Одинокое судно гуляло среди синих волн моря. Ветер радовал своим сегодняшним спокойствием и не подымал высоких пенистых преград. Он пробегал по воде лёгкой рябью и не ощущался на борту корабля, в отличие от вчерашнего вечера, когда плетенные из тростника рейковые паруса посудины с трудом сдерживали порывы стихии. За день солнце успело нагреть воздух, и теперь он был сухим и тёплым.
Вдалеке виднелась граница песчаного берега. Торговое судно держалось прибрежных вод, и его капитан не смел брать курс на открытое море, так как торговый корабль не был для того предназначен.
Посудина рассекала воды заострённым носом, а с тыла прикрывалась тупой, обрубленной кормой, в которой хранились запасы провизии, ценный товар, а так же личные места членов команды.
Третья часть янтарного светила еще выглядывала из-за горизонта. Солнечные лучи разбивались о красного цвета паруса, скользили по узким перилам посудины, падали на толстую, неповоротливую корму и бились о четырехконечные флаги, которые в отсутствие умеренного ветра уже не реяли так грациозно, как в его присутствии, а, скорее, незаметно колыхались и редко расправляли свои острые углы.
В это время корабельный состав получил распоряжение готовиться к отбою. Команде оставалось завершить пару-тройку мелочей. Одни драили палубу, вторые, для пущей надежности, натягивали паруса, ожидая ночного попутного ветра, третьи наполняли факелы огнем, а четвертые слонялись от носа до кормы в поисках работы.
Когда солнце скрылось за горизонтом, на палубе осталось лишь три человека, один из которых управлял штурвалом, второй, растянув перед собой карту, стоял на капитанском мостике и оценивал проделанный путь, а третий неспешно прогуливался вдоль корабля, играя пальцами по узким перилам.
–Мулан,– послышался озабоченный мужской голос,– не подходи близко к краю корабля. Вечерняя пьянящая свежесть может вскружить голову, и ты рискуешь...
Член команды, взявший путь вдоль скользких перил не стал ожидать продолжения наставления, внял словам капитана и отошёл на полушаг в сторону от края посудины. Им оказалась юная девушка с богатой косой цвета глубокой ночи. Заход солнца больше не наливал её пышные губы вишней, лучи не преломлялись в широких глазах-полумесяцах и не отражались от лица, что белее Луны, а янтарное светило не освещало изящное шёлковое платье, подаренное красавице капитаном перед выходом в прибрежные воды. Особа шагала по дощатому полу в месте, где начинался острый нос корабля. Здесь нашлось место для пары факелов, чей огонь частично снимал вечернюю серость и помогал капитану следить за дочерью.
–Мулан,– снова вмешался капитан.
–Да, отец,– отвечала юная особа, поворачивая обратно.
–Дочь моя, подойди ко мне,– не в приказном тоне подозвал глава корабля к себе красавицу с завидной косой.
Юная особа в шёлковом платье прибавила шаг, миновала палубу и скоро оказалась на капитанском мостике.
–Я бы хотел вручить тебе одно из своих последних изобретений,– сказал глава посудины и потянулся в карман.
Он вынул из него вязанный комок, внутренности которого держались на металлической основе, а из спины выглядывал ключ.
–Что это, кукла?– догадалась Мулан, и на её белоснежных щеках появилась краткая улыбка.
Вместе с ней улыбнулся и капитан.
–Ты права,– подтверждал слова девушки главный на корабле,– но это не простая кукла.
–Что значит “непростая”? – не скрывая интереса, спросила особа с вишнёвыми губами.
Капитан спрятал за спиной самодельную вещицу, обхватил указательным и большим пальцами ключ и совершил пару коротких оборотов, после чего выставил её перед собой. Его усилия привели к тому, что кукла начала шевелиться и двигать ногами. Он поставил механизм на мостик, и та зашагала в сторону палубы. Мулан прижала ладонь к лицу, так как была удивлена происходящему у неё на глазах.
–Как тебе удалось оживить её?– допытывалась ответа дочь капитана.
Изумление особы с косой заставило отца повторно улыбнуться. Жестом головы он подозвал наблюдательницу к себе поближе, и они пошли следом за качающимся из стороны в сторону механизмом, укутанным в тряпьё.
–Я не даровал ей жизнь,– уточнил капитан, рукой указывая направление движения,– Вселенная не дала мне права распоряжаться чужою жизнью и наполнять металл душой. Но она наградила каждого из нас разумом, который, судя по моим оценкам, безграничен. Сегодня, благодаря ему, мы бороздим прибрежные воды, а скоро отважимся и вовсе выйти в открытое море. Ранее люди не знали, что такое письменность. Теперь же наши современники пишут драмы, становящиеся национальным достоянием; инженеры дали военным порох, чтобы те смогли защитить народ, и они же заложили основы книгопечатания.
