20. 
Депортация: «стратегическая контрмера»
Стром Турмонд, сенатор-республиканец из Южной Каролины, член сенатского подкомитета по внутренней безопасности, ярый реакционер и расист, в феврале 1972 года получил секретный меморандум, озаглавленный «Джон Леннон». Меморандум был составлен сотрудниками аппарата подкомитета. В нем говорилось о том, что Джон Леннон вместе с
«чикагской семеркой» выступил на митинге-концерте в защиту Джона Синклера. «Эта группа активно пропагандировала идею «провалить Никсона», - говорилось в меморандуме. - Они разработали план проведения в разных городах страны серии рок-концертов, приуроченных к первичным выборам, преследуя следующие цели: получить доступ на кампусы, добиться легализации марихуаны и вербовать добровольцев для отправки на предвыборный съезд республиканской партии в Сан-Диего в августе 1972 года. Эти же люди несут прямую ответственность за попытку срыва съезда демократической партии в Чикаго в 1968 году…
Ренни Дэвис и иже с ним намереваются использовать Джона Леннона как козырную карту в своей игре… Это может неминуемо вылиться в столкновения толпы, предводительствуемой этими людьми, с сотрудниками службы охраны общественного порядка Сан-Диего. Приостановка срока действия визы Леннона может стать стратегической контрмерой».
Турмонд поддержал данное предложение и отослал меморандум Генеральному прокурору Джону Митчеллу. Это в точности соответствовало рекомендациям Джона Дина [Руководитель аппарата советников президента Никсона], изложенным в его памятной записке президенту в августе 1971 года «Как нам поступать с политическими противниками». Он, в частности, предлагал: «Мы можем использовать государственную машину для активного подавления наших политических противников». 14 февраля заместитель Митчелла Ричард Клайндинст послал председателю Службы иммиграции и натурализации Рэймонду Фарреллу докладную записку о Ленноне: «…Когда он должен приехать? Есть ли у нас хоть какие-нибудь основания отказать ему во въезде?» Клайндинст не был в курсе проблемы: Леннон получил въездную визу еще полгода назад. Если бы Клайндинст регулярно смотрел телевизор, он увидел бы Леннона в программе «Шоу Майка Дугласа». Но в Службе иммиграции и натурализации отлично знали, как выполнить предложение Турмонда: в марте визу Леннона аннулировали и процедуре его депортации из страны был дан ход.
Таким образом, с Джоном решили обойтись так же, как раньше федеральное правительство поступало с другими радикалами - «уоббли» [Члены социалистической организации
«Индустриальные рабочие мира»], анархистами, коммунистами, Эммой Голдман, Чарли Чаплином, Бертольтом Брехтом. Теперь этот ряд пополнил Джон Леннон. Мог ли кто-нибудь в 1967 году предположить, что человек, провозгласивший «Все, что тебе нужно, - это любовь», попадет в компанию этих исторических личностей!
Джон оказался не единственным «противником» Никсона, которому в феврале и марте 1972 года суждено было испытать на себе силу влияния Белого дома. Никсоновская кампания политического саботажа, руководимая Доналдом Сегретти, нанесла серьезный ущерб и предвыборной борьбе основного претендента от демократической партии Эдмунда Маски: на бланках комитета поддержки его предвыборной борьбе были разосланы подложные письма провокационного содержания. В результате вспыхнувшего скандала Маски пришлось выйти из предвыборной гонки. Согласно новым законам финансирования избирательной кампании,
пожертвования на политическую деятельность могли делаться анонимно. Никсоновские «фанд- рейзеры» [Члены комитетов по сбору средств на нужды того или иного проекта, программы, мероприятия] трудились в поте лица, склоняя транснациональные корпорации тайно делать незаконные взносы из своих фондов. В итоге только нефтяные компании вложили 4,9 млн. долларов, а общая сумма секретных поступлений составила 20 млн. долларов. Часть средств пошла на финансирование операций, разработанных Гордоном Лидди и Говардом Хантом. В январе 1972 года они предложили, чтобы Комитет по переизбранию президента ассигновал 1 млн. долларов на разного рода тайные акции, в том числе - на избиение участников демонстраций протеста во время предстоящего съезда республиканской партии в Сан-Диего и на высылку их организаторов в Мексику. Джерри Рубин и Эбби Хоффман присутствовали в списке лиц, подлежащих высылке. Имя Джона там не значилось.
