Но всё-таки, каким-то удивительным образом, я в полной мере оценил вызов, брошенный нам Египтом. Египет показал, насколько выносливее мы стали. Я хочу сказать, начни мы наше путешествие с этой страны, мы не продержались бы и двух дней. И знаешь, я думаю, Египет подготовил нас к Индии.
Думаю, чем дольше нас будет окружать нищета и все прочие «прелести» Третьего мира, тем меньше они будут нас огорчать и тем скорее мы придём к необходимости с ними смириться. Конечно, меня пугает Индия, но мне по-прежнему хочется там побывать. Понимаю, это — рискованное предприятие, но я хочу доказать себе, что смогу преодолеть все испытания, которые оно мне подкинет. Есть ещё одна причина, почему мне не хочется отступать. По-моему, ради Карнака, гробниц, Луксорского храма стоило пройти через всё, что нам выпало. А Индия, а Гималаи? Как бы тяжело ни было в Индии, знаю, что, когда наконец доберусь до Непала и своими глазами увижу Эверест, я испытаю ни с чем не сравнимое, бесценное чувство благоговения.
Да, мне хотелось бы продолжить, но без тебя я никуда не поеду. Без тебя у меня ничего не выйдет. Мы так много пережили вместе, что теперь я не смогу продолжить путешествие в одиночку. Слишком сильно буду по тебе скучать. Мне будет одиноко, из рук всё начнёт валиться, и смотреть уже ни на что не захочется. Я не хочу отступать и понять не могу, почему ты хочешь вернуться. Просто ты воспринимаешь всё гораздо острее, чем я. Что же касается здешних условий жизни, то я не чувствую ни личной ответственности, ни вины. Я просто принимаю их как есть. И они таковы по многим известным тебе причинам — из-за неравномерного распределения природных ресурсов, географического положения страны, климата, политики и рождаемости.
Слушай-ка, я придумал. Давай вечером поговорим с Джимом. Может быть, он что-нибудь нам и посоветует.
И хотя Джим никогда не был в Индии, он принялся уверять нас, что там будет всё же полегче, чем в Египте:
— В Верхнем Египте всего одно асфальтовое шоссе, с севера на юг. Выбора нет, поэтому на нём сосредоточен весь транспорт, и вы держались только этой дороги. Кроме того, вдоль шоссе проживает практически всё население Верхнего Египта. Вот почему вам не удавалось отделаться от назойливых толп. Но в Индии можно воспользоваться периферийными дорогами, избежать потока машин и людской давки. По-моему, вам следует продолжать путешествие.
В конце нашего пребывания у Джима мы с Ларри приняли решение. Мы полетим в Индию, если только не провалится номер с авиабилетами, которые нам назначено было выкупить в студенческом турагентстве в Афинах всего за четыре часа до отлёта.
— Если не получится, значит, будем считать это знаком поворачивать домой,— рассудил Ларри.
Когда 8 ноября мы прилетели обратно в Грецию, меня по-прежнему одолевали сомнения насчёт нашего ближайшего будущего. Индия вселяла в меня панический ужас. Но я знала, что, если мы полетим домой, я буду считать себя последней трусихой.
Во второй раз Афины предстали перед нами совершенно в ином свете. После Египта затянутая смогом, пыльная, запущенная греческая столица показалась нам безупречно чистой. Я совсем забыла о цветах, сияющей зелени листвы и о пышных изумрудных лужайках. Наверное, египетские кустарники и пальмы тоже были зелёными, но их зелень скрывалась под коричнево-серым слоем песка, пыли и грязи.
Мы остановились в кемпинге неподалёку от аэропорта. Наш маленький лагерь был окружён пиниями и густой зелёной живой изгородью, там день-деньской пели птицы. Как замечательно было вновь расположиться лагерем под открытым небом, пусть даже и в кемпинге. Разбив палатку, мы совершили набег на богатенькую продуктовую лавку в ближайшем квартале и возвратились с добычей в виде двух цыплят-барбекю, банки арахисового масла, крепких зелёных яблок, густого сливочного йогурта, салата-латука, салатной приправы и — грехи наши тяжкие — пачкой печенья, обсыпанного шоколадной крошкой. В ожидании грозящего нам в Индии голода Ларри объявил официальный «праздник желудка».