–Но если кукла не живая, что ей движет?– ожидала скорого ответа Мулан.
Врожденная любознательность всегда радовала её отца, и тот с охотой отвечал на вопросы дочери.
–Всё дело в механизме, который спрятан под мягкой оболочкой. Он приводит её в движение. Правда, через определенное время, когда ключ сделает заранее заданное мной число оборотов в обратном направлении, сказка закончится и кукла остановится.
Пророчество капитана сбылось. Механизм отработал заданное ему количество вращений и прервал своё путешествие по палубе. Мулан бережно взяла куклу в руки и придала внимание ключу, который торчал у неё из спины. Любознательная особа сделала пол оборота и со стороны изобретения получила в ответ пару коротких шажков в воздухе. Тогда Мулан повторила действие, но уже повернула ключ на несколько оборотов и поставила куклу на палубу, чтобы та продолжила свой путь. Ожидание особы оправдалось, и механизм побрел вверенном направлении.
–Ты всегда быстро училась, Мулан,– похвалил отец дочь.
Юная особа не стала преследовать куклу и остановилась у перил. Она посмотрела в сторону противоположную берегу и призадумалась.
–Тебя что-то тревожит?– сохраняя врождённое спокойствие, спросил капитан.
–Я думаю, что для выхода в открытое море, нам понадобится изобретение, которое позволит ориентироваться на воде,– поделилась мыслью Мулан.
–Вселенная послала нам для этого звезды,– решил напомнить глава корабля,– а разум подсказал, как ими воспользоваться.
–А что если небо будет пустым? Не редки ночи, когда звезд нет,– предположила юная изобретательница,– Как тогда поступить? Что взять за ориентир?
Размышления Мулан привели капитана к затяжным раздумьям. Он посмотрел на небо и увидел чистое тёмно-синее полотно без единой блестящей крупицы.
–Пожалуй ты права, Мулан,– одобрительно кивнул глава корабля.– Нам действительно понадобится изобретение, которое позволит держаться верного ориентира в ночи, в отсутствии звезд.
Глава корабля опустил тёплую ладонь на плечо дочери и решил задать наводящий вопрос.
–А что навело тебя на мысль о несовершенстве принятого метода ориентирования на воде?
Мулан обратила взор к небу и нашла там подсказку.
–Я наблюдала,– без лишних раздумий ответила юная особа,– и моё внимание к деталям натолкнуло меня на размышления. Если бы сегодня над нами царили звезды, мне бы вряд ли пришла в голову мысль о необходимости нового способа. Но их отсутствие послужило началом новой идеи.
Капитан гордо выпрямил спину и осторожно сжал плечо дочери. Назрел очередной наводящий вопрос.
–И что же остается поделать, когда мысли приобрели форму идеи?
Для ответа Мулан не потребовалось обращать внимание к небу. Вывод напрашивался сам собой.
–Когда есть задумка, остаётся её осуществить. Возможно, для воплощения идеи в действительность потребуется немало времени и много практики, но в итоге, труды послужат критерием истины и дадут достойный результат.
–Великолепно,– громко ударил в ладоши капитан,– на более чем насыщенный ответ я и не рассчитывал.
Глава корабля выждал короткую паузу и взял слово.
–На самом деле подсказки окружают нас сплошь и рядом. Отличает людей в первую очередь на внешнее различие, а их видение. Сегодня, например, тебе стало доступно то, что скрыто от глаз остальных, в том числе и от меня. Так случилось благодаря твоей наблюдательности и созерцанию своего окружения. Чистое ночное небо послужило предметом изучения, ты увидела проблему, задала себе вопрос о том, как решить её, и несметная череда мыслей подтолкнула тебя к тому, что для выхода в открытое море потребуется соответствующее изобретение, от результатов работы которого будет зависеть судьба команды, товара, а так же тех, кто на дальних берегах нуждается в нашей доставке провизии. Твоё наблюдение послужило начальным этапом создания нужного механизма. Теперь осталось вспомнить результаты прошлой практики, проявить силу воли, и дать миру то, что он от тебя ждёт, а именно изобретение, достойное служить людям.
Кукла, что прогуливалась по палубе, остановилась у носовой части и вхолостую стучала кончиками ног по торцу доски, который мешал ей продолжить свой путь. Ключ сделал последний решающий поворот, и механизм замер.
–Ты говоришь о практике и о силе воли…– задумалась Мулан,– что под этим подразумевается?
