* * *
Когда к вечеру этого же дня с работой было покончено и ведомость в кабинете главврача украсилась не нарисованной еще, но уже подразумевающейся очередной галочкой напротив его фамилии, Николай вышел наружу, под потихоньку посыпавшийся из неба снег. Меланхолично шаркая ногами, он потянул себя к станции метро, расположенной в самую меру далеко, чтобы дать уставшему телу подышать воздухом, не содержащим следов антибиотиков, старой кожи, ставшего привычным чужого страдания. Размышлял Николай при этом все о том же самом — как и положено нормальному психу. Было чуточку легче думать, что перешедшее в стадию уже твердой уверенности собственное понимание назревающей ситуации лучше не оспаривать — это непродуктивно. Но одно лишь понимание — это ничто. То, что хорошую, в общем-то, страну Россию последние несколько лет всем миром незаслуженно и необъяснимо активно обзывают дурными словами, он отчетливо и обильно наблюдал и раньше. И все это время чувствовал себя идиотом, не зная, как такое странное положение дел интерпретировать. И особенно потому, что окружающие его десятки и сотни людей, умных и честных, не обращали на происходящее большого внимания. Либо прямо говорили ему, что он переработал и устал. Теперь вот появилась уверенность, что он знает: почему все это происходит и зачем. Да, как говорится, — «а толку-то?» Но с этого ненормального момента можно хотя бы начать действовать без оглядки на доброго доктора, который может в любой момент встретить тебя дома, за спиной стоящей с умоляющими глазами мамы.
Действовать — как? Любой знающий буквы человек ответит на такой вопрос определенно: так, как подсказывает литература модного со времен «холодной войны» направления «фолл-аут». Практически по тексту «Мальвиля», хайнлайновских «Свободных владений Фарнхэма» и десятка прочих книг аналогичной направленности: закупить побольше круп, консервов долговременного хранения, соли, спичек и сменных лезвий к бритвенному станку. В странах, где государство уважает собственных граждан, немалая роль отводится оружию и боеприпасам. У нас — извините. У нас пока еще не состарилось поколение, которое рисковало сесть в тюрьму за изучение карате в подвальных секциях и маскировало практику томики-айкидо под «спортивное дзюдо». Но в любом случае смысл всех этих трогательно-длинных списков был одним. Мол, когда крупы и патронов много — можно пережить и последствия атомной бомбардировки, и оккупацию. А если запастись табаком и стиральным порошком, то существовать удастся даже с комфортом…
Ну что ж, как говорится, «в главном они правы». Если следовать советам литературных героев, справиться с «подготовительным периодом» он, пожалуй, действительно смог бы. Пускай получение денег и вся связанная с закупкой и закладкой в схроны маргарина и сухарей логистика должна была вестись в лоб — здесь и сейчас. Как это будет, представить можно было только ориентировочно, но как переваливший возрастом уже за 30 и много чего разного уже повидавший человек Николай не сомневался, что уж с бытовухой-то он справился бы точно. Борьба с неизбежными деталями — мелочь. Деньги — они на каждом углу. Вон, очередная реклама подсвечивается со всех сторон, как новогодняя елка. «Кредиты до 200 тысяч рублей за 30 минут, на любые цели, на выгоднейших условиях». Условия неожиданно оказываются просто сумасшедшими, когда дело доходит до «отдать», но речь сейчас не об этом. За какое время квалифицированный врач, вроде него, сможет отдать банку четверть миллиона рублей, считая с процентами и накрутками «за обслуживание»? За три года, за четыре? А если быть уверенным, что отдавать не придется? Вот и хватит денег на все подряд: и на соль, и на спички, и на сахар. И на снять грузовичок перевезти это все в купленную развалюху на отшибе умирающей деревни где-нибудь в глуши: подальше от потенциальных целей и чуть поглубже от любителей правомочно обогатиться за счет «городского умника», который «понаехал тут». В общем, все как советуют не только книжные герои, но и люди, которые не хуже тебя понимают, к чему могут привести все эти затянувшиеся рассуждения о преступлениях тоталитарного режима. Которые, дескать, мир терпит все с большим и большим трудом. А если ты ошибся в расчетах и срок выплаты подошел быстрее, чем «Леопарды» и «Абрамсы» с рычанием полезли через контрольно-следовые полосы, — так это ты сам дурак. А с недееспособного какой спрос?..
