.
В окне я наблюдала за смирившимся выражением лица Эллиота, когда он достал пистолет из-за пояса, прицелился в затылок Марко и выстрелил, забрызгав меня кровавым туманом, похожим на кетчуп, который я только что вытирала со столиков.
Марко замертво упал на бок, я закричала, а Эллиот перевернул табличку на входной двери «Закрыто».
Глаза Эллиота потемнели, брови сошлись на переносице.
— Тебе обязательно напоминать мне об этом?
— Прости.
— Я сделал это ради тебя.
— Я знаю. Ты всегда делал все ради меня.
Его малышка дочка проснулась, позвав его из спальни; он целует меня в лоб, и я ухожу.
Возвращаюсь в эту адскую огненную яму.
Назад к Дорнану.
Назад к Джейсу.
Через несколько минут я уже сидела в такси и направлялась в больницу. Эллиот позволил мне уйти только после того, как я пообещала встретится с ним на складе через несколько дней, чтобы поговорить о моих планах. От этой мысли мне сводит живот. Я знаю, что он попытается отговорить меня от задуманного, а я совсем не хочу говорить и слышать об этом. Я просто хочу покончить с каждым гребанным Россом.
Кроме Джейса, конечно.
На секунду я представила себе, что случилось бы, если бы Джейс узнал, кто я на самом деле.
Если он узнает о том, что я та, которая обманула всех и убила его братьев.
Быть может, он все-таки убьет меня.
Наверное, я совсем свихнулась, потому что часть меня считает, что это было бы оправдано, понимаете? Пойти до конца. Чтобы он узнал, насколько я сумасшедшая, и пустил мне пулю в лоб.
Я бы предпочла разделить свои последние минуты с ним, нежели с Дорнаном, в любом случае.
Я нервно осматриваю фасад здания. На парковке нет мотоциклов. Никаких Братьев Цыган, стоящих на страже у дверей. Фух.
Я расплачиваюсь с таксистом деньгами Эллиота, которые он сунул мне в карман. Все еще одетая только в больничную сорочку и халат Эллиота, я быстро иду ко входу. Я уже в пяти шагах от входа в фойе больницы, когда кто-то выходит и хватает меня за руку.
Я паникую, когда вижу его. Черт.
— А ты настоящая тусовщица, не так ли? — Джейс с усмешкой смотрит на меня. — Где ты, блядь, была?
— Джейс, — говорю я, улыбаясь, как я надеюсь, с непринужденным безразличием. — Я просто прогуливалась.
На нем авиаторы с зеркальным покрытием, и я сморщилась, заметив себя в отражении их стекол. Эллиот не преувеличивал. Я действительно выгляжу как полное и абсолютное дерьмо.
Джейс опускает очки на нос и смотрит на меня поверх них своими темными глазами, которые так разрушительно напоминают мне о глазах его отца.
— Прогуливалась? — повторяет он. — В три часа ночи? В течении пяти гребаных часов?
— Ненавижу больницы, — неуверенно говорю я. Черт, черт, черт!
— И все же, похоже, ты всегда попадаешь в ситуации, итогом которых стает либо больничная койка, либо носилки в морг. Забавно.
Наверное, вы решили, что я выгляжу довольно симпатично, стоя босиком, без ничего, кроме больничной сорочки и потрепанного халата поверх нее, но дело в том, что Джейс – единственный, кто выделяется на общем фоне, одетый лишь в простую черную футболку, кожаную куртку и темные джинсы; его черный шлем зажат под мышкой. Несколько пациентов одеты так же, как и я, некоторые тащат за собой стойку на колесиках, к которой прикреплена их капельница. Большинство из них – поклонники никотина, жаждущие получить свою дозу ароматного дыма, прежде чем вернутся в свои больничные палаты и уставиться на отштукатуренные бежевые стены и потолок.
Я с тоской смотрю на них, жалея, что не увлекаюсь этой пагубной привычкой, чтобы иметь возможность использовать это как оправдание тому, почему я могу быть здесь.
— Я здесь всего несколько минут, — вру я, щурясь от жестокого утреннего солнца.
Джейс ухмыляется, возвращая очки на место.
— Врунья. Я не уходил сегодня утром. Я видел, как ты отправилась в этот гребаный тату-салон на Венис-Бич.
