При выходе на полянку из леса со стороны Коптяковской дороги открывалась такая картина: полянка почти квадратная, протяжением шагов 60, сильно умятая и затоптанная, упиралась в голую без травы глиняную площадку несвежей насыпи. С левой стороны последней расположена открытая, сохранившаяся шахта из двух колодцев; с правой стороны от площадки обширная, глубокая воронка завалившегося шурфа; сзади них, несколько подымаясь в горку, снова начинается лес, почти по краю которого тянется старая дорожка, и на ней против середины площадки прикрытая молодыми деревьями большая старая береза, под которой был второй костер. Влево от открытой шахты начинается длинный, глубокий котлован, служивший для наружной добычи железной руды; вправо от воронки шурфа маленькие перелески и среди них старые обвалившиеся другие шурфы и засыпанные шахты.
Вся местность, равно как и воронка шурфа, и дно котлована были покрыты густой высокой травой. Резким пятном, оголенным от растительности клочками, бросалась в глаза глиняная площадка и открытая шахта. Кругом их местность и трава особенно утоптаны, а примыкавшие к площадке сзади и справа деревья обглоданы и обтерты лошадьми, которые, видимо, были здесь привязаны. Далеко от площадки в стороны, по-видимому, никто не ходил, или если и ходили, то мало людей — резких протоптанностей не было видно. Следов помятости травы в воронке шурфа и в котловане тоже не было видно. Вся деятельность, видимо, сосредоточивалась на полянке, глиняной площадке, у открытой шахты и у старой большой березы.
Глиняная площадка несвежей насыпи; она, верно, образовалась тогда, когда рыли открытую шахту и выбрасывали из нее глину; она небольшая — шагов 15 в длину, шагов 8 в ширину; над общим уровнем полянки площадка подымается на один-полтора аршина. Она неровная: два небольших плоских бугра составляют ее вершину, а по отлогим скатам — несколько небольших, старого происхождения углублений. На поверхности площадки местами заметны свежие следы лопаты, снимавшей кусками верхний слой площадки. В одном из углублений площадки скопилось довольно много остатков от костра, что первоначально было даже принято за самый костер. В действительности же кострище было разложено позади открытой шахты, шагах в 8 от нее, по направлению к большой березе; размеры этого костра были значительные, не менее 3 аршин в диаметре. Когда костер прогорел, то его, видимо, раскидали, а место кострища, оставшиеся угольки и пепел присыпали свежей глиной с площадки. На краю места кострища Наметкин и увидел в августе как бы перегоревшее совершенно ребро.
|
|
Другой костер был подальше; под старой березой; по размерам он, вероятно, был не менее первого, а может быть даже и больше. Но его Исаак Голощекин не разбрасывал, как первый костер; его нашли цельным и разбросали уже крестьяне деревни Коптяков.
У края глиняной площадки, ближе к открытой шахте, лежали две палки от носилок; тут же неподалеку несколько обрубков совершенно новой упаковочной веревки и дощечки от какого-то ящика. “Веревка была толщиной в мизинец, — говорит свидетель-лесничий, — совершенно новая и ясно совершенно было, что это именно упаковка от ящика: у нее сохранились характерные изгибы, как она проходила по углам ящика. Один конец ее был с петлей, как и бывает у увязки. Она была не развязана, а резана или рублена, как это ясно видно по ней”.
|
|
Открытая шахта, выложенная срубами, представляла два смежных колодца: один два шага в квадрате, другой полтора шага. Вокруг валялись свежие сосновые ветки, куски коры, обгорелые головешки. В большом колодце шахты, на глубине 8 аршин от поверхности, виднелся ледяной покров, пробитый в одном углу на пол квадратных аршина. На поверхности льда лежали тоже свежие сосновые ветки, обгорелые палки и лопата, замазанные глиной, такой же, как на площадке. Там же был найден написанный на листе бумаги на машинке список телефонных номеров различных советских деятелей в Екатеринбурге. В малом колодце шахты была видна вода, но вообще на него мало обращали внимания.
Нарисованная картина оставляла такое общее впечатление: тела всех Членов Царской Семьи были привезены сюда и здесь на небольшом пространстве между большой старой березой, открытой шахтой, глиняной площадкой и глубокой воронкой завалившегося шурфа скрыты. Никуда отсюда их не вывозили. Ужасная кровавая трагедия закончилась именно здесь, и только здесь...
