(Памятка по историческим данным и народным преданиям)
Посвящается А.А. Шустикову.
„Паны пиво выпили, а хозяев выбили“...
Народная поговорка.
Скоро исполнится триста лет со времени злого „лихолетья“, как называли современники Смутную эпоху. С тех пор до наших дней сменились десять человеческих поколений, однако в народной памяти сохраняются еще отголоски этих ужасных дней в жизни русского народа. До сих пор на нашем севере рассказывают старые люди, что когда-то давно жили какие-то паны и наезжали грабежом на деревни и села; вот там, говорят, был у них притон; тут зарыли они в землю награбленное добро, а здесь разорили и сожгли деревню или село... Однако время идет, и при непрерывной смене поколений воспоминания о „лихолетье” мало-помалу стушевываются и исчезают из народной памяти, а сама эпоха все дальше и дальше уходит вглубь веков. Думается поэтому, что будет нелишним, сгруппировать здесь все известные нам народные предания Вологодского края о Смутном времени, сопоставив их притом с документальными данными о той же эпохе. Таким образом, исторические факты дополнятся живым преданием, а это последнее подкрепится исторической основой.
После отражения от Москвы гетмана Ходкевича,[1] в то время, когда он сам с главной ратью шел к Можайску, от его войск отделилась значительная банда и, прорвавшись на север, в ночь на 23-е сентября 1612 г. внезапно напала на Вологду. Город был совершенно разграблен и почти весь выжжен, а жители частью убиты, частью „сошли безвестно“ боясь вернуться в город.[2] Вслед за тем, в ноябре 1612 г., после отступления короля Сигизмунда от Волоколамска,[3] от его войска также отделились банды и рассыпались по нынешним губерниям: Новгородской, Тверской, Олонецкой, Вологодской и Архангельской.[4] Одна из них, под начальством пана Кристофа Песоцкого, напала в ночь на 11-е декабря на Кириллов монастырь. После многих приступов, она была отбита и потеряла здесь своего предводителя. Тогда банда разделилась: одна часть ее двинулась к Каргополю, а другая бросилась к Кубенскому озеру, разорила Сямский монастырь и все юго-западное побережье этого озера, и из села Кубенского, минуя Вологду, не более как в 30-ти верстах к югу прошла к Шуйскому городку на Сухоне, а затем вниз по этой реке на соединение с первой шайкой, которая от Каргополя через Чаронду и Вельский посад вышла к той же Сухоне. Соединившись, они напали на Тотьму и затем через Вагу пошли далее на север - до самых Холмогор.[5] Между тем в это время около Вологды появилась третья польско-литовская шайка под начальством пана Голеневского и гетмана Шелковецкого,[6] с казаками под предводительством атамана Баловня.[7] 18 декабря 1612 г. она напала на подгородный Прилуцкий монастырь и разорила его, причем была сожжена монастырская трапеза со многими людьми, а затем, говорится в местном летописце, „польские и литовские люди воевали села и деревни и многих людей мучили и убивали до смерти”.[8] Следствием этого было общее разорение Вологодского края. Особенно пострадала сама Вологда: из богатого торгового города она стала бедным, захудалым городком и долго не могла оправиться от погрома, ощутительные следы которого сказывались еще в 1627 г. в уменьшении населения, в бедности городских тяглецов и в упадке торговли.[9] Также гибельно отразилось литовское разорение и на крестьянском быте того времени. Разумеется, трудно представить точные данные относительно целого края, подтверждающие это положение, как трудно или скорее - невозможно проследить движение многочисленных польских шаек и их разбойничьи подвиги на такой обширной территории. Но если взять известную часть ее, определенный уголок, то можно получить весьма точные данные, и затем уже по аналогии судить о положении других сел и деревень, в которых побывали и хозяйничали поляки.