Все это было верно. Да только вот какая проблема: Николай спокойно осознавал, что ему такое не подойдет. Было ощущение, что авторы книг подобного направления (при несомненной талантливости многих) — сплошь апологеты эгоцентризма. Именно понимание эгоцентризма как основного стержня жизни и насаждали последние десятилетия в России — опять же, не со стороны, не продирающимися через глушение «вражьими голосами». Насаждали сами себе. Но он умудрился вырасти чуть раньше: в дни, когда ни одному ублюдку не приходило в голову снять «Последний бронепоезд», «Сволочи» или «Штрафбат» по нашу сторону границы. И когда за попытку рассказать человечеству страшную правду о массовом обижании в 1945 году мирного германского населения варварскими ордами украшенных серпами и молотами жидомонголов можно было тут же, без задержки, получить в морду кирпичом и в затылок ледорубом… Это сейчас большинству все равно. Но не ему. Тихая жизнь под оккупацией — пусть даже налаженная в смысле пожрать и выпить — это жизнь не для человека, смеющего считать себя честным по отношению к своим предкам.
— Эй, тип! Ты че, охренел?
Николай поднял голову и с интересом посмотрел на спросившего: крупного парня в не по сезону легкой куртке. Оказывается, размышляя в такт своим шагам, он налетел на стоящего, и тот с чувством выразил свое удивление. Торопиться с ответом Николай не стал — не то у него было настроение. Внимательно оглядывая «собеседника» снизу вверх, он флегматично повел челюстью из одной стороны в другую, довольный увиденным. Сильный, крепкий, высокий, этот парень явно был хорош как в драке, так и в работе. Более того, у него было нормальное человеческое лицо, украшенное глазами не разбираемого при наличествующем освещении цвета.
— Ну извини, — сказал он после затянувшейся паузы, которую парень почему-то не стал прерывать. — Задумался на ходу. Не слишком ушиб?
— Ничего, — ответил ему парень. — И ты тоже… Типа, извини…
Он не договорил фразу, явно сам удивленный вырвавшимися словами. Не теми, первыми, — а сказанными теперь. Вид у него, во всяком случае, был несколько ошарашенный. Теперь парень разглядывал его почти так же внимательно и спокойно, — хотя и пользуясь преимуществом лишних 5–6 сантиметров роста. Разница в объеме верхней одежды сглаживала нехватку килограммов мышечной ткани, а несомненное различие в возрасте — на несколько лет не в его пользу, — вообще упрощало ситуацию. Во всяком случае, так Николаю показалось. С год или полтора назад он проверил бы встреченного человека взглядом — как бы глупо ни звучало словесное описание того образа, который регулярно вставал у него перед глазами. Мысленно воткнуть в человека штык, мысленно выдернуть его и неторопливо посмотреть на острие: что там окажется? Не сопровождаемая ни единым словом, такая последовательность мелькающих в его зрачках образов действовала на некоторых людей как удар — они осекались и начинали вдруг очень сильно торопиться по своим делам. Но сейчас самоконтроля вполне хватило, чтобы даже не начинать формулировать про себя привычную мысль, и Николая это искренне порадовало. Все-таки контролировать себя он научился как следует.
— Неважно.
— Да. Как и почти все в этой жизни.
Парень развернулся и, не произнеся больше ни единого слова, пошел куда-то по своим делам. На недостаточно освещенной улице его фигура почти сразу же превратилась в бесформенный черный силуэт, но то, что ему в своей курточке холодно, — это было видно невооруженным глазом еще секунд двадцать.
