Немка вела их через дворцовый холл — большой зал, освещенный догорающими в камине поседевшими уже углями. Экипаж шел за ней гуськом. У входа в башню они замедлили шаг. Остановились, обеспокоенные каким-то шорохом, — в оконном проеме промелькнула тень черного кота. Тихо начали подниматься по ступенькам. Казалось, что им удастся захватить немцев врасплох, взять их без единого выстрела, но именно в это мгновение парашютистка, не обращая внимания на ствол автомата за своей спиной, прыгнула через перила вниз, скрылась под лестницей и закричала во весь голос:
— Внимание! Здесь поляки!
Густлик схватил автомат, чтобы дать очередь, но Янек его остановил:
— Прячься!
Вверху открылась дверь, вертикальный столб света прорезал внутренность башни.
— Внимание! Поляки! — еще раз предупредила немка.
Янек быстро вскинул автомат к плечу, короткой очередью достал до самого верхнего этажа. Прогремели три выстрела. Немец закачался и рухнул вниз. Свет погас.
— Осталось пять, — сказал Кос.
Почти одновременно раздались три длинные автоматные очереди, и густая ленточка трассирующих пуль из пулемета пошла вниз.
— Гранаты! — услышали они возглас наверху.
Стрельба замолкла, как отрезанная ножом.
— Спрячьтесь! — скомандовал Янек.
Вся тройка молниеносными бросками отступила за толстую нишу двери и пропала в изломах стены. Они слышали стук падающих на ступеньки гранат, а затем взрыв, второй и еще два одновременных взрыва в самом низу, где пряталась парашютистка. В воздух поднялись клубы раскрошенной штукатурки.
Кос поразился, что те, наверху, отплатили своему товарищу смертью за предупреждение. Видно, другие, не людские, законы существуют среди гитлеровцев… Сверху брызнула длинная очередь трассирующих пуль. Янек ответил на нее короткой из своего автомата и услышал стон пулеметчика.
— Четверо! — закричал он.
Густлик и Григорий одновременно выстрелили в сторону промелькнувшей вверху вспышки. С грохотом полетел вниз автомат и упал к их ногам.
— Трое!.. — почти одновременно крикнули оба.
— Вихура и новенький приедут на готовенькое, — сказал Янек.
И в эту минуту танковый снаряд ударил в верхнюю часть башни. От взрыва вздрогнули стены, посыпались битый кирпич и обломки каких-то предметов.
Долго, пока не осела пыль, стояла тишина. На самом верху начали ползать язычки пламени.
— Не выдержали, чтобы не ударить. Конец работы, — заявил Янек. — Лети, Гжесь, тяни сюда «Рыжего», грузовик и все остальное, а мы пока огонь здесь погасим.
Они направились по лестнице вверх. Пока один поднимался на лестничную площадку, второй прикрывал его автоматом, затем они менялись. В некоторых случаях излишняя предосторожность не мешает.
Четверть двенадцатого
В открытую дверь, ведущую в дворцовый зал, просунула голову пестрая корова со сломанным рогом. Она, видимо, решила держаться поближе к Томашу, который подоил ее в полдень. Корова насторожила свои темные мохнатые уши, чтобы лучше слышать мелодию, исполнявшуюся на гармошке, и, медленно пережевывая что-то, смотрела влажными, немигающими глазами в сторону длинного тяжелого стола с остатками солдатского ужина.
На столе горела большая керосиновая лампа. Посреди стола стояло блюдо с грудой рыбьих костей, а рядом белело ведро. Музыкант остановился на минуту, зачерпнул из ведра кружкой и с улыбкой протянул Густлику.
— Шестая, — сказал силезец. — Молока я могу выпить сколько хочешь.
Томаш вернулся к своей гармони, растянул черные мехи, украшенные ромбом из белого канта, и, тихонько аккомпанируя себе, запел свою песенку:
Сундучок стоит готовый,
Сундучок уж на столе…
— Откуда ты это знаешь? — прервал его Елень. — Эта песня не из ваших краев.
