Атомная подводная лодка К-27(645пр) Северного Флота

Мазуренко Вячеслав Николаевич

26.07.2006

В октябре месяце 1955 года Совет Министров СССР принял Постановление о разработке опытной атомной лодки проекта 645 с жидкометаллическим теплоносителем (ЖМТ).
Внешне АПЛ К-27 (проект 645) сохранила фамильное родство с первой атомной лодкой К-3 («Ленинский комсомол») и фактически являлась ее глубокой модификацией. Помимо нового «атомного сердца», корабль получил лёгкий корпус из новой маломагнитной стали, «обшитой» звукопоглощающим резинокордным покрытием. Это позволило значительно уменьшить массу размагничивающего устройства, и вдвое сократить количество отверстий в прочном корпусе. Из той же маломагнитной стали были выполнены и балластные цистерны. Кроме того, на корабле была изменена компоновка отсеков, что привело к лучшей центровке корабля. Вместо вспомогательной дизель-электрической установки, на корабле были установлены автономные турбогенераторы, позволявшие АПЛ длительное время идти под гребными электродвигателями (в случае выхода из строя обоих ГТЗА). Даже при сохранении исходного проекта 627А, на базе которого создавался новая АПЛ водоизмещение корабля снизилось почти на 400 тонн.
Главным конструктором лодки стал А. К. Назаров, которого в СКБ-143 пригласил начальник бюро и главный конструктор «Ленинского комсомола» В. И. Перегудов, курировавший работы по подводной лодке с жидкометаллической атомной энергетической установкой (АЭУ) на начальном этапе работ с 1952−1955 гг.Главным наблюдающим по К-27 была А. Н. Донченко — инженер-капитан 1 ранга, единственная женщина, занимавшая когда-либо подобную должность.
Разработка технического проекта атомной лодки К-27 завершилась в 1956 г. По своим тактико-техническим элементам АПЛ пр. 645 была близка к серийным лодкам пр. 627А. Следует отметить, она не уступала и американской атомной ПЛ «Сивульф», а по скорости хода и глубине погружения превосходила ее.

В течение следующего 1957 г. ОКБ-143 разработало рабочие чертежи ПЛ, а в1958 г. выпустило техническую документацию по проекту (кораблестроительные расчеты, инструкции по эксплуатации и т. д.), что позволило в сентябре 1957 г. приступить к строительству корабля на заводе № 402 в том же цехе № 42, что и ПЛ проектов 627 и 627А. Главным строителем корабля был А. А. Овчинников.
Официальная церемония закладки будущей К-27 состоялась 15 июня 1958 г. Первоначально намечалось сдать ПЛ флоту уже в конце 1960 года, но из-за технических причин сроки срывались. Задерживались поставки ряда механизмов, которые дорабатывали по ходу строительства лодки. Они поступали с опозданием на 6−10 месяцев.
Поставка оборудования атомной энергетической установки была завершена лишь в начале 1962 г. В результате, официальный спуск на воду опытовой атомной лодки К-27 состоялся лишь 1 апреля 1962 г.
Надо отметить, что энергоустановке с ЖМТ, из-за которой сроки строительства корабля переносились, были присущи и недостатки:
— жидкометаллический теплоноситель (сплав «свинец-висмут») плохо переносит контакт с водой. Он подвержен окислению с образованием твердых окислов, которые в про-цессе работы атомного реактора могут уменьшить расход сплава через каналы реактора или закупорить их вообще. Последнее обстоятельство может привести к повышению температуры стенки оболочки ТВЭлов до критического значения и их разгерметизации (разрушению); частицы радиоактивного топлива в этом случае попадут в 1 контур, повысив радиоактивность сплава выше предельных значений. Этот недостаток реактора с ЖМТ потребовал от конструкторов создать в составе энергоустановки систему герметизации 1 контура с помощью инертного газа, а также предусмотреть в процессе эксплуатации, систему регенерации сплава для очистки его от твердых окислов. Кроме того, перегрузочное устройство реактора по этой причине стало представлять из себя дорогостоящее и сложное инженерное сооружение;
— большой вес сплава и его относительно высокая стоимость по сравнению с бидистиллятом в водо-водяных реакторах;
— первый контур должен быть постоянно разогретым для поддержания сплава в жидком состоянии. Этим усложняется обслуживание энергоустановки при нахождении корабля в базе. Необходимо постоянно держать атомный реактор в действии на небольшой мощности или же иметь береговое обеспечение, способное подавать на корабль водяной пар для обогрева трубопроводов и теплообменных аппаратов 1 контура. Все это усложняет конструкцию реакторной установки, удорожает береговое обеспечение и затрудняет обслуживание и базирование ПЛА в необорудованных гаванях, что особенно сказывается в военное время.