Теперь уже сам Николай стоял на месте в состоянии «оцепенеть от изумления». Тон и слова парня настолько точно совпали с его собственным стилем и манерой общения, что его буквально передернуло. Это было как увидеть себя в зеркале в каком-то темном коридоре: причем увидеть чужим, неправильным — с чужим лицом, в незнакомой одежде. Так бывает во сне, конечно, но ему сны вообще снились очень редко. То ли недостаток фантазии, то ли избыток впечатлений в реальной жизни.
— Привет, — сказал он сам себе вслух, хотя и вполголоса, чтобы не шокировать изредка попадающих еще в поле зрения прохожих. — Приехал. Глюки встречают на улице и зовут за собой. Куда, интересно?
Подумав с секунду над собственным вопросом, он двинулся за парнем, но тот, как оказалось, уже куда-то свернул: или в один из подъездов в ближайших нескольких домах, или в открывающийся на очередную номерную «линию» Васильевского острова провал двора. Это снова заставило Николая остановится, но в этот раз ему хватило буквально секунды, чтобы заставить себя улыбнуться и двинуться дальше. Произошедший эпизод, приди ему в голову фантазия описать таковой на бумаге, заставил бы любого психолога прыгать от радости. Старина Фрейд вывел бы из его размышлений и мгновенных смазанных интерпретаций такой клубок, что грядущим поколениям студентов осталось бы только удивленно хрюкать, зазубривая формулировки. К счастью, Николай считал психологию (за редкими исключениями, вроде прикладной криминальной) лженаукой, а графоманией сроду не баловался. В результате его диагноз оказался нераскрытым и должен будет умереть вместе с ним…
Шагая, последней мысли он улыбнулся совсем уже спокойно. Парень отлично подошел бы «Юркам», — такое впечатление почему-то создалось у него за секунду. Но не сложилось и вряд ли теперь сложится. Дважды встретить одного и того же человека вне привычного круга общения было в Петербурге проблематично. Здесь проживает 4,5 миллиона человек — как во всей Норвегии. С пригородами Питер превосходил по населению Финляндию, а со всей Ленинградской областью почти дотягивал до Швеции. Впрочем, и в Швеции, и в Петербурге последние годы наблюдался какой-то безумный всплеск рождаемости. Во всяком случае, выбравшие десяток лет назад акушерский поток однокурсники приходили на до сих пор относительно регулярные встречи с друзьями, едва волоча ноги от усталости, а ездили уже почти сплошь на «Ауди». Забавно, правда? Зайдешь в Сеть или найдешь по старому, но отлично принимающему далекие станции всеволновому «Суперу»-JVC какой-нибудь политический комментарий на злобу дня на выученном в свое время языке — так в России народ сплошь с подвыванием стонет под гнетом тирании. И только и ждет парламентских выборов (сфальсифицированных, несомненно, уже сейчас, за год до их фактического проведения), чтобы наконец-то выразить свою волю клике Путина и Медведева, образно выражаясь, зажимающей ему, народу, разинутый в гневе рот. А выключишь компьютер и выйдешь на улицу пораньше — сплошной детский визг и карабкающиеся на коляски-«зонтики» соплюшки в комбинезончиках «с ушками», — как теперь модно. Рожать стали по второму, по третьему разу, — как было нормально лет двадцать назад, и как совсем перестали поступать в дни, когда демократия в обновленной России продвигалась вперед буквально семимильными шагами. Под аккомпанемент пляшущего вприсядку алкоголика, списывающего соседям столько долгов, сколько у них хватает совести попросить, ага. Ругают правительство и президента лично? Да, причем еще как! Посидите в любом дворе у качелей, послушайте. Пособия маленькие, получить их — все ноги сотрешь за бумажками. В поликлиниках бардак — пока выстоишь с малышом на прививку, сто вирусов подхватишь в этой толпе. И в «четверть миллиона за второго» никто не верит: давали бы по-настоящему — так давали бы сразу. И лучше бы индексировали по городам, а то в Петербурге цены на жилье так вверх пошли, что этих денег и на четвертинку комнаты не хватит — половичок подстелить. Опять за неполный квартал плюс 20 % за тот же метраж, причем не в каком-нибудь центре, а в самых ходовых районах: в Озерках, на «Просвете», на Ржевке. А все почему? Потому что зарплаты кое у кого такие стали, что…