Турагентство не подвело: в полдень 9 ноября мы держали в руках билеты на четырёхчасовой рейс «Биман Эрлайнс». При регистрации нам было разрешено везти велосипеды как обычный багаж, без доплаты. Нас проинформировали, что билеты на рейс полностью раскуплены, хотя за пятнадцать минут до посадки в зале ожидания, не считая нас, сидело только двадцать три пассажира.
— Ох, не нравится мне всё это,— заметила я, обводя взглядом почти пустой зал.— И в агентстве, и при регистрации уверяли, что все билеты проданы. Надо понимать, самолёт рассчитан всего на двадцать пять мест?
Я запаниковала. Мне и раньше никогда не удавалось сохранять спокойствие в ожидании полёта. Почему-то всегда казалось, что именно этот, «мой», самолёт непременно рухнет.
— Господи, только не говори мне, что мы летим из Греции в Индию на «Цессне»! — проговорила я, чуть дыша.
— Будет тебе, Барб, не надо истерики. Я знаю, что ты терпеть не можешь летать самолётом, но...
— Истерика? Послушай, давай рассуждать логично. Посчитай-ка их.— Я почти орала, указывая на остальных пассажиров.— Двадцать три да мы с тобой, то есть двадцать пять. Нехитрая арифметика. Теперь, если допустить, что самолёт будет набит битком, а здесь всего только двадцать пять ожидающих, значит, речь идёт о действительно маленьком самолётике, не так ли? Ну? Точно? Вот видишь. Они собираются запихнуть нас в «ответ Бангладеш Боингу-747-му» — в «Резиновый Супер Цессна»!
— А сейчас, Барб, постарайся успокоиться. Мне...
— И вот ещё что,— кипятилась я.— Взгляни-ка, что за народец здесь собрался! Вот девица в каких-то немыслимых, грубых солдатских ботинках, а куртка на ней как у полярных зимовщиков, а ведь тут жарковато, а в Индии будет ещё жарче. А вот и её бритоголовый приятель, тот, что заодно сбрил себе и брови, в жилете на голое тело и в колониальных шортиках. И у обоих на ожерелье из дерева болтается медальон с портретом их любимого фанатика — индийского гуру.
О'кей, теперь взгляни на остальных. Все они такие же чудики, как эти двое. Вот немочка, с ног до головы в чёрном, вот два француза, которые так давно «сели на иглу», что у них глазки свело. А вот ещё и «молчун» в белой блузе, затянутый в джинсы, на голове — шарф, на шее — шарф, и подпоясан — шарфом, тот, что уже битый час только и делает, что смотрит в одну точку у себя в паху и странно чирикает.
Чудилы! Придурки! Опустившиеся наркоманы и парочка чокнутых велосипедистов! У нас нет никаких шансов! Уверена, шансы самолёта на нормальный полёт зависят от того, что за пассажиры на борту. Вот почему всегда бывает приятно узнать, что вместе с тобой летят монахини или дамочка в положении. Рядом с ними чувствуешь себя как-то спокойнее. Бог не даст упасть самолёту, в котором так много хороших, добропорядочных людей. Нет. Но он уж точно не уделит ни на йоту внимания этому рейсу. Из всего «букета» мы с тобой, похоже, самые праведные души, а значит — кричи караул! Никакой надежды! Самолёт, как пить дать, рухнет! Я знаю! Знаю! Я точно это знаю!
— Ради всего святого, Барб, угомонись! — умолял Ларри.
Из громкоговорителя пробасил голос: «Объявляется посадка на самолёт «Биман Эрлайнс», рейс семьсот четырнадцать, в Дакку, транзитом через Дубай и Бомбей».
— Дубай?! Где это — Дубай? — прокричала я громкоговорителю.
