ДОРОГОЙ ЦЕНОЙ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Давно уже слуги не видели своего старого пана в таком хорошем настроении, как в тот день, когда вернулся домой его любимый внук Адам Орловский. Старик так бодро расхаживал по своему имению, будто он помолодел на десять лет. И неудивительно, ведь он долгие годы жил в полном одиночестве.
Пан Николай Орловский ещё молодым приехал в Венгрию из Польши, где его втянули в политическую интригу, после чего он был вынужден оставить свою до самой старости горячо любимую родину. Однако ему удалось увезти своё состояние и приобрести имение в стране своего прибежища, недалеко от городка Подград. Вместе с паном Николаем приехали его красавица-жена и трое милейших деток. Скоро они прижились на новом месте.
Но счастье мимолётно. Умерла, пани Орловская. Она не смогла привыкнуть к жизни на чужбине. А через несколько лет и старший сын Адам умер от тоски по любимой жене, скончавшейся при рождении своего первенца, Адама.
Ещё до этой утраты между паном Николаем и его младшим сыном Фердинандом произошло что-то, что оставалось загадкой для всех. Было лишь известно, — что пан Фердинанд Орловский однажды ночью покинул отцовский дом, чтобы больше никогда сюда не вернуться. При пане Николае даже упоминать его имя было запрещено. Люди предполагали, что он чем-то опозорил честь рода Орловских.
После потери обоих сыновей у пана Орловского осталось только одно дитя — младшее и самое любимое, радость и гордость отцовского сердца — его дочь Наталия.
Имение Орловского, которому пан Николай дал название Орлов, находилось восточнее городка Подград. Город же назвали так потому, что расположился он у подножия старой крепости, возвышавшейся над ним, как памятник былой славы. Внизу, под развалинами крепости, проходила Замковая улица, на угловом доме которой золотыми буквами было написано: Аптека «Золотая лилия»
С давних времён эта аптека принадлежала семье Коримских и переходила от отца к сыну Коримские были очень богаты, и у Ивана Коримского был только один наследник, Манфред, которого он принудил дать обещание продолжать дело отца и не продавать аптеку даже после его смерти. Трудно себе представить, чего стоило гордому Манфреду Коримскому сдержать это обещание.
Вся округа была удивлена, когда пан Орловский, старый гордый дворянин, позволил своей единственной дочери, имевшей многочисленных обожателей, остановить свой выбор именно на Манфреде Коримском, который ни по своему положению, ни по чину, ни даже по вероисповеданию не подходил молодой Орловской Зато он всех превосходил своим богатством, образованием и красотой.
Возможно потому, что у пана Николая было только единственное дитя и он своей дочери ни в чём не хотел чинить никаких препятствий, он дал своё согласие на тот брак. Но прошло шесть лет, и он об этом горько пожалел. Шесть лет длилось счастье молодых Коримских. Но вдруг между ними возникла необъяснимая неприязнь, и молодая женщина снова вернулась в Орлов с твёрдым намерением никогда больше не возвращаться к своему мужу. Все попытки образумить её: мольбы отца, просьбы Коримских, уговоры священника — были бесполезны. Процесс закончился разводом. У
Манфреда остался старший сын Николай, у Наталии — маленькая дочка Маргита.
Распался заключённый перед Богом союз двух людей, которые по воле Его должны были быть вместе всю жизнь. Так как пан Николай, не согласившийся с разводом, в гневе заявил, что дочь у него жить не будет, Наталия со своим ребёнком уехала в Вену. Для гордого, чувствительного пана Орловского это было ужасным ударом. Однако худшее его ждало ещё впереди.
По прошествии трёх лет он получил от дочери, с которой переписывался время от времени, письмо, в котором она сообщила, что принимает евангелическую веру по причине её намерения вступить в брак с инженером Райнером. Это письмо пан Николай оставил без ответа: он больше не считал Наталию своей дочерью.