Ну и так далее: на любые темы вразбивку, и на многие часы подряд, пока малышня сосредоточенно тыкает лопатками в снег или совочками в песок — в зависимости от сезона. Правительство не любит никто: ни либеральная творческая интеллигенция, которая никогда не простит Путину Бабицкого, ни средний класс, которому не дают развернуться. Ни тем более «белые воротнички», клянущие невыносимую, дикую коррупцию, бардак с налогами и безумные, сравнимые разве что с Нигерией требования разрешений на любую имеющую отношение к бизнесу мелочь. Все это было чистой правдой. В стране был бардак, в стране воровали по-черному, но при этом индекс рождаемости уверенно полз вверх: Россия несомненно начинала выкарабкиваться. Странно, что на этот индекс, да и на пару других интересных любому медику показателей не обращал внимания ни один «независимый эксперт», так любящий порассуждать о невыносимости запрета на свободу слова для любого истинно свободного человека.
Вообще это было даже интересно — задуматься на секунду над одной, почти произвольно, в ходе вяло текущих размышлений небольшой темой. О вопиющем положении дел со свободой слова в современной России говорят все, кому не лень. Причем среди лидеров в продвижении этого тезиса в широкие массы обнаруживаются отнюдь не только Би-би-си, Си-эн-эн и Евровидение со всеми их клонами большей или меньшей популярности. Об этом говорят и отечественные «информационные ресурсы» — от окончательно потерявшей связь с реальностью «Независимой Газеты» («В Москве +30° и солнечно? Видите — на это у них деньги есть!») до стремительно набравшей популярность за какие-то три-четыре года «Газеты. Ру». Возражений не было ни у кого из тех, кто имел право выносить суждения — выше Центрально-Африканской Республики стоит Россия в рейтинге государств «по свободе слова» или за последний год она спустилась еще ниже. Мысль о том, что любая настоящая тирания ведет себя со своими журналистами «немножко иначе», не приходила почему-то в голову никому. Представьте себе настоящего, несомненного тирана — из тех, имена которых знакомы всем. Гитлер, Пол-Пот, даже Сталин, в конце концов. Представили себе, как Анна Политковская гордо получает в Хельсинки премию за то, что так смело его обличает, а затем возвращается в Москву и принимает очередные знаки поклонения от профессиональных диссидентов-«восьмидесятников», так и не нашедших себе места в жизни после разгрома карательной психиатрии? Правда ведь, это сюрреализм? Или Валерия Новодворская, задвинув глубоко в глубь себя рвущийся из недр души лозунг «Дайте же денег, суки!», сообщает миру из расположенной в центре столичного русского города благоустроенной квартиры с удобствами, что организовываемая Иосифом Виссарионовичем спартакиада с футболом, легкой атлетикой и офицерским пятиборьем есть не что иное, как безуспешная, возмутительная в своей бесполезности попытка отвлечь народ и то же мировое сообщество от собственных кровавых преступлений. Которые (если вы еще не забыли) «скоро переполнят»… Что было бы с ними через час после такого заявления? Догадайтесь — это нетрудно, потому как Сталин был без всяких оговорок тиран. Но в наши дни тезис проходит «на ура». Как же можно не верить, если они, эти журналисты и борцы, сами русские? Кто же не знает все это, если они сами так говорят? Убийство Политковской стало только очередным доказательством того же, и в то, что его совершили чеченцы, не поверил ни один здравомыслящий человек. И без доказательств было понятно, что это Путин, и только не вполне ясно, почему у него заняло так много времени отдать приказ уничтожить ее. И почему это сделано в подъезде, а не на Лобном месте на Красной площади, при помощи ржавой от кровищ-щ-щи секиры…