— А, не знаю,— безразлично бросил Ларри.
— Замечательно! Я, Барбара Сэвидж, собираюсь сесть в самолёт, который совершит посадку в некоем месте, о котором я вообще не слыхала! Даже представить себе не могу, в какой это может быть стране! Всё ясно заранее! Крушения не миновать! Мы...
— Смотри-ка, а вот и наш самолёт,— перебил меня Ларри.— Тот, что выруливает из-за ангара. Видишь, это не «Цессна», это — 707-й. Да и на вид — ничего. Новенький. Выглядит неплохо.
— Двадцать пять человек собираются полностью оккупировать 707-й? — ворчливо бормотала я, пробираясь к выходу.— Мне это совсем не нравится.
У входа в самолёт нас встречала молоденькая стюардесса-бенгалка в ярком жёлто-оранжевом сари. У неё была тёмная кожа, гораздо темнее, чем у египтян; чёрные волосы собраны в огромный пучок на затылке. Обойдя её, я нервно метнула взгляд в кабину. Два пилота-бенгальца — с виду крепкие и здоровые, у меня просто гора упала с плеч, когда я обнаружила, что оба они были в лётной форме и пилотках, а не в тюрбанах и дхоти[18].
Я оглядела салон. Он уже почти заполнился — европейские хиппи, студенты, альпинисты, направляющиеся в Гималаи, а также бенгальцы, индийцы и пакистанцы, которые, должно быть, жили в Европе и возвращались на родину навестить родственников. Стюардесса сообщила нам, что наш рейс формировался в Амстердаме.
— Дешёвые билеты на Восток,— вслух проговорила я.— Видно, «Биман» специализировалась на перевозке целых отрядов «тронутых».
Это был восьмичасовой перелёт в Бомбей, включая заправку в Дубайе. Не зная, чего ожидать от «Биман Эрлайнс», мы с Ларри прихватили с собой немного йогурта, фруктов и хлеба, на случай, если за время полёта нас так ни разу и не покормят. Как оказалось, вскоре после взлёта всем нам разнесли по малюсенькому бумажному стаканчику апельсинового сока и больше ничего — в течение последующих трёх часов. Перед самым приземлением в Дубайе нам подали обед: несколько ложечек риса с кусочками курицы, приправленной кэрри, и ничего, чем всё это можно было бы запить. Такой обед только подогрел страх Ларри, обеспокоенного, что его желудку придётся путешествовать по Индии порожняком. Он горько жалел о курице, не доеденной накануне.
Когда самолёт прибыл в Международный аэропорт Дубай, я поинтересовалась у сидящего за мной молодого француза, в какой стране находится Дубай. Он ответил, что в Саудовской Аравии, и люди в современном аэропорту в их длинных белых одеяниях действительно походили на сауди. И только на следующий день, разговорившись с туристом-англичанином в кемпинге в Нью-Дели, мы выяснили, что побывали в Эмиратах, а вовсе не в Саудовской Аравии. После приземления в Бомбее, получив месячные гостевые визы, мы с Ларри пересели на рейс «Индиан Эрлайнс» до Нью-Дели. Ступив на взлётно-посадочную полосу в Нью-Дели, я сразу почувствовала, как безмерно далеко до дома. И это чувство целиком захватило меня. Мне казалось, будто я заблудилась.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
ПОД КОЛЁСАМИ
Индийские багажные носильщики почтили наши велосипеды особым вниманием: от самолёта до здания аэропорта их транспортировали в собственной тележке, отдельно от багажной вагонетки. Пока мы навьючивали на велосипеды скарб под бдительным оком дружелюбных носильщиков, с нами разговорился наш соотечественник, бизнесмен из Южной Каролины. Звали его Барри Крокер. Мистер Крокер прилетел в Нью-Дели на международную текстильную ярмарку, а также навестить своего друга-миссионера, проповедующего в Северо-Восточной Индии. Его заинтересовали наши велосипеды. Когда же мы рассказали ему о наших дальнейших планах, он нахмурился. (Я бы сказала, его заметно встревожила дальнейшая судьба молодой американки, замыслившей совершить велосипедное путешествие по Индии.) Он залез в свой кейс, вытащил оттуда карманное издание «Нового Завета» и бережно вложил его мне в ладони.
