Виктор Потиевский МАГА УВОДИТ СТАЮ
Часть первая. ВОЛЯ
РАСПРАВА
Вожак был зол. Злоба, жестокая, неудержимая, переполняла широкую грудь, клокотала внутри, перехватывала горло жгучими спазмами и вырывалась наружу низким, хриплым и грозным рычанием. Желто-зеленые яркие глаза остекленели от гнева. Он не мигая смотрел на врага, и казалось, только краткий миг отделяет его от нападения, от стремительного прыжка, после которого противник будет смят, уничтожен, растерзан… Но от броска его удерживал огромный опыт, умение в бою не подчиняться гневу, разумно и точно выбрать момент боевой удачи.
Старый опытный Вой хорошо знал своего врага. Это был Чужак, принятый им самим в стаю две недели назад. Семья шла тогда по следу двух лосей всю ночь. На рассвете волкам удалось настигнуть сохатых и окружить молодого быка. Несмотря на свою молодость, сильный и смелый лось упорно оборонялся, не подпуская волков, не давая им зайти сзади, все время угрожал смертоносными передними копытами. И в тот самый момент, когда матерая волчица в очередной раз отскочила от быка, увертываясь от удара, на лося из-за сугроба внезапно прыгнул незнакомый крупный волк, молниеносно рванул зубами, вырвал большой кусок мяса из ляжки. Кровь брызнула на снег, хлестнула алой струей — как сигнал, как призыв к всеобщему нападению.
Стая мгновенно кинулась на жертву… Волк-чужак не был отвергнут — он помог овладеть добычей. Три дня волки жили возле туши, пока не было съедено все, кроме нескольких костей. Присутствие и участие в трапезах Чужака они принимали мирно и молча.
Вожак не возражал. Его стая, его семья — небольшая, состоявшая всего из пяти волков, — пополнилась еще одним сильным и опытным бойцом.
И вот теперь он, Чужак, стоял напротив — ощетинившийся, озлобленный, готовый к борьбе с ним, вожаком, подчинение которому — закон для стаи.
Остальные четверо волков настороженно ждали, что будет дальше. Это была семья Воя. Волчица, матерая, умная Мага. Много зим она была его подругой, много раз приносила ему щенков. Именно так — «Ма-а-г-х-к-г-га» — подзывал он ее к себе, когда ложился на дневку, чуть поодаль от молодых, и хотел, чтобы волчица, свернувшись клубком, как и он, улеглась в шаге от него. Негромкое, едва различимое мычание раздавалось тогда из его приоткрытой пасти, и волчица тотчас являлась на этот зов.
Она стояла ближе всех к своему повелителю и другу, внимательно, очень внимательно наблюдая за выражением его морды, за движениями: не подаст ли знака, не призовет ли?.. Но кроме внимания, настороженности и готовности в ее глазах нет-нет да и загорался огонек любопытства, интереса: сумеет ли ее Вой справиться с врагом, повергнуть его? А вдруг нет?
В семье было два переярка: самец Ва (он всегда начинал вой именно с этого четкого звука «Ва») и самка Зуа (зевая, она сладко потягивалась, широко раскрывала пасть, кольцом изгибала язык и звонко вытягивала: «Зу-а-а»). Эти крупные и сильные волки-двухлетки стали уже неплохими добытчиками для семьи. Оба переярка стояли рядом с матерью-волчицей, на полшага дальше, чем она, от вожака.
Пятым в стае был единственный молодой прибылой волк. Вернее даже — волчонок, родившийся прошедшей весной. Набрасываясь на еду, он успевал несколько раз причмокнуть, сухо и четко издавая странный звук: «Ко! Ко! Ко!» Волчонку Ко еще не исполнилось года, он был худощав и недостаточно силен, но высок и осанкой напоминал отца. Можно было надеяться, что он, единственный оставшийся в живых из последнего помета, впоследствии станет таким же могучим, как вожак-отец.
Стоило Вою подать сигнал, и стая бросилась бы на Чужака, но он не мог этого сделать: победить, повергнуть врага должен был он сам.
Уже девять ночей стае не везло. Охота никак не удавалась. По приказу вожака последние трое суток волки промышляли даже днем, но кроме мелочи — трех зайцев — ничего не удалось добыть. Волки были очень голодны и озлоблены. И когда на рассвете Вой после короткого отдыха снова поднял стаю, Чужак оскалил клыки и пошел на вожака. Чужак восстал против его власти, не подчинился… Видимо, он сам недавно был вожаком " уже отвык подчиняться. Победа над ним была теперь уже необходима Вою как подтверждение своей силы и власти.
Чужак стоял, обнажив в оскале длинные, чуть начавшие желтеть клыки. Он был моложе Воя, но пять или шесть трудных зим, оставшихся позади, сделали его сильным и опытным. Чужак хотел хоть немного испугать вожака перед боем, поколебать его волю, его решимость.