Все это было очень скучно. От попыток вести рассуждения в такой плоскости пропадал аппетит, снижался уровень иммунитета, и вообще в отпуск куда-нибудь на море начинало хотеться сильнее, чем обычно. Именно поэтому подавляющее большинство российского населения обрывало такие мысли в самом начале и глушило разговоры на эту тему в зародыше. Исключения, разумеется, были — как они есть всегда. Но так выходило, что люди, с удовольствием и много говорящие о всемирном заговоре против России и о грозящем ей вторжении, почему-то оказывались удивительно, странно похожи на тех же выпущенных из профильных медучреждений «восьмидесятников». Жирные длинные волосы, блестящие от увлеченности глаза, одежда, едва-едва уступающая по эпатажности униформе «готов»… Общаться с такими людьми любому нормальному человеку было настолько неприятно, что это оказывалось просто еще одним доказательством того, что все это бред. В конце концов, почти такие же группы людей боролись против психотропного оружия, гомосексуализма или за выдвижение обвинения покойному Густаву VI Адольфу, med Guds Nåde Sveriges, Götes och Wendes Konung [16], в политических убийствах. Есть и такие.
Николай очень надеялся, что пока удерживается от соскальзывания в ту же нишу: голову он мыл каждый день, разговоры на прочие темы поддерживал уверенно и вообще был достаточно адекватен. Так ему, по крайней мере, казалось до тех пор, пока свои в доску, понимающие и верящие ему ребята из «Юрок» не застонали вслух в ответ на описание увиденного документального фильма о каракулеводстве. Минута была «обычная» — возвращение домой после страйкбольного упражнения на базе в Татьянине, под Гатчиной. Очередная пара тренировочных боев прошла с более-менее удовлетворительным результатом, и настроение у ребят было как раз подходящим для относительно серьезного разговора. Но договорить до конца ему не дали, — просто перебив, как вполне можно было поступать среди своих.
— Я видел не хуже, — отметил «Железный Винни». — Про «Маму Путина» слыхали?
Несколько человек из их команды, как оказалось, не слышали об этом, и Винни с удовольствием рассказал содержание голландского фильма. Даже странно, что это выдающееся произведение самовыразившегося режиссера прошло мимо кого-то: в свое время лента произвела на европейцев столь сильное впечатление, что была признана лучшей документальной картиной 2004 года. Впрочем, на то она и борьба со свободой слова в современной России — при всем разгуле бреда в телевизионном эфире это кино русскому зрителю до сих приходилось скачивать из Интернета.
Несколько человек подсказывало и дополняло на редкость косноязычного «Винни», и в итоге рассказ в подползающей к Балтийскому вокзалу промерзшей полупустой электричке превратился в что-то такое, что происходит в пионерлагерях в «тихий час», а в туристических походах — вечером у костра. Злой Путин, отказавшийся от родной мамы — бедной и старой грузинской крестьянки, — это было в самый раз для всех. Отказаться маму признавать! Старую и больную! Правда ведь, возмутительно? Вот они, русские, какие!
— Я только не вполне понимаю, что они так рано начали, — отметил Леша «Тихий». — До выборов тогда еще годы и годы были. А сезон как раз был такой, что неясно было: станет президент раздавать Курильские острова направо и налево или нет. 2003–2004 годы — это, значит, самое начало его второго срока, так?