Всю любовь своего огорчённого сердца он с тех пор отдавал внуку Адаму.
И вот Адам наконец, после долгих лет учёбы, вернулся домой.
И не на каникулы, как обычно, а насовсем! Ему дед решил передать всё, что накопил в труде и заботах, чтобы радоваться счастью любимца и пожить ещё в своё удовольствие на старости лет. Пир по случаю приезда внука закончился, друзья разошлись. Николай Орловский сидел с Адамом в зале рядом с камином: дед — на диване, внук — в кресле, задумчиво глядя на пылающий огонь. Его отблески освещали мужественную фигуру старика, напоминавшую мощное, бурями жизни согбенное, но не сломленное дерево. Седые волосы и такая же борода обрамляли его загорелое, прорезанное морщинами лицо с энергичными чертами, гордым лбом и плотными губами. Вдруг старик поднял голову.
Из-под седых бровей он устремил свой взор, полный любви, на задумавшегося юношу.
Адам Орловский был очень похож на деда: тот же стройный стан, гордый лоб, те же чёрные глаза и плотные губы. Вся его внешность говорила об аристократическом происхождении.
Адам почувствовал на себе испытующий взгляд деда. Глаза их встретились.
— Дедушка, я хотел бы знать, что означают высказывания господина Ц. и доктора Раушера о твоих планах относительно меня, — начал разговор молодой Орловский.
— Вот как? — Улыбнулся старик. — Мои планы просты. Ты станешь хозяином Орлова.
Я готов передать тебе всё, что имею. А так как я хотя бы на старости лет хотел увидеть вокруг себя жизнь и радость, нужно подумать и о хозяйке. Короче говоря, я тебя воспитал и теперь хочу тебя женить.
— Меня? — как ужаленный, вскочил молодой человек. — Прости, но из этого ничего не выйдет! Я не думаю жениться! против моей воли не позволю связать себя!
— Тихо, Адам! — пан Орловский нахмурился. — Ты меня не понимаешь. Сначала послушай. Относительно твоей женитьбы у меня особые намерения. Во-первых, ты должен спасти свою родственницу и привести её туда, где ей положено быть, то есть — домой. И, во-вторых, то, что с такой лёгкостью отняли у католической церкви, должно быть ей возвращено.
— Я тебя действительно не понимаю. Как я путём женитьбы могу спасти душу для католической церкви? Спасать души — это дело священников, но не моё. Старик махнул рукой:
— Если бы не было необходимости, я бы даже не вспомнил об этих неприятных делах.
Адам удивлённо посмотрел на деда. Дрожащим и необыкновенно мягким голосом тот продолжал:
— Ты знаешь, что у меня есть внучка, Маргита. Но с тех пор, как её мать приняла евангелическую веру, она вырвана из лона нашей церкви, где ей положено быть, так как крещена она в католической... Если мы не спасём Маргиту теперь, когда ей нет ещё восемнадцати, то её принудят к официальному переходу, и она для нас будет потеряна навсегда. К тому же надо помнить, что бедная девочка вынуждена при живом отце жить в доме своего отчима.
— Так спаси её! Зачем я тебе для этого? У твоей внучки в твоём доме столько же места и прав, как у твоего внука. Зачем же нас обоих лишать свободы?
— Ты прав, но разве мать Маргиты добровольно нам её отдаст?
Мы её даже через суд не сможем заставить, — продолжал пан Николай с раздражением. — Есть только один путь к этой цели: просить для тебя руки Маргиты и пообещать оставить вам всё, если вы поженитесь.
— Но она мне двоюродная сестра! Церковь мне этого не позволит, — возразил Адам.
— Это сделают деньги, а церковь заинтересована в том, чтобы ваше намерение осуществилось. Я хочу, чтобы вы — ты и Маргита
— были со мной до конца.
— Но ведь это может осуществиться и без твоего условия. Если ты пообещаешь ей наследство, они тебе её и так отдадут, и мы сможем жить с тобой.
