Душа по имени Хани со стоном натянула сплетенный из сухожилий канат. Он был обвязан вокруг огромного блока — тот со скрежетом, царапая мостовую, тащили вверх по улице. Хани поднял голову и понял, что они еще бесконечно далеки от цели. Они тянули этот груз уже целый час, и сегодня их продвижение было гораздо медленнее, чем обычно.
А вскоре эта рабочая группа понесла и неожиданный урон. В самый последний момент, когда прокладка дороги была уже почти завершена, у демонов-строителей закончился камень для мощения, и им пришлось прибегнуть к проверенному методу: часть душ тут же оказалась вмурованной в покрытие улицы.
Хани опустился на колени, проводил взглядом искрящиеся ноги прошедшего мимо, недовольно ворчащего демона-надсмотрщика. Его горло сдавило ужасом — при мысли, что выбор мог сейчас пасть и на него. Стать кирпичом было для души худшей участью. Но демон высмотрел себе жертву через две души от него. Собрав еще два десятка несчастных, демоны отвели их к месту трансформации. Хани все еще стоял на коленях на грязных камнях, не смея поднять глаз, но позволил себе вздохнуть.
Удача не оставила его и на этот раз. Хани был высок, силен, остроглаз, умен, да и посмертное превращение не слишком его изуродовало. Хани всегда считал себя счастливчиком. Но теперь порой невесело усмехался: насколько счастливым можно оставаться в Аду?
Работа возобновилась, но оказалась теперь слишком тяжелой. Двенадцать оставшихся душ не могли с нею справиться. Слабеющие от страшного напряжения руки Хани дрожали, и он не мог унять эту дрожь. Он попытался отвлечься и посмотрел на реку. На ней были теперь только редкие баржи. Когда-то Ахерон нес на себе огромные корабли с диковинными материалами, предназначенными для строительства дворца. Но те времена прошли, и теперь недостроенными остались лишь обычные здания.
Взгляд на реку мало помог Хани. Боль в руках усиливалась с каждым шагом, начались судороги. Но тут удача снова вспомнила про него — на строительную площадку опустилась громадная туча пепла. Хани облегченно простонал и выпустил из истерзанных рук канат. Рабочие, как и мерцающие огоньками в клубящемся сером тумане демоны, бросились в укрытие, где можно было хотя бы дышать. В сгустившейся мгле души держали друг друга за плечи, стараясь не упасть и не потерять направление. С рук Хани клочьями спадала кожа, взамен тут же нарастала новая, и это усиливало боль. Что ж, все они здесь — именно ради боли, в миллионный раз напомнил он себе. Часа два — и руки полностью восстановятся. Если только демоны дадут эти два часа.
Повинуясь рыку надсмотрщика, все собралась с подветренной стороны монументальной жаровни — столь высокой, что ни свет ее, ни жар не проникали сквозь слепящую пелену пепла. Лишь постамент, ненадежно укрывавший теперь от налетевшей бури, да потрескивание пламени доказывали ее существование. Прищурившись, Хани окинул взглядом группу, пытаясь прикинуть, кому же не повезло в этот раз. Оставшиеся потрепанной кучкой сидели на корточках, чтобы не потеряться в валившей сверху массе пепла. Вот Чо, распухший гедонист, для которого пыткой становилась любая работа. Вот улеглась на бок Ла, могучая женщина, у которой осталась только половина лица — вторую полностью стерло во время какого-то несчастного случая на стройке. Она отличалась острым языком и злобностью. Рядом с нею на ветвистых конечностях, которые он называл ногами, примостился Див — тихий, задумчивый мужчина, который и здесь нашел источник удовольствия, наблюдая за наказаниями других. За ними Хани различал только какие-то неясные формы.
Он перевел взгляд на надсмотрщика. Тот тоже сидел на корточках, опираясь на рукоять бича. Он отвернулся от ветра и от подопечных душ, и Хани осмелился обменяться с товарищами несколькими словами. Нарушения любого рода карались очень просто — обращением в кирпич. Такой угрозы оказалось вполне достаточно, чтобы поддерживать дисциплину среди большинства душ.
— Совсем плохо, — бросил Хани, глянув на Дива и быстро мотнув головой в сторону летящего пепла.
— Да, но закончится это все равно быстрее, чем нам нужно, — так же тихо откликнулся Див, корчась от боли и выковыривая кусок пемзы, застрявший между отростками его «ног». — А, вот так — лучше!
— Мы не справимся. Нужны еще руки. Мы этот камень год будем тащить.
— А мне какая разница? — Див почесал ногу.
— Да мне тоже никакой. Но у них-то все распланировано. Слишком частые перерывы привлекут внимание. А отвечать придется нам.
Они оба понимали, о чем речь. Хани втолкнул поглубже высунувшийся было из левого бока край черной сферы. Души называли ее «Бременем». Чем больше они выдыхались, тем больше раздражались надсмотрщики, отчего сфера начинала причинять мученикам все более острую боль.
— Да наплевать, — проворчал Див, но Хани понимал, это — всего лишь ленивая бравада и ничего больше.