Но как?
Рассчитывать на то, что путем допросов удастся приблизиться к истине, не приходилось: число участвовавших было слишком невелико и захватить кого-либо из них — шансов мало. По своим свойствам участники были слишком конспиративны и молчаливы; все они ушли в советскую Россию, и разговоры их там могли достигать следствия лишь путем сбора их агентурным порядком. Вообще эта отрасль исследования вопроса могла дать лишь намеки, канву, схему для непосредственных розысков на месте как путем согласованных со следственными данными раскопок, так и путем изыскания дополнительных указаний на тот или другой способ сокрытия тел Членов Августейшей Семьи.
|
|
Многочисленные расспросы участников убийства, прямых и косвенных свидетелей и различных захватывавшихся большевистских деятелей, имевших соприкосновение с руководителями преступления в советской России, в общем дали чрезвычайно много разнообразных версий о том, как и где были сокрыты Исааком Голощекиным тела его жертв. За исключением таких фантастических, как перенос тел на аэропланах куда-то за Верхотурье, все остальные, более или менее реально согласовавшиеся с остальными данными обстановки и расследования, были тщательно проверены на местах путем разведок, тщательных, обширных раскопок и дополнительных опросов новых свидетелей и местных жителей. Подходить к разрешению вопроса надо было очень осторожно и последовательно, так как разновидность указывавшихся способов сокрытия тел требовала и разнородности в способах изысканий, и легко можно было, увлекшись в одном направлении, совершенно потерять возможность осветить в должной мере другое предположение; работы по одной версии уничтожали следы для работ по другой версии.
Весь этот отдел следственного производства и исследования — разборка и проверка всего поступавшего материала, сведений и слухов — составил подготовительный период для более основательных работ по предположениям, определявшимся наиболее реальными фактами, но этот период подготовительных работ занял весь май месяц. В конце концов установилось три наиболее основательных положения как исходные теоремы для главных работ следствия и исследования по разрешению этого темного вопроса — что сделали Исаак Голощекин и Янкель Юровский с телами убитых ими Членов Августейшей Семьи. По совокупности всех данных, определявших степень вероятия и соответствия с установленными уже другими обстоятельствами преступления, эти три положения стали в следующей последовательности:
1-е положение: была вырыта яма, в нее сложили тела, залили их цементом, чтобы образовалась общая глыба, и затем засыпали землей, замаскировав место дерном.
Данные для этого положения заключались главным образом в показаниях Павла Логинова, со слов его собеседника на паровозе, в лице которого можно было предполагать комиссара Тупетула, и в показании Анатолия Якимова, слышавшего о такой версии от других охранников.
Но чтобы похоронить таким способом в яме 11 тел, надо было вырыть могилу не менее кубической сажени по объему, и то засыпка будет иметь слой земли толщиною всего в полтора аршина. При этом большое количество земли должно было остаться выброшенным наружу, что сразу бросалось бы в глаза, как бросалась в глаза в описанной картине глиняная площадка, и легко нащупалась бы при простом хождении по разнице в плотности грунта, как бы ни маскировалась потом яма.
Кроме того, естественно возникает вопрос, зачем было при этом способе сокрытия совершенно раздевать тела, вплоть до снятия чулок и подвязок, обгорелые остатки коих находились в кострах.
2-е положение: тела были сброшены в одну из шахт, которую затем обваливали взрывом ручных гранат.
Источником этого положения служило главным образом показание Павла Медведева, который, встретив в Алапаевске Петра Ермакова, будто бы спросил его, что они сделали с телами, и тот дал ему ответ в указанном смысле.