Таким уголком служила для нас вотчина Спасокаменного монастыря, находившаяся в Уточенской волости - верстах в 70-ти к северу от Вологды. Она была описана в числе других вотчин этого монастыря князем Б. Касаткиным-Ростовским[10] и подьячим Жд. Малафеевым в 1616 году, следов[ательно]. спустя около 3 лет после литовского разорения, а потому и следы его в составленной ими книге[11] весьма ощутительны. Оказывается, что до разоренья в Уточенской монастырской вотчине было 14 жилых поселений (1 село и 13 деревень), а в них 38 крестьянских дворов с таким же числом домохозяев, пахавших 66 монастырской и 568 ½ четвертей своей пашни. После того, как в этой местности побывали литовские и казацкие шайки, из 13 деревень 6 с 12-тью дворами вовсе запустели; в остальных 7-ми деревнях вместо 26-ти жилых дворов стало только 11, так что из 38 дворов запустело всего 27. Настолько же уменьшилось и число крестьян-домохозяев, из которых 4 были убиты в разоренье; трое безвестно пропали, 10 „сошли в Корелу“ и столько же „сошло в мир от разоренья”. Такое значительное уменьшение рабочей силы повлекло за собой соответственное уменьшение запашки. В 1616 г. монастырской земли обрабатывалось вместо 66-ти только 36 четвертей, а количество крестьянской пашни понизилось еще значительнее: вместо 568 ½ четвертей стало пахаться только 105. Эти цифры ясно показывают, какой сильный удар нанесло литовское разорение населению и земледельческой культуре в данной местности Вологодского края. По аналогии можно сделать тот вывод,[12] что там, где побывали польско-литовские шайки, оставалась „в живущем” лишь одна четвертая часть дворов и пахотной земли: остальные же три четверти оказывались „впусте”. Отсюда становится понятным - почему в нашей стороне народ до сих пор не забывает панов, наезжавших к его предкам для грабежа и насилия.
К народным преданиям об этом мы теперь и переходим.
Паны прибыли в нынешний Кадниковский уезд по одним преданиям - с низовья реки Кубены, по другим - из Вельского уезда, и было их очень много. По прибытии, навели на местных жителей сильнейший страх - такой, что и теперь еще их именем пугают маленьких ребятишек, когда они расплачутся. Паны занимались грабежом, и ограбленные деревни нередко сжигали, как это, например, случилось с деревней Куненской Нижеслободской волости. Бывали случаи сжигания ими людей; вот один из них: когда паны приехали в деревню Хмелевскую той же волости, то жители ее от страха все разбежались по лесам, а остался в деревне только один крестьянин, по имени Иван, которому и поручено было разбежавшимися жителями хранить их имущество, зарытое в землю. Иван залез у себя на сарае в стог соломы, думая тем спастись от панов, но ошибся: паны открыли его убежище и потребовали показать имущество. Иван ответил им, что „знать не знает, и ведать не ведает“ ни о каком имуществе. Паны сильно озлились на него и стали пытать: рвать жилы, ногти, но все безуспешно; тогда они разложили у ручья, что близь деревни, огонь, на который положили Ивана и начали медленно жечь, не переставая спрашивать, где находится имущество, но Иван был мужик непреклонного характера и твердил одно и то же: „знать не знаю и ведать, не ведаю“, с тем и умер. После того и ручей этот стал называться „Ивановским” и до сих пор носит это название.
Паны еще раз были в этой или, по крайней мере, вблизи этой деревни. Вот как говорит предание: в 3-х верстах от сказанной деревни, на берегу реки Кубены, при слиянии ее с Ембой, была битва „наших“ с панами. Паны приплыли туда в лодках с низовья Кубены и хотели устроить тут поселок, но наши им не позволили, отчего и произошла битва, продолжавшаяся очень долго, и которая была тяжела для обеих сторон, но наши все-таки победили; главному начальнику их выкололи левый глаз, а имущество их отняли и разделили между собой. Много было убитых, особенно панов, однако некоторые ихних спаслись тем, что побросались в свои лодки и поплыли опять вниз по Кубине, откуда и прибыли. Наши тогда ничего поделать не могли, так как не имели лодок. Доказательством вероятности происходившего может служить найденная на том месте, где по преданию происходила битва, секира (род топора), которая хранится у записавшего это предание.