— В Индии держите это всегда при себе. Обязательно. Это — непредсказуемая и очень опасная страна,— тихо и вкрадчиво проговорил он, интонацией голоса давая понять, как велико его беспокойство о моём благополучии.
Я поблагодарила его за подарок, и он было совсем ушёл, но потом вдруг вернулся и опять посмотрел на нас с Ларри каким-то огорчённо-озабоченным взглядом.
— Вы действительно уверены, что вам это нужно? Путешествовать на велосипедах по Индии? — спросил он запинаясь.
Затем, как бы себе самому отвечая, добавил: «Удачи. Да не оставит вас Бог». И зашагал прочь. Пока я глядела вслед мистеру Крокеру, исчезающему в толпе, среди непрерывного мелькания смуглых лиц, сари, дхоти, тюрбанов и туник, в моём желудке словно бы заплясали беспокойные бабочки. Я боялась.
Стоя в аэропорту с Библией в руке, поражённая и выбитая из колеи словами мистера Крокера, я даже представить себе не могла, что Индия вот-вот совершенно захватит нас с Ларри, причём — почти врасплох. Я говорю «почти», потому что по одному пунктику, пока только единственному, Индия вполне оправдывала свою репутацию: она действительно была заполонена людьми. Однако со всех других сторон она предстала перед нами совсем не такой, как мы ожидали. Первое, что бросилось в глаза,— это её краски. После буровато-серого Египта Индия потрясла нас калейдоскопом сверкающих цветов и оттенков. Женщины носили сари, расцвеченные оттенками оранжевого, жёлтого, красного, голубого, зелёного и изумрудного, а также сверкающие золотые и серебряные украшения. Индусские храмы, окрашенные в мягкие спокойные тона, были окружены тёмно-зелёными лужайками и цветами всевозможных расцветок. Даже фруктово-овощные палатки с помидорами, кабачками, апельсинами, цветной капустой, яблоками и гроздьями бананов, пристроенных сверху аккуратными рядами, добавляли красочных пятен большим и малым городам. Проехав шесть тысяч миль от Нью-Дели до Непала, среди миллионов прохожих нам довелось встретить всего двух нищих попрошаек. Мы не видели ни трупов людей, ни падали. В действительности, несмотря на худобу, люди выглядели сильными и здоровыми. Каждый день тощенькие пареньки катили рядом с нами по дороге на тяжёлых, чёрных, односкоростных велосипедах «Хироу», около часа держась наравне при скорости пятнадцать миль в час, причём часто с нагрузкой в виде кривляющегося на багажнике приятеля. Всю дорогу они улыбались, смеялись и без умолку трещали. Индийцы оказались крепки, выносливы и... любопытны. А ещё, к радости Ларри, на севере Индии мы не обнаружили недостатка продовольствия. Через какой бы город мы ни проезжали, повсюду киоски, рядами тянущиеся вдоль улиц, ломились от фруктов и овощей.
Перед отъездом из аэропорта в справочном столе нам бесплатно вручили карту столицы, показав на ней городские кемпинги в окрестностях Коннот-сквер, в центре Нью-Дели. Предупредили нас и о том, что в Индии нельзя пить сырую воду.
Из здания аэровокзала, помня о левостороннем движении, мы выехали на четырёхполосный хайвэй, то есть в царство настоящего хаоса. На дорогу до кемпинга ушло минут сорок, за это короткое время мы пришли к печальному и тем не менее неминуемому заключению: наши шансы добраться живыми до Непала, несомненно, очень низки. По хайвэю, перемешиваясь, текли во всевозможных направлениях потоки священных коров, грузовиков, пешеходов, верблюдов, автобусов, повозок, запряжённых волами и буйволами, велорикш и мотороллеров, тоненький ручеёк частных автомобилей и море велосипедов и такси — мотороллеров с коляской.