— Ах, не болтай! — рассердился дед. — Сегодня вы согласны жить у меня, а завтра появится кто-то, за кого Маргита выйдет замуж, и, ты тоже женишься на ком-нибудь. А я? Нет, нет, я не дам разорвать имение, не позволю! — вскричал он, ударив кулаком по спинке дивана, — Либо вы вместе получите всё, либо никто ничего не получит!
— Так отдай всё ей! — воскликнул молодой человек. — Выдай её замуж, тогда у тебя будет зять. Они с радостью останутся у тебя. А я не продаюсь. Одна мысль о таком ярме мне отвратительна!
— Ах, вот как! Значит, я тебя покупаю? — с горечью произнёс старик. — Это твоя благодарность за всё, что я для тебя сделал? Так ты мне хочешь отплатить? Хотя, чему же тут удивляться? Если собственные дети отравили мне всю мою жизнь, почему бы и внуку не забить ещё один гвоздь в мой гроб? Ты, стало быть, не можешь исполнить мою единственную просьбу? Хорошо, сын мой...
Пан Николай встал и направился к выходу. Рука его уже лежала на ручке двери, когда молодая сильная рука обвила его плечи.
— Не сердись, дедушка! Требуй, чего угодно, я жизни для тебя не пожалею, но только не это!
— Я уже ничего не прошу, — ответил дед, отстраняя внука. — Но ради того, за кого ты жизнь готов отдать, можно и чем-то пожертвовать, Оставь, сын мой! Забудь, что твой неразумный дед, после стольких разочарований в жизни, на старости лет захотел немного счастья. Это был лишь сон. Годами я его вынашивал, однако он исчез, как утренний туман.
— Не говори так, дедушка, не мучь меня! — Адам обеими руками сжал свою голову.
— Ты ещё не знаешь причины, по которой я не хочу и не могу жениться. Я не хотел об этом говорить, но теперь придётся, чтобы ты меня понял. Присядь, пожалуйста, и послушай!
Старик поспешно сел в ближайшее кресло и с выражением ужаса уставился на бледное лицо внука.
— Не хочешь ли ты мне сказать, что у тебя где-то уже есть жена?! — простонал он.
— Как ты мог такое подумать! Разве я обманщик или лицемер?
Уверяю тебя, у меня и времени не было, чтобы заниматься подобными делами.
Адам гордо выпрямился, откинув прядь волос со лба.
— Я знаю, дедушка, чем тебе обязан за твою любовь и заботу.
Когда ты сказал мне, что я должен провести с тобой последние годы твоей жизни, я решил отказаться от своего сокровенного желания. Я намеревался отправиться с профессором Герингером в археологическую экспедицию. Но я не отказался от своего плана навсегда, ибо это означало бы отступление от избранного пути. Если же теперь ты будешь настаивать, чтобы я женился, ты разрушишь все мои надежды осуществить задуманное. Однако, так как я у тебя в долгу, я подчиняюсь твоей воле.
В комнате стало тихо. Шла борьба двух сердец. Которое из них победит? Склонённая на руки голова старика вдруг резко поднялась, глаза его сверкнули в твёрдом решении.
— Я благодарю тебя, Адам. Твои слова — награда за все мои труды.
Я правильно тебя воспитал. Однако — жертва за жертву. Ты исполнишь моё желание и женишься на Маргите Коримской. Я же помогу тебе осуществить твои планы. Маргита останется у меня... А ты сразу после свадьбы отправишься в путешествие. Не будем обращать внимания на толки людей. Я хочу, чтобы ты совершил своё путешествие, пока я жив.
— Дедушка!..
От счастья Адам не мог произнести больше ни слова.