Однако старый вожак был не из тех, кого можно взять на испуг. Многое повидал он на своем веку, многое пережил. Сейчас он сделал вид, будто замешкался и, словно растерявшись, повернулся вполоборота, подставив шею врагу.
Такой возможности Чужак пропустить не мог. Ненавистная и совсем незащищенная гривастая шея была почти рядом. Достаточно рвануть ее клыками, как хлынет теплая кровь вожака, и сразу можно стать хозяином стаи, пусть не своей, не родной, но все равно хозяином, повелителем. И разъяренный Чужак взметнулся в броске…
Вот тогда настороженная стая увидела и коварство, и силу, и молниеносность действий старого волка. Отскочив в сторону, Вой оказался сбоку от врага и тут же глубоко вонзил клыки в его загривок, ударив грудью. Из рваных, словно — ножевых ран на шее противника хлынула горячая дымящаяся кровь, и он, сбитый вожаком, рухнул в сугроб.
Старый волк гордо и спокойно стоял в стороне, не поворачивая головы, однако боковым зрением внимательно наблюдал, как стая быстро и жестко расправлялась с ослушником.
Рассветные сумерки рассеялись, первые лучи алого зимнего солнца, предвещавшего светлый и не холодный день, легли на белые сугробы. Вожак стоял словно в задумчивости, собираясь увести семью на дневку, подальше от этих мест, которые вызывали у него тревогу.
Опять в его стае было пятеро вместе с ним. Совсем недавно они потеряли шестого. Это был самец-переярок. Он погиб во время охоты. Могучий лось ударил его передней ногой в голову и убил. Он так и остался лежать на снегу с раздробленным черепом. И снег запорошил (то, закрыл белым сугробом, словно и не было на свете (того волка никогда. А стая ушла дальше. Нет, далеко не всегда волки рвут, уничтожают побежденного, раненного или убитого своего сородича. Это случается только по приказу вожака. Как наказание, как расплата за на рушение великого и единого закона стаи.
Вой все стоял, вслушиваясь в тишину. Волки уже обступили его, ожидая приказа. Ему достаточно было повернуться в сторону высокого старого сосняка и сделать два шага, как семья мгновенно расположилась походным строем — матерая Мага впереди, вслед за ней Ва, Зуа и Ко, оставляя ответственное, главное место замыкающего в строю вожаку. Они двинулись след в след, уверенные в безопасности своего тыла, где старый волк старательно охранял стаю.
Прошло несколько дней. Стая уже подкормилась на удачной лосиной охоте и спокойно дневала в густом темном ельнике. У самых корней кряжистого дерева, свернувшись в клубок, спала Мага, каждый ее выдох теплым паром клубился над ней, тотчас оседая белым инеем на низкой еловой ветке. Рядом в сугробах лежали другие полки.
Внезапно все пятеро вскочили словно по команде — невдалеке звонко залаяла собака.
Один только миг вожак раздумывал. Бесшумно и быстро следом за ним волки пошли на этот лай легким наметом. За оврагом, у молодого осинника, откуда слышался лай, вожак остановился. По направлению движения собаки, по тому, как она лает, старый волк уже знал, что пес гонит зайца. Человек, охотник, должен был находиться по другую сторону осинника. Лай приближался, и вожак понял, что путь гона пройдет здесь. Он вмиг выбрал место для засады. Лег. Семья последовала за ним, поняв его замысел.
Заяц, испуганный и стремительный, несся, прижав длинные уши, и ничего не видел и не слышал вокруг, кроме этой оглушительной, неотвратимой, гавкающей смерти, преследующей его по пятам. Но волкам сейчас нужен был не заяц. Лишь оба переярка и волчонок Ко проводили беляка глазами, но не шелохнулись. Опытная Мага на зайца даже не взглянула. Она знала, что вожак ждет собаку.
Увлеченный охотой крупный ярко-рыжий гончий пес легко бежал, добросовестно облаивая зайчишку, и вдруг учуял острый, леденящий его собачью душу запах стаи. Он попытался резко остановиться, уперся всеми четырьмя лапами и, бороздя снег, заскользил. Но было поздно. Крупный старый волк уже бросился на него.
Вою случалось и раньше нападать на собак. И каждый раз к его обычной охотничьей злобе словно прибавлялось свирепое чувство мести за постоянный страх перед человеком, перед собачьим лаем, за которым всегда следует человек.
Охотник ясно, отчетливо услышал последний, хрипло-надрывный, оборвавшийся лай и понял все. Он что есть духу заскользил через осинник, стреляя на ходу вверх, чтобы напугать волков. И — напрасно. На месте волчьей засады он увидел лишь утоптанный и густо забрызганный кровью снег…
Волки уходили спокойным шагом, мерно натаптывая свой бесконечный след по лесным тропам, по снежной целине.
