Я испытывала странные чувства, явившись в театр второй раз за день.
– Скоро совсем тут поселюсь, – проворчала я.
– Что? – не расслышала Юлька.
Ответить я не успела – к нам подошла Катя, страстная поклонница Теркина. Вид у нее был взволнованный, и, кивнув мне как старой знакомой, она спросила:
– Девчонки, не нужна крыса от Теркина?
– Какая крыса? – опешила я.
И Катя начала рассказывать:
– Помните, ему на последнем спектакле коробочку такую красивую подарили?
Мы кивнули – коробка и правда была. Мы похихикали над глупыми фанатками, предположили, что там торт, и благополучно забыли об этом. После огромного плюшевого зайца, которого недавно презентовали Теркину, какая-то банальная коробка уже не производила сильного впечатления.
– Так вот, там была крыса.
– Живая? – все еще не поняла я.
– Нет, дохлая! – раздраженно отозвалась Катя. – Ну вот, открывает Антон коробочку, а там…
Юлька недоуменно посмотрела на меня. Я лишь пожала плечами. Катя вела себя так, словно мы старые друзья – видимо, ей совсем не с кем было поделиться историей про крысу.
– Он потом нашел какую-то клетку в реквизиторской и посадил ее туда, – тем временем продолжала наша новая знакомая. – А я, главное, только сегодня узнала, иду на работу, слышу, Вера Павловна, ну, начальница моя, спрашивает: «Антон, как ваша крыса?» Она, оказывается, уже три дня в реквизиторской живет, все ее кормят… А Антон бегает по театру и всем ее предлагает. Сегодня репетиция была, так ему даже какой-то осветитель с балкона крикнул: «Антон, а правда, что у вас крыса?» Его, бедного, даже передернуло. Мне Вера Павловна говорит: «Возьми себе».
– Что же ты не взяла? – спросила я.
– Да я хотела, – сникла Катя. – Но мне мама не разрешила. Хватит, говорит, что я вообще тебя в этот театр отпустила. Я тут уборщицей подрабатываю, – пояснила она, и мы кивнули в знак того, что в курсе перипетий ее бурной личной жизни.
– Ну и дальше что? – наконец включилась в разговор Юлька.
– А дальше Вера Павловна говорит: «Давай, я для тебя возьму». В общем, поймали мы Антона в фойе, и она сказала, что может крысу забрать. Он так обрадовался… «Подождите, – говорит, – я сейчас». Вот мы за ним по всему театру и таскались – сначала он какие-то рукописи относил, потом в рубку зашел, потом уже поднялись к реквизиторской – оказалось, он ключи забыл, пришлось на вахту спускаться, а потом обратно на пятый этаж…
Я оглянулась, поймав любопытные взгляды – наша живописная группа и часто повторяемое слово «крыса» уже начали привлекать внимание публики. Но Катя ничего не замечала, взахлеб продолжая:
– А крыса такая хорошенькая, серенькая, глазки хитрые. Антон ее вытащил, на ладонь посадил. «Посмотрите, – говорит, – какая прелесть, а какие у нее лапки, замшевые, как перчаточки…» Вера Павловна и спрашивает: «А откуда она у вас?» Антон говорит: «Это мне девочки маленькие после спектакля подарили. Там еще записка была, что ее зовут Крысальд». Поворачивается ко мне и объясняет: «Ну, я в „Школе жен“ Кризальда играю». Как будто я не знаю!
Мы с Юлькой снова недоуменно переглянулись: о таком спектакле мы даже не слышали. Какие-то неправильные поклонницы!
– А еще в записке было написано: «Антон, если вам крыса не нужна, позвоните». И телефон. «И вы не позвонили?» – спрашиваем. А он: «Что я, дурак, буду звонить!»
Наивные фанатки, неведомые нам «маленькие девочки» надеялись таким нехитрым способом заставить Теркина им позвонить!