ГЛАВА ВТОРАЯ
В то время как Адам Орловский верхом скакая по заснеженной тропе, еле видневшейся в вечерней мгле, пан Николай, закончив письмо внучке, долго ещё расхаживал по своей спальне, рассуждая сам с собой:
«Да, замуж тебя надо выдать, потому что и ты могла бы поступить так, как он... Мальчик мой неразумный, ты думаешь, что приносишь жертву? Ну-ну, посмотрим. Кто знает, сколько я ещё проживу; тебя тоска одолеет, и ты сбежишь, а я останусь один.
Так уж лучше я отпущу тебя сам, только со связанными крыльями, чтобы ты вернулся... Ах, почему на этом свете счастье так недолговечно! Зачем я, собственно, жил? И что изменится, когда я умру? Хоть бы знать, где он?..
Глупости! Ничего я не хочу знать!
У меня никого нет, кроме тебя, Адам, и тебя, Маргита. И вы должны быть счастливы!»
В этот момент в соседней комнате послышались шаги. Старик вышел.
— Ах, это вы, доктор Раушер? — удивился он, приветствуя гостя, который только недавно оставил гостеприимный дом в Орлове. — Почему вы вернулись?
— Я принёс очень неожиданное и печальное известие, которое касается и вашей милости.
— Меня? Присядьте, пан доктор, и рассказывайте.
— Николай Коримский, ваш внук, несколько часов назад отравился,
— Кто? — старик был поражён, однако сохранил хладнокровие.
— Молодой Коримский. Около недели тому назад он приехал домой навестить отца, а после этого хотел отправиться в путешествие, чтобы пополнить свои знания по химии. Когда я приехал от вас домой, меня уже ждали сани... Теперь, возвращаясь, я свернул к вам, чтобы сообщить о случившемся.
Бедный молодой человек ещё жив: удалось сразу дать ему противоядие. Но он очень страдает, и пан Коримский в отчаянии.
— А какое мне до всего этого дело, пан доктор? — сухо спросил Орловский.
— Ваша милость!.. — доктор с упрёком смотрел в холодное лицо старика. — Ведь бедный Николай — ваш внук, который ни в чём не виноват.
— Так что, мне идти спасать самоубийцу?
— Кто вам сказал, что он самоубийца, пан Орловский? Коримские вместе работали в лаборатории, где было очень жарко. Николай с дороги был немного нездоров и вдруг упал в обморок. И бедный Коримский в замешательстве подал ему вместо лимонада сильный яд, который по несчастью стоял рядом в таком же стакане. Молодой Коримский уже немного глотнул, когда заметили ошибку, но было поздно. Бедный аптекарь!
— Значит, Манфред сам его отравил! — воскликнул старик, дрожа от волнения. — Это невозможно!
— Теперь, я думаю, вам понятно, зачем я пришёл сюда с этим известием. Кто позаботится о несчастном Коримском, если не вы? Если вы этого не сделаете, он может лишиться рассудка, он и так уже близок к этому.
— Вы пешком пришли, доктор?
— Приехал на санях.
— Тогда подождите немного!
— Я знал, — пробормотал доктор, — он слишком благороден, чтобы в таком несчастье не простить обидчика.
Через несколько минут сани мчали обоих господ по заснеженным улицам небольшого городка, пока не остановились перед аптекой «Золотая лилия».
По ступеням лестницы доктор едва поспевал за своим спутником. Но наверху, на лестничной площадке, старик остановился.
Его одолели воспоминания... 24 года тому назад он бежал по этой лестнице, подгоняемый радостью, счастьем и желанием увидеть своего первого внука — дитя любимой дочери. Там, за этой дверью, счастливый молодой отец передал ему в руки своего первенца. И почти 16 лет прошло с тех пор, как он в последний раз видел внука и разговаривал с его отцом. Теперь же он пришёл, чтобы увидеть их страдания...
Доктору показалось, что старик хочет вернуться. Но вдруг ктото отворил дверь, и в освещённом проёме показался юноша, всем своим видом олицетворявший силу и молодость. Густые чёрные волосы обрамляли его глубоко опечаленное лицо.