Черешняк кивнул головой и закончил строфу:
Принеси мне, моя люба,
Ты его на поезд мне.
Не переставая тянуть мелодию на одной ноте, Черешняк объяснил:
— Я разные знаю. Мы с отцом батраками были. Половину Польши прошли, прежде чем оказались в Студзянках, у пани Замойской…
— А такую слышал? — вмешался Григорий и запел:
Картвело тхели хмальс икар…
— А что это по-польски? — заинтересовался Густлик.
— «Грузины, беритесь за мечи!» Старинная боевая песня. Надо хором, на голоса, — объяснил Саакашвили.
Томаш деликатно поглаживал басы, прислушиваясь к сочным тонам, и играл все громче.
— Пан плютоновый! — Черешняк наклонился и тихо, чтобы не могли слышать другие, попросил: — Если вы скажете, то капрал отдаст.
— Что?
— Гармонь.
— А зачем ему отдавать?
— Но он же не играет.
— Так научится.
Мелодия оборвалась на середине такта, и стал слышен голос Янека, который продолжал начатый ранее разговор:
— А все потому, что я распылил силы.
— Должна была быть связь, а ее не было, — вмешался Вихура, бросив взгляд на Лидку.
А девушка, убедившись, что никто на нее не смотрит, показала ему свой розовый язычок.
— Ну и у нашего коня сегодня кучер был плохой.
— Не надо было пересаживать, — огрызнулся шофер.
Саакашвили закончил чистить пояс, подаренный ему отцом Янека, снял саблю, висевшую над камином, и начал поединок с невидимым противником. Под молниеносными ударами сабли посвистывал удивленный воздух, тень едва успевала отскакивать от серии ударов.
— Перестань, а то кому-нибудь глаз выбьешь, — заворчал Густлик.
Григорий спрятал оружие в ножны, повесил на место, зевнул и пошел в соседнюю комнату, освещая себе путь фонарем, взятым в сарае.
— С другой стороны, — продолжал Янек, — как удержать в одной колонне два транспорта с разными скоростями?.. Но все равно, завтра все будем вместе.
— Было бы хуже, если бы мы все сразу попали в ловушку, — заявил Вихура и, нахмурив лоб, вдруг резко обратился к Черешняку: — А ты почему не защищал их сразу? У тебя был автомат…
— Я был один, — отвечал Томаш, — ждал помощи.
— А почему ты не побежал навстречу?
— Я наблюдал с чердака дома. Чтобы знать, где искать. — Сконфуженный этим неожиданным допросом, Томаш начал приглаживать волосы.
— Еще немного, и мы бы тоже попались, — качал головой шофер.
— Все ясно, теперь будем предварительно проводить разведку, чтобы больше так не попадаться, — заявил Янек. — У меня должен быть блокнот, чтобы записывать туда все, что узнаем…
Все умолкли, как будто увидели тень своего бывшего командира, как будто услышали его столь привычные слова: «Экипаж, внимание!»
— Он все держал в голове, — задумчиво сказал Янек.
Вдруг они услышали быстрые шаги, скрипнула дверь. Все, как по команде, повернули голову. В дверях стоял Григорий, придерживая под подбородком кружевную ночную сорочку.
— Идет мне? — спросил он со смехом. — Лидка, это для тебя. Немецкая графиня оставила. — Он подошел и бросил сорочку ей на колени. — А кровать там такая огромная…
— Как у вас в Грузии, да? — буркнул Густлик.
— С балдахином, как у какого-нибудь короля, — продолжал Саакашвили, не расслышав слов Еленя. — Или как в заграничном кинофильме.
Томаш в это время снял наконец садовым ножом с обложки свастику в дубовом венке, швырнул ее в угол и подал командиру синий, красиво переплетенный блокнот, немного обгоревший с одной стороны.
— Внутри хороший. Можно писать.