– Вера Павловна говорит: «Так взяли бы себе». Он за голову схватился: «Куда? У меня ремонт уже полгода, стены рушатся, только крысы не хватает!..» В общем, отдал он ее Вере Павловне вместе с клеткой, поцеловал: «Прощайся, – говорит, – с папочкой». Спускаемся, а навстречу Саша, звукооператор: «Антон, я слышал, вам кто-то крысу подарил, у вас что, день рождения был?» А Антон вдруг как заорет: «Да дуры эти, идиотки, поклонницы мои! Разве можно животное так мучить, оно-то в чем виновато!»
Я уже открыла было рот, но Юлька дернула меня за рукав, и я проглотила рвущиеся с языка комментарии.
– Идем мимо вахты, а там Горин сидит. «О, – говорит, – Антошкина крыса поехала». Короче, увезла ее к себе Вера Павловна, Антон еще инструкции давал: «Она, – говорит, все ест…»
Раздался третий звонок. Катя спохватилась и с надеждой посмотрела на нас:
– Так не нужна крыса?
Заверив, что, к сожалению, не нужна, мы распрощались с нервной любительницей грызунов и побежали в зал. Несмотря не обещанный Юлькой конец сезона, публики сегодня собралось предостаточно, а мы явились поздно. Поэтому даже добрая билетерша, которая всегда пропускала и даже сама иногда показывала свободные места, решительно завернула нас у входа в партер:
– Девочки, сегодня мест нет. Идите на балкон.
Мы не стали спорить и послушно побежали вверх по лестнице.
– Все из-за этой дурацкой крысы! – пыхтя, ругалась Юлька.
А мне уже было все равно, где сидеть, на балконе или вообще на крыше. Я даже спектакль смотрела вполглаза, потому что никак не могла избавиться от фразы, которую кто-то все время повторял прямо у меня в голове: «Дуры эти, идиотки, поклонницы мои… Дуры эти, идиотки… Дуры…»
– Юлька, а ведь это мы с тобой, – сказала я, едва закрылся занавес и зажегся свет.
– Что? – Она облокотилась на бортик, шедший вдоль балкона, и пристально вглядывалась в зал – наверное, подозревала билетершу в обмане и высматривала свободные места.
– Это же мы с тобой дуры и идиотки, – меланхолично повторила я.
– Почему это? – возмутилась она.
– Так Теркин сказал…
– Ах, ты об этом, – подружка наконец оторвалась от созерцания зала и повернулась ко мне. – Не понимаю, почему ты это на свой счет принимаешь. Мы-то с тобой никому крыс не дарим и полы мыть не устраиваемся!
Как мне ни было плохо, от подколки я все равно не удержалась:
– А кое-кто, кажется, собирался!
– Да ладно тебе, – отмахнулась она. – Разве непонятно было, что я прикалываюсь?
Мне в тот момент было совершенно непонятно, но настаивать я не стала, просто уточнила:
– Значит, это он не про нас сказал?
– Лера, – скептически посмотрела на меня Юлька. – Ты это всерьез? Не волнуйся, в Кать мы в любом случае не превратимся.
И это меня не сильно, но утешило.
К вечеру снег прекратился, немного потеплело. Лужи блестели под ногами, в них причудливо отражались ломаные линии зданий и мелькали проекции проносящихся машин.
– Да брось ты, – пыталась растормошить меня Юлька. – Ну сколько можно?
– Я вот думаю, – меланхолично отозвалась я. – Что бы такого подарить Шмарову, чтобы ему стало плохо-преплохо?
– Ты что?
– Да ну их! Люди ходят на них смотреть, деньги, не побоюсь этого слова, платят. А они потом: «Дуры, идиотки…»
– Ну, Лера, – терпеливо проговорила Юлька. – Ты не путай мухи с котлетами. Те, которые не дарят крыс и не устраиваются мыть полы, никакие не дуры и тем более не идиотки.
– Все равно, – упрямилась я. – Что бы ему такого подарить?