Вместе с тем, несмотря на неудачный опыт американских ученых, в СССР не прекратили работы по созданию атомных лодок с реакторами на жидкометаллической теплоносителе.
История создания отечественных АПЛ с реакторами на жидкометаллическом теплоносителе ведет отсчет с сентября 1952 г., когда по решению правительства СССР началось проектирование первой отечественной атомной подлодки (Судостроение, 1995. № 7). В качестве основного тогда был выбран вариант водо-водяной АЭУ, но работы по корабельному реактору с ЖМТ не прекратили. Их осуществлял Физико-энергетический институт (ФЭИ) под научным руководством академика Академии паук Украинской ССР А. И. Лейпунского. Непосредственную разработку жидкометаллической ППУ, получившей обозначение ВТ, вело ОКБ «Гидропресс» Подольского машиностроительного завода им. Орджоникидзе под руководством главного конструктора Б. М. Шолковича.
В качестве теплоносителя отечественные физики выбрали эвтектический сплав свинец-висмут, который, хотя и уступал натрию но теплофизическим свойствам, но был значительно химически менее активен и опасен в случае аварии. Таким образом, удалось избежать ряда проблем, с которыми столкнулись американцы, сделавшие ставку на теплоноситель из щелочных металлов.
После спуска К-27 на воду, в мае начались швартовые испытания по проверке систем, механизмов и вооружения корабля.
Параллельно велись работы по приготовлению и вводу в действие АЭУ корабля. Кульминация этого этапа наступила в начале декабря, когда установки приняли сплав, приготовленный и доведенный до необходимых кондиции на заводе № 402. После этого начался весьма ответственный период эксплуатации ППУ — принятый сплав требовал поддержания в разогретом состоянии и готовности к работе вспомогательных механизмов АЭУ.
Вскоре были осуществлены физические пуски обоих реакторов. С первых дней нового 1963г. начались испытания главной энергетической установки, проводившиеся испытательной партией, ядро которой составили специалисты СКБ-143. При этом они непосредственно выполняли функции сдаточных операторов АЭУ и вспомогательных систем.
А летом 1963г. К-27 под командованием капитана 1 ранга И. И. Гуляева вышла в море на испытания. Для сокращения сроков сдачи ПЛ заводские, ходовые и государственные испытания были совмещены. Принимала лодку специально назначенная Правительственная комиссия под председательством вице-адмирала Г. П. Холостякова.
30 октября 1963 г. Правительственная комиссия подписала приемный акт опытовой атомной ПЛ К-27 пр. 645, рекомендовала применение АЭУ со сплавом свинец-висмут на ПЛ новых проектов, а в качестве ближайшего шага предложила организовать длительный автономный поход К-27 с целью «более глубокого изучения эксплуатационных качеств лодки и ее АЭУ».
Только в период сдаточных испытаний без особых осложнений К-27 прошла за 528 ходовых часов 5760 миль (в 1,5 раза больше, чем К-3), из них 3370 миль (59%) в подводном положении.
За успешное выполнение работ в 1964 г. главному конструктору ПЛ А. К. Назарову в составе группы создателей корабля и его атомной энергетической установки была присуждена Ленинская премия.
После сдачи К-27 вступила в состав Северного флота и перешла к месту своего постоянного базирования в Гремиху.
В феврале 1958г., на несуществующую еще лодку был назначен первый командир капитан 2 ранга Гуляев Иван Иванович, ставший впоследствии капитаном 1 ранга, Героем Советского Союза. Под его руководством начали формировать экипаж.
Командованием ВМФ были заблаговременно приняты меры по комплектованию и обучению команды для первой (опытовой) ПЛА пр. 645 с реактором с ЖМТ. На стенде в Обнинске личный состав экипажа лодки изучил конструкцию, принцип действия энергоустановки, инструкции по ее обслуживанию. После сдачи экзаменов на допуск к самостоятельному управлению и обслуживанию установки и ее систем каждый офицер был допущен к исполнению обязанностей по своей специальности. Вначале вахту несли в качестве дублеров, а затем и самостоятельно. В декабре 1960 г. вся команда ПЛА была уже в Северодвинске и приступила к освоению подводной лодки, которая находилась на стапеле в стадии строительства.