Хани подумал, стоит ли обсуждать то, что так и просилось сорваться с языка. Было опасно посвящать в свои секреты кого-либо, последствия могли оказаться полной неожиданностью. Но что-то заставляло его поделиться этим, донести до других полученное им послание.
— Помнишь, я о своих видениях рассказывал?
— Попробуй не запомнить! Все знают, когда они у тебя бывают. Что, все чаще посещают?
Хани почувствовал тревогу: если все так очевидно для душ, не знают ли о его тайне и надсмотрщики?
— Пожалуй… Я, кажется, знаю, откуда они.
Смахнув пепел с заживающих рук, Хани полез в разрез в правом боку — туда, где под ребрами образовался маленький карман из плоти. Нервно перевел взгляд с Дива на демона-надсмотрщика и обратно. Тут лучше никому ничего не показывать. Душа эта — далеко не из самых умных, но и не самая тупая. В Аду ум — штука редкая, и он — настоящее несчастье, увеличительное стекло для страданий и потерь, усугубляющее боль, смягченную для тупых их неспособностью понять. Большинство душ здесь, как давным-давно заметил Хани, пребывало в каком-то постоянном трансе, словно под толстым покровом отупения. Ему повезло оказаться другим. А может, в этом-то всегдашняя удача от него, наоборот, отвернулась.
Хани приподнял руку и уставился на зажатый в ней предмет. И сразу вспомнил, как стал владельцем этой вещи. Он плелся тогда с рабочей командой по улице Огненных Слез. Вокруг было множество прохожих. А она шла навстречу — одна, одетая в необычно бледные и гладкие выдубленные дорожные шкуры. Они встретились глазами, и она, явно специально столкнувшись с ним, впихнула в его ладонь эту вещицу. Сначала он опешил, а потом страшно испугался. И стал украдкой смотреть по сторонам, желая убедиться, что никто ничего не заметил.
Какое-то время он потом шел, не отваживаясь взглянуть, что у него в руке. Когда же наконец улучил момент и посмотрел, то чуть не задохнулся. И нервно выругался. Это была изысканно выполненная костяная фигурка прекрасной женщины с птичьими лапами вместо ступней. Точеные черты лица, совершенные отполированные груди, даже крохотные чешуйки на ногах — все было сделано с невероятной тщательностью. Кто это? И почему именно он стал обладателем этого изображения?
Подобные вопросы тревожили его все чаще с тех самых пор, как во время работы в его сознании стали прихотливо виться странные образы. Все началось с видения лица — белого, цвета отполированной кости, такого красивого и спокойного, с легким намеком на улыбку. Потом эти мимолетные видения все больше расцветали, преследовали Хани целыми днями, отвлекая, порой подставляя под удары надсмотрщиков. Сквозь мерзость реальности он видел образ своей Белой Госпожи — так он ее назвал — в странном просторном зале. Она сидела между двумя жуткого вида безглазыми чудовищами, окруженная бесчисленными коленопреклоненными душами. Где она, что за звери рядом? А души? И почему сам он стоит среди них, не преклоняя колен? Он хочет опуститься перед ней, повинуясь восторгу обожания, любви, но что-то мешает, не дает отдаться этому полностью. Однажды Хани так расстроился из-за этого, что, когда никто не видел, смочил кончики пальцев своими слезами и втер их в фигурку, воздав ей молчаливую хвалу.
Была в этих видениях еще одна особенность, которую он объяснить не мог, — нечто за пределами этого странного послания надежды. Дело в том, что они вселяли в него невероятное чувство… уверенности в себе. Хани тогда думал, есть ли еще более неподходящее ощущение для души в Аду. И эти чувства стали преследовать его именно после появления маленькой костяной фигурки. После многих веков одуряющей разум монотонности новые чувства захватили его полностью.
Прошло еще несколько недель, а видения лишь становились ярче. И вот теперь, сидя с фигуркой в руке, пережидая пепельную бурю. Хани мучился сомнениями, верно ли он поступает, посвящая в свой внутренний мир других. Души раздражительны, погружены в себя, в свои горести, они могут соблазниться иллюзией получить от надсмотрщика мелкие поблажки, выдав чужой секрет. Но что-то подталкивало Хани поделиться этим секретом.
— Ну? — выжидательно глянул на него Див.
Хани сунул статуэтку ему в руку. Див взял ее грубыми пальцами, повертел, рассмотрел со всех сторон, потом снова взглянул на Хани и — снова на костяную фигурку:
— Значит, ты считаешь, что видения у тебя — из-за нее?
— Да. Начались, когда я ее получил. — Хани сразу насупился.
Лицо Дива вдруг оцепенело. Он вздрогнул и протянул статуэтку обратно:
— В ней — сила. Я тоже… что-то увидел. Женщина… Вот эта белая женщина. Промелькнула всего на миг…
— Это она, Белая Госпожа! Она где-то там, я знаю. — И Хани, снова неуверенно, сделал очередной шаг: — Я думаю… Мне кажется, она хочет, чтобы мы ей поклонялись.
Див задумался, уставившись на реку, по которой двигалась против течения наполовину груженная камнем баржа. Над носом судна парила сияющая эмблема Саргатана, вокруг нее плясали мелкие глифы навигационных огней, направлявшие судно.