Они шли, разрушая девственную гладь снегов и впечатывая свои следы — однообразный и четкий рисунок волчьей бродячей жизни — как право на эти просторы, на волю, на добычу.
День был светел — от снегов, от белых стволов берез, только волки, идущие ровной цепью, казались издали черными точками.
НАБЕГ
Старый вожак встал. Следом один за другим поднялись остальные. Стряхивая снег, они не спеша потягивались, разминая крепкие тела.
Вой глянул мельком на родичей, мгновенно заметил все мелочи: кто куда смотрит, кто к кому ближе. Бодры, сильны ли? Готовы ли к бою, к охоте? Приседая на задних ногах, сладко, сонно потянулся. В мышцах ног и спины приятно защемило, он отчетливо услышал негромкое похрустывание в старых суставах.
Большая круглая луна лежала на вершинах дальних елей, словно наколовшись на их острия. Мелкие колючие звезды рассыпались на черном небе. Вой, стоя на снежном бугорке, разглядывал яркую луну, в свете которой глаза волков поблескивали оранжевыми огоньками. Неведомая сила, волнующая его широкую грудь, заставляла всматриваться в огромный таинственный диск, не отрывая от него глаз ни на мгновенье. Вот он подобрался, закинул голову. Из его приоткрытой пасти вырвался, понесся в ночной простор мощный, звонкий и тягучий вой, будто прорвалась через горло волка, выплеснулась в ночь вся тоска, которая накопилась, наболела. Озаренная луной снежная дорога уходила от опушки в поле и дальше — к человеческому жилью. Волки знали эту дорогу и шли по ней быстро, размеренно, без остановок. Не часто старый вожак выводил их на этот путь. Он понимал, какую смертельную опасность таил в себе запах человека, его жилья. Однако п трудные времена, когда с голоду подводило животы, стая становилась на этот тревожный путь, полная решимости и осторожности. Волки шли по обочине санного пути, время от времени на ходу задирая крупные головы к звездам, вслушиваясь в ночь.
В середине ночи звери подошли к избам. Вблизи человеческого жилья внимание вожака, и без того острое, удваивалось. Напряженный, скорый на решения, готовый мгновенно исчезнуть, раствориться вместе с послушной стаей во мгле, он быстро, точно и беззвучно вел волков к намеченной цели. Его особенная, чуткая настороженность передавалась остальным. Но никто из стаи, даже верная Мага, не знал, какой великий тайный трепет испытывал старый волк перед человеком. Это чувство родилось не сразу, далеко не сразу… Тревожное внимание к человеку, осторожность в борьбе с ним за свою волчью жизнь, за волю, за добычу с течением времени перерастали в великий этот трепет перед его оружием, мудростью, перед его вездесущностью и властью над лесом и над полем. Может быть, из-за этого чувства вожаку удавалось сохраниться самому и сберечь семью.
Деревня лежала на холме, окруженном лесами, луна высвечивала каждый дом, тяжелой махиной чернеющий на фоне яркого, светящегося снега. Волки обошли деревню, внюхиваясь в сложные запахи людского жилья. Только в одной избе светились окна — словно огромные огненные глаза с пугающе неподвижным взглядом. Звери держались подальше от этой избы. Черные дома с погашенными огнями казались им менее опасными.
К жилью подошли с подветренной стороны, чтобы собаки не подняли панику и не оставили стаю без добычи. Вой остановился невдалеке от крайней избы, принюхиваясь и приглядываясь. Остальные замерли рядом. Только Мага, озабоченная безопасностью стаи, осталась немного в стороне, как бы охраняя семью.
Место подхода выбрали удачно — собак в крайнем дворе не оказалось. Старый Вой бывал в этой деревне и раньше, но каждый раз все равно приходилось осматривать, вынюхивать, изучать все заново: там, где в прошлый набег удалось беспрепятственно утащить овцу, сейчас могли оказаться целая свора псов и люди с оружием.
Вожак оставил стаю за околицей и быстрой тенью скользнул вдоль изб. Сонная тишина деревни дышала запахами собак, людей; пахло коровьим навозом, молоком, загадочным и тревожным внутренним теплом изб. Но вот потянуло соблазнительным овечьим духом: в ближайшем хлеву овцы! Вой остановился, подавил голодные спазмы. Внимательно следившие за вожаком волки через миг уже были рядом. По узкой тропке вдоль забора он прошел к хлеву, остальные черными тенями двигались следом, и только осторожная Мага осталась на страже.
Вой знал, что едва учуяв волков, овцы поднимут шум. В деревне начнется паника. Действовать надо было молниеносно. Ему приходилось влезать в хлев и через крышу, и подкапывать заднюю стенку, но сейчас это казалось опасным — двор был чуть ли не в середине деревни. Надо проникнуть к овцам через дверь. Далеко не всегда хлев закрывают прочными запорами.