Среди первых офицеров прибывших на опытную атомную лодку 645 пр. (кроме командира) были офицеры Окованцев Н. Г., Петухов М. А., Ковалев Э. А., Нагорских О. А., Шпаков А. В., Соколовский В. Э., Полетаев С. М., Иванов А. А. и многие другие. Во время обучения в Обнинске, экипажу К-27 пришлось принимать активное участие в ликвидации аварии ядерного реактора на действующем стенде учебного комплекса. Вот как об этом пишет в своей статье в журнале «Тайфун» 11−2000, бывший помощник командира К-27, ныне капитан 1 ранга запаса Э. А. Ковалев: "Команда успела не только пройти курс обучения в 16-м Учебном центре в Обнинске, но и принять активное участие в ликвидации аварии ядерного реактора на действующем стенде учебного комплекса. Выполняя свои обязанности, мы, входившие в аварийные группы, в ходе ликвидации двух аварий были переоблучены. Определить величину полученных доз радиации не представилось возможным, т. к. имевшиеся в ту пору специальные приборы не позволяли точно измерять уровень альфа активности, характерной для эксплуатируемого реактора, а обычные радиометры начинали реагировать тогда, когда допустимые нормы уже превышены. До сих пор государственные чиновники без стыда уклоняются от включения фактических ликвидаторов — личный состав аварийных подразделений К-27, ликвидировавших в 1959г. две аварии на АЭУ в Обнинске, в число ветеранов подразделений особого риска. А ведь у нас были потери: после аварий трюмного машиниста Бровцына списали по инвалидности, а командира дивизиона движения Кондратьева признали больным с диагнозом «лучевая болезнь 3-й степени».
Это был первый «звонок»: реактор с жидкометаллическим теплоносителем требует более тщательной доработки, а не ускоренной спешки, как это делалось всегда в той системе, в которой мы жили, работали, защищали родное Отечество.
24 мая 1968 г. Катастрофа на ядерном реакторе К-27.
В 1964 г. после завершения первого испытательного похода под командованием капитана 2 ранга Ивана Ивановича Гуляева, К-27 прибыла в Гремиху, а потом в Северодвинск.
По прибытии на завод экипаж поэтапно был обследован в госпитале, наука работала над выявлением в ходе похода неисправностей в работе всех механизмов и систем атомохода.
В целом испытательный поход в Атлантический океан прошел удачно, хотя командиру и экипажу пришлось пережить немало тревожных ситуаций. Вот как в одной из своих книг «Атомный подводный» пишет адмирал флота В. Чернавин: "Самой большой неприятностью оказалось падение вакуума в газовой системе первого контура левого реактора. То, с чем уже сталкивались на заводе. Металл теплоносителя забросило в одну из трубок, где он застыл. Пришлось, как говорили подводники, лезть «черту в душу» — работать в условиях довольно высокой радиоактивности. (Надо сказать, значительная часть экипажа во время этой аварии была выведена в кормовые отсеки). Вызвали произвести ремонт командира дивизиона инженера, капитана 3 ранга Александра Васильевича Шпакова (ныне капитан 1 ранга запаса А. В. Шпаков проживает в г. Подольске Московской области), хотя среди его подчиненных было достаточно способных специалистов.
"Облаченный в специальную защитную одежду, капитан 3 ранга Шпаков разрезал газовую трубку и вручную прошомполил ее, вытолкнув застывший металл. Другого способа не существовало. Потом специалисты-сварщики трубку заварили…
Практически 40% экипажа после первого похода ушла с атомохода. Причины были различные. На гражданку ушли старшины и матросы, выслужившие свой срок службы. Ряд офицеров перешли на вновь строящиеся атомные лодки. Другие по состоянию здоровья вынуждены с болью в сердце попрощаться со службой на АПЛ К-27 в 1964−1965 (до второго похода). Покинули корабль старпом Умрихин Г. М. (ставший впоследствии командиром АПЛ К-32, затем — контр-адмиралом), В. Э. Соколовский, Ю. М. Сорокин, И. П. Мартемьяненко, А. В. Шпаков и многие другие — специалисты самого высокого класса.
Ушел на повышение и первый командир атомохода капитан 1 ранга Иван Иванович Гуляев, отдавший кораблю около шести лет жизни. Командиром К-27, вместо него стал капитан 2 ранга Павел Федорович Леонов, до этого он был командиром второго экипажа лодки. Во главе экипажа стал опытный офицер-подводник, за плечами которого с десяток лет плавания и командования дизельными лодками, а также участие в качестве командира второго экипажа в первом испытательном походе. Человек с неоднозначным характером. По-разному его назначение восприняли моряки первого экипажа после ухода И. И. Гуляева.