Такой способ, конечно, был наиболее легким и простым для быстрого и основательного сокрытия тел убитых. Он не требовал сложных и больших работ, до которых едва ли были охочи Ермаков и его сотрудники. Кроме того, в районе, избранном Исааком Голощекиным, было 33 старых заброшенных шахты, и, естественно, работы по отысканию тел ставились в очень трудные условия. Однако нельзя не отметить уже тут, что картина, описанная выше, определенно указывала, что все колесные следы сходились к глиняной площадке; следовательно, тела были брошены или в шурф справа от площадки, и шурф завалили, или в открытую шахту слева от площадки (но шахта не была завалена, хотя и носила следы разрыва в ней ручных гранат), или, наконец, их разносили на руках. Тогда это не могло быть произведено в очень удаленном районе, так как все следы потопок травы ограничивались районом, ближайшим к полянке, где была глиняная площадка. Кроме того, и в этом случае, как и при первом положении, также возникает вопрос: зачем же раздевали тела донага. Единственно, что можно предположить в этом случае — симуляцию способа и места действительного сокрытия убитых. Но и это допущение очень шатко, так как, во-первых, костер, который был разложен убийцами на открытом месте у шахты, был ими же разбросан, а само место костра засыпано глиной, дабы не бросалось в глаза; другой же костер, под березой, был укрыт от взоров деревьями. Во-вторых, обгорелые остатки вещей, принадлежавших Членам Царской Семьи, были разбросаны по всему району глиняной площадки вместе с остатками костра и с явным намерением скрыть их в высокой траве. В-третьих, едва ли Исаак Голощекин, Янкель Юровский и особенно Ермаков со своими товарищами решились бы ради симуляции пожертвовать бриллиантом, стоившим 20 000 рублей, жемчужными серьгами, изумрудным крестом и прочими драгоценностями, остатки коих были найдены в этом районе, или не заметили бы их зашитыми в лифчики Великих Княжен, снимая эти лифчики с Них при раздевании тел.
3-е положение: тела убитых после наружного осмотра в целях розыска драгоценностей были изрублены на куски и сожжены на кострах.
На этом предположении стояли главным образом крестьяне деревни Коптяков и те из лесничих, которые первыми попали в район шахты. Крестьяне, в подтверждение своего впечатления от посещения кострищ, ссылались на рассказы самих красноармейцев, которые здесь работали под руководством Исаака Голощекина, и потом, уезжая на Тагил, бахвалились своими подвигами в пьяном состоянии.
В самом начале апреля 1919 года в Екатеринбурге был задержан крупный член партии большевиков-коммунистов Антон Яковлевич Валек, пробиравшийся из Москвы в Сибирь с крупными деньгами для организации по всей Сибири ячеек “пятерок”. Во время осуждения его полевым судом выяснилось, что он был знаком и близок со многими советскими главарями Урала, что дало основание следователю Соколову допросить его по делу об убийстве бывшего Государя Императора. Давая свое показание, Валек между прочим рассказал следующее: “В последних числа ноября прошлого (1918) года я по партийным делам был в Перми. Не могу точно припомнить, когда, где и с кем из большевиков я разговаривал об этом деле. Совершенно этого не могу припомнить. Был у меня по этому поводу разговор и с Белобородовым. Могу вам сказать, что у меня в результате сложилось мнение, что вся Семья убита и сожжена”.
Таким образом. Валек, на основании разговоров среди главарей советской власти на Урале, вынес то же мнение, которое создалось у крестьян деревни Коптяков из разговоров с темными исполнителями замыслов изувера Исаака Голощекина. Этому мнению наиболее отвечала также вся обстановка, восстановленная расследованием и следствием в районе глиняной площадки.
Руководясь следственными материалами, подобранными по указанным трем различным способам, которые могли быть применены Исааком Голощекиным для сокрытия тел, в 20-х числах мая было приступлено к раскопкам и детальному исследованию района шахт в урочищах “Четырех братьев” и “Ганиной ямы”. Первые два предположения требовали возможно более широких земляных работ, причем осторожность особой роли не играла. Третье предположение, наоборот, требовало чрезвычайно осторожного и детального изучения и исследования небольшого района в пределах старой березы, открытой шахты, глиняной площадки и воронки шурфа, дабы найти какие-либо вещественные указания на сожжение самих тел в этом месте, принимая во внимание, что со времени трагедии, имевшей здесь место, прошло 11 месяцев и что здесь все уже было затоптано предыдущими поверхностными розысками.
Разнородность предположений, выдвинутых следствием, вызвала разновидность работ в целях исследования района Коптяковского леса. Прежде всего исследование занялось розыском следов ям, которые могли послужить местом погребения Августейших тел. Для этого в период от 23 мая по 9 июня были произведены подробные разведки всей зоны, определявшейся наружным кольцом охраны; остановили на себе внимание 11 подозрительных мест, как бы следов бывших ям. Все они были вскрыты, но оказались старыми “щупами”, которыми техники нащупывают и определяют направление залежи руды. Были найдены при этом сумка с 3-линейными патронами, видимо, забытая кем-либо из людей, несших охрану, и некоторые предметы, которые после экспертизы должны были быть отнесены к предметам, попавшим в лес в более отдаленные времена.