Ни люди, ни животные не обращали ни малейшего внимания на движение на дороге, вплоть до самого момента возможного столкновения, и лишь тогда одна из сторон уступала дорогу другой. За кем или за чем оставалось право прохода или проезда, зависело от весьма туманных индийских правил. Личные авто, грузовики и автобусы господствовали безраздельно, их водители выкатывали на хайвэй с боковых улиц, даже мельком не взглянув на приближающийся транспорт, вызывая всеобщий безумный переполох, жертвами которого становились немало упавших велосипедистов и сбитых пешеходов. Сначала мой велосипед «поцеловал» огузок священной коровы, в другой раз нас боком зацепил рикша-камикадзе. И всё же мы с Ларри каким-то удивительным образом умудрились продержаться в седле всё шесть миль до Коннот-сквер.
Кемпинг, обнесённый высокой кирпичной стеной, представлял собой скопище бунгало, палаток, автофургонов и туристических автобусов. Въехав на его территорию, мы ожидали увидеть грязный, перенаселённый пятачок, но вместо этого нас приветливо встретили безупречно чистые уборные, вполне ухоженные лужайки, пение птиц, порхающих среди деревьев, и ресторанчик, где подавали кофе с молоком и сахаром к самому входу вашей палатки.
Нью-Дели можно было бы сравнить с водопоем, куда массово стекались европейские, австралийские, новозеландские, канадские и американские туристы. Сюда, на Восток, устремлялись по суше туристические автобусы с Запада, отсюда же отправлялись те, кто возвращался назад в Европу. Каждый вторник в кемпинг наведывался врач — избавить вновь прибывших иностранцев от всевозможных паразитов или амёб, подцепленных в походах по Пакистану, Индии, Непалу или Индонезии. При входе в кемпинг помещалась так называемая аптечка, и отъезжающие иностранцы швыряли в неё уже не нужные им лекарства. Затем содержимое коробки опять раздавали оставшимся страдальцам.
Гашиш (ганджа) и «волшебные грибочки» в лагере были не в дефиците и вместе с тем в большом спросе. И тем и другим можно было разжиться почти ни за что, и многие иностранцы приезжали в Индию с вполне определённой целью — погрузиться в дешёвый наркотический дурман на месяцы, а то и на годы. В кемпинге по лужайкам были в беспорядке «разбросаны» полуодуревшие, напряжённо застывшие беспутные головы, которые порой либо заходились в приступах громкого безудержного кашля, либо какое-то время беспокойно шевелились — этого бывало достаточно, чтобы бродивший среди них официант-уборщик без лишних слов тащил «ещё чаю». Когда же деньги иссякали, наркоманы обычно собирали свои пожитки и разбредались по посольствам с просьбой о милости. В зависимости от настроения сотрудников посольства бедолаг либо выпроваживали восвояси, либо снабжали билетом на родину в надежде, что в один прекрасный день те, остепенившись и найдя работу, возместят долг. Поговаривали, будто во французском посольстве не проявляют сострадания к заблудшим согражданам, а потому по Индии скиталось, попрошайничая, много французов с просроченными паспортами, не имевших возможности вернуться домой.
В кемпинге, на этом перекрёстке путей-дорог, распространялись всевозможные слухи и рассказывались разные байки. Поговаривали о туристе-голландце, который отдал концы, проглотив лекарство от дизентерии, выданное ему местным доктором, толковали о дакойтах, индийских разбойниках, бродивших в темноте по хайвэям и грабивших мотоциклистов. Ходили истории о водителях международных туравтобусов, контрабандой провозивших и сбывавших на сторону оружие и наркотики, о Радже Нише, известном индийском гуру из Пуны, который проповедовал духовное самосовершенствование и поощрял групповой секс и, как опасались некоторые, вполне мог стать новоявленным Джеймсом Джонсом. А ещё молва утверждала, будто в Тегеране воинствующие иранские студенты силой вытаскивали американцев из гостиниц на улицу и что туристический автобус, принадлежавший английской автобусной компании «Мэджик Бас», якобы бесследно пропал где-то в Афганистане.