Несмотря на трудности, сложившиеся с экипажем (уход высококвалифицированных специалистов), атомная подводная лодка К-27 под командованием Павла Леонова успешно завершила свой второй поход в Средиземное море в 1965 г. Почему же сегодня продолжают замалчивать о походе корабля, да и о его командире?
Ответ, наверное, надо искать в майской аварии 1968 года в Баренцевом море. Думаю, авария на ядерном реакторе атомохода наложила отпечаток на все заслуги капитана 1 ранга Павла Федоровича Леонова, второго и последнего командира действующей атомной подводной лодки.
…После завершения второго похода, К-27 была поставлена в док в Северодвинске. Предстоял серьезный межпоходвый ремонт атомохода, перезарядка реакторов.
В январе-феврале 1967 года на плаву провели перезарядку реакторов, установив новые части с активными зонами с длительностью кампании в два раза больше предыдущей (операцией перезарядки реактора руководил капитан 2 ранга В. И. Кашин).
Результаты всех ревизий и осмотров были «положительными». Почему взято в кавычки? Да потому, что, несмотря на положительные результаты, не обошлось без головотяпства со стороны заводских специалистов. По вине одного из работающих атомоход был загрязнен радиоактивными элементами от первого до девятого отсека. От «грязи» экипаж так и не избавился до самой аварии 24 мая 1968 г.
После окончания ремонта атомная лодка К-27 убыла на постоянное место базирования в Гремиху. Переход этот из Североморска в Гремиху состоялся в начале октября 1967 г.
И тут началась цепь неудач, приведших к трагедии. 13 октября, когда АПЛ находилась в море, произошел заброс сплава в газовую систему 1 контура реактора правого борта. Его причиной стали отложения шлаков (окислов сплава свинец — висмут), закупоривших проход для теплоносителя, который стал поступать в газовую систему. В результате этой аварии два насоса оказались залитыми застывшим сплавом. Пришлось вывести из работы ППУ правого борта, прервать поход и вернуться в свою базу.
Причины этой течи остались неизвестны, а также и то, кто конкретно был в этом виноват. И до этого были небольшие «неразгады» в отсеке, но они устранялись силами личного состава спецтрюмных нашего экипажа, второго экипажа и командиром отсека, старшим лейтенантом Офманом. Произошедшая течь никак не могла по своим масштабам ограничиться работой одних спецтрюмных нашего экипажа. Привлекли спецтрюмных второго экипажа. Теперь над устранением последствий течи работали спецтрюмные: старшина 1 статьи Литвиненко Ф., старшина 2 статьи сверхсрочной службы Петров А., старший матрос В. Гриценко, старший матрос В. Куликов, мичман П. Логунов, старшина 2 статьи сверхсрочной службы Е. Дурденко. В трюме отсека среди сплетения систем и механизмов образовался толстый слой застывшего сплава 1 контура. Сплав необходимо было срочно убрать. Убрать застывший теплоноситель можно, только выдолбив эту вязкую смесь, к тому же очень «грязную» в радиационном смысле. Личный состав спецтрюмных нахватался доз радиации и был временно отстранен от работ с металлом. Они набрали годовую норму (15 БЭР). Старшина 1 статьи Ф. Литвиненко и старшина 2 статьи В. Рощупкин получили до 20 БЭР. Они так и не были допущены к выходу в море.
Становилось понятным — убрать смесь силами спецтрюмных невозможно. Срывались сроки выхода в море, известные командиру 17-й дивизии контр-адмиралу М. Г. Проскунову и командиру нашего экипажа капитану 1 ранга П. Ф. Леонову. Командование корабля приняло решение подключить к этой работе личный состав других боевых частей и дивизионов, а также личный состав второго экипажа лодки. Первого мая после торжественного подъема Военно-морского флага, гюйса и флагов расцвечивания, командир перед строем поздравил с праздником весь экипаж, ознакомил нас с текущими задачами. Главной задачей была подготовка 1 дивизиона к выходу в море и, в частности, уборка застывшего сплава в четвертом отсеке.
Чтобы ускорить работы и выполнить их в намеченные сроки, нужны были добровольцы. Создавались группы и определялась очередность работ в реакторном отсеке. Долбить и выносить застывший теплоноситель 1 контура теперь подключались добровольцы экипажа. Хотя и без составленных списков, турбогенераторщики, соседи 4-го отсека, ст. команды Немченко П. старшина 2 статьи П. Пыдорашко, старший матрос Газин, матрос Минеев и автор этих строк, уже не раз помогали своим соседям убирать сплав в спецъемкость, стоявшую на другой стороне пирса. Выражая дивизионную солидарность, моряки и сверхсрочнослужащие турбинной группы более четырех раз спускались в трюм четвертого отсека. В это число входили: старшина 1 статьи Х. Шакиров, старший матрос Е. Уланов, матрос Погодин, старший матрос А. Куст, матрос В. Кудряшов, старший матрос Симонов и старший матрос Патекии. Остальные делали по 2−3 захода. Работать нужно было не более 5 минут. Однако это был ориентир для контролирующего работы в отсеке, а спустившись в отсек и добравшись к месту, залитом сплавом, каждый старался убрать как можно больше этой смеси. Работа кувалдой и зубилом занимала в тех условиях значительно больше предельных десяти минут.