Когда с планом ознакомился Генеральный прокурор Митчелл, он заметил: «Это не совсем то, что я имел в виду», данная акция требует слишком больших расходов. Тогда некоторое время спустя Лидди предложил ему новый вариант: проникнуть в штаб-квартиру демократической партии в Вашингтоне, установить там «жучки» и переснять важнейшие документы. Митчеллу такой план понравился больше. Операция была осуществлена 17 июня в отеле «Уотергейт», но вашингтонской полиции удалось задержать взломщиков. Правда, Г. Хелдиман и Дж. Эрлихман, которые руководили «операцией прикрытия», сумели предотвратить раскручивание этой истории в прессе вплоть до переизбрания Никсона. Таким образом, мы видим, что преследование Леннона со стороны администрации Никсона являлось лишь небольшой составной частью широкомасштабной преступной кампании по обеспечению вторичной победы Никсона на президентских выборах, лишь крохотным примером злоупотребления властью, из-за чего конгресс в конце концов едва было не принял решения об импичменте Никсона.
Джон в то время записывал свой новый альбом «Однажды в Нью-Йорке». Получив ордер на депортацию, он обратился за помощью к нью-йоркскому адвокату Леону Уайлдсу, который вел иммиграционные тяжбы. В беседе со мной в 1983 году Уайлдс вспоминал: «Когда Ленноны пришли ко мне, я сразу сказал, что Джон может погубить мою репутацию. За пятнадцать лет я не проиграл ни одного дела. Но никому никогда не удавалось выиграть дело, подобное этому. Совершенно безнадежный случай».
Как же американское правительство смогло узнать о планах Леннона отправиться в концертное турне вместе с Дэвисом и Рубином? Джерри Рубин попросил Ренни Дэвиса, опытнейшего организатора движения «новых левых», переместить свою штаб-квартиру из Вашингтона в подвал дома Джона Леннона на Бэнк-стрит в Нью-Йорке и устроить там центр подготовки турне. В комнату Дэвиса подослали провокатора - сотрудницу вашингтонской полиции Энни Колладжио. В движении она имела кличку «Крейзи Энни». Впоследствии ее разоблачил агент правительственной службы безопасности, симпатизировавший движению
«новых левых».
Основное досье на Леннона хранится в центральном архиве ФБР в Вашингтоне под кодовым наименованием «Досье 100» - это классификационный номер для документов по
«внутренней безопасности». На нью-йоркское отделение ФБР возлагалась вся ответственность по наблюдению за Ленноном. Интенсивная слежка началась в декабре 1971 года - после его участия в концерте в поддержку Джона Синклера. 15 февраля 1972 года Эдгар Гувер разослал специальные инструкции, касающиеся ведения слежки за певцом, секретным агентам ФБР в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе, Сан-Диего и Вашингтоне. «Напоминаем, что оперативные задания касательно возможных беспорядков во время национального съезда республиканской партии следует поручать к исполнению наиболее надежным и опытным агентам. Строго соблюдайте все инструкции по рассылке информации» - то есть инструкции, предписывающие, в какие
учреждения необходимо отправлять рапорты о Ленноне. Три параграфа этого меморандума так и не рассекречены, поскольку в них речь идет о ЦРУ.
В январе и феврале 1972 года, как раз накануне оформления ордера на депортацию Леннона, агенты ФБР отослали в его досье первые донесения об «информационном комитете по стратегии в год выборов», организованном Ренни Дэвисом для подготовки серии рок-концертов. Первое упоминание об этом комитете встречается в рапорте, датированном 28 января. «Скоро общественность узнает о его [комитета - Прим. перев.] существовании и целях - анти-Калресп. действиях» (то есть демонстрации протеста в ходе проведения в Калифорнии съезда республиканской партии). В шифрограмме от 11 февраля 1972 года Эдгар Гувер отмечал, что комитет «несомненно находится под значительным влиянием Джона Леннона»…
Ордер Службы иммиграции и натурализации на депортацию Леннона был выписан 6 марта, однако это не изменило планов Леннона, что не преминул отметить лично Гувер в своем очередном меморандуме от 10 апреля: «Объект продолжает подготовку действий, направленных на срыв СРП, и вскоре собирается начать серию «рок-концертов» с целью сбора средств».