— Вы вернулись, коллега? — спросил доктор обрадованно. — Кто мог представить себе вчера, когда вы прощались со своим другом, что случится с ним сегодня?
— Если бы я это знал, то никогда бы его не оставил, — промолвил молодой врач, поклонившись.
— Позвольте, ваша милость, представить, — сказал доктор Раушер. — Пан доктор Аурелйй Лермонтов — друг Николая... Пан Орловский.
Представленные с интересом посмотрели друг на друга.
— Как чувствует себя мой внук? — спросил старый пан неуверенным голосом, протягивая молодому человеку руку.
— Он без сознания.
Молча господа вошли в спальню и остановились возле постели. Дед склонился над внуком, которого он не видел 16 лет, глядя в его бледное, с тонкими чертами и полузакрытыми глазами лицо. Высокий лоб больного обрамляли влажные светло-золотистые волосы.
Старик взял голову юноши в свои руки и, тяжело вздыхая, со слезами на глазах, поцеловал его в губы и в лоб.
— Никуша, мой Никуша!
Старый доктор скрыл слёзы, отвернувшись; молодой опустил голову.
— Ведь он мёртв! — воскликнул старик, выпрямляясь и растерянно оглядываясь вокруг. Только теперь он увидел высокую фигуру мужчины, стоявшего в тени. Короткая борьба отразилась на лице Орловского; ещё мгновенье, и произошло то, что ещё вчера было невозможно: два человека, казавшиеся разделёнными навсегда, бросились друг другу в объятия.
— Мужайся, Манфред, ты невиновен, — произнёс старик. — Это несчастье и великая боль, но ты не виноват.
— Да, пан Коримский, — сказал молодой врач, — пан Орловский прав.
В этот момент аптекарь поднял глаза и растерянно, словно проснувшись, посмотрел на пана Николая.
— Отец! Ты здесь? Ты видишь, что со мной случилось? — стонал он, — Это невозможно!
— Да утешит тебя Бог, Манфред!
— О, мой сын погибает, и я — виновник его смерти!..
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В известном пансионе в А было весело. Воспитанники праздновали именины директрисы. В слабо освещённом салоне, в стороне от веселящейся молодёжи, сидела девушка, погружённая в размышления. Стройный стан её облегало голубое платье. Она была красива. Но особенной красотой отличались её чёрные глаза с длинными ресницами, задумчиво смотревшие в горящий огонь камина. Строго сомкнутые губы свидетельствовали об определённой самостоятельности характера.
О чём думала она в то время, когда её сверстницы развлекались играми и танцами?
Она мысленно прожила ещё раз всю свою жизнь. Ведь ей теперь нужно было думать о своём будущем. Она вспоминала первые годы детства, когда она так горячо любила свою мать и, доброго отца, который из своих путешествий всегда привозил ей сладости, игрушки и красивые платья. Он предоставлял ей полную свободу действий и никогда не перечил ей. Он даже добился для неё разрешения матери уходить на полдня к подругам, когда он бывал дома.
Служанки всегда сразу уводили маленькую барышню, когда хозяин, возвратившись в очередной раз, одаривал её. Позднее она уже сама уходила, чтобы не мешать родителям.
Так прошли первые семь лет. Однажды между маленькой госпожой и служанкой возникла ссора. Девочка топнула ножкой и пригрозила пожаловаться отцу.
— Отцу? — засмеялась прислуга. — Далеко бы вам пришлось идти, чтобы попасть к нему!
С широко раскрытыми глазами девочка страстно защищала свои права, но девушкаприслуга объяснила ей:
— Пан инженер не ваш отец, Маргита. Ваша фамилия не Райнер, как у вашей матушк», а Коримская. Когда вы пойдёте в школу, вы увидите, как вас запишут.
Но Маргита не хотела ждать. Она выбежала в коридор и на лестнице лицом к лицу встретилась с отцом.
