Г.р.
С матерью, помню, шли провожать отца… Мать рыдала, мы все, дети, шли и держались за ее подол. Папу посадили в полуторку и он уехал. Пришли домой и уже стали бомбить немцы. У матери в печке сидел хлеб. Дала она нам по буханке в наволочке, Петьку на закрутку (платок, и на спину) и все побежали в лес. Два родственника - Журавлев и Егор Цапин - привели нас в лес. Женщины - Журавлева Настя, Сутягина Таня - сами рыли землянки. По лесу все было слышно. Тоня (сестра) всю ночь кричала, ее было не остановить. Леса немцы боялись и строчили с самолета по нему. Первую ночь пробыли мы в лесу, все не спавши… Мать решила идти в деревню. Солнце уже зашло. Тогда пришла старушка и сказала, чтобы все шли домой. Оказывается ее послали немцы. Из леса выходили по дороге, что вела к лунке (место купания на р. Долгой). Валька, двоюродный брат, говорит: «Смотрите, в шахматном порядке веточки лежат!». Веточками были заложены мины. Кто заминировал дорогу, до сих пор не знаю.
Житель д. Братилово у челна.
Пришли домой, а там – шаром покати! Последнюю курицу из пистолета немец застрелил. Из дома взяли все тряпки – чистить ружья. Даже занавески все сорвали!
Около нашего мостика снаряд взорвался, все стекла в доме вылетели!
Жил я тогда, где и сейчас – в Паозерье. Перед войной приехала братина сестра с двумя детьми. Вот мы в впятером и жили, да двое взрослых.
Первые немцы пришли, потом вторые…
Коза у нас была. Анна Басова говорит: «Беги за козой через рощу и догонишь скот!». Это она матери моей говорила. А немцы гнали тогда деревенский скот. Мать побежала за стадом и звала свою козу. Коза была умница, услышала ее и вернулась. Эта коза и спасла нас. Коридор у нас был высокий, так мы ее прятали под него, когда немцы приходили. Да и от партизан прятали. Выручало нас очень молоко!
Когда отец ушел на финскую войну, у матери родился Петька. Мать нам читала письма отца: «Финн меня премировал в левую лопатку». Перед Великой Отечественной войной мать опять осталась в положении.
Староста во время войны давал зерно, чтобы жители сажали. Пахали огороды на большой лошади – тяжеловозе. Мы видели такую лошадь первый раз. Нам пахал немец (наверное, потому, что не было мужика в семье).
Косить на немцев ходили мать с теткой. Были мостки через речку, там и метали стог. У матери схватки начались, а надо идти стог доделывать! Она дошла до Лунки, и родила! Егор Цапин увидел это дело, подошел и обругал ее. Кричит: «Принесите мне ножницы и нитку!» Кто-то принес и сообщил нам, что произошло. Принесли домой ребенка и мать. Немецкий врач сразу выписал лекарство на бумаженции: «котелок похлебки». С этим рецептом я ходил на кухню, и там давали поесть нам и матери.
Другая часть стояла у Моховых. Там тоже была полевая кухня. И там брал суп и второе. Так вкусно казалось!
Дом в Братилово.
У нас родился мальчик. После родов мать оправилась. Стали они ходить с теткой под Монастырек и Ополье и свадебные платья, кольца менять на хлеб. Мать даже ходила под Гдов (еще Ариновка была цела). В Ариновке жила Макарова, принимала их на ночлег. Мужики оставались в Ариновке, им, наверное, не успели сообщить, что война началась. Однажды тетка варила картошку, и пришли эстонцы. Она куда-то эту катрошку спрятала, им не дала. А запах так и ходил по избе! Их так голодными и положили спать. Собирали мы мороженую картошку по полям. Были выменяны жмыхи (от подсолнечника), их тоже ели.
В одно время ушла мать. Тонька была за старшего. Ребенка кормить чем? Жмых завернем в тряпочку, и он сосал. Не было взрослых 2-3 дня. Толи мы плохо тряпочку завязали, толи от жмыха, получилось вздутие живота у ребенка. Ходили мы встречать мать на брод каждый день, все ждали…
На нашем кладбище похоронили ребеночка. Мать идет хоронить и спрашивает меня: «Что ты скачешь на одной ножке?». Я думаю: «Слава Богу – в няньках не сидеть, и едоков меньше».
Ели мы все подряд. Весной ели хвощ. Сушили, перетирали и пекли из него лепешки. Крапиву в деревне было трудно найти. Ее варили и парили. Свеклу белую терли на терке и парили в печке. Это было такое «повидло».
Немцы периодически то уходили из деревни, то приходили. То партизаны появляются (Ваня Львов, Иван Сергеев). Немцы как дадут очередью с Васиянки, партизаны – краем, и в лес! Ваня Сергеев, так тот ни на «Финской», ни на этой войне не был. Даже не знаю, как это у него получалось.
Когда немцы отступали, то все жгли за собой. Мы с Липкой Журавлевой ходили встречать папу. Ваня Сергеев встретит нас у церкви – куда вы идете?
- Может, папу встретим?! Когда немцы уходили мы думали, что папа придет. Журавлев Сергей, Липкин папа, погиб в войну.
В Паозерье старостами были Ольга Игнатьева и Елисеев. Знаю, что писарь – переводчик документально подтвердил, что Ольга была выбрана жителями. После войны ее вызывали, так она показала эту бумагу.
Ложголово. Дом репрессированных
Москвиных, хозяйка которого скиталась
по соседям.
