- Сам знаешь, что нет, - быстро возразил Аракин. - Просто каждый должен заниматься своим делом. Я вот не солдат и никогда им быть не хотел. Да и вы, вроде, тоже.
Данилов мог ему ответить, что были на Земле времена, когда каждый мужчина по умолчанию был и охотником, и воином, но посчитал себя не вправе его судить. Ведь и сам в свое время не рвался служить в Российской Армии, и боялся, что здоровье вдруг окажется слишком хорошим. И радовался, что оказалось плохим.
Но сейчас даже самый последний мирный тушканчик должен был быть готовым стать солдатом.
- А ты что думаешь, Степан? - спросил товарища Виктор.
Фомин, хоть и был человеком мирного склада, читал много литературы по истории войн и конфликтов.
- Наши вожди хотят, чтобы это выглядело как учения... Но по всем признакам это военный поход.
- Это мы и без тебя поняли.
- Но его целью может быть не прямая атака вражеских позиций, а психологическое давление. Возможно, Сергей Борисович надеется, что они повернут назад, - предположил Фомин. - Но тогда майор плоховато знает историю. Ни одну большую войну еще не удалось предотвратить демонстрацией силы. Ни первую мировую, ни вторую...
- Ни третью, - закончил за него Данилов.
Потому что ружье, снятое со стены, должно выстрелить.
*****
Александр вспомнил, как проходила подготовка ополчения в прошлом году. Он тогда пробыл в городе без году неделя, но и его, новенького, она не миновала.
Тогда все тоже к назначенному дню и часу сами пришли к комендатуре. Не было ни одного закосившего. Большинство пришло от искреннего энтузиазма, остальные оттого, что город маленький, и в нем не спрячешься. Демьянов заранее объявил: "Хоть дистрофики, хоть плоскостопные, хоть плоскожопые, все, кто могут ходить, должны придти на сборный пункт".
|
|
Так как его фамилия начиналась на Д., Александр был в первом из двух потоков - оторвать всех работников мужского пола разом в летний период было невозможно. Даже в начале июля, когда посевная прошла, а до уборочной было еще достаточно времени.
Официально это называлось военными сборами. Конечно, нерегулярные тренировки, как узнал Александр, у горожан имели место и до этого. Пару раз их водили на стрельбище еще первой зимой, сразу после Великого переселения. Несколько раз на протяжении года заставляли сдавать нормативы, видимо, чтоб оценить их подготовленность. А уж ежедневные спорт-минутки и вовсе стали обязательными еще в Убежище. Там это было особенно нужно, чтоб не одрябли, не атрофировались мышцы. Но сборы были чем-то новым.
Конечно, это была не армия. А если армия, то даже не Швейцарии, а княжества Андорра или острова, который можно за сутки обойти пешком.
За два месяца им должны были дать расширенный курс молодого бойца, и хотя бы на пальцах познакомить с воинскими специальностями пехоты. Но надо отдать должное устроителям - они сделали все, чтобы заставить людей почувствовать нешуточность происходящего.
Перед началом они прошли медицинское обследование. И хотя осмотр был полным и честным, он подтвердил выводы Марии, сделанные ей относительно Сашиного здоровья по прибытии его в Подгорный. Здоровое сердце, легкие дай бог каждому и ни одной болячки. Даже плоскостопия у него не выявили. Похоже, само выпрямилось, пока бегал от людоедов по заснеженным полям.
|
|
Основанием для освобождения была только инвалидность или отсутствие органов тела.
"А если, хе-хе, того органа нету?" - спрашивал какой-то шутник у дородной женщины-врача, думая вогнать ее в краску.
" - Тогда годен. Чем еще тогда заниматься, если не свой очаг защищать?" - приподняв очки, отвечала дама.
Данилов вспомнил и как просил отсрочки мужик, у жены которого тем летом родилась тройня.
"Иди в строй, герой, - отрезал Богданов, бывший председателем комиссии, - Для тебя боевая учеба отдыхом будет".
После психологического освидетельствования человек тридцать неожиданно было отсеяно как неблагонадежные.
"Право держать оружие это не наказание, а привилегия, - сказал им Богданов. - Вы ее пока не заслужили".