К сожалению, надежных средств защиты тела и органов дыхания в то время не было. Только один респиратор. Да и что можно было надеть для работы в трюме среди трубопроводов и механизмов?
Для командира дивизии и начальника политотдела, а тем более командира лодки, наверно, было очевидным то, что при работе с «грязным» сплавом происходит существенное внешнее и внутреннее облучение и загрязнение людей.
В какой степени это происходило — мало кто знал. В какой-то мере знали спецтрюмные, не могли не знать офицеры КГДУ и КГАТ, командир БЧ-5 и 1-го дивизиона, доктор экипажа и, конечно, служба РБ дивизии. Принималось все это, видимо, как должное и вся эта «грязь» считалась несерьезным делом!
Тогда же присутствовали представители НИИ ВМФ и представители КБГЭУ нашего проекта. Они также не раз посещали 4-й отсек.
Все шло в нормальном русле рабочих дней и недель воинского коллектива. Приложить все силы, устранить все преграды к намеченному дню! В этом случае можно понять командира. При возникновении экстремальных ситуаций он может принять решение разрешить работы с облучением личного состава до 50 БЭР. Был ли это тот особый случай? Кто вел контроль и фиксацию загрязнения после работы в четвертом отсеке? Дежурный моряк-дозиметрист на ПСО производил замеры только приборами КРАБ 1. Был СУ-1, но после него дежурный снова возвращал на КРАБ-1. После четвертого захода в 4-й отсек мичман Щербина П. и старший матрос Симонов на ПСО имели на руках и на теле около 1500 распадов в минуту на квадратный сантиметр (так определил дежурный), после двухразового душа осталось около 100 распадов. Заменили РБ (рабочее платье) и они ушли на базу. Это типичная картина того предпоходового времени. Командование дивизии торопило командира с выходом в море. Командир, в свою очередь, в очень резкой форме «давил» на командира БЧ-5 капитана 2 ранга Иванова А. А. и командира I дивизиона капитана 3 ранга Л. Пастухова, требуя от них самых кардинальных мер по скорейшему завершению работ в 4-ом отсеке. На полученные дозы облучения перестали обращать внимание. Командира лодки интересовала только техника и сроки выхода, а состояние людей отходило, видимо, на второй план. Присутствующая на корабле наука (так кратко говорили о представителях НИИ ВМФ), оказывала посильную помощь в возникших проблемах. Институт требовал проведение высокотемпературной регенерации сплава 1-го контура. Такая обязательная процедура была необходима для реакторов с жидкометаллическим теплоносителем 1-го контура. Но сильнейшее давление командования Северного флота оказывалось на всех. Лодка готовилась к выходу в море. Командир БЧ-5 при проверке ГЭУ перед выходом в море еще раз напомнил командиру лодки о необходимости срочной высокотемпературной регенерации сплава. Регенерацию провели. Но, вместо трёх недель, она продолжалась всего одну. Этого было явно недостаточно, тем более что после краткосрочного выхода в море перед кругосветкой, повторной регенерации никто проводить не собирался.
Подводники не очень верят в приметы. И все же нет-нет и кто-нибудь впоследствии скажет: «А вот я вам говорил!». Было так и у нас. Перед выходом лодки, в турбинный отсек зашел мичман М. К. Лысенко и сказал: «Мужики, к нам пришла К-3. Как бы не принесла и нам беды». Маневрист старшина 2 статьи Бездушный посетовал: «Недоставало нам еще пожара!». Сидевший за конторкой командир отсека капитан-лейтенант В. Г. Шеремет заметил: «Типун тебе на язык, Михаил Корнеевич. Не следует „каркать“ о таком перед выходом!».
. Итак, 24 мая 1968 г. День аварии.
8:41 — Встали под РКП.
9:27 — Срочное погружение.
9:29 — Начали испытания ППУ — проведен инструктаж личного состава пульта о порядке развития оборотов. Вызван командир БЧ-5.