День уже клонился к закату, когда мы с Ларри, уплатив за стоянку четырнадцать рупий (один доллар семьдесят пять центов), разбили палатку среди других палаток и групп что-то бессвязно бормотавших любителей травки и заползли внутрь отоспаться после полёта. Периодически нас будил чей-нибудь надсадный кашель, а потом мы снова засыпали под убаюкивающую «воркотню» путешественников.
Вечером мы обедали в ресторане кемпинга, куда ближе к ночи все сходились обменяться рассказами, новостями и походными советами, а также отведать горячих блюд с кэрри. Официанты-индийцы были в длинных белых туниках, надетых поверх отреза хлопковой ткани, который они наматывали на себя наподобие юбки; переднюю часть «юбки» они пропускали между ног и заправляли сзади под пояс над ягодицами.
Мы присели за один из длинных столов для пикника рядом с Говардом и Иэном, англичанами лет двадцати пяти. Они прожили в Индии почти два месяца, причём большую часть времени — на горной станции севернее Нью-Дели. В годы господства в Индии британцы выстроили себе в горах убежища, которые они назвали горными станциями. Бывало, они «отступали» туда, спасаясь от невыносимой жары, пыли и змей или когда ослабевали муссоны, влекущие за собой голод и эпидемии.
— Иностранцы, работающие в Индии, и теперь ездят на горные станции. Там чисто, свежо и прекрасно, к тому же сравнительно немноголюдно. Да и индийцы там вовсю стараются им угодить. В пекарнях продаются пироги, кексы, печенье. В деревушке, где мы жили, одна индианка готовила арахисовое масло и торговала им вразнос,— рассказывал нам Иэн.— Ну и, конечно, на станциях немало миссионеров. Тамошние крупные гостиницы принадлежат церкви, туда миссионеры на время «удирают» от нищих и калек. Вы не поверите, насколько там всё новое и современное. В некоторых гостиницах чего только нет, например, стиральные машины с сушками — словом, всё, о чём только можно мечтать.
Мы жутко разленились, живя в опрятном маленьком домике, который нам удалось снять почти задаром. Торговцы, продающие вразнос хлеб и овощи, ежедневно доставляли свой товар прямо к нашим дверям, поэтому мы редко утруждали себя посещением лавок. Большую часть времени мы просто отдыхали, читали и совершали множество кратких вылазок в горы.
— Так вы добирались целиком по суше? — спросила я.
— То-то и оно,— отозвался Говард.— На «Мэджик Бас» из Лондона.
— «Мэджик Бас», да что вы? Ну и ну, в сентябре, когда вы должны были пересекать Средний Восток, в Европе ходили слухи, будто «Мэджик Бас» затерялся где-то в Афганистане. Вот и сегодня кто-то рассказывал, что из-за инцидента с «Мэджик Бас» ни один из сухопутных туристских маршрутов больше не проходит через Афганистан. Теперь из Турции сюда можно добраться только через Иран и Пакистан. Как, вы ничего об этом не слышали, а? — удивилась я.
Говард с беспокойством взглянул на Иэна.
— Доводилось, слыхали,— с нарочитым спокойствием в голосе ответил он.— Мы с Иэном ехали в том автобусе.
Он всё так же смотрел на Иэна, и оба они молчали. Судя по выражению их глаз, я бы сказала, что сейчас они мысленно были там, в этом автобусе, где-то в Афганистане.
— Никогда не думаешь, что с тобой может приключиться нечто подобное,— неожиданно выпалил Иэн.— Когда же это случается, ну, потом, позже, тебя многое перестаёт заботить в этой жизни. Ты просто радуешься, что остался в живых.