Все эти ребятки не выглядели психами, отнюдь нет. Но все, как знал Саша, имели сильные проблемы с дисциплиной и моральным обликом. Более серьезные, чем прогул или поставленный кому-то в честной драке фингал. Позже многие из них оказались среди бунтовщиков, и Александр гадал, было ли это чутьем Владимира, или их толкнула на предательство "черная метка" аутсайдера.
После медосмотра их, одобренных, сразу построили в колонну, давая понять, что домашняя обстановка с этого места закончилась.
Цивильная одежда тоже осталась за порогом. Их вид был унифицирован, вплоть до нательного белья. В городе и так многие ходили в той или иной разновидности камуфляжа, но рабочие спецовки, спортивные костюмы и даже джинсы тоже встречались.
Теперь все сменили свою одежду на мешковатый - особенно у тех, кто, как Саша, имел нестандартную фигуру - серый камуфляж, раньше принадлежавший какому-то подразделению МВД.
|
|
Тренировочной зоной оказался недостроенный стадион Подгорного и окружавшая его парковая зона, которая за первые месяцы периода вегетации бурно разрослась.
Тогда в первый день курс молодого бойца показался Саше курортом по сравнению с трудовыми буднями. Довольны были и другие. Да что там - рады до безумия
В первую неделю все было просто. Во-первых, они продолжали обитать по месту проживания. Во-вторых, питались лучше, чем на гражданке. А занимались только физической подготовкой: бегали, преодолевали полосы препятствий. Кроме того мучили спортивные снаряды, выполняли нормативы, большинство из которых Александр, окрепший и заматеревший, сдал лучше, чем когда был студентом. Позже взбирались на стены и прочие верхотуры. Недостроенные трибуны одного сектора и полуразобранная хоккейная коробка только добавили площадок для занятий. Это было понятно. В реальных ситуациях, к которым их осторожно готовили, им предстояло не по Бродвею гулять.
Но Александр слышал от старожилов, что это только начало и что дальше их ждут тренировки за городом в обстановке, приближенной к боевой. Так и оказалось.
На восьмой день их разбили на роты и взводы по районам и улицам проживания, и дальше они уже занимались в таком составе
Тем утром перед ними выступил Богданов:
"Те из вас, кто не служил... я вам от души сочувствую. Без иронии, мне жалко вас. Только армия делает мальчика мужчиной. Без нее он слегка недоделанный. Постараемся подправить этот огрех".
Дальше были слова про древнюю Спарту, про республиканский Рим, где гражданином мог быть только тот, кто имел место в легионе, и про доблесть русских чудо-богатырей Суворова и Кутузова. И, конечно, про Сталинград и Курскую дугу. Вот только Александр уже плохо воспринимал, морщась от отторжения. Он не любил, когда ему пытались привить комплекс неполноценности, потому что и так слишком долго считал себя неполноценным.
Богданов объявил получасовой перерыв, оставив Александр гадать, как в одном человеке может соединяется столько свойств, рождающих симпатию с теми, которые вызывают антипатию. Верность идеалам и самоуверенность, самоотверженность и мелочность. Словно заметив его состояние, к нему обернулся Дэн:
"Сань, не парься ты. Тут только доля правды. Конечно, у родителей под крылом мужиком не станешь. Но... я за год в армейке хорошо проводил время, общался, с пацанами угорал, в увольнительную ходил, Владивосток посмотрел, море. Девчонки были. С чучмеками разок махался. Но мужчиной стал, когда оказался один, совсем. Я ведь остался сиротой еще до войны. Автокатастрофа... Это сейчас можно выйти на середину любого шоссе, и тебя не собьет какой-нибудь пьяный мудак, и ехать хоть в какую сторону с любой скоростью. А тогда... тогда я узнал, почем фунт изюма. Армия, конечно, взрослит. Но не лучше, чем самостоятельная жизнь в России. А тебе с твоей биографией комплексовать смешно".
И все же Саша комплексовал.
Второй этап был занятиями на полигоне, который неожиданно оказался в соседнем Тогучине. Добираться до него надо было пешком. Тридцать пять километров, походным порядком, с полной выкладкой - ни автобусов, ни "Уралов" не подали. Причем время было ограничено, и их всячески подгоняли.