— А потому что «капельная пропаганда», если вы знаете такой термин. Про теннисиста Бориса Беккера и полсотни его девок, заявляющих теперь, что он является отцом их ребенка, и требующих генетической экспертизы — это все помнят. Про Майкла Джексона, слишком долго держащего на коленях детишек и как-то неправильно их гладящего по головкам — в общем, тоже. Так что этот фильм отнюдь не все на полном серьезе восприняли, не думайте. Как и твой собственный, Колька, — про несчастных овечек. Но как в одном, так и в другом случае какая-то фракция людей зафиксирует глубоко в подкорке, что русские большие бяки. Вот и все дела. Десять-двадцать таких фильмов в течение одного президентского срока — и никакие наши борьба за мир и взносы на спасение китов приниматься в расчет уже не будут. А размазываются подобные фильмы по бюджетам десятка стран, вплоть до той же мелко плавающей Голландии. И делаются отнюдь не по заказу Мальтийского ордена или каких-нибудь масонов, а исключительно добровольно, на общественных началах и от переполненности эндогенным энтузиазмом. Verstanden?
Николай посмотрел на вещающую Лену с сомнением. Лицо у нее было сильное и властное, а глаза умные, но выбивающийся из-под шапочки с помпоном белокурый начесик не вязался с уверенным тоном совершенно, и это смазывало впечатление. Так иногда кандидата в депутаты губит неудачно подобранный женой галстук.
— Ты последний несогласный, — ткнул его в бок слева вечно оптимистичный Леша. — Все остальные уже вообще внимания не обращают на такую ерунду. Расслабься. Все нормально. Документалистики о достижениях народного хозяйства и наших успехах в космосе ты уже не дождешься — прошли те времена.
Тут оставалось только хмыкнуть. «Те времена» с плывущими по полям пшеницы комбайнами в единственной телевизионной информационной передаче он помнил отлично. Они не повторятся. Какими же будут новые — предугадать было невозможно вообще. Мир менялся настолько стремительно, что адаптивности, пластичности мозга просто не хватало, чтобы в полной мере и «в режиме реального времени» отслеживать его трансформацию. А старый опыт при каждом повороте оказывался практически бесполезным.
Николай глядел на продолжающих лениво переговариваться и пересмеиваться друзей, и ему отчаянно хотелось верить в то, что все правы, а он нет. Как говорится, «если ты трезв, но три джентльмена говорят тебе, что ты пьян — иди домой и ложись спать». Впрочем, одного хотения оказывалось уже недостаточно. Деталей накапливалось слишком много, чтобы их можно было отмести, находясь на таком взводе. Выход? А его просто не было. Ему не верили родители, не верили те приятели, с которыми он пытался хоть как-то поделиться болящими, как нарыв, мыслями. Его не основанный ни на чем, кроме интуиции и собственного понимания «критической массы» данных, анализ не слишком впечатлил даже его настоящих, самых лучших друзей. Ну так и что же… Пусть выхода не имелось — путь, во всяком случае, был.
«Делай, что должен, и будь что будет».
Середина февраля
Мы не нашли в России никого, кто бы сказал, что там — демократия.
Джон Эдвардс, кандидат в Вице-президенты США от Демократической партии.
Комментарии к докладу «Неверный путь России: что могут и что должны сделать Соединенные Штаты», март 2006 г.