Нельзя забывать, что собственно сами работы по сокрытию убийцами тел не могли продолжаться более 48 часов, причем из этого времени надо исключить еще не менее 8 часов перерывов, когда исполнители Ермаков, Костоусов, Леватных и Партин приезжали в город в рабочий клуб и обменивались здесь общими впечатлениями о текущих событиях и своем участии в убийстве Царской Семьи с председателем Верх-Исетского исполкома Сергеем Малышкиным и товарищем Александром Кривцовым. Таким образом, Исаак Голощекин и Янкель Юровский использовали для своей работы максимум 40 рабочих часов — промежуток времени слишком недостаточный, чтобы особенно чисто выполнить большую земляную работу и так тщательно ее маскировать, чтобы не осталось никаких следов.
Первое предположение, что тела были сложены в выкопанную яму, залиты цементом и засыпаны землей, определенно не находит себе никаких подтверждений ни в розысках, ни в дополнительных допросах, ни в раскопках, произведенных на месте в Коптяковском лесу. Ни в каком другом районе сокрытие тел не могло иметь места, так как Исаака Голощекина, Янкеля Юровского, Ермакова, Ваганова, Костоусова, Леватных, Партина и других сотрудников Ермакова в дни 17 — 19 июля видели именно приезжавшими и уезжавшими из Коптяковского леса. Видели их даже в самом лесу, вблизи урочища “Четырех братьев”. Видели их родные и такие из жителей, которые ошибиться не могли, так как ермаковские опричники были слишком хорошо известны многим по тем грабежам, которые они творили среди окрестных хуторян и жителей заимок. Да, наконец, рано утром 19 июля их видели в Верх-Исетске, возвращавшимися всей гурьбой из Коптяковского леса.
Таким образом, для обследования оставались еще два последних положения.
Сидя рано утром 19 июля в саду коммунистического клуба, компания Ермакова вела между собой беседу самого откровенного характера; скрываться было не перед кем и стесняться некого. Говорили обо всем, что делали и что видели, пересыпали ответы циничными замечаниями и сопровождали чуть не каждое слово трехэтажной руганью.
Противно и тяжело выносить на свет грубые и грязные речи этих людей-зверей, но дело, к которому прикасаются руки Исааков Голощекиных, обставляется такой исключительной тайной, что, желая хоть немного подойти к истине, приходится цепляться за каждую соломинку, откуда бы таковая ни протягивалась. Беседовали друзья между собой о многом: перечисляли, кто был среди убитых; отмечали, что в поясах костюмов были защиты драгоценности; высказывали мнение, что “у мертвых красоты не видать”. Кто-то из спрашивавших поинтересовался: “как одеты были?” — на что Партин ответил: “Они все были в штанах”.
По приведенным темам разговоров можно себе представить, каким потоком цинизма разразился бы разговор этих падших людей, если бы там, на глиняной площадке, они раздевали свои жертвы донага. Относительно одежды говорили, что у Царя шинелька совсем “никудышняя”; говорили про пояса; говорили про штаны у всех; говорили, что тела были еще теплые. Про наготу не было сказано ни слова, ни намека, и подслушивавший разговор Кухтенко, передавший их подлинные выражения, не преминул бы рассказать и об этом, если к тому мог быть какой-нибудь повод.
Не служит ли это ясным указанием, что тел в районе “Ганиной ямы” не раздевали, как это предполагалось с самого начала, и что если в кострах оказались остатки обгорелых частей одежды, белья, корсетов, чулок, подвязок и прочего, то попали они в костер не отдельно от тел, а вместе с телами.
Костоусов, Ермаков, Леватных, Партин, Ваганов — все это люди, ушедшие в политику, революцию, большевизм, разбой, грабеж от работы: лишь бы только не работать, а добывать средства к существованию каким угодно другим способом, но более легким, тунеядным. Здоровый, полезный, честный труд им чужд и отвратителен. Это люди в прямом смысле антиработники, паразиты. Если бы советская власть была действительным выразителем власти рабочего, крестьянина, власти труда, то первое, с кем она должна была бы бороться, первых, кого должна была бы уничтожать, это этих паразитов, антиработников по натуре: Костоусовых, Ермаковых, Партиных и т. д. Между тем в действительности происходит обратное: именно эти тунеядцы, паразиты являются наиболее нужными ей элементами; их она приближает к себе; им предоставляет силу и власть; их она выставляет как истинных работников, как трудовой пролетариат. Не достаточная ли, не злая ли это насмешка над проповедуемым Лениным и Бронштейном социализмом.
