Получи удовольствие от шутки «ни за чей счёт»

Когда вы отказываетесь от собственного эго, тогда никто не сможет насмехаться над вами Если кто-то называет вас болваном, то един­ственной причиной, по которой вы можете огорчиться, является ваша вера в то, что человек, сказавший это, может быть прав!

Несколько лет назад, когда я ехал в маши­не по автостраде, несколько молодых парней в старой машине, показывая на меня, принялись надо мной глумиться, выкрикивая через от­крытое окно своей машины: «Эй! Лысый! Эй! Скинхед!»

Так как они старались запугать меня, я опу­стил окно в своей машине и крикнул им в ответ: «Подстригите волосы, девчата!» Возможно, мне не следовало этого делать. Мои слова только подстрекнули молодых парней.

Юные хулиганы повели свою машину бок о бок с моей, вытащили журнал и с широко рас­крытыми ртами принялись выразительно жести­кулировать, чтобы заставить меня посмотреть на картинки в журнале. Это был экземпляр жур­нала «Плейбой».

Я рассмеялся над их грубым чувством юмора. В их возрасте, находясь в компании своих друж­ков, я поступил бы точно так же. Увидев мой смех, они вскоре отступили. Смех над оскор­блением оказался лучшей альтернативой ханжеской стыдливости.

Посмотрел ли я на картинки в журнале «Плейбой»? Конечно, нет. Я благонравный мо­нах, сохраняющий обет целибата. Тогда откуда мне известно, что это был экземпляр «Плей­боя»? Мой водитель сказал мне об этом. По крайней мере, это именно та версия изложения событий, которой я придерживаюсь.

Дурак

Кто-то называет вас дураком. Затем вы на­чинаете думать: «Как он мог назвать меня дура­ком? У него нет никакого права называть меня дураком! Обзывать меня дураком оскорбитель­но! Я отомщу ему за то, что он назвал меня ду­раком». И внезапно вы понимаете, что позво­лили этому человеку назвать вас дураком ещё четыре раза.

Каждый раз, вспоминая слова этого человека, вы позволяете ему называть вас дураком. В этом заключается вся трудность.

Если кто-то обзывает вас дураком и вы не­медленно отпускаете это, то это более не бес­покоит вас. В этом заключается разрешение проблемы.

Зачем позволять другим людям управлять ва­шимвнутренним счастьем?

Страдание и отпускание страдания

Мысли о стирке

В нынешние времена люди слишком много думают. Если бы они хоть немного умерили прыть своего ума, их жизнь протекала бы на­много проще.

В нашем монастыре в Таиланде одну ночь каждой недели монахи отказывались от сна, по­свящали всю ночь медитации, которая длилась в главном зале от заката до восхода. Данная меди­тация являлась частью лесной монашеской тра­диции. Эти условия не были слишком суровыми, поскольку мы всегда могли вздремнуть следую­щим утром.

Одним таким утром, после сеанса ночной медитации, когда мы собирались разойтись по своим хижинам и отоспаться, настоятель по­дал знак молодому монаху австралийского про­исхождения. К ужасу этого монаха, настоятель отдал распоряжение выстирать огромную кучу одежды, причём приказал ему сделать это не­медленно. По нашей традиции мы заботимся о настоятеле, стирая его одежду и оказывая ему прочие незначительные услуги.

Куча белья для стирки была гигантской. Более того, весь процесс стирки выполнялся традици­онным способом, принятым у лесных монахов. Необходимо было натаскать воды из колодца, развести большой костёр и нагреть воду. Из бревна хлебного дерева с помощью монастыр­ского мачете строгали щепки. Щепки добавляли в кипящую воду, чтобы они отдали сок, который действует в качестве моющего средства. Затем каждый предмет одежды по одному помещали в деревянное корыто, в которое затем наливали коричневый кипяток, и одежду выбивали руками до тех пор, пока она не становилась чи­стой. Затем монах должен был высушить одеж­ду на солнце, время от времени переворачивая её, чтобы на ткани, окрашенной натуральными красками, не осталось полос. Стирка даже одно­го одеяния была долгой и тяжёлой процедурой. Стирка такого большого количества одежды должна была занять не один час. Молодой мо­нах, уроженец города Брисбен, после бессон­ной ночи чувствовал себя очень уставшим. Мне было его жаль.

