— Попробуйте сливовые тона, — советует косметолог за прилавком.
Сара тянется к салфетке и начинает сначала.
— Миссис N. возвращается завтра. Я считаю, что просто обязана что-то предпринять, — досадливо объявляю я, облокачиваясь на прилавок.
— То есть уволиться?
— Нет, сделать что-то в реальном мире, где я плачу за квартиру.
— ТУУУУТСИ![40]
Мы цепенеем и поворачиваемся к крытому портику, где две груды магазинных пакетов окликают Сару школьным прозвищем, рифмующимся с «бутс»[41]. Пакеты дружно направляются в нашу сторону и распадаются, обнаружив Александру и Лэнгли, наших однокурсниц по школе Чапина.
Мы с Сарой переглядываемся. В старших классах они жили в общежитии и были преданными фанатками «Дед». Теперь же великанша Александра и коротышка Лэнгли стоят перед нами в дубленках, кашемировых водолазках, увешанные цацками от Картье.
— ТУТС! — восклицают они, и Александра хватает Сару в объятия, едва не треснув ее по голове одним из пакетов. — Туте, как дела? — спрашивает она. — Нашла себе мужчину?
Сара поднимает брови:
— Нет. То есть один был, но…
На ее лбу выступают капли пота, катятся вниз.
— У меня скааааазочный мужчина. Грек. Просто фантастика! На следующей неделе мы летим на Ривьеру, — мурлычет Александра. — Ну а ты как?
Она смотрит на меня.
— Все то же самое. По-прежнему работаю с малышами.
— Ха, — тихо вставляет Лэнгли. — А что собираешься делать в будущем году?
— Надеюсь заняться программой внешкольного обучения. Они разом прищуриваются, словно я неожиданно заговорила на неизвестном языке.
— Сосредоточиться на детском творчестве как способе самовыражения. А может, открою свою школу.
На меня смотрят две пары пустых глаз. Я делаю последнюю попытку доказать… что?
— В моем проекте участвует школа Кэти Ли.
— Вот как? А что насчет тебя? — почти шепчет Саре Лэнгли.
— Собираюсь работать в «Аллюре»[42].
— О Господи! — визжат они хором.
— Вот это да! Я. Обожаю. «Аллюр», — объявляет Александра.
— Ну а вы чем займетесь? — спрашиваю я.
— Буду всюду ездить за своим мужчиной, — объясняет Александра.
— «Дурью»[43], — тихо бормочет Лэнгли.
— Что же, пора бежать! Мама ждет нас в час в «Коте Баск». Ох, Туте!
Александра снова пытается удушить Сару, после чего девицы удаляются к своим салатам из морепродуктов.
— Ну ты и шутница, — говорю я Саре. — «Аллюр»?
— Пошли они! Лучше пойдем съедим-ка что-нибудь шикарное.
Мы решаем, что заслужили роскошный обед с красным вином и пиццей с сыром робиола в ресторане «У Фреда».
— Вот скажи, неужели ты оставила бы свое нижнее белье в чужом доме?
— Нэн! — наставительно заявляет Сара. — Не пойму, какое тебе до этого дело? Миссис N. гоняет тебя в хвост и гриву, а вместо бонуса дарит наушники из меха мертвого животного! Откуда такая преданность?
— Сара, независимо от характера и качеств моей хозяйки, она по-прежнему остается матерью Грейера, а эта женщина занимается сексом с ее мужем и в ее же постели. И в доме Грейера. Меня просто тошнит при мысли об этом. Никто не заслуживает такого! А эта извращенка! Видите ли, хочет, чтобы ее застали! Да что это такое, я вас спрашиваю?
— Ну, если бы мой женатый бойфренд подумывал бросить жену, я, наверное, тоже была бы не прочь, чтобы нас застали на месте преступления!
— Значит, если я все расскажу, мисс Чикаго только выиграет, а миссис N. будет вне себя от горя. Если же промолчу… это слишком унизительно для миссис N.
— Нэн, это никоим образом тебя не касается и касаться не должно. И ты совершенно не обязана что-то говорить. Поверь, это не предусмотрено условиями твоей работы.