И Вой, оттянув лапой дверь на себя, просунув в щель морду. Овцы всполошились, суматошно, истерически заблеяли. Теперь только в крике о помощи и оставалась для них надежда на спасение.
Но крик этот был недолгим. Вожак просунул в щель вторую лапу, крепче уперся в землю задними ногами и что было сил надавил на дверь.
Вздулись, окаменели его мощные мускулы, огненные круги поплыли перед широко раскрытыми глазами. В горле пересохло. Натужный, короткий хрип вырвался из гортани. Вою казалось, что еще немного — и он не выдержит, отступит, так и не открыв дверь. Но тонкая проволока, скручивавшая петли, лопнула.
И в тот же миг деревня проснулась: безудержно залаяли собаки, засветились окна домов, захлопали двери. Люди выскакивали с ружьями на улицу, но не знали, куда бежать, где случилась беда. Овцы молчали… А стая уже уходила, унося добычу.
Вой и оба переярка тащили по овце. Еще одну зарезанную овцу поднял и проволок несколько шагов волчонок Ко, но унести не смог.
Грохнули два запоздалых и бесцельных выстрела, а волки уже скрылись в лесной чаще.
Недалеко от деревни состоялась трапеза. Вожак поглощал свою добычу один. Рядом, у второй туши, расположилась Мага и волчонок Ко. За третью овцу принялись молодые самец и самка, оттащив ее чуть в сторону. Черные тени скользили по залитому лунным светом снегу, снег поскрипывал, хрустел под ногами зверей, довольное урчание нарушало сонную тишину ночи. И только старый вожак знал, что за зло, причиненное человеку, их ждет расплата.
Разделавшись с добычей, волки ушли. Вожак долго уводил их, возвращаясь на свой след, путая и усложняя следы.
Два раза он выходил со стаей на проселочную дорогу, ведущую от деревни к городу. Ночью она была пустынной и не сулила опасных встреч, но главное — помогала затерять следы. И все-таки опытный вожак, вновь направляясь в лес, подавал стае пример, предусмотрительно мощным броском перелетая через высокую снежную бровку в кювет, откуда с дороги совсем не было видно волчьих следов. Стая строго следовала за ним.
Звери шли почти всю ночь. Только к рассвету был разрешен отдых…
И все равно, несмотря на долгий и сложный путь. Вой не был спокоен.
Для отдыха он выбрал место на низком, густо заросшем берегу лесного озера. Старый волк знал, что резким шуршащим шелестом тростник выдаст любого, кто ступит в его пределы. И стая залегла на дневку в самой середине тростниковых зарослей.
До полудня звери отдыхали. Сухие тростинки чуть слышно звенели, словно убаюкивали волчью семью, словно успокаивали своим легким шелестом, что надежно охраняют безопасность стаи. Вой дремал, выставив настороженно уши, дыхание его было ровным и глубоким.
Однако в середине дня отдых был прерван: волки вскочили, услышав крик раненого зайца. За тростником, на самой окраине лесной опушки — вожак сразу это определил, — лисица или рысь неловко цапнула длинноухого, дав ему возможность крикнуть. Звери готовы были рвануться к чужой добыче, но вожак не трогался с места, и все остальные, искоса с недоумением поглядывая на него, стояли в напряженных позах.
В другое время старый волк тоже бросился бы на крик подранка, однако сейчас он медлил.
Крик зайца повторился — резкий, раздирающий тишину, надрывный и жалобный. И тогда Вой быстро и почти бесшумно, несмотря на густые заросли, побежал вдоль берега — совсем не туда, куда стремилась стая. Не приближаясь к опушке, он вел ее, скрывая в тростниках.
Волк хотел подойти к тому месту, где кричал заяц, скрытно и проверить, какие запахи приносит ветер оттуда.
Прежде чем покинуть тростниковую защиту, Вой остановился. Мага, чуткая и настороженная, стояла рядом. Они уже чувствовали опасность, коварный подвох в этом крике. И потому дальше двинулись осторожным, крадущимся шагом.
На снежный лесной склон вожак поднимался медленно, все время тщательно нюхая ветерок, приносящий запахи. Большая голова зверя была приподнята и чуть повернута в сторону, откуда он ждал опасности. Так же внимательна была Мага. Ее тонкое чутье ничуть не уступало обонянию вожака.
И они оба одновременно уловили то, что их особенно пугало: отчетливый запах человека… Засада!
Быстрыми мощными прыжками отдохнувшая стая понеслась прочь от опасного места, не особенно выбирая дорогу. Снежная целина недолго сдерживала ее бег. Вырвавшись на ледяной простор озера, волки помчались длинными размеренными бросками — легко и неутомимо.
ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ
Тревожный звук шагов раскатывался по лесу. Снегопад, начавшийся около полудня, скрадывал звуки, но шаги слышались ясно, отчетливо. Вой уловил их еще в состоянии дремоты. Мгновенно вскочил, отряхнулся от снега. Белые крупные хлопья, бесконечной лавиной летящие с неба, тут же снова запорошили его серую шерсть.
Шаги приближались. Вой услышал, как человек остановился на миг, снова пошел — громко, уверенно, не таясь. Вожак различил тонкий хруст ветки, сломавшейся под ногой человека. Дальнейшее промедление грозило опасностью. Вой поднял стаю.
Быстрым наметом, однако спокойно, без всякой паники волки уходили в сторону от человека. Старый волк уводил семью по самой неудобной и трудной дороге: по открытому месту, по глубокому снегу. Он знал: так безопаснее.
Много зим назад молодым переярком Вой впервые увидел человека, впервые узнал, что такое загон. Отец Воя уводил тогда семью под прикрытием деревьев и кустарников в противоположную от шумно идущего человека сторону, уводил, выискивая натоптанные тропы, чтобы быстро и легко бежать.
И когда уже казалось, что опасность позади, что человек, который долго и упорно гнал стаю, отстал, навстречу ей вдруг ударили выстрелы.
Вой видел, как уткнулся окровавленной пастью в снег вожак-отец, как, захлебываясь кровью, упала, вытянулась на снегу мать-волчица…
Одаренный от рождения находчивостью и быстрым, острым умом, Вой отполз тогда в сторону.
Он полз долго и упорно, распластавшись по промерзшей и жесткой заснеженной земле, полз, пока не затихли голоса людей и скрип снега под их ногами там, где они топтались у поверженной, уничтоженной семьи Воя, Удалось ли уйти еще кому из стаи, он не знал.
Того страшного урока было достаточно, чтобы он понял, разгадал секрет спасения во время такой охоты.
С той давней поры он уже не раз уходил сам и уводил стаю от загонщиков, выбирая самый трудный путь по открытым местам, по глубоким сугробам, где идти очень тяжело, где нельзя бежать. Он знал, что там безопасно, что засады ждут его именно в лесу, в удобных проходах, у опушек, где мало снега, на тропах.
Волки шли, с трудом пробивая глубокую снежную целину, время от времени перестраиваясь в цепочке: уставшего переднего подменял следующий. Только волчонок Ко все время оставался в середине — он не был еще так силен, как остальные.
Люди выследили стаю еще до снегопада, но когда пошел снег, поторопились с облавой, так и не окружив участок, где оставались волки, флажками. Впрочем, они все равно не остановили бы Воя: он был хорошо знаком и с этой грозной хитростью человека, умеющего использовать в своих целях даже волчью осторожность. Он не боялся кроваво-красных лоскутков и умел проводить через них стаю.
Семья уходила псе дальше и дальше — вожак спас ее и на этот раз.
Когда снегопад прошел, день уже клонился к вечеру. Холодные лучи зимнего солнца, проскользнув из-за туч, коснулись дремлющей стаи. Тревожное напряжение, не покидавшее Воя даже в полусне, стало постепенно спадать. Он дремал, свернувшись клубком, и перед его мысленным взором вставали, наслаиваясь друг на друга, видения: то озаренные луной черные дома деревни, то вспышки давних выстрелов, заливавших все вокруг белым жгучим огнем, то разъяренно лающие собаки.
Подобные полусны-полувидения приходили к вожаку, когда нервы его были взвинчены, измотаны постоянными облавами, преследованием, пугающим запахом человека. В такие дни чувство опасности не покидало его ни на миг — ни наяву, ни во сне. И тогда он уводил стаю в далекую лесную глушь, куда не забредали охотники и туристы, где человек не бывал никогда. Волки уходили две или три ночи кряду, иногда шли даже днем.
На долгое время прекращались набеги, охота на домашних животных. Семья ловила зайцев, нападала на лосей и кабанов. Случалось, что пищи не хватало и волки голодали, но вожак твердо выдерживал любые трудности и только к весне приводил стаю в родные места, чтобы у знакомых озерных берегов подготовить логово для новых щенят, для новой волчьей жизни.
Вожак еще отдыхал, но в его голове уже зрело решение: пора уходить в свои глухие угодья, спрятаться в глубине дальних чащоб лесного края. А перед уходом еще раз сделать набег на деревню — вряд ли люди ждут их повторного нападения на свой скот так скоро.
Едва сумерки длинными хмурыми тенями легли на сугробы, вожак поднял стаю и повел к деревне. Нет, в его сердце не было злобы на людей, да и голод сейчас не мучил его семью, но старый волк привык действовать неожиданно. Именно так он запутывал своих врагов, не позволяя им угадывать его действия.