Кроме того, ФБР связало имя Леннона со Стью Албертом. В досье есть документы, свидетельствующие о том, что Алберт шесть лет назад был арестован в «Сити-холле» Беркли во время митинга прогрессивной партии труда. Далее в документе пояснялось, что ППТ «была создана в 1962 году лицами, исключенными из коммунистической партии США за поддержку линии китайской коммунистической партии». Вывод в отношении Джона Леннона, таким образом, очевиден: связь с коммунистами! В ФБР этот факт был расценен как достаточное основание для организации тайной слежки. Впрочем, сотрудничество с коммунистами являлось одним из прав, гарантированных первой поправкой к конституции, а заявление, будто Алберт состоит членом или даже просто симпатизирует ППТ, было ложью. В кругах, близких Джерри Рубину, его знали как верного «солдата йиппи» и ярого противника суровых «партийцев труда»…
В меморандуме ФБР о Ленноне, датированном 16 марта 1972 года, указан адрес
«временного местожительства»: отель «Сент-Реджис», Бэнк-стрит, дом 150, Нью-Йорк. Однако любой нью-йоркский таксист или полицейский знает, что Бэнк-стрит находится в Гринвич- Виллидж, а отель «Сент-Реджис» - на Пятой авеню в центре Манхэттена. Причем к тому времени Джон и Йоко уже четыре месяца как выехали из отеля и жили в доме N 105 по Бэнк- стрит. Три недели спустя после получения этого рапорта Эдгар Гувер направил шифрограмму начальнику нью-йоркского офиса ФБР с поручением «незамедлительно выяснить местонахождение объекта». Неуловимый Леннон, кажется, провел ищеек ФБР, безуспешно пытавшихся обнаружить его в несуществующем отеле на Бэнк-стрит.
Джон и Йоко решили дать пресс-конференцию, где намеревались рассказать об ордере на депортацию. Леон Уайлдс вспоминает: «Мы заранее все тщательно обсудили - кто и что будет говорить. Но во время пресс-конференции они вдруг достают листочки бумаги и заявляют: это декларация об образовании Нутопии. «Сим мы провозглашаем рождение умозрительной страны Нутопия. Вы можете получить гражданство, подтвердив свое понимание смысла Нутопии. Нутопия не имеет территории, государственных границ и паспортов - это только сообщество граждан. В Нутопии действуют только космические законы. Все граждане Нутопии являются ее послами. Как два посла Нутопии, мы просим соблюдать наш дипломатический иммунитет и призываем ООН признать нашу страну и наш народ».
Потом Йоко извинялась, - продолжает Уайлдс. - Она мне сказала: «Ну, Леон, ты же должен нас понять - мы люди творческие, у нас свое видение проблемы»…
16 марта 1972 года Джон впервые предстал перед комиссией. «Они оба ужасно волновались
перед началом слушаний, - вспоминает Леон Уайлдс. - Это была сплошная нервотрепка. Помню: в день слушаний я пришел к ним рано утром и - хочешь верь, хочешь нет - помогал им одеваться. Правительство пыталось направить их дела в разные производства - чтобы у них оказались разные судьи. У Йоко ведь не было криминального прошлого. Помню, в то утро я их одел во все одинаковое: черные костюмы, белые рубашки, черные галстуки. Я сказал им, чтобы во время слушаний они крепко держались за руки. Я надеялся, что этим они продемонстрируют всем, что они - единое целое и их нельзя разлучать».