Чтобы помочь ему, я пошёл в сарай-прачечную. Когда я туда вошёл, монах ругался и бранился скорее в соответствии с брисбенской, нежели с буддийской традицией. Он жа­ловался на то, как это несправедливо и жестоко. «Неужели этот настоятель не мог подождать до завтра? Неужели он не понимает, что я не спал всю ночь? Я стал монахом не для этого!» Это не точные его слова, но это всё, что пригодно для печати.

К тому времени я был монахом уже несколь­ко лет. Я понимал, что он чувствует, и знал, как решить его проблему. Я сказал ему: «Думать об этом гораздо труднее, нежели делать это».

Он замолчал и уставился на меня. Спустя не­сколько секунд тишины он молча вернулся к работе, а я отправился спать. К концу того дня он пришёл поблагодарить меня за помощь, оказанную в стирке. Как он обнаружил, это была истинная правда, что размышления о стирке оказались самой трудной частью работы. Когда он перестал жаловаться и начал просто стирать, проблемы уже не было вовсе.

Самой трудной частью чего бы то ни было в нашей жизни, является размышление об этом.

Опыт перемещения

В свои первые годы монашества в Северо- Восточном Таиланде я получил бесценный урок о том, что «самой трудной частью чего бы то ни было в жизни является размышление об этом». Аджан Ча возводил новый церемониальный зал в своём монастыре, и многие из нас, мо­нахов, оказывали помощь в работе. Аджан Ча имел привычку испытывать нас, говоря, что мо­нах будет трудиться не покладая рук всего лишь за одну или две бутылки пепси, а это требова­ло значительно меньших финансовых затрат от монастыря, нежели наём рабочих из города. Тогда я частенько подумывал об организации профсоюза монахов-послушников.

Церемониальный зал был возведён на хол­ме, сооружённом монахами. После того как этот холм был насыпан, оставалось много земли. Поэтому Аджан Ча созвал нас вместе и сказал о своём желании, чтобы оставшаяся земля была перемещена на задворки монастырской терри­тории. Три следующих дня, работая с 10.00 утра и далеко затемно, мы грузили землю лопатами и перевозили её на тачках в то самое место, куда хотел Аджан Ча. Когда всё было закончено, я был счастлив.

На следующий день Аджан Ча на несколько дней отправился посетить другой монастырь. После его отъезда заместитель настоятеля со­звал монахов и сообщил, что земля находится не в том месте и её необходимо переместить. Я был раздосадован, тем не менее, пока мы тяжело ра­ботали на тропической жаре в течение ещё трёх дней, мне удалось усмирить свой жалующийся ум.

Едва только мы закончили перетаскивать кучу земли во второй раз, вернулся Аджан Ча. Созвав монахов, он сказал: «Зачем вы переместили зем­лю туда? Я ведь говорил, что она должна быть в другом месте. Перенесите её обратно!»

Я был зол. Я был в ярости. Я был взбешён. «Неужели старшие монахи не могут сперва до­говориться между собой? Буддизм считается организованной религией, но этот монастырь такой неорганизованный! Они даже не могут определиться с тем, где оставить кучу земли! Они не вправе так со мной поступать!»

Ещё три долгих, изнурительных дня земле­копа маячили передо мной. Толкая тяжёлую тележку, я сквернословил на английском, чтобы тайские монахи не поняли меня. Это переходи­ло все границы. Когда всё это закончится?!

Я стал замечать, что, чем больше злился, тем тяжелее становилась тележка. Один из моих приятелей из числа монахов, увидев, как я ворчу, подошёл ко мне и сказал: «Твоя проблема в том, что ты думаешь слишком много!»

И он был совершенно прав. Как только я пре­кратил ныть и жаловаться, тележку стало тол­кать намного легче. Я получил хороший урок, размышления о перетаскивании земли являлись самой сложной частью дела; перетаскивать зем­лю было просто.

По сей день я подозреваю, что Аджан Ча и его заместитель спланировали всё это с самого начала.