11:28 — Боевая тревога для Б4−3, для прострелки ТА № 7,8 (на 20 узл. прострелка ТА № 7,8).
12:00 — получен доклад по телефону начальника СЛ «X», что Курк-1 показывает ненормальную «РО» в 4-ом отсеке. На мой вопрос: "Опять Аргон-41? 7−10 ПДК? — поступил ответ: «Не знаю, много».
Вопрос: «Что сделал начальник СЛ „X“ и что предполагается делать?», поступил доклад: «Дал указание на „пульт ГЭУ“ о выходе л/с из 4-го отсека, и что есть необходимость всплыть и вентилировать 4-ый отсек в атмосферу». Одновременно я дал указание выяснить обстановку совместно с пультом ГЭУ: «Не мудрит ли там пульт»? Дана команда командиру БЧ-5 выявить у пульта обстановку (на пульте в данный момент находятся командир Д-1, представители ОКБ «Гидропресс» и в/ч 27177.)
12:10 — Всплытие на перископную глубину для вентиляции 4-го отсека.
12:15 — Всплыли в крейсерское положение.
С пульта ГЭУ поступил по телефону доклад, что «Р» на. л/б падает, причины выясняют, и что л/с выведен из 4-го отсека. После получения докладов начальника СЛ «X» о радиационной обстановке мною дана команда по ПЛ «4-й отсек зона строгого режима. Проход через 4-й отсек закрыт».
12:15 — с мостика затребовал у ЦП, где был командир БЧ-5, доклад с пульта ГЭУ. Командир Д-1 доложил, что «Р» — переведено на п/б, с л/б разбираются, и что причина возможно в АЗ, что в трюме за АК — много воды (течь ПГ???), был разговор с командиром БЧ-5 о газ. контуре, компрессоре, они давали газ. активность. Боевая тревога при всплытии не объявлялась, т. к. предыдущие всплытия проводились только по «БТ», т. е. л/с находился в концевых отсеках. (Обед роздан).
13:00 — Командир БЧ-5 запросил разрешение пройти на пульт ГЭУ и в 4-й отсек, для выяснения обстановки, на что получил разрешение.
13:30 — Затребовал от начальника Сл «X» доложить, что делается им и в чем причина ненормальной обстановки в 4-ом отсеке. Поступил доклад, что делаются замеры и выясняются причины, и что 4-й отсек необходимо интенсивно вентилировать.
14:00 — Продувание СГБ, проведение системы погружения в исходное положение, спуск воды с шахты вентиляции. Пущена система вентиляции 4-го отсека. Ветер Ю. З. до л/с мостика р/а не доходила. Узнаю, что начальник Сл «X» определил и передал Д-1, что время пребывания в 4-ом отсеке 15−20 мин., в противогазах.
14:30 — Поступил доклад от начальник СЛ «М», что спецтрюмные получили облучение и некоторых из них рвет, тошнит. Посоветовавшись с начальником СЛ «М», что делать со спецтрюмными, выдавать ли «цистамин» им и остальному л/с, приняли решение о том, что спецтрюмных нужно «вывести» в 1-й отсек (часть уже была там) и оказать им соответствующую помощь, а остальному л/с «цистамин» не выдавать. Совместно с командиром БЧ-5 принято решение работы в 4-ом отсеке по выявлению и устранению причин неисправности ГЭУ будут проводить офицеры Офман, Ялов, Домбровский.
14:35 — Объявлена команда «Зона строгого режима» по всей ПЛ: поступил запрос СПК Воробьева, что делать дальше с л/с. Приказал действовать по плану: производить большую приборку; л/с находится в тех отсеках, где он находится в настоящей момент (Спиридонов вV-отсеке). Вызвал начальника Сл «X» с докладом. Ничего нового начальник СЛ «X» не предоставил. Вызван представитель СРВ (Пасхалов).
Он предложил донести на берег о ненормальности «Ро» и установить «дозу оправданного риска». Ответил ему (в присутствии майора Ефремова — начальника СЛ «М»), что я доложил о всплытии и следовании в базу, а в отношении «дозы оправданного риска» — нет надобности ее устанавливать, т. к. аварийных партий в 4-ом отсеке нет, остальной л/с оттуда выведен. Ст. л-т Пасхалов с этим согласился и в дальнейшем этот вопрос не поднимался.
15:03 — Отдраили люк 4 отсека (на 15−20 мин). Убыл на пульт ГЭУ. Перед этим отдал приказ о принятии мер безопасности при открытии люка (его открывали с верхней палубы) и о дальнейшем плавании.