— Где ты его взял? — спросил Янек, заглядывая внутрь. — Мировой…
— Наверху. Рация разбита, вещи почти все сгорели, а вот он уцелел.
— Отец тебе наказывал все, что немцы разворовали, собирать, а ты отдаешь, — пошутил Вихура.
— Но нам не на чем писать, — серьезно ответил Томаш. — А вот гармонисту нужна гармонь.
— Отдай ты ему ее, — вступил в разговор Густлик, проведя пальцами по фиолетовым и красным пластинкам, блестевшим в свете лампы, как перламутр.
— Как это? — сморщил шофер свой курносый нос.
— А так… Он играет. А тебе-то она зачем?
— Ну ладно. Только сначала посмотрю, какой он солдат. Если такой же, как гармонист, тогда отдам.
Шарик, заинтересовавшись тем, что рассматривает его хозяин, поставил передние лапы на стол, потянулся и, понюхав блокнот, заворчал.
— Что, злым человеком пахнет?
Шарик залаял утвердительно, но Янек его успокоил:
— Подожди, мы здесь будем записывать разные вещи. Например: «Шарик — умный пес».
Шарик слегка махнул хвостом и опустил глаза, потому что это был на удивление скромный пес. Может быть, он даже покраснел, но под шерстью этого просто не было видно.
— Идем, покажу, — громко сказал Григорий, шептавший до этого что-то Лидке на ухо, схватил ее за руку и повел в соседнюю комнату.
Это была спальня бывших владельцев дворца. На картинах, висевших по стенам, фавны гонялись за нимфами, кавалер, одетый в черный бархат и белые кружева, целовал руку придворной даме, не забыв повесить шляпу со страусовыми перьями на эфес оправленной в золото шпаги.
— Посмотри. — Григорий поднял вверх лампу и осветил огромное ложе в стиле рококо, над которым, как шатер визиря, свисала узорчатая занавеска.
— Ой-ой! Отвернись на минутку.
Лидка никогда не видела ничего подобного. Разве только до войны в каком-нибудь фильме, но почти ничего не осталось уже в ее памяти. Она быстро сняла гимнастерку, набросила длинное платье, воздушное, розовато-белое, взяла бледно-розовую бархотку, завязала бант. Пышнее взбила тюлевые рукавчики. Ее поразили размеры декольте. Как зачарованная, стояла она перед огромным зеркалом. Примерила красивую заколку для волос, надушилась. Пригладила волосы серебряной щеткой, припудрила нос.
— Лидка… — прошептал Саакашвили, пораженный чудесным превращением.
Девушка внимательно посмотрела на него, а он уставился на нее во все глаза, как будто до этого никогда не видел ее.
— Можно, я тебе что-то скажу? — спросил Григорий.
— Слушаю, — ответила она дрогнувшим голосом и присела на край постели, откинувшись назад, опираясь на руки.
Григорий закусил губы, отвел от нее глаза и, вспомнив лицо Хани, сказал совсем не то, что собирался сказать в первый момент:
— Ты можешь спать здесь. Я лягу у двери и никого не пущу. — Он опустился на колени у ее ног и говорил, поднимая к ней свое лицо.
— И сам не войдешь? — спросила она с иронией.
— Нет. Даю слово. Я ведь говорил тебе, что полюбил Ханю, только ее одну. А как теперь узнать…
Лидкино лицо изменилось, застыло в злобной усмешке.
— А ты напиши. Почтальон разберется. Но, чтобы ты потом не ошибался, пусть она покрасит левое ухо зеленой краской…
В приоткрытую дверь проник черный кот, за ним Шарик. Комната наполнялась мяуканьем и лаем. Полетели на пол мелкие предметы с подзеркальника. Кот пронесся по постели и опять вылетел в обеденный зал, собака — за ним. Кот выскочил в окно.
— Шарик! К ноге! — крикнул Янек, а потом погладил собаку. — Ну, тихо, спокойно, выгнал злого духа из дворца, а теперь тихо… Это, должно быть, блокнот радиста. Здесь даже какие-то буквы, посмотри, Густлик.