"А роллс-ройс вам не надо?" - сопровождавший их в пути Богданов выкладывался по полной, изображая зверя-сержанта из американского кино. Сам он, казалось, не знал усталости.
Разбитая дорога между городами запомнилась им надолго, но это было только начало. Так из-под пресса в ускоренном режиме выходили винтики для боевой машины.
Там на месте, в разбитом на краю города-призрака палаточном лагере их первым делом поделили на две группы. Если на первом этапе подготовки все были равны, то тут - уже нет.
Взглянув на карточку, высокий военный направлял будущих ополченцев в первую или вторую очередь. Данилов совсем не удивился и не обиделся, когда оказался в первой, где были все больше молодые и зеленые, нигде, как и он, не служившие. Ему еще многому надо было учиться. До этого он на практике постигал науку выживания, а искусство войны, это нечто другое. Здесь он будет действовать не в одиночку, и иметь другие задачи кроме собственного выживания.
В первый же день их привели на стрельбище. Инструкторы - их было трое, всем лет по сорок, - объясняли им правила поведения. "Чтоб вы раньше времени друг друга не угробили".
А дальше им показали, как стреляют бойцы из дружины Колесникова. Александр сначала даже не понял, куда они палят. И только потом, приглядевшись, увидел на другом конце ровного, как стол, поля ростовые мишени. Им давали взглянуть на них в бинокль.
Данилову вначале пришлось поддерживать свою челюсть, чтоб не выпала от изумления. Во время скитаний ему случалось попадать в цель из пистолета с десяти метров и из ружья с двадцати. И он считал это неплохим результатом. То, что люди поражают цель из неудобного, как коряга, автомата на таком расстоянии, казалось волшебством.
Стоял жуткий грохот, к которому еще надо было привыкнуть. С замиранием сердца и заложенными к такой-то матери ушами такие же салаги, как он, смотрели они за тем, как стреляют профессионалы. Наушники им не выдали, когда кто-то заикнулся, посмеялись. Старожилы немного напускали на себя, выпендривались. Отходя от огневого рубежа, смотрели на новеньких покровительственно: мол, учитесь, и может быть, сможете так же.
Данилову оставалось только радоваться, что уже на третьей неделе жизни в городе его обеспечили контактными линзами. Так он понял, что такое по-настоящему общедоступное медобслуживание. Он и не просил, а ему по результатам обследования выдали хорошие линзы, и теперь мог соперничать в остроте зрения с другими. Стекла последнего поколения ухаживать было очень просто, и эффекта инородного тела в глазу они не создавали, и держались, как вторая радужная оболочка.
А рядовой в очах - нонсенс. В России до войны вообще была смешная ситуация: каждый второй близорук или дальнозорок, но мужчин на улицах в очках не сыщешь. И не из-за контактных линз. Просто каждый хочет выглядеть мачо, а мачо книжек не читают.
И все равно Александр не представлял, как в эти силуэты можно попасть, хотя бы зацепив край.
Но на этом демонстрация закончилось. Их ожидало еще два занятия в классе, где их познакомили с обращением с тремя самыми распространенными автоматами российской (и советской) армии. И только после этого их вновь привели на стрельбище. Но новичков ожидал совсем на другой рубеж, где стояли самодельные мишени из досок, с нанесенными краской кругами. В противоположной стороне, там, куда должны были лететь пули, было только бескрайние просторы Кузнецкого Алатау. Тут же им дали настоящее оружие с настоящими патронами.
В первый раз, стреляя по цели, он чувствовал легкий мандраж: не хотелось сесть в лужу. Тем более, другие на его глазах попадали. Хорошо еще руки его были теперь достаточно сильными, чтоб передернуть затвор, почти не напрягаясь. Для прицеливания он зажмурил левый глаз, правым смотря через прорезь прицела на мушку так, чтобы мушка пришлась посредине прорези, а вершина ее стала наравне с верхними краями гривки прицельной планки. Взяв "ровную мушку", Данилов нажал на спусковой крючок. Немного более отрывисто, чем говорили.
"Мать твою за ногу. Мимо, - сказал он тогда со злостью на себя.
Руки чуть колыхалось - нормальное дрожание мышц непривыкших рук.