Отец Тамары Киик (моей двоюродной сестры) был председателем сельсовета. Перед войной он перегонял трактора (их было 2 в деревне) в Ополье. Там он и попал к немцам с концами. Киик спас Москвину (вдову раскулаченного Москвина) от ссылки. Но у нее так и не было жилья, и вместе с детьми она нищенствовала и ходила из дома в дом, кто приютит.
Во время войны у нас за деревней была вырыта землянка, рядом с Сутягинами. Чуть что - мы сразу в землянку. Потом перестали туда бегать, прятались у Савиных в каменном сарае.
Немцы жили в доме Басовых, Кузнецовых. Мы с Генкой Таракановым ходили в Кузнецов дом и собирали окурки по канаве. Отдавали их старшим ребятам.
Немцы играли на губной гармошке, веселились. Однажды мы увидели «ствол» из окна, и понеслись домой.
Как-то немец догнал мать, а у нее Петька за спиной был, загнал ее в сарай и хотел изнасиловать. Мать пожаловалась начальнику. Немца отправили на фронт.
Перед Лункой немцы ставили пост с пулеметом. Мать Тамары Киик пришла и сказала, что партизана убили. Тоня с Лилькой пошли посмотреть. Потом рассказывали, что перешли через речку и говорим друг другу: «Посмотри, какой красивый!».
После этого столько лет прошло… Я приехал оформлять дом после смерти матери. В руки мне попалась газета «Кингисеппский колхозник». Там сообщалось, что во время войны над нашей деревней был сбит самолет, а про летчика ничего не известно. Летчик был ас, и в Испании воевал. На фотографии очень симпатичный парень изображен. У меня тогда мысль возникла, что это он и был! По-моему, по рассказу девчонок, у убитого были очки, как у мотоциклиста. Маня Перман тогда была комсоргом, занималась перезахоронением после войны убитых. Не знаю, перехоронили его или нет?
Шурка Свирский пас коров у немцев. Я частенько ходил к нему в Загорье, к соснам.
Паозерье. Сельская улица.
На реке Долгая, на правой стороне, жил Бокерь. То ли фамилия, то ли прозвище. На левой стороне реки жили Эвины, дальше был хутор Перман, ниже моста через Долгую хутор Киик. Карл Перман был конюхом у Татариновых, в барском доме. Марта, его жена, была нянькой барчукам. Потом в 30-е годы всех эстонцев выгнали оттуда. Они стали жить в деревне.
Самое страшное мое воспоминание о войне, это было то, когда немцы нас выгоняли из дома и выстраивали в шеренгу.
Мой дед и отец занимались лужением и пайкой. От них в подвале остались кислоты и морилки. Мама с теткой их почему-то хранили. Немцы однажды зашли в подвал и подумали, что в бутылях «шнапс». Было так страшно! Вдруг хлебнут и умрут! Тогда всех нас расстреляют. Кое-как объяснили, что там отрава. Один раз мать ушла менять в Монастырек. Коза наша хотела есть. Я очень хотел купаться. Мы с Тонькой решили быстро накосить травы и убежать на Лунку. Тонька косила еще плохо и я боялся, что она коснет мне по ноге. Так и получилось. Кровища хлынула! Бабка Стеша услышала мой крик. Немец-врач дал порошок для раны. Когда его посыпали на ногу, он зашипел, и рана покрылась коркой. Ногу кое-как забинтовали. Когда пришла мать, я сестру не выдал. Мать развела марганцовку, открыла рану и удивилась, что она очень ровная. Потом, конечно, наш обман раскрылся.
Володька и Генка Кирпичевы были оставлены на каникулы у деда в Ликовском. Стали их пристраивать. Маня Киик взяла их к себе, так как у нее была одна дочка (Тамара).
Помню, на Новый год мать поставила елку. Мы с Генкой вокруг елки танцевали. На нее были повешены клееные рыбки, зажигали свечки. У меня ничего не получалось! Было так смешно! Генка заболел и после умер. Володьке руки оторвало, когда он снаряд разряжал. Но после войны Володька доучился до профессора. Недавно он умер и похоронен у Георгиевской церкви в Ложголово.
Таня Сутягина, Настя Елисеева и моя мать – Евсеева Ольга и еще одна женщина, пилили деревья для немецких блиндажей, вырубали кусты для обозрения. Эти же бабки зарывали трупы наших солдат. Маня Киик приходила и рассказывала, что убитых зарывали в овраг.
Паозерье. Дома дореволюционной постройки.
Однажды к нам в дом пришли солдаты в черной форме, со звездочками. Они ругались, где кому спать. Спали на нашем полу и во дворе под навесом с собаками. Было даже в туалет не пройти. Сплошные тела лежат! Это уже в 1943 году.
В школу я ходил во время войны в Покровскую церковь. Помню, в сентябре меня не взяли, и я пошел позже. Сначала в нашей деревне была учительница Плискина Екатерина Федоровна. Это была моя тетка. Учительница ходила на обед к Кирпичевым. Ученики оставались в школе. И вот ученик Грачев поспорил, что он за стакан семечек заберется по церкви на крест. Пришла Екатерина Федоровна и чтобы не напугать парня, командовала, как ему лучше слезать. Он спустился. Урок закончили, а Грачеву было велено приходить в школу с отцом. Отец Грачева был коммунистом. Он схватил сына за руку и ворвался в школу ругаться с учительницей. Екатерина Федоровна его выгнала. А муж у нее был тоже учителем. Грачев написал на него анонимку, и его забрали. Это было в 1937 году. Потом Екатерина Федоровна умерла в Лисьем носу от голода, а муж отбывал срок в Казахстане.
Во время войны меня учила Александрова Валентина Васильевна. Как я учился, плохо помню.