Что же, эти паразиты благодарны ли по крайней мере советской власти за дарованные им привилегии? Верны ли они ей? Нет. Они легко покидают ее, как скоро им надоедает. Никакой внутренне-прочной связи между властью и ее “народом” нет. Павлу Медведеву показалось, что его мало оценили за активное участие в Цареубийстве, и он ушел от них; Ермакову не понравилось, что вздумали ставить преграды его неудержимому зверству, и он тоже ушел; Сакович, продавши свою душу, испугался того черта, с которым совершил сделку, и тоже захотел удрать. Исполнители и народ признают советскую власть постольку, поскольку она предоставляет им право, в значении физических элементов этого закона, то есть оперируя почти исключительно на низменных импульсах человеческой натуры и массы.
И тот же Костоусов, беседуя с друзьями в коммунистическом клубе, подтверждает эту ограниченность власти советских главарей и вместе с тем оказывает следствию неоценимую услугу, протягивая одну из соломинок для достижения истины в темных событиях, совершенных Исааком Голощекиным в районе “Ганиной ямы”.
“Второй день приходится возиться”, — со злобой и площадной руганью замечает он по адресу власти, заставившей его работать и налагавшей таким образом на него обязанности, тогда как он желает пользоваться только физическим правом. И поясняет: “Вчера хоронили, а сегодня перехоранивали”.
Вчера — это 17 июля; сегодня — 18 июля и ночь на 19 июля. Вчера эти паразиты делали одно дело, а сегодня власть над ними, Исаак Голощекин, заставил их делать другое дело. Ясно, Костоусов недоволен уже этой властью, но следствию это его недовольство говорит: вчера скрывали тела убитых Членов Царской Семьи одним способом, а сегодня заставили скрыть другим способом.
Когда в подготовительный период к розыскам тел следствие собирало материалы по различным предположениям, то почти во всех рассказах фигурировало одно и то же положение: в каждой версии отмечалось всегда два действия по сокрытию тел — “сначала похоронили за Екатеринбургом 2-м, а потом перевезли к станции Богдановичи”; “сначала вырыли одну яму, фальшивую, для отвода глаз, а рядом вырыли уже настоящую, в которой и похоронили, залив всех цементом”; “сначала побросали всех в одну яму, а затем развезли по разным местам”; “сначала побросали всех в шахту, а потом вынули и потопили в болотах” и т. п. Костоусов дал довольно определенную нить к объяснению причины двойственности действий во всех этих разных версиях: очевидно, частности беседы друзей в саду коммунистического клуба не могли тогда же остаться полной тайной и, передаваясь из уст в уста, разошлись по городу и его пригородам и послужили основанием для возникновения всех этих слухов и пересудов. Для следствия же во всем этом имела особое значение довольно прочно устанавливавшаяся двойственность работ, несомненно произведенных при сокрытии тел, почему и Соколов обратил исключительное внимание на сбор сведений, возможно подробнее освещавших события, имевшие место в Коптяковском лесу 17 и 18 июля.
“Выехали мы с сыном из деревни перед рассветом 17-го числа, — рассказывает жительница Коптяков, — и только проехали Четырех братьев, как со стороны города налетел на нас конным Ваганов, Верх-Исетский большевик; выхватил револьвер, заругался и кричит: — “Поворачивай сейчас назад, не то застрелю”. Я испугалась, а сынишка стал заворачивать и еще обернулся назад, так Ваганов опять на него налетел. Потом уже сын сказывал, что по дороге со стороны города на нас ехали человек б конных красноармейцев, а за ними шло что-то большое, грузное, но воз ли аль автомобиль, не разглядеть, далеко еще было да темновато”.
Это Ермаков с Костоусовым везли на грузовике Люханова Царские тела к “Ганиной яме”.