Паны ходили всюду, нередко и поодиночке, так, например, один крестьянин деревни Якуненской, той же волости, по прозванию Олень, раз встретил в своей поскотине пана, который задолго до этого добивался встречи с Оленем, у которого по слухам хранилось имущество и деньги всей деревни, и паны это знали. Олень, встретивши пана, видит невозможность для себя защититься от него, так как пан был вооружен копьем, а у Оленя не было даже и палки; видя это, он пустился на хитрость. Он начал быстро удирать от пана по направлению ближайшей изгороди; перепрыгнув через нее, тут же засел под елкой; вслед за ним прибежал и пан, и чтобы скорее перепрыгнуть через изгородь, он перебросил сначала копье, что и нужно было Оленю, который выскочил с быстротой настоящего оленя, схватил копье и приколол пана. Копье это долго хранилось в деревне, но, к сожалению, в последнее время один кузнец исковал его на ножи.
В Ембской волости сохранилось нижеследующее предание: паны вознамерились убить здесь крестьянина деревни Агафоновской, Антона, слывшего богатырем, но это не удалось им: Антон всюду оказывался победителем, однажды даже уздечкой выбил все зубы встретившемуся пану. После нашествия панов, в Ембской волости найдены были во многих местах копья. Об одежде панов предания Ембской и Нижеслободской волостей сходны: она была черная, длинная на манер монашеской.
У записавшего приводимое ниже предание была глиняная фляжка изящной работы и древней конструкции, с гербами по бокам ее, приобретенная им в деревне Исаковской Ембской волости; фляжка эта в настоящее время находится в Вологде - в музее при домике Петра Великого. По преданию, она была подарена паном одной старухе, от которой происходит то семейство, где до сих пор хранилась эта фляжка. Вот это предание. Когда паны приехали из Вельских волостей в деревню Исаковскую, в коей было тогда 3 двора (ныне их 50), то жители ее по примеру других, разбежались в леса; осталась одна лишь старуха, которая не испугалась, а может и не могла убежать. Она встретила панов по русскому обычаю с хлебом-солью. Это очень понравилось главному из панов и он, уезжая, подарил ей эту фляжку, сказав: „на старуха, это тебе на память“. На вопрос старухи - что они за люди? Пан ответил: „вольные мы с Волги, ездим по Руси народ в свою шайку забирать, главный же наш начальник живет на Волге“.
В Троицко-Енальской волости, по преданию, у панов был свой поселок (притон),- близь деревни Родионовской, откуда они делали набеги на соседние деревни: особенно часто они производили грабеж в Ухтомской волости; во время гуляния там 16 июня они производили страшный переполох своим неожиданным появлением. Стоило только появиться на это гулянье 20-30 панам, как вся масса народа бросалась бежать куда попало, оставляя даже имущество. Награбленное добро паны зарывали в землю в своем поселке.
О кладах, оставленных панами, много бывало и записей, по которым иногда и находили их.[13] Вот предание об одном из них: в той же Троицко-Енальской волости была прежде деревянная церковь; от того места, где она находилась, нужно взять прямую линию на гору, где стоял когда-то панский поселок, и вот при скрещивании этой линии с прямою же линией от ближайшей деревни, Бакланова, зарыт в землю пивной котел серебра и золота, находящийся под громадным камнем. В той же волости, по дороге на Вотчу, будет местечко, называемое „Большая осина“, где зарыт в землю панами целый котел денег, исключительно золотой монеты. Близь деревни Заозерья Нижеслободской волости есть тоже клад - корчага золота.[14]
Говорят, в старину жили у нас какие-то паны и наезжали грабежом на деревни, рассказывал[15] мне старик - крестьянин дер. Малого Турова Задносельской волости. Притон у них был на Марьине - под Кихтью. Долго они воровали и грабили, народу было в те поры малолюдно. Наедут они в деревню, все больше по праздникам, когда люди разойдутся к церкви или на базар, очистят все, да и деревню зажгут. Невмоготу стало православным терпеть лихо от разбойников: поднялись ловить их три волости: Грибцовская, Корневская и наша - Задносельская. Окружили их в притоне на Марьине, некуда им стало деваться. Видят они: дело худо. Вот и стали они награбленное добро в землю зарывать в большой кадце[16] и зарывали неспроста, а с приговором, чтобы не досталось никому; атаман их ударился о землю, обернулся вороном и улетел, а панов всех тут захватили и покоренили. Есть и еще у нас клад - на пустоши Матюкове, в новосельщине: тоже папы зарыли. Лежит он под треугольной плитой, под ней песочек меленький. Годов 15 тому назад, собирались человек по 50-ти клад этот добывать... да тоже, видно, кладень с приговором, а отговору никто не знает. Копали, копали... запустят щуп, слышно, как бы в дерево ударяется и близко; покопают еще - все столь же глубоко, потому: клад в землю уходит. Помучились - да так и отступились...