–Когда речь заходит о практике, мне приходит в голову несметное число повторений, каждое из которых направлено на получение очередного, нового результата, близкого к истине. Без практики ты можешь лишь догадываться о том, что твои суждения верны. Но если совершать действия на пути воплощения идеи в реальность, то предполагаемое может оказаться правдой. Не стоит так же забывать и о силе воли. Не известно, сколько попыток тебе придется совершить, прежде чем ожидаемое станет явью. И на пути нового открытия стоит проявить решительность и твердость духа, иначе, начатое дело ничего и не стоило.
– Но,– задумалась над словами отца Мулан,– я даже не знаю с чего начать. Как же мне быть?
Глава корабля задумался над словами дочери.
–Ту куклу, что я тебе подарил, мне помог сделать один местный изобретатель. Я восхитился его идеей и решил обменять незначительную долю товара на пару подсказок. Думаю, он не откажется поделиться с тобой знанием о том, как создавать подобные изобретения, когда мы вернёмся в порт.
Ответ капитана порадовал юную особу. Она обняла отца и поблагодарила его.
–Я бы хотела стать изобретателем,– поделилась вдохновением Мулан с главой корабля.
Дочь капитана настигла брошенную куклу и вернулась к отцу. На спине изделия она развязала узелок и вынула нить. Мулан убрала тряпичный наполнитель и увидела крохотные металлические изделия, собранные в единое целое. Она провела пальцами по рядам шестеренок и приятно удивилась тому, как непонятно и гармонично был собран механизм.
–Все еще хочешь стать изобретателем?– говорил капитан, не сбавляя доброй улыбки.
Мулан посмеялась и кивнула пару раз головой.
–Да, я хочу, чтобы у меня был учитель, который научит изобретать подобные механизмы.
Глава корабля провел рукой по толстой чёрной косе дочери и снова опустил руку на плечо.
–Значит,– заключил он,– так и будет.
Семейную идиллию нарушило беспокойство члена команды, который стоял у штурвала и задавал посудине направление хода.
–Капитан, смотрите!– громко восклицал тот, выстрелив указательным пальцем в горизонт,– кажется, мы не одни.
Орлиное зрение не подвело крикуна. Поднялся ветер. Глава корабля вынул из кармана зрительную трубу, расправил оптическую систему и направил её в указанном направлении. К судну резво приближался незнакомый корабль с черными расправленными парусами и такими же флагами цвета пороха.
Поворачивать было поздно.
Русь. 1340 год. Где-то в тайге…
Над шапкой первая звезда, горит, дрожит, живой свече подобна; одна она; свобода ей! Но время быстроходно. Закроешь пару-вторая мерцает, откроешь-третья успевает созреть на поле, что края не знает, утро, ночь с огнём играет. Бьет холодный луч, в темноте буян могуч, о землю трется, светом отдается. Звезда не уймется, одним гонцом не обойдется. Горят светила ночные, вязнут их копья ледяные в широких боках туч смурых, цветом бурых. Что на землю не упало, в толщах смоляных навек пропало. Плывет чернота темнее ночи. Быть дождю.
А на земле, что на небе: вместо звезд деревьев шапки, реки вместо облаков. Тесно сестрам колючим; друг о дружку кроной трутся, ветвями шьются, макушкой жмутся, штыками сойдутся, никак не разойдутся. Ветер дует, стволы качает, тучу гонит, ёлку клонит. Стоят ряды ежовые, не шелохнутся, просто так не дадутся. Облака же напротив: куда стихия гонит, туда серость и ходит. Первая капля уже успела в земле зерном скрыться, скоро всем хватит напиться. Щедрые нынче дожди.
В гуще колючей, под дикой тучей нашло себе место святилище одинокое, от мирских глаз далекое. Разделила крепость лесная шапки колючие, мирит сестер не век первый, не век последний. Бьётся ветер дикий о купол на луковицу похожий. Жмётся стихия, трётся, вьётся- своего не добьётся. Крепко сидит плод на ножке, не сорвать. Одна напасть-термит. Этот жуткий паразит съесть норовит то, что ветрам не поддаётся, дождям не сдается. Где крышу поел, где стену успел в труху смолотить. Птицы не боится, жевать не ленится, снуёт от корня до вершка; давно успел прижиться.
В окружении стоит святилище. Оцепил крепость одинокую со всех четырёх корень могучий, местами колючий. Не из земли начало берёт, из битых окон наружу змеёй ползёт. Стены собой подпирает, брусья сжимает, где какая прореха есть, там силой напирает. Не корень окна бил, всё буйный ветер норовил ворваться в стены крепостные, и что хотел, то получил. Круглый год стихия в святилище бушует, шапки свечей срывает, пыль поднимает, снег заметает, по ночам волком завывает, границу буйства своего не знает. Начался дождь.