— Лена сказала, — пожаловалась она возмущённо вместе приветствия, — что ты не мой отец, что у меня другой отец, который далеко отсюда, и что моя фамилия Коримская. Ты скажи ей, что это неправда, я твоя дочь...
До сего дня она не забыла выражения его лица в тот момент: он словно облегчённо вздохнул, одновременно искренне пожалев её.
— Лена глупа, если рассказывает тебе такие вещи, — ответил он приветливо, нежно убрав с её лба прядь волос. — Но, — добавил он так, будто разговаривал со взрослым, — она права: я твой отчим. Но полагаю, что мы были и останемся добрыми друзьями... А теперь пойди в свою комнату, там ждёт тебя книжка с красивыми картинками. Но маме ты не говори, о чём мы с тобой сейчас беседовали, она очень огорчится.
После этого разговора Маргита к матери пойти не могла и осталась наедине со своими мыслями. Вскоре она начала думать, что является для отчима лишь обузой. Ведь он не любил её так, как любил бы родной отец. И хотя она понимала, что должна — быть благодарна этому благородному человеку, который так заботливо её воспитывал, любовь к нему в осиротевшем сердечке угасла, и ничто её не могло больше зажечь.
Только теперь маленькая Маргита увидела то, что раньше она могла лишь чувствовать: её мать никогда не была весёлой — ни в присутствии отца, ни в обществе, ни даже тогда, когда они оставались вдвоём. Отчего бы это? Маргита стала следить за матерью, за каждым её шагом, пока она однажды не застала её горько плачущей над какой-то фотографией. Больше того — она целовала это изображение!
Сердце девочки сильно забилось, она страстно обняла мать и воскликнула в слезах:
— Мама, не плачь!
Мать, испугавшись, отодвинула её прочь от себя.
— Что тебе нужно, Маргита? Иди спать! — сказала она ей строго.
Но всегда послушная девочка на сей раз проявила настойчивость.
— Я пойду, мама, но покажи мне сначала этот красивый снимок и скажи мне, кто это и почему ты так плачешь.
— Кто это? — в слезах переспросила мать. — Это мой сын, это мой дорогой, золотой ребёнок, моё невозместимое сокровище. Он у него, а ты у меня. Ах, почему ты не похожа на него? Почему на твоём лице это невыносимое...
Она замолчала. Её остановил полный ужаса взгляд дочери, которая поняла только одно: она меня не любит! Она меня не выносит! Мать привлекла её к себе и поцеловала. Но в тот момент уже ничто не могло утешить это маленькое несчастное сердечко.
В то время Маргите было десять лет. Она решила, что родной её братик лежит в могиле.
— Почему умер он!? Почему не я? — воскликнула она, оставшись одна. — Мама любила его, а меня она не любит, потому что я не похожа на него!
На тринадцатом году жизни Маргита наконец узнала, что её брат живёт у их общего родного отца. Но из-за развода матери с отцом между ней, братом и отцом — для неё самыми близкими людьми — лежит непреодолимая пропасть. С этой скрытой болью в сердце она четыре года назад пришла в пансион.
Первое время она в труде искала лишь забвения от своего детского горя. Однако вскоре Маргита ощутила радость учёбы. В ней всё более возрастало желание приобрести какую-либо профессию, чтобы в будущем самой обеспечить своё существование. Она твёрдо решила не возвращаться в дом отчима, где никому не была нужна. При этом Маргита мечтала о том, как однажды она вернётся к родному отцу и к брату и там найдёт желанную любовь.
Обо всём этом думала и теперь молодая девушка, но мысли её снова и снова возвращались к письму, которое она получила несколько недель назад. Оказалось, что есть на земле кто-то, о ком она никогда не думала, но этот «кто-то» признавал её своей внучкой. Это отец её матери, дедушка Орловский. Она наизусть выучила дорогие слова, которые говорили, что он тоскует по ней и желает, чтобы она приехала к нему скрасить последние годы его жизни. Маргита с радостью приняла предложение деда.