К деревне подошли глубокой ночью. Луны не было, и дома выглядели совсем не так, как в прошлый раз. Теперь они словно срослись с темными снегами, словно затаились, соединенные воедино густой, непроницаемой чернотой ночи. Но волки достаточно хорошо видели и во тьме. Хотя они любили лунные ночи, но темные для набегов были надежней — темень скрывала от чужих глаз.
Оставив стаю у околицы, Вой двинулся в глубь деревни. Он чаще всего именно так начинал нападение. Но на этот раз, сделав несколько шагов, вожак замер. Жгучая тревога сжала сердце, больно кольнула под ложечкой. Шестым чувством волк уловил: деревня не спит, деревня ждет его…
Он стоял не шелохнувшись. Дома, черные и тяжкие, еще были укутаны мертвой тишиной, которая вот-вот прервется… Но вожак уже знал, что надо делать, чтобы спасти семью.
Стая была в нескольких шагах. Волки уловили его короткое тихое рычание и поняли все. Замешательство, возникшее в стае, длилось миг, и она тотчас ринулась прочь от деревни.
Сразу же, словно по команде, зловещая тишина раскололась выстрелом. Надрывно залаяли собаки… Семья старого Воя уходила, но он знал, что у края леса ее может ждать засада, хитрая человеческая засада, смертельно опасная для его родной стаи. И он остался, чтобы отвлечь врагов.
Метнувшись к ближайшей избе, он проскользнул вдоль забора и звучно, грозно взвыл. Сразу же грохнули два выстрела. Собаки, заливаясь злобным лаем, бросились на голос волка, за собаками спешили люди.
Вой знал расположение деревни и на бегу прикинул, где можно будет выйти к лесу. Наткнувшись на глухую стену, которой прежде не было, он рванулся в сторону, обежал двор и почти вплотную столкнулся с людьми. Волк круто повернулся. Три человека с ружьями наперевес гнались за ним. Им была очень нужна, просто необходима его волчья жизнь…
Вой помчался к двум сараям, между которыми был узкий длинный проход на улицу, ведущую к лесу. Вот он уже в знакомом коридоре между черными высокими стенами сараев, впереди — свобода! И вдруг опытный бесстрашный волк оцепенел. Он понял: наступил его конец- выход из коридора был плотно забит досками…
Вожак повернулся лицом к смерти, грозно оскалив клыки.
«В темноте не стрелять!»- крикнул один из людей.
Все трое стояли, полностью закрывая проход, направив ружья во тьму. Волк, конечно, не понял значения слов, но голос человека словно ударил его по ушам. Он стоял, загнанный в ловушку, обманутый, все тело его трепетало от злобы и бессилия.
Вожак знал, что стая ушла, потому что в отдалении не было слышно выстрелов, и теперь сам приготовился встретить последнюю свою пулю.
Внезапно яркий свет ослепил зверя — его осветили фонариком.
— Стой! Не стрелять! — крикнул тот же голос.
— Это почему?
— Ну и волчище!..
— Будем брать живым.
— Здоров он больно…
— Уж не боишься ли?
— Да брось, не болтай…
— Ребята, ждать нельзя, давай сразу!
И три мужика, здоровенных и по-крестьянски крепких, едва успев надеть рукавицы и выдернуть поясные ремни, одновременно быстро и решительно навалились на старого волка.
Он отчаянно, свирепо сопротивлялся, пытался отшвырнуть врагов, исступленно напрягал свои могучие мускулы, на миг отбросил одного, второго человека, но они тотчас навалились снова. Вой рвал зубами все, что мог, захлебывался от надрывного рычания, словно проклинал людей, деревню, свою волчью неудачную судьбу.
Наконец, после долгой и упорной борьбы, его удалось связать.
Люди стояли усталые, в изодранной одежде, окровавленные… — А он не бешеный?! А то ведь смотри: всех нас искусал, изранил, гад.
— Здоровый. Не беспокойся. Не бешенее нас с тобой.
Сбегались люди, везде мелькали огни карманных и переносных фонарей. И в шумной толчее два мужика тяжело несли на плечах толстую жердь, к которой был привязан матерый волчище. Он висел, опутанный ремнями и веревками, измученный, несдавшийся, молчаливый. И только глаза его пронзительно сверкали жгучим огнем непримиримости, неистощимой внутренней силы, данной ему родным лесом, и ненависти.