“На другой день ничего такого не было, — говорит сын сторожа будки № 184. — Днем я не видал ничего особенного; я говорю про день (17 июля) после этой ночи, когда через переезд грузовой автомобиль прошел, про который мать сказывала. Только видал я, что днем проехали по дороге из города к Коптякам какие-то двое верхами. Эти проехали и назад вернулись на город в этот же день. Несколько часов прошло пока они вернулись. Других же никого в этот день на Коптяки не пропускали”.
Тихо было 17 июля в районе “Ганиной ямы”. Слышали тоже повернутые обратно коптяковские крестьяне 2-3 взрыва ручных гранат, после того как им объяснили красноармейцы, что “не приказано пускать потому, что стрельба будет”, но больше никакой стрельбы не было. Ермаков, Костоусов и прочая компания спокойно делали свое дело, скрывая тела. Ни на автомобилях, ни в экипажах, по-видимому, никто из главарей преступления к ним в этот день не приезжал. Поздно ночью на 18 июля, покончив со своим делом, пришли они поболтать в первый раз в коммунистический клуб.
Совершенно другую физиономию имел день 18 июля и ночь на 19-е. Такого оживления, такого движения автомобилей, экипажей, конных жители переездов и разъезда никогда у себя не видели. Около 9 часов утра мимо будки № 184 прошел в Коптяковский лес один грузовой автомобиль с запасом бензина и большой бочкой керосина, пудов на 10 — 12. Через несколько часов прошел другой грузовик туда же; на нем были 2 или 3 железных бочки, но с чем — неизвестно. Приблизительно в это же время туда же, в Коптяковский лес, приехала пролетка, на которой Янкель Юровский и Никулин привезли несколько лопат и порядочное количество серной кислоты: один ящик в 2 пуда 31 фунт и еще три баллона. Эта кислота была получена секретарем Войкова Зиминым, по-видимому, из магазина “Русское Общество” и доставлена на квартиру Войкова. Отсюда какой-то мужчина с черной бородкой, приехавший верхом, пересел в коробок и, забрав кислоту, поехал к дому Ипатьева. Из последнего вышли Янкель Юровский и Никулин, сели в коробок и отправились в лес.
Во второй половине дня на легковом автомобиле в Коптяковский лес приехал Исаак Голощекин с двумя спутниками. Автомобиль остался у будки № 184, а пассажиры ушли по Коптяковской дороге пешком. Часа через три спутники Исаака Голощекина, оставив его самого в лесу, вернулись к автомобилю и уехали в город в Американскую гостиницу, а рано утром 19 июля снова приехали в лес за Исааком Голощекиным и окончательно вернулись в город около 9 часов утра. Таким образом Исаак Голощекин оставался в лесу приблизительно с 5-6 часов дня 18 июля до 7-8 часов утра 19 июля. Утром же 19 июля из Коптяковского леса прошел в город с испорченным левым задним колесом грузовик, на котором возились к “Ганиной яме” тела Членов Царской Семьи, а за ним шли 4-5 коробков, везших какие-то бочки. На грузовике было четыре человека и один из них — Петр Ермаков.
Совокупность всех этих сведений указывает на то, что первоначально, в период времени от раннего утра 17 июля до глубокой ночи на 18 июля, работы по сокрытию тел производились компанией Ермакова, и, как выразился Костоусов, они тогда “хоронили”. Но затем, по причинам, оставшимся невыясненными, Исаак Голощекин решил “перехоронить” тела, и в период времени между 6 часами вечера 18 июля и 5 часами утра 19 июля он сам лично принял на себя руководство работами по новому сокрытию тел, причем для этих вторых работ по “перехораниванию” было использовано пудов 10 керосина, пудов 9 серной кислоты и какая-то жидкость в трех железных бочках, которые увезли обратно в город на коробках.
Совершенно невольно эта картина сокрытия тел возвращает назад, к картине самого убийства Царской Семьи. Как здесь, так и там отмечается по два периода разнородных событий: в истории убийства сначала подготавливалась какая-то перевозка куда-то Царской Семьи, но затем, с появлением в Екатеринбурге в качестве руководителя приехавшего из Москвы Исаака Голощекина, все предположения были изменены и взамен вывоза Августейшей Семьи разразилась кровавая, изуверская драма. Здесь первоначально российские люди-звери производят какое-то, по-видимому, простое сокрытие тел, “погребение”, а затем, с появлением в лесу того же изувера Исаака Голощекина, совершается исключительное деяние по сокрытию тел, с применением керосина, кислоты и еще чего-то, чего “мир никогда не узнает”. Совершенно логично было предполагать, что как изуверски Янкель Свердлов и Исаак Голощекин разрешили вопрос относительно вообще дальнейшей судьбы Царской Семьи, такое же изуверство должно было проявиться со стороны Исаака Голощекина и в способе сокрытия тел Августейших Мучеников. В основной идее уничтожения всей Царской Семьи и прочих Членов Дома Романовых — предотвратить в народных массах возможность пробуждения духовных начал — сокрытие тел, конечно, должно было быть настолько полным, чтобы ни в коем случае их нельзя было бы найти. А это достигалось только при уничтожении самих тел.