С нетерпением она ждала ответа на своё письмо. Вчера, наконец, он пришёл! Дедушка понял, почему после пансиона она не хотела возвращаться к отчиму, и одобрил её решение. Но самое главное — он хочет помочь ей окончательно освободиться от каких-либо обязанностей по отношению к отчиму. Он писал, что у него только два внука и что он желал бы видеть их обоих счастливыми под своим кровом. Он считает необходимым, чтобы они вступили в брачный союз. Тогда он сможет доверить им всё, что накопил за долгую жизнь. «Адам слишком меня любит, чтобы отказать мне в этой просьбе, и я надеюсь, милое дитя моё, что и ты её исполнишь и тем самым освободишься от твоего недостойного, зависимого положения», — писал дедушка.
Так кончалось письмо, и к нему была приложена фотография красивого молодого человека. При первом же взгляде на фотографию одинокое сердце молодой Маргиты радостно забилось.
Мысль о том, что изображённый на фотографии молодой человек должен стать её мужем, казалась девушке прекрасным сном.
И всё же она не могла сразу дать ответ. Ухаживать за дедушкой
— к этому она была готова. Но как согласиться на брак, если письмо написано не самим Адамом Орловским? И не у кого ей было спросить совета. Другая девушка написала бы своей матери, у неё же не было и этой возможности.
«Если ты согласишься, с твоей матерью я сам договорюсь», — писал дедушка. За это она должна быть ему благодарна. У неё не хватило бы смелости говорить с матерью о дедушке, с которым та столько лет назад порвала все отношения из-за своего второго замужества.
Вдруг она услышала приближающиеся шаги, и перед ней появилась одна из младших воспитанниц, которая с весёлым возгласом: «Маргита, это вам!» подала ей письмо и, подпрыгивая в такт слышавшейся музыки, ускакала. Маргита долго рассматривала конверт. Это послание было написано мужским почерком, но не рукой деда. Дрожащими пальцами она вскрыла конверт и, сразу заглянув в конец письма, увидела подпись: Адам Орловский.
Но что он написал! Прочитав до конца письмо, Маргита побледнела, глаза закрылись, а руки бессильно упали на колени.
Девушка сидела перед камином, как цветок, которого коснулся иней, а пламя освещало писанные твёрдой рукой строки:
«Многоуважаемая сударыня! Так как я не в состоянии отказать дедушке, который в силу известных Вам обстоятельств желает нашего союза, я прошу Вашей руки, если она ещё свободна, как моя. Однако, поскольку это слишком серьёзный шаг, а в нашей семье достаточно причин остерегаться ошибок, я считаю своим долгом, досточтимая сударыня, сообщить Вам, что с Вашей стороны любви, которой и Вы не можете испытывать ко мне, не требую и с моей стороны не обещаю.
Однако я требую верности, и ни о каком разводе в будущем речи быть не может.,
Всё это затевается главным образом из-за нашего дедушки, за которым мы должны ухаживать. Но дело это касается и Вас: эта затея даст Вам возможность покинуть дом инженера Райнера...
Ещё я должен Вас предупредить, что сразу после свадьбы отправлюсь в давно запланированную исследовательскую экспедицию.
Пока я вернусь, Вы привыкнете к новым условиям, а в остальном — будем полагаться на судьбу. В надежде, что Вы, как и я, подчинитесь желанию нашего деда, в добрых намерениях которого мы можем не сомневаться, остаюсь с уважением преданный Вам Адам Орловский».
Если бы знал пан Николай Орловский, как его внук выполнил это щепетильное дело, он был бы доволен!
Через час после прочтения письма Маргита вернулась в зал. Она была уже совсем другим человеком. Да, пан Николай может быть доволен: он соединит под крышей своего дома внуков и будет видеть их около себя. Да, она выполнит его желание, но какой ценой!
