Зачем жалеешь ты о потере записок Байрона? чёрт с ними! слава богу, что потеряны. Он исповедался в своих стихах, невольно ( курсив наш. — А. М.), увлечённый восторгом поэзии. В хладнокровной прозе он бы лгал и хитрил, то стараясь блеснуть искренностию, то марая своих врагов. Его бы уличили, как уличили Руссо * — а там злоба и клевета снова бы торжествовали. Оставь любопытство толпе и будь заодно с Гением. Мы знаем Байрона довольно. Видели его на троне славы, видели в мучениях великой души, видели в гробе посреди воскресающей Греции. — Охота тебе видеть его на судне. Толпа жадно читает исповеди ( теперь смотрит по ТВ. — А. М.), записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! ( курсив Автора. — А. М.) Врёте, подлецы: он и мал и мерзок — не так, как вы — иначе. — Писать свои Mеmoires ( записки, воспоминания ) заманчиво и приятно. Никого так не любишь, никого так не знаешь, как самого себя. Предмет неистощимый. Но трудно. Не лгать — можно; быть искренним — невозможность физическая. Перо иногда остановится, как с разбега перед пропастью — на том, что посторонний ** прочёл бы равнодушно. Презирать — braver — суд людей не трудно; презирать суд собственный невозможно.
* Пушкин имеет в виду «Исповедь » Жан - Жака Руссо, в которой тот описал интимные детали своей жизни. Публикация вызвала скандал.
** Эти посторонние — мы! Мы все. Понимаем (если понимаем) лишь общее абстрактное «ах, измена!». Но для Автора у этой измены есть имя, ужасные (конкретные, а не абстрактные) обстоятельства, не абстрактная «ложь », а конкретные лживые фразы, которые потом годами могут звенеть в ушах...
|
|
...Элегию помните? Разве вы волновались, читая, как дева юная во мгле искала Киприду? А Пушкин устроил скандал. Гневное письмо Бестужеву пишет он уже остыв, а первые сутки бегал по Михайловскому воздевая руки, пугая няню, матерно ругаясь. А читая про Зизи — волновались? А вообще, читая «Онегина», хоть раз волновались по-настоящему?
Мы подчеркнули в письме Пушкина ту часть, которую не цитируют почти никогда. Ещё и потому, что обычно берут цитату не из Пушкина, а из сборника «Афоризмы», берут из чужого цитатника — из десятых рук — обрывок про «мерзок иначе». А что дальше — не знают. Бродячая цитата оторвалась от важнейшего смысла: невозможно писать о себе всю правду.
...Даже в хороших светлых чистых чувствах признаться трудно, порой невозможно.
Татьяна пишет своё чудесное письмо именно потому, что признаться лицом к лицу она б не смогла. Она вообще ему ни слова не сказала, кроме финального «нет».
В «Дяде Ване» бедная влюблённая Соня хочет сказать Астрову «я вас люблю», но, умирая от стыда, бормочет:
СОНЯ. Если бы у меня была подруга или младшая сестра, и если бы вы узнали, что она... ну, положим, любит вас, то как бы вы отнеслись к этому?
Она выдумывает себе сестру, потому что признаться прямо для неё — невозможность физическая. У Шекспира в «Отелло» Дездемона хочет сказать мавру «я вас люблю», а получается так:
ДЕЗДЕМОНА. Если бы у вас случился друг и он в меня влюбился, пусть вашу жизнь расскажет с ваших слов — и покорит меня.
Она выдумывает даже не подругу и не сестру себе, а «друга Отелло». Дочь сенатора Венеции увиливает от прямого признания изощрённее, чем деревенская Соня, но их поведение, смысл их слов — один. Хотят сказать о себе, но не могут, стыдно. А разве у них на языке вертится что-то плохое? Наоборот — самое прекрасное. Вообразите же, как стыд запирает уста при малейшей мысли признаться в чём-то отвратительном. Даже не все сумасшедшие на это способны.
|
|
LХIХ. НЕ СМЫТЬ
Искренно ли равнодушие, о котором говорит эпиграф? Честны ли признания? Ведь двигатель там указан: гордыня, а она лжёт всегда.
Каждый человек в мире знает, что он хуже любых своих проявлений, хуже самых бесстыдных своих слов. Мы никогда не говорим всей правды о себе. Можно признаться в дурном факте — в подлости, в трусости, в плотском распутстве, но тон всё равно будет лживым. Ваша похвальная честность (вот — вы же каетесь!), лёгкая ирония, бесконечно малая крупица лицемерия отторгнут факт от вас же самих. Никто не подумает, что это ваша натура. Мы делаем вид и часто верим, что привычные наши грехи случайны, единичны, исключительны, а добродетели постоянны; так плохой теннисист скажет про свою обычную игру: «Я не в форме », а редкие победы назовёт нормальными. Не думаю, что нас можно за это ругать. Важно другое: не принять никаких поневоле неполных признаний за исчерпывающую исповедь.
Нам почему - то кажется, что время врачует грехи. Многие люди с улыбкой вспоминают, как они лгали или мучили кого - нибудь в детстве, так, словно это их уже не касается (бывало так и со мной). Но время не уничтожает ни греха, ни вины. Искренним покаянием можно заслужить прощение за совершённый грех. Что же до самого греха — его не смоешь ничем.
Клайв Стейплз Льюис. «Страдание »,
гл.4 «Скверна человеческая ».
Многие прощают себя сами. Это легко. Заодно (с тем же успехом) можете сами себе выписать Нобелевскую премию.
...Чужой суд тяжёл, клевета мучительна, но человека (если прав) хоть как-то спасает сознание своей правоты.
«Суд собственный» — совесть. Когда она говорит, спорить бесполезно, адвокаты не помогут, аргументы бессильны. Страшный Суд совести Пушкин описал тогда же. Можно сказать, день-в-день с письмом к Вяземскому — в монологе Бориса Годунова:
Ах! чувствую: ничто не может нас
Среди мирских печалей успокоить;