— А что, если она действительно оставила трусики и миссис N. их найдет? Обнаружить измену мужа подобным способом… Фу! До чего ужасно! О Господи, а если узнает Грейер? Она такая стерва, что не удивлюсь, если специально подсунет их в его комнату!
— Нэн, у тебе крыша поехала? Откуда он узнает, чьи это трусики?
— Она скорее всего носит черные, кружевные «танга», и пусть сейчас он ничего не поймет, в один прекрасный день все же сообразит, и это просто уббббьет его! Бери пальто!
Сара с бокалом вина встречает Джоша в переднем холле.
— Добро пожаловать на Охоту за Трусиками, где мы выдаем сказочные призы, включая наушники и путешествие в чулан с метлами и тряпками. Кто наш первый участник?
— Это я, я! — восклицает Джош, снимая куртку.
Я стою на четвереньках у шкафа для одежды, просматривая карманы пальто и ботинки. Ничего.
— Иисусе, Нэн, это место просто поражает! Чисто гребаный Метрополитен-музей!
— Да, и примерно такой же уютный, — кивает Сара, но я уже мчусь в гостиную, бросая на ходу:
— У нас нет времени толочь воду в ступе! Выбирайте себе комнаты!
— Подойдет любое белье, или на нем должна быть алая буква «А»[44]?
— Лишние очки за прорезь в промежности, а уж если окажутся съедобными, то это самое оно! — объясняет Сара правила игры, в которой я ничего забавного не вижу.
— Ладно! — вступаю я. — Слушайте! Самое главное в нашем деле — методичность. Начнем с комнат, которые используются чаще всего. Там скорее всего и обнаружатся трусики. Джошуа, берешь хозяйскую спальню, гардеробную и кабинет миссис N. Сара Энн!
— Слушаюсь, сэр!
— Тебе кухня, библиотека, комнаты горничных. А за мной гостиная, столовая, кабинет мистера N. и прачечная. Договорились?
— По рукам. Начну отсюда.
Проходя по комнатам, я включаю все лампы, даже верхний свет, который здесь не в ходу. Зато теперь каждый темный уголок дома ярко освещен.
— Нэн, ты не можешь утверждать, что мы не старались, — объявляет Джош, передавая мне сигарету. После трудов праведных мы сидим на лестнице черного хода в обществе мусорных ведер и курим.
— Она, возможно, блефовала, понадеявшись, что ты обязательно расскажешь миссис N. и можно будет заново обставлять дом.
Джош все еще держит фарфорового пекинеса, найденного в процессе поисков.
— Повтори, что ты сказала.
— Не знаю, две, может быть, три тысячи долларов, — покорно повторяет Сара.
— Невероятно! Почему? За что? Скажите, что я упустил в жизни?
Он в сотый раз ошарашенно оглядывает собачку.
— Погодите, я еще что-нибудь добуду.
— Уж лучше поставь это в точности на то место, где брал, — бормочу я, слишком уставшая, чтобы пойти следом и проверить, послушался ли он. — Прости, что заставила тебя потратить целую ночь на дурацкие трусики.
Я гашу сигарету о металлические перила и встаю.
— Эй, — утешает она, обнимая меня за плечи. — Все будет хорошо. Пусть семейка N. сама улаживает свои дела. Не волнуйся, они в полном порядке.
— А Грейер?
— У него есть ты. А у тебя — Г.С.
— Значит, я не осталась с пустыми руками. И то утешение. Храню кассету автоответчика в шкатулке с драгоценностями, а одноразовую ложечку ношу в сумке как сувенир, вот это пока и все.
— Да, да, конечно! Могу я упомянуть об одноразовой ложечке на свадьбе? Пойдем захватим с собой Джоша, а по пути к двери сотрем все отпечатки наших пальцев.
Когда я возвращаюсь домой, автоответчик снова мигает.