Но, не позволяя себе пасть духом, он, как и требовалось, сделал десять одиночных выстрелов. "Пятеры" - патронов калибра 5.45 - в городе было навалом, но расходовать все равно приходилось, зная меру. Отпускали им по сто патронов на человека в день.
Стрельбище огласилось грохотом, все остальные тоже стреляли. Одни мазали, другие попадали в "молоко", но дыры в мишенях уже казались им достижением. Летели щепки, падали деревянные истуканы. Александр вспомнил, как радовался, когда в первый раз после четырех промахов попал в цель. И как потом это превратилось в рутину.
Кроме стрельбища, они продолжали заниматься физической подготовкой, ничуть не сбавляя темп. Упражнения стали все более приближенными к жизни.
Если месяцы в пути закалили Александра, то курс молодого бойца придал его физической форме огранку. Сносная кормежка в добавление к равномерным нагрузкам способствовала росту мышц. Он потяжелел на три килограмма. Внешне это было не очень заметно, потому что мускулатура равномерно распределилась по скелету, но теперь Данилов мог долго нести на плечах столько, сколько сам недавно еще весил. Уже в первые дни сборов он понял, насколько немощен был, начиная свой переход от Новосибирска до Прокопьевска. Сейчас он мог пройти вдвое больше с удвоенной поклажей. И все-таки он выжил тогда. А значит, какой бы немощной ни была плоть, дух важнее.
Теперь у них добавилось хлопот - им необходимо было самим чистить оружие и ухаживать за своим снаряжением. И вот здесь началось самое страшное. Интенсивность тренировок медленно, но верно нарастала. Если кроссы заставляли почувствовать себя марафонским бегуном, то марш-броски с полной выкладкой сначала казались чем-то нереальным.
Но накачка дутых мышц основной целью не была. Среди грузчиков, шахтеров, строителей не так много амбалов, и если в драке на кулаках тот, у кого больше мышечной массы имеет преимущество, то в физическом труде они почти равны, а война, как оказывается, это скорее труд, а не драка. Тем более до рукопашной в современном бою доходит редко. В нем гораздо большую роль играет выносливость. А еще важнее мозги. Думать ими, как давно узнал Саша, можно не только о высоких материях. Поэтому теперь он жадно постигал с помощью логики и тяги к анализу то, что другие хватали интуицией и чутьем.
Некоторые упражнения давались Александру тяжело из-за врожденных проблем с координацией движений, чего-то вроде легкой формы ДЦП. В девять месяцев научившись говорить, только в девять лет Саша научился завязывать шнурки, да и то не тем способом, что остальные.
Другим серьезным испытанием для него и остальных было метание гранат. Инструктор-взрывник рассказал им про случаи, когда новички из страха перед взрывной волной и осколками начинают делать глупости. Фатальные глупости. Например, бросают в цель чеку, а гранату оставляют себе.
Данилов про себя подумал, сколько подобных ему растяп погибло таким образом, учитывая, что граната Ф-1 используется уже лет восемьдесят и на всех континентах, кроме Антарктиды.
Очень трудны были и некоторые физические упражнения. Когда надо было влезть на канат, Александр понял главное: чтобы достичь успеха, надо как следует разозлиться на себя. Не пожалеть, не посочувствовать, не смириться с неизбежным, а разозлиться. Этот гнев, в отличие от гнилой рефлексии, только придает сил. Проще всего махнуть рукой и сказать себе: "зато я знаю четыре языка, а этот не свяжет и трех нематерных слов". Но вместо этого он сказал себе другое: "Если он может, то и я смогу".
И он лез. Обдирая руки до крови, срываясь, разбив нос, слышал чей-то хохот, но все равно карабкался вверх, стиснув зубы, представив, что в мире нет ничего, кроме этого проклятого каната... Ему было плевать, станут ли больше уважать остальные. Он должен был вернуть собственное уважение. И, в конце концов, у него получилось. Мертвая материя уступила человеческому духу.
"Ну, бегом, бегом! - подбадривал инструктор по физической подготовке. - Зачет по последнему! Проигравшей команде три наряда на кухне! Где только вас набрали? В Эстонии?"
Учили их и основам противотанковой борьбы. Тогда до экспедиции, средства поражения тяжелой техники в городе были наперечет, но для них выделили несколько десятков устаревших РПГ-7 и чуть более новых, но тоже не прорывных "Мух". Примерно каждый десятый из них стрелял, а остальные, включая Сашу, только смотрели.