Джона заставили давать показания о восьмилетней дочери Йоко - Кьоко. Незадолго до того Йоко добилась судебного решения, по которому Кьоко получала право воспитываться в Соединенных Штатах. А Тони Кокс, у которого находилась девочка, внезапно исчез. Йоко собиралась оставаться в США до тех пор, пока не найдется дочь. Джон доказывал, что если его депортируют из страны, то Йоко придется выбирать, кого бросить - дочь или мужа.
ФБР и Служба иммиграции и натурализации пришли к выводу, что конфликт Джона и Йоко с Тони Коксом из-за девочки является хитрой уловкой и что все трое сговорились
«использовать ребенка в качестве предлога для оттяжки слушаний по делу о депортации». И поскольку Джон уверял, что не знает местонахождения Кьоко, ФБР и СИН предложили предъявить ему обвинение в даче ложных показаний. Джон публично заявлял, что за ним установлена постоянная слежка. «Я выхожу из дому - на другой стороне улицы стоят двое, - рассказывал он в интервью радиостанции «Кэпитол». - Я сажусь в машину - они следуют за мной. В открытую. Они хотели, чтобы я все время видел, как за мной следят», - говорил он, явно нервничая, в телепрограмме «Шоу Дика Кэветта».
Джон не мог знать, что к нему применили стандартный метод устрашения, который в ФБР называли «висеть на хвосте». Обычно его использовали для запугивания непокорных и несговорчивых «объектов наблюдения». В одном документе ФБР прямо рекомендовалось применять эту тактику против активистов «нового левого» движения: «Это может вызвать параноическую панику в их кругах и поможет внушить им мысль, что агенты ФБР прячутся за каждым углом».
В интервью журналу «Хит-парейдер» Джон сказал: «Мы точно знали, что в квартире на Бэнк-стрит телефон прослушивается - к нам то и дело приходили монтеры чинить телефонную линию». А радиостанции «Кэпитол» он заявил: «Я жутко психовал из-за того, что они меня просушивали и следили за моими передвижениями, но как я мог это доказать? Никак… Репортеры меня успокаивали: «Да кто за тобой следит? Не такая уж ты важная птица». Я был бы рад, будь это так. Мне вовсе не хотелось, чтобы они считали меня важной птицей».
ФБР проделывало с Джоном и другие грязные штучки. Однажды сент-луисская газета
«Глоуб демократ» опубликовала статью, где утверждалось, будто Джона и Йоко как-то видели вместе с Эбби Хоффманом и Джерри Рубином в фешенебельном нью-йоркском баре летом 1971 года. «За столиком Леннон передал Хоффману и Рубину пакет с деньгами, где находилось пятьдесят стодолларовых банкнотов - пять тысяч! Для «дела». Мой источник утверждает, будто Леннон, самый радикально настроенный участник «Битлз», выразил надежду, что эти деньги будут использованы для помощи членам СДО [Молодежная леворадикальная организация
«Студенты за демократическое общество»], разыскиваемым по подозрению в организации нескольких бомбометаний».
В этой статье все - ложь. Джон никогда не поддерживал террористов и не таскал в кармане пачки стодолларовых бумажек. Почти не вызывает сомнения, что этот репортаж инспирирован ФБР. Методы Эдгара Гувера по «нейтрализации» «новых левых» включали в себя распространение компрометирующих материалов в «сотрудничающей прессе». В гуверовском списке тем, подлежащих освещению в прессе, на первом месте фигурировали скандалы на
сексуальной почве, а затем - финансовые махинации, причем шефа ФБР вовсе не заботил вопрос о достоверности фактов. Как писал директор ФБР в одном из своих меморандумов, «деньги - это такая щекотливая тема, что при незначительном искажении правды никто не будет требовать предъявления веских фактических доказательств». Как гласило одно из инструкционных писем ФБР, газета «Глоуб демократ» «тесно сотрудничает с Бюро… Их издатель занесен в список для рассылки его документов».
Джон и Йоко стали жертвой и других провокаций. Одна из самых подлых заключалась в попытке представить их друга Джерри Рубина как тайного агента спецслужб. Адвокат Уайлдс в 1983 году вспоминал: «Мне стала поступать информация о том, что Джерри Рубин - подсадная утка ЦРУ, что он имеет задание «расколоть» Джона Леннона и передавать информацию о нем в ЦРУ. Анонимный источник посылал мне разного рода «документы». Я показывал их Джону». А сам Рубин в разговоре со мной подтвердил, что Джон «не исключал возможности моего сотрудничества с ЦРУ».