Блики фонарей метались, выхватывая из тьмы углы домов, заборы, лица людей, собак, которые рычали, гавкали, но все-таки не решались подойти вплотную к связанному полку… А люди спокойно несли его, разговаривая; курили, смачно посасывая сигареты; громко сплевывали на снег. Их голоса, резкие, ненавистные, иглами впивались в мозг зверя; запах людей, табачный дым наполняли его грудь, вызывая удушье. Но он молчал, сжав могучие челюсти. Свисая вниз головой, покачиваясь в такт шагам людей, старый вожак смотрел в бездонное беззвездное небо, раскинувшееся над деревней, над лесом, над бесконечными снежными дорогами. В черное небо последней вольной ночи. Ночи перед великими испытаниями.
МАТЬ-ВОЛЧИЦА
Трое суток стая не уходила от деревни. Дневали в лесу, неподалеку, выбирая для отдыха кустарники на открытых склонах и опушках, чтобы подойти к ним незаметно было невозможно.
Отлежавшись, отдохнув днем, волки всю ночь бродили вокруг деревни. Мага не подводила стаю близко к домам, но и покинуть страшное место не могла. Беспокоясь о безопасности семьи, мать-волчица пыталась пресекать даже вой. Но волки все равно выли. Первым теперь начинал волчонок Ко. Вспомнив отца-вожака, он вдруг как-то отчаянно взвывал, тонко, печально, словно плакал. Тотчас подхватывали остальные — они выли громко, протяжно, всей своей волчьей душой зазывая вожака обратно в стаю. Тут и матерая Мага, забыв об осторожности, поднимала голову к небу и присоединяла свой голос к призывному вою стаи. Но только дальний и злобный лай деревенских собак был откликом на этот зов.
На четвертый день волчица увела семью. Дальше оставаться возле деревни было опасно.
Многому научил подругу старый Вой. И хотя у нее не было его силы, его стремительности и воли, но мудростью и осторожностью она обладала.
Мага уводила стаю подальше от деревни, однако в пределах своих угодий, своего охотничьего участка. Ва был ее первым помощником. Он пытался заменить вожака и шел в походном строю замыкающим, как почти всегда ходил отец.
Две ночи волки следовали за Магой, пытаясь попутно охотиться, но серьезных удач не было, и старая волчица шла дальше, расширяя и углубляя поиск, готовя стаю к первой большой и серьезной охоте без отца-волка.
Зимний рассвет уже окрасил снега розовато-сиреневым цветом, когда волчья семья пересекла сосновый бор и вышла к опушке. Тут Мага остановилась. Подняв морду, долго и тщательно нюхала воздух, резко повернувшись к своим, издала едва слышный хриплый звук, какой всегда в таких случаях исходил от вожака.
Звери вмиг рассыпались веером и, чуть отставая от матери-волчицы, двинулись развернутой цепью, крадучись, почти совсем бесшумно огибая горбатую малоснежную опушку. Там, пониже, в кустах, у края молодого осинника, рылись в мерзлой земле кабаны… Мага учуяла их издалека, и это позволило ей подвести стаю незаметно.
Довольно большое стадо охраняли два огромных клыкастых секача. Один из них был, несомненно, вожаком. Время от времени он поднимал густо обросшую бурой щетиной голову, прислушивался, нюхал воздух… Не обнаружив опасности, снова устремлял рыло в землю, негромко похрюкивая.
Движением головы Мага подала сигнал, и проворный Ва скользнул по склону, прополз через узкую лощину к осиннику и залег сбоку от стада. Остальные волки притаились с другой стороны.
Особенно беспокоил стаю секач-вожак. А он тем временем старательно поддевал клыками мерзлую землю. Она не поддавалась, твердая, будто окаменевшая; кабан раздраженно всхрюкивал, нажимал, оледенелый грунт лопался, и зверь смачно, с удовольствием, причмокивая и похрустывая, жевал добытый с трудом кусок корня.
Но вот вожак кабаньего табуна, как видно старый и опытный, вновь подняв клыкастую морду, насторожился. Он озирался, видимо уловив первые признаки тревожного запаха.
Маленькие глаза смотрели исподлобья внимательно и зло. Зверь нервно подергивал своим чувствительным пятачком, шумно втягивая воздух…
Ва понял: секач сейчас поднимет тревогу и табун бросится прочь. Нельзя терять ни мгновения, необходимо объявиться первому, испугать стадо и направить его бег туда, где притаились Мага, Зуа и Ко.
До кабана было несколько прыжков, сбоку от него, ближе к переярку, кормилась молодая свинья. Ее-то и выбрал волк для нападения. Быстрый и сильный молодой зверь кинулся на свинью. То ли она шарахнулась в сторону, то ли сам секач заслонил ее — так или иначе, вожак кабаньего табуна оказался напротив волка. Густая седая щетина на крутой кабаньей холке стояла дыбом. Длинные кривые клыки уже были нацелены на врага.
Двухлетний Ва впервые столкнулся нос к носу с секачом, мгновенная заминка едва не стоила ему жизни. Однако в последний момент ловкий Ва стремительно вильнул в сторону, и тяжелое живое бревно, вооруженное страшными клыками, пронеслось мимо.