О деревне Суровешкине, Задносельской волости, сохранилось следующее предание: при наезде казаков, жители ее успели бежать, направляясь в соседнюю усадьбу помещика Головина;[17] разбойники бросились было за ними, но не могли догнать, потому что крестьяне побежали более короткой дорогой; в отместку за это - лихие люди сожгли их дворы. До сих пор указывают здесь две тропы, из которых одна зовется монастырской (по ней бежали монастырские крестьяне, жители деревни), другая - казацкой, по которой гнались за ними казаки.
Из предыдущего видно, как сухие летописные известия дополняются и оживляются местными преданиями. Из них мы узнаем, например, что при наездах польских шаек на деревни и села крестьяне сейчас же бежали в леса, а имущество свое зарывали в землю; паны же прежде всего пытались разузнать - где оно скрыто, прибегая для того к пыткам и истязаниям случайно попадавших им в руки местных жителей. Мы узнаем также, что вооружение панов главным образом состояло из копий и секир, а одежда на них была черная и длинная; что паны имели притоны, куда свозили награбленное добро и здесь зарывали его в землю. По-видимому, обычным приемом панов было - пограбить, что можно в деревне, а затем ее сжечь. Изредка в преданиях указываются смельчаки из русских, дававшие в одиночку отпор панам, таковы; „Олень“ и Антон. О сопротивлении же русских массой или толпой говорится лишь один раз. (Битва при слиянии Ембы с Кубеной). Также один раз указывается случай сравнительно благосклонного отношения панов к русским (подарок фляжки старухе в дер. Исаковской.) В заключение скажем, что достоверность преданий подтверждается во многих случаях фактическими данными. Сожжение казаками деревни Суровешкина удостоверяется дозорной книгой 1616 года; наезд на деревню Исаковскую подтверждается фляжкой; битва на Ембе - секирой, случай с „Оленем“- копьем.
А. Мерцалов.
[1] Ян Ка́роль Ходке́вич (1560-1621) - военный и политический деятель Великого княжества Литовского, представитель магнатского рода Ходкевичей. Великий подчаший литовский, генеральный староста жмудский, польный гетман литовский, воевода виленский, гетман великий литовский, граф на Шклове, Новой Мыши и Быхове, пан на Мельце и Краснике. В конце августа - начале сентября 1612 года при наступлении на Москву потерпел поражение потеряв около 500 человек, обоз с провиантом и был вынужден отступить.
[2] Вологодский летописец, изд. Н.И. Суворова. Вологда, 1874 г. стр. 27.
[3] Сигизму́нд III (1566 - 1632) - король польский и великий князь литовский, король шведский, внук Густава Ваза и Сигизмунда Старого, сын шведского короля Юхана III и Екатерины Ягеллонки, отец Владислава IV. В декабре 1612 года перед польским отрядом численностью около 5 тысяч человек стояла цель взять Москву, освобождённую в октябре того же года ополчением Минина и Пожарского от польского гарнизона, но они не смогли взять даже Волоколамска.
[4] Вот как в стихах это описывает Стефан Жеромский в „Думе о гетмане. Сонные видения”.
Пан Лисовский мчится до самой Астрахани,
До берега широкого Каспийского моря,
И заливает кровью Медвежьи броды,
И обрызгивает кровью Троицкую скалу,
В ростовской церкви убивает народ,
Через Кострому, Ярославль, Углич, Вологду
Он добрался до ледяных морских берегов,
Где мороз мерится силами с пенными волнами,
Где ледяные горы со скрежетом, с треском,
Воюют друг с другом на глубине.