На Уайлдсе, по-видимому, обрабатывалась печально известная тактика ФБР, которая фигурировала в анналах Бюро под наименованием «напялить пиджачок стукача». Эту тактику рекомендовалось применять в противозаконной тайной кампании ФБР, направленной на подрыв единства «нового левого» движения. В разработанном для этого специальном плане из двенадцати пунктов пункт третий предусматривал «создание впечатления, что те или иные лидеры движения «новых левых» являются информаторами Бюро или иных правоохранительных органов». Одним из лидеров, которому ФБР намеревалось приклеить ярлык «информатора», оказался Том Хейден [Руководитель организации «Студенты за демократическое общество»]. Рубин, как и Хейден, выступал в качестве обвиняемого на процессе «чикагской семерки» и тоже являлся мишенью для провокаций ФБР.
10 апреля Эдгар Гувер подписал меморандум, где указывалось, что «Леннон находится в США предположительно для участия в кампании по срыву съезда республиканской партии». Это заявление Гувера было смехотворным объяснением причин, побудивших Джона и Йоко уехать из Англии. Вследствие упорного выдвижения Ленноном все новых и новых апелляций в ходе начавшегося судебного разбирательства, говорилось далее в этом документе, «весьма вероятно, что объект не удастся подвергнуть незамедлительной депортации, и он, видимо, пробудет в стране вплоть до начала НСРП». Гувер дал указание нью-йоркскому отделению ФБР: «Следить за его деятельностью и передвижениями… Особое внимание следует уделять фактам, подтверждающим, что объект является наркоманом, а всю информацию такого рода следует немедленно направлять в службы по борьбе с наркоманией и в ФБР в форме, пригодной для дальнейшего распространения». Иными словами, ФБР хотело сфабриковать улики для обвинения Джона в хранении и употреблении наркотиков, что могло бы дать администрации Никсона дополнительные основания для его высылки из страны до начала съезда республиканской партии.
18 апреля состоялись первые подробные слушания по делу о депортации Леннона. В ходе заседания Джон и Йоко сообщили, что накануне их включили в состав преподавателей Нью- Йоркского университета. Эта новость прозвучала как гром среди ясного неба: Леннон - профессор!.. Сенсация странным образом не привлекла внимания прессы, зато агенты ФБР, находившиеся в зале заседаний, тут же доложили обо всем Гуверу. Он приказал уточнить информацию и получил ответ: «Нью-йоркское отделение Бюро подтвердило, что Леннону была предложена должность преподавателя в Нью-Йоркском университете на лето 1972 года, и руководство университета полагает, что объект примет это предложение».
В тот же день Уайлдс сделал заявление, что Джона и Йоко «пригласил один из помощников президента Никсона участвовать в национальной кампании по борьбе с наркоманией». До
Гувера это сообщение дошло в искаженном виде: ему доложили, что Леннона включили в президентский совет по изучению злоупотреблений марихуаной и другими наркотическими средствами. Агенты, которым поручили проверить донесение о назначении Леннона в президентский совет, отвечали в депеше под грифом «срочно»: «Относительно назначения Леннона не обнаружено никакой информации». Из чего Гувер сделал вывод, что, пытаясь избежать депортации, Джон и его адвокат прибегли ко лжи и эта ложь прикрывалась именем президента Никсона. В ФБР приступили к работе над меморандумом, где информировали Овальный кабинет о Ленноне и его попытках уклониться от депортации.