На листке чернели крупные знаки торопливой записи: «Ein V. n. 11».
Елень пододвинулся ближе, наклонил голову и медленно прочел:
— Айн фау эн, одиннадцать. Черт его знает, что это такое?..
— Тихо, Шарик, — продолжал успокаивать собаку Янек.
— Чего там «тихо», — проговорил Густлик. — Слышите? Да не собака это — самолет, — показал он в сторону окна. — Спусти-ка, парень, эту штору! — попросил он Томаша и опять вернулся к немецкому блокноту. — Айн фиртэль нах эльф… Черт! — закричал он и схватил свой автомат. — Это означает: «Четверть двенадцатого». Мы собирались предупредить часовых у моста о десанте завтра, а они сегодня… Сколько сейчас?
— Двенадцать минут двенадцатого, — ответил Янек, быстро погасил лампу, подошел к окну и приподнял штору.
Они не только услышали, но на фоне светлого неба ясно увидели транспортные самолеты: один, второй, третий. Ниже, прямо над дворцом, просвистели два истребителя прикрытия.
— Много, — сказал Янек.
— Янек, мне кажется, первое, что ты должен записать в этой книжечке, это что бабам впредь не верить. Эта парашютистка нас надула: сказала, что десант прилетит завтра.
Из спальни вышел Григорий с лампой, за ним Лидка.
— Почему так тихо? Что вы там разглядываете?
— Погаси лампу, — приказал Янек.
Теперь у окна стояли все шестеро. Самолеты снизили скорость и начали выбрасывать парашютистов.
— Вихура, ты останешься здесь с Лидкой, грузовиком и собакой.
— Не останусь, — ответил шофер. — Там будет горячо и каждый ствол пригодится. — Он схватил кружку со стола и торопливо допил содержимое.
— И я хочу быть с вами. Хватит этих поездок отдельно! — тряхнула головой девушка.
— Что это вам, сейм, что ли? Прекратить разговоры! — разозлился Кос. — Хорошо. Ты, Лидка, садись к пулемету рядом с Гжесем, — приказал Янек, — а вы, Вихура и Черешняк, как десант — на танк!
Один за другим они выскочили в окно.
— Он обо мне думает, — занося ноги через парапет, ухитрилась прошептать Лидка грузину, — сначала хотел оставить, чтобы была в безопасности, а теперь взял, чтобы была ближе к нему.
— Лидка!
— Бегу! — весело откликнулась она.
Когда Лидка прибежала к танку, мотор уже работал и все члены экипажа были на своих местах. Тысячекратная тренировка — лучший союзник солдата, а танкисты проскальзывают в свою машину, как пальцы одной руки в удобную старую рукавицу. Когда на темном горизонте замигали первые световые очереди, «Рыжий», вконец разломав ворота, вырвался из-за сельских построек и погнал на полных оборотах в ту сторону, куда ракеты показывали место выброски десанта.
На броне, ухватившись за скобы, сидели Вихура и Черешняк. В открытом люке стоял Янек.
— Слева пролом… Газ!
Сначала довольно долго танк несся по грунтовой дороге, потом впереди замаячила возвышенность, танк выскочил на мостовую, на крутой въезд железнодорожного виадука, резко свернул.
— Тише… Тише… Стоп! — крикнул Янек. — Стой!
Механик затормозил. Гусеницы, высекая искры, скользнули по мостовой в сторону обрыва. С минуту трудно было решить, свалит или нет сила инерции «Рыжего» вниз, но в этот момент попался участок разбитой мостовой, гусеницы зарылись в нее и затормозили.