Взгляд Говарда просветлел, затем вновь стал сосредоточенным, и он начал свой рассказ:
— Мы выехали из Лондона, автобус вёз нас до Стамбула; всё шло своим чередом. В Стамбуле многие сошли, их места заняли новые туристы — европейцы, австралийцы, канадцы. Нас перевели в турецкий автобус с двумя шофёрами-турками, которые по субдоговору подрядились провести рейс из Стамбула в Нью-Дели. Мы думали, что поедем по маршруту через пустыню на юге Ирана, но, когда добрались до Тегерана, водилы заявили нам, что автобус по пустыне не пройдёт. Видите ли, база колёс слишком длинна, а шины слишком узки. Они сказали нам, что мы будем по-прежнему двигаться на север и пересечём Афганистан.
Понятно, это никому не понравилось. Поэтому в Тегеране все мы обратились в свои посольства, и нас предупредили ни при каких обстоятельствах не ездить через Афганистан, где мятежники устраивают на дорогах засады и нападают на любой движущийся объект.
Но наши водители продолжали стоять на своём, отказываясь вернуть деньги тем, кто хотел бы остаться в Тегеране. Они упорно успокаивали нас, уверяя, будто Афганистан вовсе не так опасен, как все это пытаются представить, и проскочить через него — раз плюнуть. «Зачем повстанцам нападать на туравтобус? Они воюют с войсками правительства, а не с туристами»,— твердил один из водителей.
Так вот, как бы то ни было, а большинству из нас осточертело в Тегеране. Кроме нас иностранцев там было не так уж много, зато около нас постоянно крутились иранцы всё с тем же вопросом: как мы относимся к Хомейни? Поэтому, не долго думая, все мы решили рискнуть. Думаю, в душе ни один из нас не верил, что афганцы станут стрелять по туристам. И все мы заняли эту наплевательскую позицию — «со мной такое случиться не может».
Прежде чем я продолжу, надо сказать, что до самого Тегерана мы с Иэном ехали на передних сиденьях позади шофёра. Но когда мы выехали из Тегерана, двое парней, канадец и швейцарец, которые всю дорогу из Европы просидели в конце автобуса, попросили нас поменяться с ними местами до конца путешествия. Знаете, нас это вполне устроило, и мы согласились.
Добравшись до афганской границы, мы проторчали там три дня, ожидая разрешения на въезд. И за всё это время — ни одного автомобиля, ни одного автобуса, кроме нашего. По территории Афганистана мы путешествовали колонной строго под конвоем: автобусы, грузовики и несколько машин с военной охраной. Что ж, всё шло прекрасно, пока однажды вечером водилам не ударило в голову, будто мы движемся слишком уж медленно, и они уговорили нескольких солдат сопровождать нас в нашем автобусе. Мы оторвались от колонны и без прикрытия устремились вперёд.
Знаете, не прошло и часа, как мы услышали ружейные выстрелы. Солдаты, ехавшие в передней части автобуса, открыли ответный огонь. Они разошлись не на шутку. Позже, уже ночью, я насчитал на полу автобуса сорок стреляных гильз. Как бы то ни было, только солдатня принялась палить, сидевшие в засаде бандиты выпустили по автобусу град пуль. Больше всего досталось его передней части, где сидели солдаты. Все мы, пассажиры, залегли на пол и молились. Мы на чём свет кляли себя за то, что согласились поехать через Афганистан. Признаюсь, это был самый ужасный момент в моей жизни. Господи, как я боялся! Вероятно, стрельба длилась с минуту, но казалось, прошло уже полночи.
Когда солдаты наконец выскочили из автобуса и погнали мятежников, пальба начала удаляться. Но знаете, даже после того, как над нами перестали свистеть пули, все мы ещё долго боялись пошевелиться.
Когда всё было кончено, в передней части автобуса остались лежать двое убитых. Вы уже поняли, кто это был? Канадец и швейцарец, что махнулись с нами местами в Тегеране. Я смотрел на их окровавленные тела и, поверьте, чувствовал жалость и одновременно глубокое раскаяние. Боже, как это было ужасно — видеть их трупы там, где всю дорогу сидели мы.