С ревом раскаленные газы вырывались из "тубуса", а в противоположном направлении летел кумулятивный снаряд. Приятно было смотреть, как старый сломанный БТР со снятым вооружением сминается и лопается, словно консервная банка под сапогом.
Инструктор по рукопашному бою, явно человек с боевым прошлым, учил убивать и выводить противника из строя всем, что попадется под руку, и просто руками, ногами. Данилов не был в числе первых по успеваемости, но худо-бедно научился попадать кулаком туда, куда целился, и окончательно преодолел барьер перед нанесением другому человеку боли. Это был не бокс и даже не самбо, а адаптированный под дилетантов курс для каких-то спецподразделений. Мрачная наука о том, что в мирное время проходит по серьезным уголовным статьям. Данилов с удивлением обнаружил, что искусство убивать и калечить так же формализовано как алгебра: в нем были свои правила и теоремы, каждая из которых, если подумать, была выработана не в кабинетной тиши, а на практике ломания человеческих костей и разрывания плоти.
Занятия становились все интенсивнее, а инструкторы все вводили и вводили новые предметы. В казарму, под которую было переоборудовано здание школы, ополченцы приходили выжатые, как лимоны.
Здесь на стенах среди прочих уже висел плакат с жизнеутверждающими максимами, якобы бы от "Альфы": "Побеждает не тот, кто стреляет первым, а тот, кто первым попадает", "За пробелы в огневой подготовке оценку "неуд" в бою ставит пуля противника", "Пистолет нужен для того, чтобы добраться до своего автомата, который не нужно было нигде оставлять", "В рукопашной схватке побеждает тот, у кого больше патронов". И так далее.
После питательного обеда давался законный час личного времени, а после шли два часа занятий, где требовалось напряжение ума, а не тела. На теоретических занятиях, которые проходили в классах, не зубрили древние уставы, а усваивали "дайджест" из переработанных и разложенных по полочкам знаний по военной науке. Инструкторы знали удивительно много, излагали простым языком, по возможности, наглядно - все, что касалось стратегии и тактики современной войны, видам войск и вооружений. В основном, конечно, не высокотехнологичных, а тех, которые имели у них в распоряжении. На стрелковое оружие, оказание первой помощи и теорию партизанской войны был сделан особый упор. Но затронули также и методы проведения допроса, и минно-взрывное дело, и даже теорию фортификации. Большое внимание уделялось маскировке, использованию естественных укрытий. Разве что маршировать не учили. Маршировать было некогда. Судя по их лицам, до хрена нового узнавали даже те, кто раньше служил. Александр многое из увиденного и услышанного кратко записывал в своем блокноте.
На тактических занятиях на полигоне, которым был весь вымерший город, они отрабатывали все это на практике. Их разбили на отделения. Фомин и Аракин оказались с ним в одном. Первый получил позывной "Админ", второй "Барак". Александра еще тут нарекли "Данилой".
"Тебя уже убили, Данила - услышал он в свой адрес на первом же таком занятии, - Покойники в сторону! У нас тут не кино про зомбарей!"
Ближе к концу обучения к инструкторам все чаще стал присоединяться и сам Владимир, куратор лагеря. Он отвечал за два курса: выживание и психологическая подготовка.
Первый был интересен всем, потому что касался каждого. Владимир рассказывал о способах выживания и добывания себе пропитания в экстремальных условиях, в основном, конечно, лесной полосе и Арктике, но вкратце и о джунглях с пустынями.
И хотя у многих за плечами была практика подобного рода в условиях Западной Сибири, даже они узнавали много нового. Того, что могло бы помочь выжить многим из тех, кто этого дня не увидел.
Подспорьем служили данные из архива выживальщиков, которые они сохранили на своем сервере. Но даже эти казалось бы скучные уроки "замполита", на которых все приготовились спать, преподносились так, что трудно было оторваться. Данилов, несмотря на специальность, не чувствовавший в себе педагогического таланта, понял, что в Богданове пропал учитель.