Капитан Хуго Круммель прыгал с парашютом в Польше и в Норвегии, приземлялся с десантом на Крите, среди зеленых полей Голландии и в глубоком, белом, как сама смерть, снегу под Сталинградом, привезя с собой последние инструкции и фельдмаршальские погоны для Паулюса. Прыгал один, прыгал втроем, прыгал среди тысяч пятнистых зонтиков из шелка. Сегодняшнее задание было знаменательным — открывало новую, девятую, сотню прыжков. Немногие могли сравниться с Круммелем, потому что в этом роде войск люди тают быстрее, чем сохнет грязь на солдатской шинели, но все же были у него в группе и старые волки, взять хотя бы фельдфебеля, прозванного Спичкой, которого он узнал и оценил еще на Крите.
Круммеля не смутило молчание наводящей радиостанции в Шварцер Форст. Десант — не оркестр, чтобы все играло слаженно. Всегда что-нибудь да случится. Может, просто-напросто подвел какой-нибудь дурацкий конденсатор в передатчике, но десантник должен уметь обойти или преодолеть любое препятствие. Главное, что сумели опознать объект, что прикрытие оказалось не слишком сильным: всего два блиндажа по одному солдату в каждом. Резервы у поляков далеко, и к тому же они хуже знают местность, на которой вот уже триста лет господствуют немцы.
Монотонный, вибрирующий рокот моторов стал тише. Летчик зажег предупредительный сигнал.
Круммель взглянул через окошко вниз, увидел там поблескивающую ленточку реки и на секунду подумал о своем старшем брате — командире подводной лодки. Недавно они одновременно получили Железные кресты с дубовыми листьями и мечами. А выполнив это задание, он утрет нос Зигфриду, о чем мечтает с детства.
Около транспортного самолета промелькнули в пике два истребителя и выпустили ракеты по блиндажам.
Загремела открываемая дверь, засвистел ветер, и вслед за этим сразу замигал зеленый сигнал.
Раздалась команда, и посыпались вниз автоматчики, прыгнул Спичка, за ним Круммель. Он еще в воздухе разглядел, что ближайший блиндаж прикрытия разбит снарядом, что стреляет только блиндаж за рекой, то выпуская очередь из пулемета, то зовя на помощь желтыми звездочками сигнальных ракет.
Круммель развернулся, чтобы приземлиться по ветру, соединил ступни и мягко перекувырнулся в высокой траве. Когда он поднялся и освободился от парашюта, то увидел, что никакие дополнительные команды не требуются: к нему уже подбегал связист, двое парашютистов разбивали контейнер с фаустпатронами, а автоматчики рысью бежали к мосту.
Кто-то приземлился на самом берегу реки и, указывая направление затерявшимся в кустах близкого леса, одну за другой швырнул три гранаты на железнодорожную насыпь.
Когда Григорий выскочил из танка на край выемки, около близкого уже моста взорвались три гранаты. Усилился огонь немецких автоматов и заглушил стук одинокого «Дегтярева».
Янек соскочил на землю и побежал впереди танка. Виадук над путями сгорел, остались только узкие железные балки, висевшие над землей на высоте двух этажей.
— Объезжай кругом, — сказал Янек механику.
— Не успеем. Наши зовут на помощь ракетами, а немцы уже все высадились, — покачал головой Григорий, глядя на улетавшие самолеты, а потом на узкие балки виадука. — Если бы они выдержали…
— Выдержат. Ведь только настил сгорел.
Он еще раз взглянул в двухэтажную пропасть сквозь обглоданную огнем конструкцию.
— Поехали!
Тем временем подошли Вихура и Черешняк.
— По этим жердям? — поразился шофер и быстро решил: — А мы низом, на той стороне догоним.
И, дернув Томаша за рукав, он побежал к откосу. По росистой траве они сидя легко съехали вниз, перебежали пути и начали карабкаться на другую сторону выемки.
В этот момент танк двинулся вперед. Снизу они видели, как на фоне усыпанного звездами неба огромная машина медленно вползает на железные балки и продвигается вперед, будто подвешенная на двух тросах. Под гусеницами стонала натруженная сталь. Рассыпаясь, летели вниз куски разъеденного огнем железа. За танком спокойно следовал Шарик.