Так или иначе, шестеро пассажиров были ранены, одному из турок прострелили ногу, другой попросту дезертировал. Нужно было как можно скорее добраться до госпиталя, потому что австралийца превратили просто в кровавое месиво. К счастью, один из шведов умел водить автобус, и он быстро домчал нас до ближайшего городка, что находился в тридцати километрах от страшного места. Слава Богу, там была больница. Когда же мы внесли раненых внутрь, то обнаружили нашего беглого шофёра. Сказать по правде, глядя на него, всем нам хотелось тут же порешить этого поганого ублюдка; прикончить его за всё, во что он нас втравил, и отомстить за убитых парней. Однако, поостыв, передумали: что толку? Несколько дней мы ждали, пока у пострадавших заживут раны, чтобы всем вместе зафрахтовать самолёт до Кабула. Все мы, англичане, ехавшие в том автобусе, пытались уговорить английского репортёра прилететь к нам из Кабула, надеясь, что он в своём репортаже о случившемся расскажет, почему туристам следует держаться подальше от «Мэджик Бас». Однако единственный корреспондент, который здесь объявился, был американец — кажется, из чикагской газеты. Он рассказал нам, как бдительно следит правительство Афганистана за репортёрами и за тем, что они пишут. И пояснил: если репортёр публикует что-нибудь крамольное и неугодное для правительства, его «пускают в расход», официально сваливая убийство на мятежников.
Потом мы без приключений долетели до Кабула и неделю прождали там рейса в Индию. В Кабуле мы первым делом связались с канадским и швейцарским посольствами, для того чтобы они могли известить о гибели парней их семьи.
Всё то время, пока мы были в Кабуле, повстанцы ежедневно устраивали взрывы по всей столице; но жители Кабула уже к этому привыкли. Знаете, до чего же здорово, чёрт возьми, было выбраться из Афганистана! Хотя четверым ребятам из нас не хватило денег на самолёт, и неизвестно, что с ними стало.
На этом месте Говард умолк, а его взгляд застлало прежнее отсутствующее выражение.
— Вот бы узнать, что с ними,— добавил Иэн.— И ещё хотелось бы знать, как там семьи наших погибших друзей. Каждый день моментами на меня снова накатывает тот же ужас, как и тогда, когда пули вспарывали автобус, пока я беспомощно лежал на полу, и теперь мне всякий раз приходится брать себя в руки, чтобы успокоиться.
Утром нашего второго дня в Нью-Дели мы с Ларри пешком прошагали около мили до Коннот-сквер. Нам нужно было обменять деньги, раздобыть визы в Непал и карту Индии, взять почту и посмотреть город. Едва шагнув за ограду кемпинга на узкий, пыльный тротуар и двинувшись в город, мы были поражены удивительным зрелищем: повсюду вокруг нас сновали люди, много людей. Плотная людская масса потоком лилась по тротуарам, через стоянки автомашин, по улицам. Свободные стоянки были заняты семьями, которые вполне наладили там своё домашнее хозяйство. Они спали под открытым небом или под брезентовыми тентами и готовили себе еду на крохотных керосинках.
Через людское столпотворение прокладывали себе дорогу нью-делийские подметальщики улиц и сушильщики белья. Женщины-подметальщицы чистили газоны, мели асфальт, сгребали мусор и навоз. Непрерывное подметание наполняло воздух тонкой пылью, если же подчас брызгал случайный мелкий дождик, то пыль въедалась в одежду прохожих. Сушильщики белья, мужчины и женщины, обслуживающие прачечную, захватывали и «застилали» любую свободную поверхность, какую только удавалось. Белые туники, шаровары, целые ярды хлопчатобумажной ткани, из которой сикхи сооружали себе тюрбаны, свисали с кустов и изгородей, покрывали спортивные площадки, лужайки и дворы. Всепроницающее индийское солнце вскоре высушивало влагу, тогда сушильщики молниеносно собирали и складывали одежду, торопясь освободить место для новой груды белья.