– Подари ему нарцисс, – предложила она. И хихикнула: – А лучше – два нарцисса.
– Издеваешься, – вздохнула я. – А если серьезно?
– Испеки пирог, укрась солонкой и преподнеси.
– На блюде с полотенцем? – неуверенно уточнила я.
– Угу.
– Он не возьмет, – засомневалась я.
– Тогда отдашь кому-нибудь другому и скажешь: «Передайте, пожалуйста, Шмарову, а то он почему-то не заметил…»
– Лучше подарю кактус. В коробке. Откроет он крышку и своими длинными тонкими пальцами…
– Не станет он пальцы совать, – сказала Юлька. – Сначала посмотрит. А еще лучше – отнесет Теркину. «Антон, – скажет, – мне тут поклонницы какую-то гадость подарили, посмотрите, пожалуйста…»
– А Антон – сразу пальцами?
– А Антон – пальцами, – подтвердила она. – Ему и в голову не придет сначала посмотреть.
– Может, Шмарову тоже крысу подарить?
– Лучше скорпиона.
– Ну да, он побледнеет, позеленеет и свалится в обморок… А что, если подарить ему игрушку? Например, ворону. Бывают игрушечные вороны?
– Почему же игрушечную?
– Правильно, – обрадовалась я. – Настоящую. Черную. Нет, белую! Маленькую злую хромую ворону. Она будет таскаться за ним по всему театру и передразнивать. А он ничего и не заметит. Встречные будут смеяться, а ворона, когда он оглянется, спрячется за углом.
– А однажды она вылезет за ним на сцену, – подхватила Юлька. – И тогда Горин скажет: «О, Лешкина ворона прибежала…» Только она за ним не угонится, он же вечно с такой скоростью носится!
– А если серьезно? – задумалась я. – Подарить ему игрушечную ворону?
– Обидится, – сказала Юлька.
– С чего бы это?
– Так ведь похож, – засмеялась она. И пояснила: – Носик остренький, глазки блестящие. Чем не ворона?
– Ах, так? – Я замолчала, пытаясь придумать, на кого в таком случае похож Горин, а она вдруг глухо проговорила:
– Ты слышала, какой, оказывается, Теркин на самом деле?
– «На самом деле»! – передразнила я. – Как будто мы о нем что-то знали!
– Но мы же сами не хотели…
– Это мы не хотели. А вы очень даже хотели. И как теперь впечатления?
Юлька замолчала, словно прислушиваясь к себе:
– Пока не поняла.
– А я вот все прекрасно поняла. Так противно, что он во всей этой истории с крысой каким-то дурачком выглядит…
– Ну, Лера, мы ведь ничего о нем не знали, – мягко напомнила Юлька.
– Вот и не хочу больше ни о ком ничего знать, – отрезала я. – Это я и имела в виду, когда говорила, что нельзя полоскать сказку в ведре с грязной водой…
Некоторое время мы шагали молча, а потом меня словно кто-то дернул за язык:
– А у меня стих досочинялся.
– Какой?
– Про Шмарова…
– Прочитай!
Я прекрасно знала, что услышу именно это, но все же попыталась отделаться:
– Да я уже не помню…
– Ну прочитай! – Глупо было надеяться, что после такого вступления подружка отстанет.
Он будет ждать, и ты придешь послушно,
Не оглянувшись, забывая путь назад,
А он опять посмотрит равнодушно,
Внушив себе, что выбран наугад.
И отвернется, не заметив
Усмешки на закушенных губах,
Его героем ты не будешь бредить,
Поверив безразличию в глазах.
Боль прежняя уже не повторится –
Останется он снова виноват.
И снова ляжет тень на ваши лица,
Смягчив холодный отрешенный взгляд.
– Вот лучший гадостный подарок для Шмарова, – сказала Юлька, выслушав меня. – Обязательно запиши и отдай ему.
– В следующий раз? – растерялась я.
– Как хочешь.
– Нет, – решила я. – В следующий раз не буду. Пока не заслужил.