— Здравствуйте, няня, это миссис N. Не знаю, улетели ли вы в Париж. Не могу дозвониться вам по сотовому. Придется купить вам новый, с большим роумингом. Я звоню Потому, что мистер N. подарил мне на Рождество неделю в «Золотой двери»[45]. Ну разве не восхитительно? «Лайфорд кей инн» так ужасен, а я все еще не оправилась от праздников. Ужасно измучилась и поэтому решила лететь на следующей неделе. Мистер N. останется в городе, но я надеюсь, что вы к тому времени вернетесь, чтобы, если понадобится, сообщить ему, что вы свободны. Вечером я буду в своей комнате. Позвоните.
Мой первый порыв — немедленно связаться с ней и посоветовать никогда больше не покидать дом.
— Миссис N.? Это няня.
— Да?
Я глубоко вздыхаю.
— Что вы решили? Сможете?
— Конечно, — бормочу я, радуясь, что она не спрашивает, как обстоят дела с увлажнителями.
— Прекрасно. Значит, увидимся в понедельник: через неделю, начиная с завтрашнего дня. Мой рейс в девять, так что вам следует приехать к семи. Нет, на всякий случай лучше к шести сорока пяти.
Я переворачиваюсь с боку на бок. В восьмой раз за последние четверть часа. Я так устала, что тело словно свинцом налито, но только собираюсь задремать, как по квартире разносится лающий кашель Грейера.
Придвигаю к себе часы и смотрю на светящиеся цифры. Всего 2.36 утра. Иисусе!
Я поправляю матрац, ложусь на спину и смотрю в потолок спальни для гостей. Пытаюсь сообразить, сколько всего часов я спала за последние три ночи, и результат отнюдь не обнадеживает. Я вымоталась до последнего, пытаясь развлечь все более мрачнеющего Грейера, пока не обнаружила, что у него подскочила температура.
Когда я приехала, она встретила меня у лифта со списком в руке. Чемоданы уже лежали в лимузине. Оказалось, она всего лишь хотела «упомянуть», что у Грейера «чуточку болит ухо», что его лекарство в ванной комнате на раковине, и там же телефон педиатра, «если вдруг понадобится». И тут же очередная оплеуха:
— Мы оба хотели бы, чтобы Грейер не торчал все время перед телевизором. Желаю хорошенько повеселиться тут без меня!
Я сразу поняла, что повеселиться нам вряд ли удастся, как только увидела его на полу рядом с игрушечной железной дорогой. Бедняга неохотно вертел в руках товарный вагончик и выглядел ужасно бледным.
— Не знаете, когда мистер N. вернется сегодня? — спросила я вытиравшую пыль Конни.
— Надеюсь, вы захватили с собой пижаму, — ворчит она вместо ответа, неодобрительно покачивая головой.
Я поймала себя на том, что последние дни каждое утро жду прихода Конни: спокойнее, если рядом с тобой кто-то есть, пусть даже этот кто-то с утра до вечера орудует тряпкой и пылесосом. Поскольку температура на улице упорно держится на семи градусах по Фаренгейту[46], со дня моего прихода мы находимся под домашним арестом. И это можно считать вполне терпимым, мало того, идеальным, если бы только Г.С. не пришлось вернуться в университет на период лекций. Он сказал, я могу водить Грейера наверх, на свидания с Максом, но я не думаю, что у кого-то из нас останутся на это силы. «Небольшая» боль в ухе, может, и прошла, зато кашель усилился.
Думаю, мне не стоит упоминать, что его отец пропал без вести. Первую ночь он вообще не пришел ночевать. Бесчисленные звонки Джастин всего-навсего позволили удостовериться, что в люксе отеля «Четыре времени года» включен автоответчик. Администрация же курорта так ретиво охраняет покой миссис N.. словно я пытаюсь связаться с самой Шарон Стоун.
Сегодня я снова возила Грейера к врачу, но он только посоветовал закончить курс амоксиллина и ждать, пока не станет лучше.
Очередной приступ раздирающего легкие кашля: по-видимому, ему еще хуже, чем вечером. Здесь так темно и страшно, что мне кажется, будто никто и никогда не вернется за нами.