Покушение на жизнь вице-канцлера Федеративной Республики Германия Филиппа Рёслера состоялось 16 февраля 2013 г., в 10 часов 35 минут утра. Бронированный лимузин вице-канцлера остановился на красный цвет на перекрестке Аллеи Кайзерины Аугусты и Бюссельштрассе, когда с покачивающегося в неторопливом течении Шпрее катера по нему был произведен одиночный прицельный выстрел. Река делала рядом крутой изгиб, сама аллея изгибалась гораздо более полого, но, вместе взятое, это ориентировало их так, что покушавшиеся смогли стрелять с поверхности реки. Их единственный выстрел дал попадание в стоящую на упирающемся в набережную Т-образном перекрестке машину. Граната из штурмового гранатомета поразила «Ауди» в верхнюю часть остекления и пробила полтора сантиметра прозрачной брони с такой легкостью, будто это была промасленная бумага. Между тем дистанция, с которой был произведен выстрел, составляла около 120 метров. Можно предположить, что дующий в это утро над Берлином порывистый ветер был чуть более сильным над Шпрее, чем в целом по городу — все же попадание было не идеальным. Но то, что оно пришлось в проекцию переднего пассажирского сиденья (то есть в отсек, отделенный от расположения главного пассажира броневой перегородкой), никакой роли уже не сыграло. Боеприпас был термобарическим, и его срабатывание за преградой привело к тому, что за доли секунды лимузин превратился в безумное подобие огненного цветка, из которого в разные стороны били столбы и струи ярко-белого пламени. Температура внутри основного броневого контура машины достигла настолько высоких значений, что протектированный бензобак сдетонировал уже буквально через долю секунды: но каким бы странным такое ни казалось, десятки свидетелей успели уловить этот момент. Ревущий росчерк с воды, вспышка на черном стекле, затем тут же, без паузы, все внутри большого автомобиля превращается в бьющееся белое пламя — и только после этого бензобак взрывается и машину швыряет вверх и вбок.
В автомобиле вице-канцлера погибли три человека: он сам, его личный телохранитель и личный шофер-телохранитель. Еще один охранник, мотоциклист наряда дорожной полиции Берлина, погиб там же, как и трое пассажиров находившейся рядом машины. Эти трое были гражданами Германии и рядовыми жителями города, и их незавидная судьба была просто печальным побочным эффектом той же трагедии. Еще семь человек (среди них еще один мотоциклист эскорта, остальные были случайными прохожими) получили ранения и ожоги разной степени тяжести. После первичной сортировки в госпиталях Берлина состояние по крайней мере двоих было оценено как «критическое», что позволяло предположить, что общее число жертв покушения на вице-канцлера может возрасти уже к вечеру того же дня.
Первое сообщение о мощном взрыве на Аллее Кайзерины Аугусты прозвучало по «Kaufradio» уже через две минуты после гибели вице-канцлера: один из шокированных увиденным свидетелей позвонил с мобильного телефона и был пропущен непосредственно в прямой эфир. Еще через минуту похожее сообщение пошло в радиоэфир из студии «Metropol FM». Затем описание увиденного чуть более подробно прозвучало на «Berliner Rundfunk 91.4», а потом возникла пауза: буквально за минуты прошедший всю необходимую цепочку приказ с этого момента остановил бесконтрольное разглашение имеющих отношение к безопасности государства сведений в необработанном виде.
Слухи о гибели собственно федерального канцлера Ангелы Меркель, мгновенно распространившиеся по стране, умерли тут же. Уже в 11.15 сама канцлер выступила в обращении к германскому народу, прозвучавшему по всем каналам государственного телевидения Германии и многим кабельным, разорвавшим сетку вещания ради экстренного сообщения. Это же выступление было полностью транслировано по крайней мере тремя десятками немецкоязычных радиостанций, включая платные каналы «цифрового радио» и доступные к приему во всем мире станции живого интернет-вещания. Нельзя было сказать, что канцлер выглядела и звучала как потрясенный, шокированный человек. Наоборот, обращение канцлера впечатлило многих своей напористостью, уверенностью интонаций и волей. Тем не менее скрывать свои эмоции канцлер явно не собиралась. Сказанное ею явно не было произведением спичрайтеров: слова шли от самого ее сердца, — сильные и четкие своей законченностью, как обточенные морской стихией валуны.