— Ну и цирк! — прошептал Вихура. — Одно неверное движение и — господи помилуй!
— Гармонь осталась на столе, — вспомнил Томаш. — Могут украсть.
Он ни на секунду не сомневался, что танк пройдет. Если бы кто-нибудь попробовал объяснить ему всю опасность ситуации, он, наверно, ответил бы, что раз кучер не боится…
Подобным образом думала и Лидка. Она видела, как Саакашвили разговаривал с Косом, а потом даже не выглянула посмотреть, куда они едут, не чувствовала никакого страха, поскольку стреляли еще не по ним. «Рыжий» продолжал спокойно, медленно продвигаться вперед, и она с удивлением заметила, как на лбу грузина начинают выступать крупные капли пота, как он нервно покусывает верхнюю губу.
— Боишься? — толкнула она Григория в бок.
Механик не ответил. Не отрывая взгляда от противоположного берега, он крепко держал в руках штурвальные рычаги.
— Боишься! — повторила Лидка и подняла руку, чтобы дать ему тумака посильнее.
Десантники атаковали мост. Два пулеметчика по очереди блокировали огнем амбразуру блиндажа. Блиндаж ловил короткие перерывы и отвечал яростным огнем, но по путям под прикрытием темноты, рельсов и металлических конструкций уже ползла штурмовая группа с фаустпатронами. Немцы прицелились и по команде фельдфебеля Спички выстрелили одновременно из трех труб. Желтые вспышки прогрохотали как один взрыв, и блиндаж замолк.
Погасли огоньки выстрелов, замолчали очереди. Теперь немцам никто не мешал. Усиленное отделение перебежало на другой берег, заняло позиции, чтобы создать прикрытие на случай прихода польского подкрепления. Тем временем саперы, как черные пауки, сновали по фермам моста, прилаживали заряды на опорах, соединяли кабели, осторожно закрепляли капсюли.
Заквакали лягушки, которых не пугал стук металла. Ефрейтор у пулемета уловил нарастающий, все приближающийся шум, приподнялся и начал прислушиваться. Ему мешали истребители, которые прикрывали высадку с воздуха и сейчас делали последний, прощальный круг. Прежде чем самолеты исчезли, ефрейтор различил темный силуэт, двигавшийся за живой изгородью, защищавшей пути от снеговых заносов. Он узнал Т—34 и закричал что было силы:
— Внимание, танки!
Ефрейтор припал к пулемету и дал очередь. Из-за башни ему ответил автомат Вихуры и орудие. Снаряд разворотил окоп, пулемет замолчал.
Кос поднял ствол, чтобы мост был в прицеле, дал очередь из автомата. Двое саперов упали в воду.
— Лидка, не спи, — сказал он по внутреннему телефону и, услышав длинную очередь нижнего пулемета, добавил: — Целься спокойнее, стреляй короткими очередями.
Янек увидел вторую огневую точку на своем берегу и уничтожил ее двумя снарядами. Густлик молниеносно заряжал орудие после каждого выстрела, послюнявив палец, снимал предохранитель и докладывал:
— Готово… Совсем готово.
— Вперед, подъезжай к блиндажу.
Григорий поставил танк за бетонными развалинами. Немцы прекратили огонь. Янек, приоткрыв люк, осторожно огляделся вокруг.
— Они, сволочи, уже заложили заряды. Вот-вот подключат кабели.
— Рванем на тот берег? — спросил Григорий.
— Нет. Ночью и без прикрытия? Они нас без труда прикончат фаустпатронами.
Слушая этот разговор, Томаш открыл рот, словно хотел что-то сказать, но так и не смог.
— Может, порвать провода снарядами? — предложил Густлик.
— Попробуем, — согласился Янек, — правда, шансов мало.
Хлопнул закрываемый люк. Выстрелило орудие. Вихура, укрывшись за башней, высматривал цель и время от времени нажимал на спусковой крючок.