Кутаясь в кашемировый плед, я плетусь к окну. Отодвинув тяжелые шторы из мебельного ситца, впускаю немного света с Парк-авеню и прислоняюсь лбом к холодной раме. К зданию на противоположной стороне подкатывает такси, откуда выбираются парень с девушкой в высоких сапогах и короткой куртке. Пока они идут к дому, она зябко жмется к своему спутнику. Должно быть, замерзла.
Мой лоб быстро леденеет, и я отхожу, потирая его рукой. Штора падает на прежнее место, отсекая свет.
— Няяяяня? — доносится едва слышный хриплый голосок.
— Да, Гровер, иду.
Мой голос эхом отдается в большом помещении. Я шагаю сквозь темноту, освещаемую причудливыми отблесками от фар проезжающих машин. Захожу в комнату Грейера. Меня встречают теплый свет его ночника и мерное жужжание воздушного фильтра. Но при взгляде на Грейера я чувствую, что у меня опускается сердце. Он плох. Очень плох. Дыхание затруднено, и глаза слезятся. Я сажусь на угол кровати.
— Привет, солнышко, я здесь.
Кладу руку ему на лоб. Ладонь обжигает. Стоило мне коснуться его, как тут же он начинает хныкать.
— Все в порядке, Гровер, ты просто сильно заболел, а я знаю, как это паршиво.
Но на самом деле я больше ничего не понимаю. И его кашель меня пугает.
— Сейчас возьму тебя на ручки, Гровер.
Я пытаюсь поднять его. Кашемировый плед падает на пол. Грейер плачет уже по-настоящему. Я лихорадочно пытаюсь сообразить, что делать. Педиатр. «Скорая помощь». Мама.
Несу его к телефону в холле и, прислонив к стенке, набираю номер. Мама берет трубку после второго звонка:
— Ты где? Что случилось?
Мама, объяснять нет времени, но я с Грейером. У него было воспаление среднего уха и кашель, ему велели пить антибиотики, но кашель становится все сильнее, а я не могу дозвониться миссис N., поскольку администратор утверждает, что она провела весь день в чем-то вроде барокамеры, а он дышит все тяжелее, и я не пойму, стоит ли везти его в больницу, потому что температура повышается, а я не спала две ночи, и…
— Дай мне послушать его кашель.
— Что?
— Поднеси трубку к его рту, чтобы я услышала, как он кашляет, — спокойно объясняет мама.
Я подношу трубку к губам Грейера, и он тут же разражается страшным кашлем. Его грудка, прижатая ко мне, сотрясается от напряжения.
— О Боже, ма, не знаю, что…
— Нэн, это круп. У него круп. А ты должна взять себя в руки. Нельзя распускаться. Дыши со мной, вдох…
Я сосредоточиваю внимание на ее голосе, глубоко вдыхая и за себя, и за Грейера.
— …и выдох. Слушай, ничего страшного. У него в груди скопилось много мокроты. Ты сейчас где?
— Парк-авеню, семьсот двадцать один.
— Нет, где именно в квартире?
— В холле.
— У тебя радиотелефон?
— Нет, ей не нравится, как они выглядят.
Грейер снова хнычет, и я панически вздрагиваю.
— Ладно, идите в его ванную и включите душ, теплый, но не слишком горячий. Садись на край ванны и держи малыша на коленях. Дверь закрой, чтобы набралось побольше пара. И оставайся в ванной, пока он не перестанет кашлять. Вот увидишь, пар ему поможет. Температура спадет, и утром он будет здоров. Все обойдется. Позвони через час, хорошо? Я буду ждать.
Мне сразу становится легче от сознания того, что я могу хоть что-то сделать для него.
— Ладно, ма. Я тебя люблю.
Я вешаю трубку и несу мальчика по темным комнатам в Ванную.
— Закрой глазки, Грейер, я включу свет, — предупреждаю я.
Он прячет потное личико у меня на шее. После полной тьмы свет слепит глаза, и мне приходится долго мигать, прежде чем я различаю блестящее серебро крана. Включаю душ, сажусь на край ванны и устраиваю Грейера на коленях. Когда вода доходит до ног, он начинает плакать.