Неуставные отношения, конечно, были, но в рамках уже сложившегося мужского коллектива они не принимали дикой формы. Может, они и не были такой уж слюняво дружной семьей, но Данилов не помнил ни одной настоящей драки. Все обычно заканчивалось словами, которых хватало, чтоб выпустить пар. Неформальные лидеры образовались быстро, но адская загруженность не оставляла времени заниматься выяснением личной крутизны, а на крайний случай для пресечения казарменного хулиганства сами же инструкторы составляли "военную полицию". К тому же среди "призывников" были мужики всех возрастов, вплоть до сорока пяти, а не одни только что вышедшие из детства неоперившиеся подростки. А к этому возрасту отношения у прямоходящих приматов выяснены, а иерархия выстроена.
К тому же оказалось, что целая куча проблем уходит в небытие, стоит вытянуть один кирпичик - деньги. Без них не было смысла ни отнимать, ни воровать, ни презрительно смотреть на "нищебродов". Все были равны. А для тех, кто полагал себя равнее, существовала дисциплина. Братские отношения может, и не возникли у всех, сознание общего дела худо-бедно сплачивало. Дисциплина была не палочная, но суровая. Уже привычный городской "dura lex" действовал и на сборах. За разговоры матом вне стрессовой ситуации, когда крепкое словцо прощалось, следовали дисциплинарные наказания. За употребление алкоголя из этой маленькой армии, к которой как нельзя хорошо подошло бы фамильярное "армейка", обещали выгонять с позором, но, насколько Саша помнил, эксцессов не было. От неподчинения приказам лечили трудотерапией, или другими мерами в зависимости от воображения офицера-инструктора.
Богданов не ленился каждый день повторять, что служба это не наказание и даже не обязанность, а привилегия. Высокопарной риторикой Владимир ополченцев не грузил, оставив заброшенным в их души семенам прорастать сами.
За пару часов до отбоя, когда тело уже устало, а мозги еще способны переваривать несложную информацию, он собирал бойцов в учебном классе и проводил разбор полетов. Указывая на ошибки всем, сильные и слабые стороны, занимаясь тем, что психолог бы назвал мотивацией.
Психологическая подготовка была полностью его епархией.
"В ситуации реального боя есть два фактора, определяющих все ваши действия, - говорил он в своей заключительно лекции. - Первый - это готовность убить противника. Второй - готовность умереть самому.
Вот простой тест на уровень вашей степени готовности к применению силы. Представьте, что сейчас, в этот самый момент, вы сидите в вашем доме, вам тепло и вы только что поели. С ваши ваша жена и дети. И вдруг сильный удар в дверь. К вам ломится вооруженный каннибал. Где ваше ружье? Можете ли вы достать его за две секунды? Хватит ли времени, чтобы не только схватить его, зарядить, но и перестроиться, переключить себя из режима "отдых" в режим "бой"? Если нет - закройте глаза, примите непринужденную позу - вы умерли, и, скорее всего, будете съедены. Как и ваши близкие".
В чем-то нам легче, чем жившим в цивилизованное время. Мы не связаны никакими конвенциями. Мы можем убивать исходя из целесообразности. В общем и целом любой противник с оружием в руках должен быть уничтожен. Даже если он его только собирается взять. Это, надеюсь, понятно. Мы также не связаны лицемерными моральными нормами. Нельзя позволять себе отвлекаться на них, когда на карту поставлены жизни наших женщин и детей. Вы уже понимаете, что ваша война (если она будет), не будет похожа на компьютерную игру, где нажал кнопку - пустил ракету. Вы будете действовать в близком контакте. Видеть кровь и внутренности, а иногда и выпускать их.
Для этого вам надо перейти в то, что называется "боевым состоянием". Это, как следует из определения, такое состояние, в котором ресурсы организма максимально мобилизованы для выполнения боевых задач. Как в него перейти? Есть несколько способов.
Эмоциональная раскачка, условно назовем ее "Наших бьют!", про которую я вам уже говорил, не самый лучший вариант. В рукопашной она может и даст некоторые преимущества. Но профессионалы всех видов единоборств знают, что и в ближнем бою лучше оставаться спокойными. Удары точнее, глаз зорче. А в бою с применением огнестрельного оружия сохранять холодную голову - значит сохранять голову вообще.
Берсеркеры нам не нужны. Боец в состоянии аффекта опасен и для врагов, и для товарищей.