— Рядовой Черешняк, как там…
Вихура оглянулся, но на танке никого не было. Только лежал автомат нового члена экипажа.
Приоткрыв крышку люка, Кос выстрелил в сторону противоположного берега ракету. В ее резком свете танкисты увидели мост и небольшую группу парашютистов, меняющих свои позиции в зарослях ольхи на той стороне реки. Этот берег был почти голый, поросший лозой только у самой воды.
В зарослях лозы Томаш стащил с себя рубашку и придавил одежду камнем. Повесил на грудь рядом с ладанкой садовый нож, найденный сегодня в брошенном немцами доме. Зачерпнул в ладони воды, сделал глоток, второй, а потом перекрестился, приготовился и нырнул.
Вода в реке еще не согрелась после зимы, она стальным обручем стиснула ему грудь. Томаш высунул голову из воды далеко от берега. Плывя на боку, сделал несколько гребков рукой и опять нырнул под воду. И вовремя, потому что немцы его заметили: короткая очередь прошла рикошетом по воде там, где он только что сделал движение рукой.
Долго не было видно Томаша. Стрелявший немец, видимо, решил, что попал в цель, но он рано радовался. У самого берега, под прикрытием омытого водой валуна вынырнула голова. Черешняк вытер глаза рукой и посмотрел вверх, на различимую на фоне неба паутину кабелей. В воздухе над берегом они сплетались в один шнур, который шел к верху откоса и пропадал там в черной траве.
По верхнему краю берега время от времени взметались разрывы снарядов «Рыжего». А над камнем подстерегали немецкие очереди. Томаш сделал вдох и еще раз нырнул под воду.
Медленно, стараясь не плескать, Томаш выплыл в тени моста. Выждав немного, чтобы убедиться, что его не заметили, он выполз на берег под защиту опоры. Но отсюда он, однако, не мог дотянуться до кабеля, не выходя в полосу массированного огня. Он срезал ножом ветку ольхи с суком. Попробовал подтянуть ею провод, но пули тут же срезали ветку.
Дрожа от холода, а может быть и от нервного напряжения, Томаш вновь повесил на шею нож с загнутым, серповидным лезвием. Перекрестился еще раз, присел и, подскочив, ухватился за ферму моста. Подтянулся и полез по ней в сторону реки, вцепившись руками и ногами, а потом одним броском прыгнул, схватил кабель в воздухе и сквозь сеть трассирующих пуль упал в воду.
«Рыжий» сделал уже более тридцати выстрелов из своего орудия, когда прибыла подмога. Цепь пехоты короткими перебежками вышла на берег и залегла в старые окопы.
— Свои, свои! — кричали солдаты в сторону танка.
— Вы не орите, вы лучше фрицев поливайте! — в ответ им крикнул Вихура.
Два батальонных миномета открыли огонь с позиций за железнодорожной насыпью, закудахтали пулеметы, огрызнулись автоматы.
Командир пехотинцев подбежал к «Рыжему». Вихура застучал по броне, и Янек приоткрыл люк.
— Пойдете через мост? — спросил офицер.
— Хорошо. Но только за вами.
— Согласен. — Хорунжий козырнул и побежал к своей цепи.
Подготавливая атаку, заговорили минометы. Часто грохотала танковая пушка.
— Вперед!
Пехота поднялась и с криками бросилась через мост. За ней по железнодорожным шпалам лез «Рыжий», без устали ведя огонь по противнику.
Тремя минутами раньше парашютисты отползли от берега, перебежками отступили через седой от росы луг и пропали в тени леса. Капитан Круммель приказал отступать, как только показался танк, ни на минуту не допуская мысли, что в ночи действует одиночный танк. К тому же задание было почти выполнено (ключ от подрывной машинки матово поблескивал в его руке), и но было смысла рисковать людьми, которых ожидала более важная и тяжелая работа.
Весь отряд уже скрылся в лесу. Около капитана остались только связные и два сапера. Круммель выжидал до тех пор, пока с того берега не двинулась пехота, пока он не увидел, что танк достиг середины моста.