Ла и Чо тем временем тоже насторожились. Ла протянула руку, и Див, взглядом попросив разрешения у Хани, вручил ей статуэтку. Она недовольно повертела фигурку и сунула ее словно закутанному в остатки своего бывшего жира Чо. Тот изобразил похотливую усмешку и тупо потер указательным пальцем груди фигурки. Хани от него ничего другого и не ожидал.
— Где взял? — спросила Ла. Она воображала себя здесь главной, но подозревала, что на самом деле думают о ней другие.
— Дали…
— Ха! Дали ему… Уронил кто-то, а ты подобрал. Может, этот уронил. — Она кивнула в сторону надсмотрщика. — Хочешь, чтобы нас всех из-за нее кирпичами сделали? Выкинь!
— Нет, Ла, нет, — спокойно ответил Хани. — Никто ее пока у меня не нашел, и никто не найдет. Если кто-нибудь из вас не скажет. А скажет — так ведь ему лучше от этого не будет.
Все смотрели на Хани.
— Скажи им, что мне сказал, — толкнул его локтем Див.
Хани колебался. Он сплюнул набившийся в рот пепел и сразу пожалел об этом, потому что выглядело это вызывающе.
— Я вижу ее, — указал он на фигурку. — Представляю. С того дня, как мне ее дали, меня преследуют видения, всё яснее, всё четче. Не знаю, кто она. Думаю, она дала этой статуэтке способность говорить за нее. Мне кажется, она хочет, чтобы я… чтобы мы за нее молились.
Хани сам удивился тому, что сказал.
Ла выхватила статуэтку из руки Чо и швырнула ее в пепел.
— Души не должны обладать ничем, кроме боли! — почти выкрикнула она.
— Подними! — угрожающе прошипел Хани. Его вдруг затрясло от ярости.
— В кирпич тебя!
Он ударил ее, не думая, что она — больше и сильнее. Ла закрутилась и упала на бок, подняв тучу пепла. Она оскалила зубы, готовясь броситься на Хани, но он уже приготовился к драке, когда увидел, как надсмотрщик поднялся и развернулся в их сторону, держа наготове кнут. Хани быстро сел на землю, стараясь скрыть свой гнев. Демон угрожающе щелкнул бичом и подошел поближе, по-видимому решив разобраться, из-за чего разгорелся шум.
— Подъем! Работать! — рявкнул демон, и души начали медленно подниматься. Буря утихла.
Хани, все еще трясясь от гнева, в отчаянии всматривался в поверхность пепла. Он не мог оставить фигурку здесь; кроме нее, у него больше ничего не было. Абсолютно ничего. Когда надсмотрщик прошествовал мимо, Хани поднял глаза и уставился в затылок Ла. Ее он не простит. Он найдет способ ее подставить. Превратить в кирпич.
Они шли уже обратно к своему блоку, когда к нему подошел Див и с опаской тронул за локоть.
К неописуемой радости Хани, в мозолистой руке Дива лежала маленькая белая фигурка.
— Она упала прямо у моих ног. В пепел зарылась. Бери. Слушай, дай мне ее потом как-нибудь, ненадолго. Я верну, клянусь.
Хани почувствовал в голосе Дива искренность и воодушевление. И еще что-то, похожее на уважение. Значит, он тоже почувствовал на себе влияние этого маленького идола. На это Хани и надеялся. Он улыбнулся:
— Сейчас и оставь. Потом расскажешь, что видел. Но пока никому больше не говори. Надо все-таки поосторожнее.
— Вот этой больше всего надо опасаться, — кивнул Див на Ла.
Они схватились за канат. Руки зажить нормально не успели, но все же Хани чувствовал себя сильным, даже уверенным. Души снова пытались сдвинуть неподатливый блок, и Хани сузившимися глазами сверлил затылок грузной Ла.
* * *
Хани думал, что с Ла не обойдется без проблем, но все вышло наилучшим образом. Как он и предполагал, большинство душ сами рады были от нее отделаться и потому мешать не стали. Хани стал главным в группе еще в ее присутствии, стал вполне естественно и легко. Неделю он ждал подходящего момента, а когда тот пришел, его лучшим союзником, что неудивительно, оказался Див. Они оба незаметно и как бы случайно направили на Ла опускавшуюся гранитную плиту. Ее так расплющило, что демоны, не желая долго возиться с восстановлением, просто превратили этот блин в кирпич. Хани лично укладывал его в штабель, и с его губ не сходила мрачная улыбка. Работа продолжалась, и всякий раз, проходя вблизи преображенной Ла, он чувствовал исходящую от нее ненависть. Однажды, когда рядом никого не было, он даже плюнул на нее и увидел, как слюна вскипела. Ла уставилась на него со злобой, но смогла только пару раз мигнуть. «Пусть побудет кирпичом, — подумал Хани. — Хотела боли — получила».
А Див рассказал ему о множестве посетивших его видений. Они были очень похожи на те, что видел Хани. Правда, с одной существенной разницей: все они оказались более сентиментальными, даже жалкими. Это Хани отметил.
VII