Мне нужно время, чтобы оторвать челюсть от тротуара, прежде чем ответить ему. Внезапно мне становиться очень, очень плохо.
— Ты следил за мной? — прошептала я.
Он хватает меня за руку, крепко сжимая ее, и тянет меня за собой.
— Куда мы идем? — спрашиваю я, паника просачивается в мой голос. Вот дерьмо. Он следил за мной, а я была в полном, мать его, неведении. Я облажалась, я становлюсь слишком самоуверенной.
— Заткнись. — Он продолжает тащить меня пока я в полной панике. Я борюсь с его железной хваткой.
— Джейс, — говорю я, пытаясь вырваться. Он не отвечает, просто продолжает тащить меня. — Джейсон! — Ничего. Я делаю единственное, что приходит мне в голову. Я усаживаюсь посреди тротуара, отказываясь сдвинуться с места.
Джейс оглядывает прохожих, вероятно, решая, будет ли кому-то дело до того, если он просто пристрелит меня прямо здесь и оставить истекать кровью. Даже не знаю.
— Вставай, — шипит он.
— Нет, — говорю я. — Нет, пока ты не скажешь, куда мы идем.
Его нельзя назвать терпеливым. Он вздыхает.
— Я забираю тебя к себе, — говорит он сквозь стиснутые зубы. — Не то чтобы я хотел, чтобы ты была там, но приказ есть приказ.
Мое сердце замирает.
— Чей приказ?
Он широко разводит руки.
— А как ты думаешь, Сэмми?
По крайней мере, он все еще называет меня Сэмми. Небольшое облегчение.
— Ты собираешься причинить мне боль? — спрашиваю я, достаточно тихо, чтобы услышал только он.
На его лице отражается тревога, он снимает солнцезащитные очки и обеспокоенно смотрит на меня.
— Что?
— Собираешься?
— Нет, — уверенно говорит он. — Никто не причинит тебе вреда. Я, возможно, назову тебя идиоткой за то, что ты устроила там с моим братом, но нет, я не причиню тебе вреда.
Он протягивает руку, и я, мгновение поколебавшись, принимаю ее. Он поднимает меня на ноги, все еще с любопытством глядя на меня.
— Боже, кто-то действительно сотворил что-то ужасное с тобой, не так ли?
О, ты даже не представляешь.
— Что-то вроде того, — тихо отвечаю я.
— Ну, теперь ты действительно в дерьме. Если мой отец узнает, что это ты принесла кокаин на вечеринку Макси, он убьет тебя.
— Это была не я, — говорю я.
Дерьмо! Он думает это была я?
— Неважно, — говорит он, когда мы огибаем угол больницы и подходим к его мотоциклу, припаркованному в отсеке для машин скорой помощи. Миленько. Он протягивает мне шлем.
— Надень это.
— Что?
Джейс выглядит нетерпеливым и уставшим.
— Надень этот чертов шлем. Последнее, что мне нужно, это твой череп, размазанный по всему шоссе I-5, потому что ты не надела шлем.
— А как же ты? — спрашиваю я, беря шлем и надевая его на голову. Я не двигаюсь пока Джейс застегивает шлем под моим подбородком, его теплые пальцы касаются моей холодной шеи.
— Со мной все будет хорошо, — говорит он с хрипотцой. Он делает шаг назад и настороженно смотрит на меня. — Ты знаешь, Чад был прав.
Мое сердце пропускает удар, или, по крайней мере, мне так кажется.
— О чем ты? — пробормотала я.
— Твой акцент – отстой.
С этими словами он перекидывает ногу через байк и пинает подножку своим черным ботинком.
— Саманта, – говорит он хрипло.
— Что? — шепчу я.
— Садись на этот гребаный байк.
Я стою, застыв на месте, мои ноги припечатались к асфальту. По какой-то странной и необъяснимой причине я вдруг задаюсь вопросом, где мой корсет. Мой корсет и черные лакированные туфли с высокими каблуками. Наверное, они покоятся в больничной помойке. Ну да ладно.
— Сэмми, — говорит он более решительно. — Садись. На. Этот. Байк. Сейчас же.
Я оглядываюсь, понимая, что у меня особо-то и нет выбора. Идти с Джейсоном однозначно безопаснее, чем бежать, когда на меня начнут охоту Дорнан и другие бр