— Кем бы ни были эти неизвестные пока убийцы, — говорила глава германского правительства, глядя прямо в глаза тысячам застывших перед экранами людей по всей стране, — кем бы ни были заказчики этого чудовищного злодеяния, они могут быть уверены: их поступки не останутся безнаказанными. Германский народ, его вера в прогресс и свободу не могут быть сломлены одним предательским выстрелом — даже если он приходится в самое наше сердце. Мы не допустим, чтобы хоть кто-то смел позволить себе наслаждаться нашим горем долго. Тот, кто поднял руку на сильнейшую страну в Европе, заплатит за это — и заплатит дорого.
Выступление канцлера слушали многие миллионы людей, и очень немалая их доля прослушала его еще раз, когда с получасовым опозданием речь была транслирована Евровидением на всех семи официальных языках сети своего вещания. Аналогично большинство германских телеканалов и телевидение Люксембурга повторили обращение федерального канцлера к народу в полдень — на этот раз в записи, дополнив жесткую и страшную речь Ангелы Меркель комментариями политиков и обозревателей. К этому времени новость о гибели вице-канцлера от рук вооруженных убийц активно циркулировала в новостях уже не только соседних Бельгии, Голландии и Дании, но и всего мира.
Одним из немногих мест, где в эти часы не обращали никакого внимания на бушующую в эфире бурю эмоций, стали помещения, выделенные в здании собственно бундестага группе Sonderstab-1 — руководству спешно сформированной межведомственной кримгруппы. Интересно, что на русский язык этот неизвестно как дошедший до журналистов термин в сопровождающих выпуски новостей комментариях ошибочно перевели как «специальный штаб», хотя слово скорее означало все же «экстренный». В любом случае полицейским и контрразведчикам в эти первые часы было не до телевизионных передач, какими бы важными они ни были для судьбы Германии и всей Европы. Выходило так, что убийцам удалось скрыться с места преступления. Согласно данным, полученным при допросе по крайней мере двоих не пострадавших при взрыве свидетелей, катер начал двигаться на восток, по изгибу Шпрее практически непосредственно после так и оставшегося единственным выстрела и при этом до собственно момента попадания. Большую скорость он не набирал, но почему-то уцелевшие полицейские не сумели не то что «организовать огневое противодействие», но даже просто открыть огонь до момента, когда он ушел за изгиб набережной. Вероятно, это объяснялось простым отсутствием необходимого рефлекса, хотя формально группа полицейских эскорта считалась вполне подготовленной в необходимом отношении. Но рефлекс на преследование у них был, и двое офицеров (точнее — обермейстер и гауптвахмистр полиции) начали погоню почти немедленно после того, как осознали, что возможность оказания помощи принципалу отсутствует. Тем не менее, когда их ревущие мотоциклы вылетели на позволяющую просматривать фарватер прямую часть аллеи, людей в медленно идущем в том же направлении катере уже не было. Вся последовательность событий на короткий период времени от выстрела до картинки «пустой катер медленно движется по Шпрее» была реконструирована по секундам и проверена многократно — с этого в кримгруппе, собственно, и начали. Но факт оставался фактом: в 25- или 30-секундную паузу, в ходе которой за катером никто не наблюдал, покушавшиеся с его борта исчезли. «Никто» при этом включало многие десятки уже опрошенных непосредственных свидетелей покушения и жителей домов, выходящих окнами на набережную. За два часа после событий на Аллее Кайзерины Аугусты обращение полиции к жителям и гостям Берлина было передано по государственному телевидению трижды, а по большинству местных каналов радио — по крайней мере раз пять. В коротких, зачитываемых напряженными дикторами сообщениях, граждан просили докладывать в полицию о любых известных им сведениях, способных помочь следствию. Некоторые члены «экстренного штаба» следственной группы питали определенную надежду, что это поможет заполнить полуминутный «пробел» в реконструкции событий, — но показательно, что среди них не было ни одного профессионального гражданского полицейского. Шквал звонков, обрушившихся на многоканальные линии в последующие десятки минут, только подтвердил ожидания профессионалов: при всем разнообразии полученных сведений, о катере и тех, кто на нем находился, не было сказано ни одного нового слова.