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Со станции в городок Подград шёл молодой человек с маленьким чемоданом в руке. Резкий ветер швырял колючий снег в его бледное лицо. Пальто на нём было довольно лёгким и явно не защищало от зимнего холода, да и руки его были без перчаток, но он, казалось, не обращал никакого внимания на непогоду. Не замечал он и любопытных взглядов женщин, которые, борясь с ветром, старались идти с ним в ногу. Станция была довольно далеко расположена от городка, и путешественники зимой зачастую сильно мерзли, возвращаясь домой.
Молодой человек остановился, поставил на снег чемоданчик и подышал на свои руки; сняв свою простую шапку, он поправил сбившиеся на лоб волосы. При этом взгляд его остановился на лежащих впереди развалинах крепости. В тот момент вечерний звон колоколов торжественно и печально прозвучал в долине, как будто бы он хотел поведать о большой любви и ещё большей жертве. Юноша закрыл глаза. Тень печали пробежали по его лицу... А через минуту наш путешественник уже с выражением твёрдой решимости продолжал свой нелёгкий путь.
Вдруг он увидел перед собой на заснеженном холмике маленького крестьянского мальчика. Тот сидел, прислонив голову к своему узелку. Было видно, что он замерзает.
— Что ты здесь делаешь? — склонился к нему молодой человек.
Мальчик открыл глаза.
— Я отдыхаю, я устал.
— Нельзя тебе здесь оставаться — ты замёрзнешь! Вставай, идём со мной!
Мальчик послушно встал, но был словно в полусне. Застывшие ноги его подкашивались, и, если бы добрая рука не поддержала его, он снова опустился бы на землю. Молодой человек огляделся: вокруг не было никого, кто мог бы помочь. Тогда он быстро привязал узел мальчика к своему чемодану, закинул эту ношу на плечи, поднял плачущего ребёнка на руки и, сгибаясь под тяжестью, понёс его к городу. Бледные щёки юноши покраснели, от напряжения он часто дышал, но в глазах его светилось счастье.
Наконец он добрёл до окраины городка и постучался в первый же дом. Женщина, живущая здесь, тотчас выразила готовность позаботиться о мальчике. Не успел он поблагодарить своего спасителя, как тот снова уже шагал по улице навстречу ветру и метели.
Пройдя немного, он услышал за своей спиной звон колокольчиков и обернулся. Мимо него промчались красивые сани с парой горячих коней в упряжке. В санях рядом с пожилым паном сидела молодая дама, заботливо укутанная в тёплое одеяло. Вуаль её белой шапочки была откинута назад, и юноша успел заметить горящие, как чёрные самоцветы, глаза на цветущем лице.
Молодая пани тоже успела разглядеть одинокого путешественника, его бедную одежду и бледное лицо, и в глазах её мелькнуло глубокое сострадание.
Сани умчались. Молодой человек ускорил шаг и остановился лишь около двери аптеки «Золотая лилия».
Ему открыла пожилая, просто одетая женщина с красным лицом. На его вопрос, может ли он говорить с паном Коримским, она покачала головой. Но когда юноша представился, лицо её осветилось радостью.
— Ах, пан — наш новый провизор? Наконец-то вы приехали!
. Однако вы совсем застыли! Я сейчас же велю протопить вашу комнату, а пока идёмте ко мне. Наверное, вы с дороги проголодались; мы уже поужинали, поэтому, уж не обессудьте, накормлю вас чем придётся...
Не дожидаясь ответа, женщина открыла дверь не очень большой, но хорошо протопленной комнаты и вскоре принесла ужин, который нельзя было назвать «чем придётся». Она пригласила гостя к столу.
— Пану Коримскому я о вас уже доложила. Сразу после ужица вы можете пойти к нему, — сообщила разговорчивая женщина, наливая в чашку горячий чай. — Он ждал вас ещё вчера.