Польские хоругви громят Василия-царя,
Жгут дубовые крепости, рубят людей под корень,
Там где стояли города, ветер несет перья,
Во рвах кровавые кости оплакивает дождь…
[5] Дополн. к Акт. Историч., т. I, №№169-172. – Очерки из истории Смут. вр., изд. Л.Ф. Пантелеева. СПб, 1895 г., стр.187-88.
[6] Яндекс считает, что здесь подразумевается Станисла́в Жолке́вский (1547 - 1620) - польский полководец начала XVII века, польный и великий гетман и канцлер великий коронный. Победитель русского войска при Клушине.
[7] Баловень (Михаил Иванович Баловнев, Ян Баловень) (? - 1615) - казацкий атаман эпохи Смутного времени. Происходил из рязанского Данковского уезда. Отличительной особенностью «шайки» Баловня были жестокие истязания пленных и часто бессмысленная жестокость: повстанцы сжигали сёла, оскверняли церкви, забивали скот, издевались над людьми (засыпали порох в рот и уши и поджигали). 23 июля Баловень был повешен в Москве за ребро.
[8] Вологодский летописец, стр. 28.- Описание С.-Прилуцкого монастыри П. Савваитова. СПб, 1844 г., стр. 27. Здесь следует сказать, что это разорение Прилуцкого монастыря Н.И. Сукоров относит к 1618 году. (См. его наметку в №8 Волог. Губ. Ведом. за 1863 г.). Однако даты этого события, указанные в летописце и „Описании“, подтверждаются писцовыми книгами Вологодского уезда, в коих „литовское и казачье разорение” приурочены именно к сентябрьскому 1612-1613 г. В „Описании” указывается еще другое нападение поляко-литовцев на Прилуцкий монастырь - в 1619 году, во время „королевичева прихода к Москве, но его, конечно, надо рассматривать как вторичное, не обобщая с нападением 1612 года.
[9] Очерк города Вологды по писцовой книге 1627 г. Вологодский Сборник, т. V, стр. 28.
[10] Князь Богдан Васильевич Касаткин-Ростовский был воеводой в Михайлове (1607 и 1617) и у сбора денег и хлебных запасов в Вологде (1614).
[11] Она хранится в архиве М.Ю. в числе писцовых книг за №56; в наших руках имеется выпись из нее, обнимающая 249-262 листы подлинника.
[12] Разумеется, более или менее приблизительный.
[13] Самуэль Твардовский в изданной в 1649 г. поэме «Владыслав IV, король польский и шведский» писал:
Лисовский воюет
И как пожар ничего после себя не оставляет,
Дорога ровная и везде перед ним прямой путь,
Не садясь ни на какие лодки и не ступая на мосты
Через озера и реки и все разливы,
Дошли до мест, где не ступала нога поляка…
Дошел до Оби, там где далекая Золотая Баба,
Которая, уперев руки в боки, как чучело,
Сидит напротив солнца, всех привлекая к себе,
А прочитав трехкратно заклинанье, можно услышать
Вещие предсказанья тем двум народам…
Он принимается сначала за Бабу, а потом за приношения,
Разбив истукана, он золота взял так много,
Сколько смог унести…
В «актах» Речи Посполитой Бабиньской Павэл Робертовский рассказывал товарищам в 1643 г., что „Лисовский привез из Москвы одних только денег сорок грузовых повозок»!
[14] Приведенные предания записаны с живого голоса А.А. Щустиковым и напечатаны во II вып. „Живой Старины”.
[15] Это и следующее за ним предания записаны автором заметки.
[16] Большая кадка.
[17] Головин Егор Федорович, р. 1791 г., дворянин, вологодский и калужский помещик, к концу 20-х гг. XIX в. владел в Вологодской губ., Кадниковском у., Корнской вол. дд. Дор (20 д. м. п.), Феклинская (5 д. м. п.), Ижева (31 д. м. п.), Кузнецова (25 д. м. п.), Лукинская (3 д. м. п.), Вотагино (2 д. м. п.).