Если вы психически нормальны, вам не доставит удовольствия хруст черепа, вид вываливающихся из брюха кишок... Вижу смешки - думаете, что доставит, бравируете собственной брутальностью. Зря. Даже у вас, даже у тех, кто прошел через ад, есть барьер перед убийством себе подобного. И во время боя вам придется его не просто преодолеть. Замучаетесь. Вдруг убивать... и преодолевать придется сто раз за день? Вам нужно будет его убрать, сломать. Как это сделать? Алкоголь, наркотики сразу отметаем. Это не наш метод. Дурью активно пользовали моджахеды, а также разные азиатские, африканские и латиноамериканские отморозки. Но это для одноразовых бойцов. Такие вещества затуманивают разум, а вы на это права не имеете. Вы не одноразовые. Для вас война, если она будет, это не цель жизни, а суровая необходимость. И вас не так много, чтоб вами разбрасываться.
В бою ваша задача - убить противника, по возможности оставшись в живых. Феменизмы оставим для эвфемисток. Вижу, рядовой Данилов меня готов поправить, мол, это эвфемизмы употребляли когда-то феминистки. Это не важно. Ни тех, ни других больше нет, а есть суровый и простой мир, где кошку называют кошкой, а собаку собакой. Ваша цель - убить врага. Точнее, человека. Именно убить. Не "обезвредить", не "взять под контроль", не "устранить", не "ликвидировать", как раньше говорили даже крутые спецы, пряча от себя страшную правду. Убить. Насмерть. Сделать так, чтоб он больше не видел солнышка, не ходил, не смеялся, не ел, не говорил, не любил женщин, а лежал в земле, пожираемый червями и личинками. До костей. Ужасно? Жалко его? Такие мысли первый шаг к поражению. Назначение оружия убивать. Но вы не дикие звери, не бешенные собаки. Вы будете служебные псы. Вам надо думать о том, кого и что вы защищаете. Тем из вас, у кого есть семья - проще. Для вас все должно быть ясно. Остальным стоит подумать, чем является для вас этот город. Просто ли местом, куда вас занесла судьба, или чем-то иным. Этот способ я бы назвал корявой фразой "осознание нашей общности". Когда-то в прошлой жизни это называли словом "патриотизм".
Об этом Владимир и предложил им поразмышлять на досуге, объявил свой курс мотивации законченным. Но впереди еще было почти три недели изнуряющих тренировок, стрельб и тактических занятий. А в конце их ждали совершенно феерические по сложности учения и мини-ЕГЭ на знание основ.
Присягу или что-то вроде клятвы верности городу они не приносили. Наверно, подумал Александр, руководство не хотело оторвать себя от мертвого тела страны, не хотело чувствовать себя сепаратистами. Поэтому была не присяга, а просто речь, и отпечатанное на хорошей бумаге, с приличной полиграфией удостоверение ополченца города Подгорный.
По завершении автоматического оружия на дом, как надеялся Саша, не выдали. Все-таки тут была не конфедерация вольных альпийских кантонов, и автоматы должны были дожидаться своего часа в арсенале.
На этом учеба закончилось, а совсем скоро - по крайней мере, субъективно для него - он уже трясся на грузовике по дороге к Уральским горам.
Сам не зная для чего, но он был из немногих, кто отпечатал себя фотографию, сделанную ими в последний день сборов. Коллективный портрет их взвода, наподобие тех, которые когда-то украшали дембельские альбомы. Несмотря на славянскую скуластость, почти у всех были заострившиеся лица, делавшие их похожими на новобранцев времен Великой Отечественной. И что-то еще роднило их с людьми той эпохи. В них не было расхлябанности, глаза смотрели не мутно и бессмысленно, как у тех, кто все свободное время проводил с пивком перед "ящиком" или в чатах и социальных сетях. В них была собранность и суровость прошедших веков, и одновременно осознание цели, отличной от набивания кармана и брюха. Уже за одно это Данилов готов был простить им и грубость, и простоту нравов.
До экспедиции, полученные навыки Саше не пригодились. Несмотря на романтический ореол, работа поисковика - это в основном работа грузчика. До Ямантау в Подгорном он стрелял всего раз, и то в дикого зверя, собаку.