Не одним корнем крепость окружена. Куда ни глянь, камни смурые стоят, о тех в земле кто говорят. Плиты серые друг к другу жмутся, гробы бок о бок трутся. Тропы захудалой не найти, чтоб и пяти шагов пройти между камней. Здесь зелени негде пробиться, с серостью сразиться. Потому спрятано это местечко подальше от людских глаз. Скучно тут и мрачно, и делать однозначно нечего простому человеку.
А корень тот, что святилище берёт хваткой цепкой, изнутри растёт, из колодца ключом бьёт. Нашёл себе место студенец под крышей худой, под луковицей сухой, в десяти аршинах от стен, попал в вечный плен. Из грубого камня выложен источник. Оделся за годы скучный природный кирпич в зеленый меховой тулуп, что малахита светлее, грибом оброс. И тянется из нутра колодца корень широкий; начала-края не знает, одним концом в воде утопает, что его силой питает, вторым по углам гуляет, за окном пропадает, святилище цепью обнимает, упасть старухе не даёт, мешает. Так и поживает.
Стучит дождь по крыше; ветер сбавил, стал тише. Огни свечей колышет, тихо на них дышит. Сотни пламенных голов качает, шапки больше не срывает-силы не хватает.
Среди огней ночных в дальнем от входа углу горят кромки силуэта здешнего обывателя. С капюшоном на голове, с невесть чем в руке, в полном одиночестве, думая о пророчестве, стоит юноша средних лет, в мантию одет, ладони потирает, скуки не знает. Под нос себе одно всё вторит, что обычно на тоску наводит. Завершая свою речь, капюшон смахнул до плеч, палец к пальцу приложил и себе же доложил: ”Верю в тебя.”
Прервав на этом свою речь, он задул пару-тройку свеч, и во тьме ночной погас русый волос, что до плеч. Обыватель кратко поклонился и к колодцу обратился. Не успел и шагу ступить, как кто-то сверху стал пылить крошками ржаного хлеба, краюху чёрного молотить. Юноша смахнул остатки, провёл рукой о волос гладкий, и прикрыв лицо ладонью, устремил взгляд в потолок, чтоб увидеть в сей же час пару круглых родных глаз.
—Коловёртышь,— признал хлопец знакомого грызуна, и между впалых щёк юноши заиграла широкая улыбка.
На корне, что полз над головой юноши, устроился ещё один местный обыватель. С длинными ушами и широкими глазами, с растянутым ртом и мешком-животом, с двумя передними зубами, с черными усами, весь “чернокожий”, на зайца похожий. Ничего не говорит, ночью ест, а утром спит. И сейчас сидит, грызёт, умнёт кусок- второй начнёт. Корню ноша надоела, шевельнулось разом тело, и ушастый на пол раз, тут же выполнил указ.
—Оплетай,— позвал юноша неизвестного.
Обращение хлопца не осталось без ответа. Из темного угла навстречу ему, как по волшебству, показался корень не простой, а с лицом человеческим, обросшей грибами головой. Смотришь–видишь человека, правда, вместо тела, рук и ног у него корней клубок, что снаружи святилище подпоясывают, а внутри щели закрывают и крышу подпирают, от дождя, ветра, снега, всякой напасти защищают.
–Ты звал меня, Всеслав?– заговорил на родном, человеческом языке корень.
–Да,– кивнул юноша,– В это лето крыша совсем исхудала.
Голова обратила свой взор к небу и недовольно кивнула, заметив очередную брешь, сквозь которую бил дождь и гасил свечи.
Решить задачу не составило труда. Оплетай задействовал один из корней, что без толку который день лежит у входа с рассвета до захода, и прижал отросток к потолку.
–Надобно…Сделано,– проскрипел спаситель поучительным тоном.
–Признателен тебе,– поблагодарил труженика Всеслав.
Ушастый же успел умять остатки хлеба и принялся хозяйничать. Коловёртышь обнял лапками плачущую свечку и в два прискока очутился о погасших свечей, тех, что каплей дождя напились и потухли. Зубастый непоседа посменно поднёс огонёк к голым, почерневшим, обугленным фитилям, и череда восковых стержней вновь одела пылающие, дрожащие короны. Удачная попытка раззадорила Коловёртыша, и он пару раз праздно хлопнул в ладоши.
Воцарившуюся идиллию прервало чьё то постороннее присутствие. Мягкий, скользкий шаг и тяжёлое дыхание дуэтом сошлись в едином целом и доносились вне стен святилища, становясь тем громче, чем ближе подступал к лесной крепости их источник. Раздался рык, и у входа в святилище пронеслась блестящая пара диких глаз.