— Знаю, милый. Знаю. Но нам придется сидеть, пока чудесный пар не вылечит твою грудку. Хочешь, чтобы я спела?
Но он прижимается ко мне, рыдает и кашляет. Постепенно пар заволакивает яркий кафель, которым выложены стены.
— Я хочу… мамуууууу…
Он дрожит от усилий выговорить последнее слово, похоже, даже не замечая, что я здесь. Мои пижамные штаны промокли. Я прижимаюсь лбом к его лбу и медленно покачиваюсь. Слезы тревоги и усталости капают из глаз и падают ему на волосы.
— О, Гров, я тоже очень хочу свою маму…
Солнечные лучи пробиваются сквозь жалюзи. В окружении плюшевых игрушек Гровера мы дружно жуем тосты с корицей.
— Скажи еще раз, няня. Скажи: «тост с курицей».
Я смеюсь и нежно тычу пальцем в его животик. Глаза у него ясные и блестящие, и я едва не падаю в обморок от облегчения, увидев 36, 8 градусов на термометре.
— Нет, Грейер, корица. Повторяй за мной.
— Лучше назвать это «женский тост». Повторяй за мной.
Его рука рассеянно гладит меня по голове, отчего по всему ковру разлетаются крошки.
— Вот сумасшедший ребенок! «Женский тост»? А что дальше? «Мужские яйца»?
Гровер заливается смехом.
— Ага! Мужские яйца! Я такой голодный, няня! Просто умираю. Можно мне яиц… мужских яиц?
Я ползу к нему, хватаю его тарелку и встаю.
— Привет! Привет! Мамочка дома!
Я застываю. Грейер смотрит на меня и, как обрадованный щенок, слетает с кровати и встречает ее у двери.
— Привет. Почему это у тебя все лицо в крошках?
Отчитав его, она оборачивается ко мне. Я вижу комнату ее глазами. На полу валяются подушки, одеяла, мокрые полотенца: после того как Грейер наконец заснул в шесть утра, я без сил рухнула рядом.
— Грейер очень сильно заболел. Прошлой ночью мы не спали…
— Да? А по мне, он прекрасно выглядит, если не считать крошек, которыми он весь усыпан. Грейер, иди в ванную и умойся, чтобы я смогла показать тебе твой подарок.
Широко раскрыв глаза, он поворачивается ко мне, но послушно исчезает в ванной. Удивительно, что он вообще может туда входить после всего, что было!
— Разве он не принимал лекарств?
— Да, разумеется, но осталось еще два дня. А вот кашлял он ужасно. Я пыталась вам дозвониться.
Она раздраженно кривит губы.
— Няня, по-моему, мы обсуждали, где полагается есть Грейеру. Можете идти, я сама всем займусь.
Я стараюсь улыбнуться:
— Хорошо, пойду переоденусь.
Прохожу мимо нее с тарелкой в руке, едва узнавая квартиру, наполненную солнечным светом. Запихиваю как попало вещи в сумку, надеваю джинсы и свитер и, в порыве возмущения, оставляю постель незастеленной.
— Пока! — окликаю я, открывая дверь, и слышу, как босые ножки Грейера шлепают по мрамору. Он мигом подскакивает ко мне в своей пижаме и слишком большой для него ковбойской шляпе.
— Пока, няня.
Он раскидывает ручонки, и я крепко обнимаю его, пораженная переменами к лучшему. Всего несколько часов, а он уже совершенно свободно дышит!
— Миссис N.! Врач велел ему принимать антибиотики еще два дня, так что…
С другого конца холла появляется миссис N.
— Но у нас сегодня куча дел! Нужно подстричься и ехать в «Барнис», выбирать подарок для папочки. Пойдем, Грейер, пора одеваться. До свидания, няня.
Намек понят. Нужно убираться.
Он идет за ней в свою спальню, а я, постояв немного, беру сумку, едва преодолевая соблазн положить упаковку таблеток рядом с ее сотовым.
— Пока, партнер.
Я тихо закрываю за собой дверь.
Глава 6