Табун убегал, гулко топоча по тропе, тревожно хрюкая… Секач бросился вслед за своим стадом, услышав кабаний визг где-то впереди. Это выскочившие из засады волки овладевали своей добычей. Ва сделал свое дело! А догонять секача — хлопотно и опасно: переярок уже узнал силу и неустрашимость этого могучего лесного зверя. И он поспешил туда, где началось пиршество. На снегу лежали две свиные туши. Быстрым и неожиданным оказалось нападение волков на убегающий табун, да и вожака-секача отвлекли вовремя… Это была первая удачная охота после потери отца-полка.
Прошло две недели. Зима бушевала певучими метелями. Минувшей ночью намело особенно много снега, и волкам приходилось протаптывать новые тропы с подветренной стороны крутых сугробов.
Стая выискивала место дневки. Волки вышли на заснеженный лед озера. Поземка кружилась, плоскими свистящими кольцами металась по белой озерной глади. На этом, замерзшем теперь, большом лесном водоеме летом звери иногда ловили ондатр или норок, а весной даже случалось выхватить у берега щуку во время нереста… Как неуютно было здесь зимой! Как манил защищавший от ветра лес, пропахший мерзлой хвоей, пронизанный мягким молочно-белым светом! Скорее туда — к месту отдыха. Но заспешившая стая не успела далеко отойти от берега. Вслед ей большими прыжками несся и вскоре догнал крупный сильный волк. Издалека Маге показалось, что бежит Вой, и потому семья сразу остановилась, сбившись в ожидании в кучу. Вскоре волки разглядели, что пришелец был меньше Воя, да и бежал он иначе: голову на ходу держал чуть выше, чем вожак, и прыжки его не были такими плавными, как у старого волка.
Мага была спокойна, и стая принюхивалась к чужому, не проявляя враждебности. Мать-волчица внимательно изучала гостя. Хотя самец имел за спиной всего четыре зимы, но это был уже многоопытный, хорошо знающий лесную жизнь волк. И он мог стать для Маги, вовсе не собиравшейся отдавать власть над стаей кому бы то ни было, более надежным помощником, чем переярок Ва.
Пришлый сразу понял, кто руководит этой небольшой стаей, и проявил к Маге знаки уважения и внимания: не стал, как это принято по отношению к самкам, обнюхивать ее, а, подойдя к волчице, доверчиво повернулся боком, подставил беззащитную шею, признавая главенство Маги, ее власть.
Пока Пришлый знакомился с остальными, Мага присматривалась к нему. Он независимо, но дружелюбно, чтобы не создавать конфликта, обнюхал настороженного Ва; виляя хвостом, потыкался носом в шерсть стройной Зуа; по-отечески снисходительно оглядел волчонка и спокойно встал в стороне, высокий, красивый, выжидающе глядя на волчицу-хозяйку. Да, он был не так уж прост, этот Пришлый.
Волки еще немного потоптались и двинулись вслед за Магой.
Приближался февраль — время гона, время любви. Может быть, Пришлый потерял подругу или даже целую стаю? Может, он был волком-одиночкой еще с лета и ему опостылело одиночество? Волчицу ли он искал себе или вообще хотел жить в стае? Так или иначе, но он умно, осторожно входил в чужую семью.
Волки продолжали путь, и последним, замыкающим, теперь был Пришлый. Его уже приняли в стаю. Пока он еще не стал вожаком, он был только главным помощником хозяйки стаи, матери-волчицы, но уже занял в строю место отца-вожака. Идущий предпоследним Ва не оглядывался на Пришлого, не проявлял агрессивности, но был насторожен. Чужой и незнакомый волк на месте отца, воспитывавшего Ва со щенячьего возраста, раздражал своенравного переярка, вызывая в нем устойчивое недоброжелательство, проявить которое он не решался _ боялся ослушаться мать-волчицу и видел несомненное преимущество в силе Пришлого.
Теперь в семье снова было пятеро, и Мага обрела большую уверенность: стая может рассчитывать на удачу в охоте, на более сытую и безопасную жизнь.
ПЛЕН
Было тихо и темно. Вокруг царил ядовитый, ненавистный запах человека, его жилья. Вой лежал связанный, его даже не отвязали от жерди — так и бросили в сенях на пол.
С тех пор, как его скрутили в том роковом простенке между сараями, прошло совсем немного времени. Была еще середина ночи. Вой отчетливо слышал, как за деревней выла его стая, упорно не уходя, посылая звучный, надрывный зов своему вожаку. Он хорошо различал каждый голос: его семья уцелела, ей удалось уйти!
До утра он пролежал на деревянном полу, слушая далекие голоса волков своей стаи. Преданность семьи вселяла в него новые силы, увер