Начальник аппарата сотрудников Никсона Г. Хэлдимен находился в курсе кампании ФБР по «нейтрализации» Леннона. Полный отчет о деле Леннона был послан на имя
«глубокоуважаемого Г.Хэлдимена» 25 апреля 1972 года. Рассекреченный фрагмент этого документа начинается так:
«Глубокоуважаемый г-н Хэлдимен,
Джон Уинстон Леннон является британским подданным и бывшим членом вокально- инструментального ансамбля «Битлз»…»
Далее говорится, что «Служба иммиграции и натурализации пытается депортировать его… с 29 февраля». Хэлдимену сообщали, что со слов адвоката Джона «в протокол судебного заседания было внесено заявление, будто Леннон назначен в президентский совет по борьбе с наркоманией, что это заявление оказалось ложным и что эта информация будет доведена до сведения и. о. Генерального прокурора». Как можно предположить, для обвинения Леннона в даче ложных показаний. Шесть параграфов этой депеши все еще остаются засекреченными - «в интересах национальной безопасности и внешней политики».
Среди рассекреченных документов нет ни одного, отправленного непосредственно Ричарду Никсону или Ричардом Никсоном. Что, впрочем, не исключает личного участия президента в этом деле. Леон Уайлдс говорил мне: «По-моему, Хэлдимену такой подробный рапорт мог понадобиться лишь в том случае, если он собирался делать доклад Никсону. Никсона всегда интересовали даже мельчайшие подробности. Ведь в 1972 году молодежь Америки впервые получила право голосовать на президентских выборах с восемнадцатилетнего возраста. А на восемнадцатилетних Леннон как раз и мог оказать сильное влияние. По-моему, вряд ли можно сомневаться, что Никсон очень интересовался делом Леннона…»
Тем временем Джон выпустил очередной сингл «Женщина - что черномазый в этом мире» с песней Йоко «Сестры, о сестры» на обороте. Пластинка вышла 24 апреля. А во время слушаний 18 апреля они пошли в решительную атаку, заявив, что Джона пытаются депортировать из-за его антивоенных взглядов. В действительности это лишь отчасти соответствовало истине. Ибо никто, кроме людей из ближайшего окружения Никсона, не знал всех подробностей о попытках Никсона предотвратить демонстрации протеста на предстоящем съезде республиканской партии.
Гувер получил донесение очевидца очередной пресс-конференции Джона. «Леннон в присутствии сотрудника ФБР сделал публичное заявление, что СИН стремится депортировать его по политическим мотивам». Гуверу сообщили об этом в телексе под грифом «срочно», хотя он мог бы прочитать то же самое во всех газетах.
В тот же день первая полоса второй секции «Нью-Йорк таймс» вышла под заголовком «Мэр Линдсей осуждает попытки депортировать Леннона как серьезное беззаконие». Три дня спустя
«Нью-Йорк таймс» заявила о поддержке Джона и Йоко в редакционной статье, где отмечалось, что СИН преследует их «за неординарные воззрения и радикальные высказывания». Было объявлено о создании «национального комитета в защиту Джона и Йоко», члены которого полагали, будто «подлинной причиной появления ордера на депортацию является их
антивоенная позиция, их способность воздействовать на мышление молодежи и их поддержка непопулярных идей».
Через неделю Джон и Йоко отправились в Вашингтон, чтобы там выступить против СИН. Стараясь произвести впечатление безобидных либералов, они появились на официальном приеме, где беседовали с сенаторами Чарлзом Перси, республиканцем от Иллинойса, и Аланом Крэнстоном, демократом из Калифорнии. Джэкоб Джэвитц, республиканец из штата Нью-Йорк, тоже был приглашен на прием, но в последний момент отказался, вероятно поддавшись давлению со стороны Белого дома. Присутствовало много журналистов.
– Почему вас хотят выслать? - задал Джону вопрос присутствовавший там телекомментатор.
– Подлинная причина заключается в том, что я борюсь за мир, - ответил Джон.
– Не собираетесь ли вы прекратить критиковать войну из-за того, что вам предъявлен ордер на депортацию?
– Нет. Меня ничто не остановит.
А в начале мая фэбээровское досье на Джона получило новый классификационный шифр, переместившись из секции «Безопасность - новые левые» чуть выше: «Революционная деятельность». В досье нет никаких объяснений, с чем была связана эта переоценка.