Все это были, естественно, предположения и мысли, возникавшие при следственном производстве и подлежавшие проверке и изучению, как путем сбора новых сведений, так и путем исследования и раскопок в районе “Ганиной ямы”. Дабы освободить следствие от предвзятости, работы на месте велись в направлении обоих положений, то есть что тела не сжигались и что тела были сожжены. Данные, добытые совокупностью всего исследования в том и другом направлении, предоставляют каждому, независимо от мнения исследовавших, решить самому, какой именно из способов был избран Исааком Голощекиным, “циником до мозга костей”, как отозвался о нем его сотрудник и товарищ по президиуму доктор Сакович.
Из приведенного выше общего описания характера местности в районе “Ганиной ямы” на первый взгляд казалось наиболее естественным, натуральным, простым и, главное, соответственным нелюбви к какой-нибудь работе товарищей Ермакова похоронить тела, бросив их в одну из старых шахт и завалив ее, или даже просто положить тела под один из откосов многочисленных в этом районе глубоких котлованов и, обвалив затем немного края земли сверху, засыпать тела. Однако при таких простых способах можно было, конечно, менее всего рассчитывать, что удастся скрыть место погребения и, следовательно, уберечь тела от возможности их нахождения рано или поздно заинтересованными в этом людьми. Кроме того, результаты подробного исследования этой местности не подтвердили казавшейся на первый взгляд простоты применения такого способа сокрытия тел.
В избранном Исааком Голощекиным и огороженном наружным кольцом охраны районе уже 12 лет не производилось никаких работ; из 33 следов бывших здесь шахт только в пяти случаях шахты еще сохранили свой вид правильных, более или менее открытых колодцев со срубами, а 28 имели общий вид обвалившихся воронок разной глубины, на дне коих иногда виднелись щели от продолжавшихся глубже былых колодцев. Из пяти указанных сохранившихся шахт только одна, именно открытая шахта с левой стороны глиняной площадки, получившая при расследовании название “шахта № 7”, носила вокруг себя и на бревнах своих срубов следы недавно бывших около нее людей: натоптанная вокруг трава, небольшое количество набросанной на траву свежей глины, обтертые местами от плесени верхние бревна срубов, свежие еловые ветки вокруг и т. п. К остальным четырем, очень удаленным от глиняной площадки и вообще от Коптяковской дороги, ясно было видно, что уже давно никто не подходил, и такое действие, как сброска в шахту хотя бы одного трупа, безусловно, оставило бы вокруг хотя небольшие, но все же заметные следы, как это было в так называемых “Старых шахтах”, верстах в 8 от района “Ганиной ямы”, где были найдены пять трупов каких-то военнопленных и куда вела из города совершенно другая дорога.
Из остальных 28 следов шахт 27 также не имели никаких признаков недавнего приближения к ним человека: земля на осыпях воронок была старая, слежавшаяся; дно густо заросшее высокой травой, репейниками, чертополохами; кое-где выглядывавшие на дне концы бревен были покрыты густой, многолетней, зеленой плесенью, а видневшиеся старые щели представлялись слишком узкими и малыми, чтобы можно было пропихнуть в них человеческое тело. Только один след былой шахты, опять же у глиняной площадки, упомянутая при общем описании района глубокая воронка от шурфа с правой стороны площадки носила, как и открытая шахта № 7, следы недавнего пребывания около нее людей. Кроме того, откос воронки, примыкавший к площадке, имел вид осыпи как будто более свежей земли, чем в других таких же воронках, что могло произойти или от свежего обвала края воронки, или от выброски туда части земли с глиняной площадки. Эта воронка при работах по исследованию получила название “шахта № З”.