15:30 — Потребовал доклад от начальника СЛ «X». Получена рекомендация усилить вентиляцию 4-го отсека путем подачи воздуха со стороны 3 и 5-х отсеков, что и было сделано.
16:30 — начальник Сл «X» доложил, что р\а газы есть и в остальных отсеках, и что нужно вентилировать всю ПЛ. Мною дано приказание давать ВВД в 1-й и IX отсеки, отдраив переборочные двери и принять меры безопасности.
17:30 — Подошли к внутреннему рейду, отдраили люк 8-го отсека. Дана команда по ПЛ, чтобы л/с швартовых партий, находящейся в кормовых отсеках, выходил на швартовку через люк 8-го отсека…
Вот так 24 мая 1968 г. завершился аварийный поход опытной, экспериментальный атомной лодки К-27 Северного флота.
По прибытии в базу все спецтрюмные сразу же были отправлены в санчасть. Автору этих записей, будучи в то время старшиной команды турбогенераторщиков (5 отсек), пришлось помогать дойти до машины своим товарищам из реакторного отсека, которые уже самостоятельно не могли идти.
25 мая первая партия из десяти человек, куда входили все спецтрюмные Николай Логунов, Виктор Гриценко, Вадим Куликов, Александр Петров, Евгений Дурденко, Максим Офман и другие в т. ч. и автор была отправлена самолетом командующего Северным флотом Лобова в г. Ленинград в 1-й военно-морской госпиталь.
Всех положили в спецотделение (11-е отделение). Отдаю должное всем врачам, медсестрам, работникам госпиталя военно-медицинской академии, которые сделали все, чтобы спасти тех моряков-подводников, которые получили запредельные смертельные дозы.
Всего 24 мая 1968 г. переоблучилось 144 человека. Из них, если судить по книге Н. Мормуля «Атомная подводная эпопея», 20 человек получили облучение от 600 до 1000Р.
Несмотря на принимаемые врачами меры, 27.05.1968 г. в 21:45 в госпитале умирает штурманский электрик Воевода, 16 июня уходит из жизни Витя Гриценко, 18 июня — Вадим Куликов, 24 июня — Саша Петров. В тяжелейшем состоянии находился старшина спецтрюмных Николай Логунов, получивший более 1000 Р. И он выжил! Благодаря врачам, огромной силе воли и своей милой, очаровательной, душевной жене Маше.
Эта женщина сделала все, даже более, чтобы Николай победил смерть. И он ее победил. Несмотря на трудности в жизни, прогрессирование болезни (он остался без обеих ног и руки), он не сдавался. Встречался со своими сослуживцами. К сожалению, смерть жены, последствие тяжелой острой лучевой болезни дали о себе знать 9 января 1995 года. В Санкт-Петербурге скончался этот сильный, мужественный человек.
Мне только хочется сказать от себя, от всех ныне живущих моряков-подводников К-27 — светлая вам всем память, дорогие сослуживцы, вечная слава, моряки-подводники!
Кроме первой десятки через пару дней все переоблученные были с Гремихи направлены в госпитали г. Ленинграда, Североморска, Москвы. После длительного лечения я и сослуживцы, у которых закончился срок службы, были демобилизованы. Решением ВВК практически всех моряков, которые уезжали домой, признали годными к службе на атомных лодках, к работе с радиационными веществами. Никаких документов, никаких записей в военных билетах об аварии не было. Получившие облучение и ушедшие из жизни из-за тяжелых болезней так и не смогли никому доказать, что их заболевания связаны с полученной в мае 1968 года дозой радиации.
В семидесятых годах мне довелось побывать в госпитале города Ленинграда на очередном медицинском обследовании. Там получил на руки выписку: «последствия острого астеновегетативного синдрома 1968г.». С таким заключением в любой момент, если будешь вести себя неугодно, могли отправить в «психушку». И только спустя 25 лет после аварии некоторые из нас получили на руки справку о том, что в мае 1968 года были облучены, правда, без указания дозы облучения.
К сожалению, на сегодня еще добрый десяток бывших моряков К-27 не имеют документов, подтверждающих участие в ликвидации аварии, не получают льгот.
Трагичный опыт с авариями на атомоходах и гибелью личного состава К-8, К-3, К-11, К-19 не стал основополагающим в деятельности командования флота и командиров различного ранга. Ситуация во весь голос «вопила» о том, что нельзя обращаться так небрежно с ядерной установкой, не зная точно какими могут быть последствия этих решений. Почему же люди, наделенные властью, каждый на своем посту, беспардонно относились к такому высококачественному человеческому материалу? Неужели сотни погибших подводников не стояли у них перед глазами? Нужны были успехи! Во имя этого нужны были еще десятки и сотни смертей?