9 мая Никсон официально объявил о том, что отдал приказ заминировать порты Северного Вьетнама и возобновить массированные бомбардировки. Вместо того чтобы закончить войну, как он обещал, президент продолжал ее эскалацию, пытаясь бомбами заставить вьетнамцев сложить оружие. Однако за предшествующие шесть лет уже не раз становилось ясно, что, хотя бомбардировки приносили страшные разрушения, они лишь укрепляли волю вьетнамцев к сопротивлению.
Антивоенное движение отреагировало новой волной демонстраций, куда более яростных и отчаянных, чем прежде. Студенты блокировали улицы городов и шоссе, подъезды к военным объектам и сражались с полицией, посланной на борьбу с ними. В Миннеаполисе губернатор штата вызвал 715 национальных гвардейцев после того, как полиции не удалось справиться с многотысячной толпой демонстрантов. В университете штата Нью-Мексико в Албукерке полиция открыла огонь по толпе и ранила по меньшей мере девять человек. В Мэдисоне, штат Висконсин, и в Беркли полицейские разгоняли демонстрантов вплоть до глубокой ночи. Тысяча студентов университета штата Флорида в Гейнсвилле заблокировала шоссе, в Боулдере, штат Колорадо, студенты перекрыли движение на всех перекрестках, устроив баррикады из подожженных автомобилей и бревен. Студенты Чикагского и Северо-Западного университетов перекрыли скоростные магистрали в Чикаго и Эванстоне, студенты из университетских городков в Санта-Крусе и Санта-Барбаре остановили движение на Тихоокеанском шоссе. В Вашингтоне пятьсот школьников двинулись маршем на Капитолий. В Бингамтоне, штат Нью- Йорк, в Берлингтоне, штат Вермонт, и в западной части Массачусетса молодежь блокировала государственные учреждения и военные базы. Восставшие студенты арестовали президента Амхерстского колледжа, а в Принстоне студенты заняли здание колледжа имени Вудро Вилсона.
Четыре конгрессмена-демократа подписали резолюцию с требованием импичмента президента Никсона за «вопиющие преступления и недостойное поведение» в ходе противозаконной войны в Юго-Восточной Азии. Конгрессмены доказывали, что самым тяжким преступлением Никсона был не взлом штаб-квартиры демократической партии в отеле
«Уотергейт», а эскалация войны в Юго-Восточной Азии.
Второе заседание слушаний по делу о депортации Джона Леннона состоялось 12 мая - в
самый разгар всех этих демонстраций. Невзирая на угрозу неминуемой высылки, он продолжал активно участвовать в движении. Он выступил на антивоенном митинге в Нью-Йорке, где тысячи демонстрантов скандировали: «Вон! Немедленно! Вон! Немедленно!» Джон заявил им:
«Мы не привыкли выступать на митингах. Но мы знаем, зачем мы здесь. Я где-то читал, что, мол, антивоенному движению пришел конец - ха-ха!» Демонстранты приветствовали это заявление смехом и криками. «Мы пришли сюда, чтобы вернуть наших ребят домой. Но не забудем и о технике. Пусть вся техника вернется домой - тогда мы действительно чего-то добьемся». И потом вместе с толпой он спел «Дайте миру шанс».
Выступила и Йоко. Как явствует из досье ФБР, она «заявила собравшимся там тридцати, или сорока, или пятидесяти тысячам человек, что пришло время Северному Вьетнаму вторгнуться в США». В ФБР, наверное, решили, что она имела в виду буквально то, что сказала.
А Джон выступил в поддержку намеченной на 20 мая демонстрации на Манхэттене с требованием немедленного вывода войск из Индокитая и другой демонстрации - в Вашингтоне. Это заявление получило широкий резонанс в прессе, и его, разумеется, занесли в анналы ФБР.