— Давай! — приказал Круммель.
Сапер повернул ключ, и… взрыва не последовало.
— Доннерветтер! — выругался солдат.
Капитан сжал кулаки, молча дал знак рукой, и немцы все разом бросились в сторону недалекой черной полосы деревьев.
По другую сторону реки «Рыжий» сполз с насыпи, остановился и открыл люки. Подошел хорунжий, пожал руку Густлику и Янеку, которые соскочили с танка на землю.
— Прогнали их… Мост цел… А ваши все целы?
— Все, — ответил Кос.
— Черешняка нет, — поправил его озабоченный Вихура. — Автомат оставил, а сам еще на том берегу где-то потерялся.
— А вдруг убили его.
— Надо его искать, — предложил Густлик.
— Не надо, — послышался голос Томаша. — Я здесь. — Он вышел из темноты в черной от воды гимнастерке.
— Что это ты такой мокрый? Почему бросил оружие? — сурово спрашивал Кос.
— Потому что я… — начал объяснять Томаш, вынимая из-за пазухи висевшие на шнурке ладанку и нож.
— Молился, чтобы пуля мимо тебя пролетела? — спросил Вихура.
— Хотел напиться и упал в воду, — буркнул Густлик.
Томаш пытался что-то сказать, но, поскольку ему не давали заговорить, выведенный из терпения, махнул рукой и замолчал окончательно.
По мосту зацокали копыта, растянувшись, рысью шел кавалерийский эскадрон. Командир, в довоенной фуражке с длинным козырьком, оглядывался по сторонам. Увидел танк, подъехал и осадил гнедого коня.
— Эскадрон, стой!
Разогнавшийся трубач из первой тройки высунулся слишком далеко вперед и получил кнутом по голенищу.
— Назад! Вперед хозяина не лезь!
Наклонившись в седле, усатый всадник разглядел офицера и, отдавая ему честь, доложил:
— Разведывательный эскадрон кавалерийской бригады прибыл в качестве группы преследования. Докладывает вахмистр Феликс Калита. Где противник?
— Противник оторвался.
— Сколько фрицев?
— Высадилось более шестидесяти. Прежде чем скрылись в лесу, потеряли примерно треть, — сказал Кос.
— Эх, люди, что у вас, рации нет? Если бы я на четверть часа раньше знал, что здесь что-то готовится…
— Немцы нам не докладывали, — огрызнулся Вихура.
— Когда у меня будет к вам, капрал, дело, я пришлю на переговоры свою кобылу, — презрительно цедя слова, отрезал вахмистр.
Конь повернул меченный белой стрелкой лоб и, зазвенев уздой, тронул мордой его колено. Вахмистр дал ему корочку хлеба и вновь обратился к Косу:
— Почему дали им отступить?
— Ночью в лесу никакое преследование…
— Вот если бы хороший солдат на добром коне… — прервал его вахмистр и отдал честь. — Привет! Попробую догнать их!
Янек, поднимая руку к шлемофону, переглянулся с Густликом и вздохнул, облизывая запекшиеся от жажды губы.
— Ты думал, быть командиром — это что, галушки есть? — забурчал Елень.
Вахмистр на своем жеребце перескочил через ров у железнодорожного полотна и, окинув взглядом своих солдат, подал команду:
— Эскадрон, за мной, рысью, марш!
Григорий, сидя около гусеницы танка, грыз травинку и смотрел на темные фигуры двинувшихся кавалеристов.
— Танк — вещь хорошая, но сердце у джигита болит, когда он видит коня, — признался он Лидке, высунувшейся из переднего люка.
Когда проехала последняя тройка кавалеристов, они на минуту услышали кваканье лягушек, а потом запоздавший всадник зацокал копытами по мосту и, склонившись над гривой белого коня, полетел галопом вслед за эскадроном. Гравий из-под копыт ударил о траки гусениц.
Завтрак