Созданный 25 мая штаб по ликвидации последствий аварии на лодке принял решение для локализации радиации и радиоактивного загрязнения ППУ левого борта заложить мешки с дробью. Как потом шутили мичманы и офицеры экипажа: «Всё, Домбровский, Гусев, Мойстус и примкнувший к ним Устенко не смогут теперь браконьерствовать». Это были наши страстные охотники и рыболовы. Тогда уже была создана более подробная картограмма радиационной обстановки, как аварийного отсека, так и всего корабля. В четвертом отсеке в районе ПГ левого борта она составляла более 1500 рентген в час (при безопасной дозе не более 15 микрорентген). И снова добровольцы нашей лодки, люди резервного экипажа, прикомандированные с других лодок, а также прибывшие по случаю аварии ученые и конструкторы, ценой своего здоровья закрывали то, что можно было еще сохранить для флота страны.
Но в большинстве случаев страна почти всегда оставалась глуха к проблемам людей, которые так много отдавали флоту, веря, что Отечество по достоинству оценит этот труд и в трудные дни окажет им внимание и помощь. Действительность была и есть куда печальней!
Для всех нас последствия аварии оказались разными — разная степень облучения, разные степени лучевой болезни. Появление новых болезней у одних, обострение старых — у других. Многие, не обращая внимание на все это, изъявили желание продолжать службу в ВМФ. При итоговом обследовании в 1969 году часть людей комиссовали с различными диагнозами, часть моряков демобилизовались.
Не подозревали мои сослуживцы — старшина 2 статьи Куст А. и старший матрос Погодин, что не судьба им долго жить после демобилизации. Не блещут здоровьем и другие члены экипажа. Трудно поверить в то, что медслужба ВМФ записала кому-нибудь в документах об ухудшении здоровья причину — авария ядерного реактора. Правительство в свою очередь считало «неприличным» вести разговоры на такую тему, а военные молчали в целях сохранения военной и государственной тайны, а также во имя «поддержания высокой морально-политической атмосферы» среди молодого поколения. Требование компенсации за утерю здоровья или утерю кормильца считалось бы кощунством и рвачеством военнослужащих или родителей, пытающихся ограбить свое государство. Военный обязан молчать! Это его святая обязанность по присяге: «…строго хранить военную и государственную тайну… если же ее нарушу, эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся». Авария на атомоходе являлась военной и государственной тайной.
С годами факт аварии открылся. Подтвердился и тот факт, что все члены экипажа корабля перенесли острую лучевую болезнь. Но существует все тот же стереотип наших военных медиков: «Защита ВМФ и государства от матросов, мичманов и офицеров, пожелавших что-либо попросить для восстановления здоровья». Ответ почти всегда один — болезни, возникающие у подводников после ядерных аварий — это не следствие облучения. Так однозначно дал понять в 1990 году начальник спецотделения ВМОЛГа, полковник медицинской службы Виноградов. Возможно это и так. Судить мне, не специалисту, об этом сложно.
В доказательство того, что власть умеет скрывать свои тайны, приведу пример дезинформации об аварии на К-27. Передо мной книга Е. Л. Никитина «Холодные глубины», изданная в Санкт-Петербурге в 1998 г. Так вот, автор книги кандидат медицинских наук полковник медслужбы на 217 стр. своей книги пишет: «Все переболевшие ОЛБ проходили ВВК. По заключению пострадавшие с ОЛБ III и IV ст. признавались, как правило, негодными к службе в мирное время, годными к нестроевой службе в военное. Пострадавшие с диагнозом „лучевая реакция“ и ОЛБ (острая лучевая болезнь) 1 ст. в большинстве случаев признавались негодными к службе, к строевой на берегу, негодными к работе с радиоактивными веществами (РВ) и источниками ионизирующих излучений».
Дальше: «Более чем 30-летний опыт показал, что не только в тяжелых случаях (ОЛБ II и III ст.), но и при более легких формах болезни (ОЛБ 1 ст.) в течение 1−2 лет остаются стойкие последствия. Попытки возвратить больных с ОЛБ на корабли в большинстве случаев оказались безуспешными…».
Это спустя, как пишет автор книги Е. Никитин, 30 лет изучения действия радиации на человека. А тогда, в 50−60 годы возвращали моряков для службы на атомных лодках после краткого отдыха и освобождения его от работы с РВ на 6 месяцев.
Можно еще как-то понять, когда ученые-моряки имели недостаточный опыт лечения ОЛБ разных степеней. Но не могу понять тех, кто спустя четыре десятилетия, присылае