В середине мая Эдгар Гувер почил в бозе, и Никсон назначил Патрика Грея исполняющим обязанности директора Бюро. В дополнение к тому, что он специально занялся делом Леннона, Грей также участвовал в «операции прикрытия» уотергейтского скандала: с его ведома были сожжены компрометирующие документы, а потом он представил Белому дому отчеты ФБР о ходе расследования «уотергейтского взлома». Что касается дела Леннона, то Грей старался всячески отвлечь внимание общественности от участия в нем ФБР. В одном из первых своих меморандумов он писал руководителю нью-йоркского отделения ФБР: «Непосредственное участие агентов ФБР в этих слушаниях противоречит интересам Бюро, так как может вызвать весьма негативную реакцию прессы». Весь «компромат» на Леннона, имевшийся в распоряжении ФБР, следовало обнародовать от имени СИН, которая могла бы принять на себя огонь критики в связи с преследованиями Леннона Белым домом.
Вечером накануне решающей сессии слушаний о депортации Джон и Йоко выступили в программе «Шоу Дика Кэветта», где рассказали о своем процессе. В 1983 году Кэветт говорил мне: «Я разделял его чувства, потому что знал о подобных недостойных делах правительства. Я знал, например, что правительство проверяло личные дела гостей моего шоу, чем оскорбляло их достоинство. Однажды, например, одному из моих сотрудников позвонили и сказали: «Нам стало известно, что у вас в ближайшей передаче выступят пять человек, которые критиковали проект создания СЗТС [сверхзвукового транспортного самолета, производство которого было для Никсона задачей номер один. - Прим. авт.] » - вот тогда я и узнал, что в Вашингтоне за нами пристально следят. Это меня немало удивило - я и подумать не мог, что где-то сидит человек и все отмечает в своей записной книжечке».
Когда Джон рассказывал телезрителям о своем деле, «он держался миролюбиво и спокойно,
- продолжает Кэветт. - Мне показалось, что они совсем не боялись преследований. Потом - может быть, но не тогда. Он просто не мог поверить, что кто-то изо всех сил старается его устрашить и что правительство настолько поражено параноическими страхами. Он ведь считал себя всего лишь сочинителем песен, который просто делится с людьми своими мыслями. Он не отдавал себе отчета в том, какую власть над людьми он имел».
В тот день слушания начались сенсацией: Йоко обнаружила, что ей уже давно была выписана «зеленая карточка», гарантирующая право постоянного проживания в стране, - еще когда она вышла замуж за Тони Кокса. Это обстоятельство делало позицию СИН в отношении миссис Леннон по меньшей мере шаткой.
Аргументы СИН в отношении мистера Леннона были куда более серьезными. Закон, на основании которого администрация пыталась его депортировать, гласил, что иностранный
гражданин, который ранее был осужден за хранение марихуаны, не мог получить разрешения на постоянное проживание в Соединенных Штатах («Вне зависимости от количества, срока давности и обстоятельств», - как любил цитировать Уайлдс). «Все дело свелось вот к чему: соответствует ли то, что произошло в Англии, понятию «хранение», как его трактует наш закон, и действительно ли то, что он хранил в Англии, является «марихуаной» в понимании нашего закона, - пояснял мне Уайлдс. - Ведь на самом деле Леннон был осужден за хранение
«экстракта каннабиса». Уайлдс пригласил в качестве эксперта-свидетеля специалиста по марихуане - профессора медицинского колледжа Гарварда. Тот заявил, что «экстракт каннабиса» - термин, которым обозначается биологический вид растений, и что это не эквивалент марихуаны.
Затем Уайлдс предъявил других свидетелей. Первым оказался Томас Ховинг, директор музея «Метрополитен», член Совета по искусству штата Нью-Йорк, доктор искусствоведения. Он сказал: «За последние несколько лет очень немногие деятели искусства в области живописи, скульптуры или архитектуры внесли столь же значительный и оригинальный вклад в культуру, как мистер Леннон. И я могу заявить, что мое основное занятие в жизни - это выявление, объяснение и демонстрация высокохудожественных произведений искусства. Поэтому я бы выразился так: будь Джон Леннон картиной, я бы выставил ее в музее «Метрополитен».
В качестве свидетеля вызвали и Дика Кэветта. Вот как в 1983 году он описывал мне свое выступление на слушаниях: «Когда я приехал туда, меня встретил Леннон. Мы понимающе улыбнулись друг другу: мол, мы оба видим, насколько все это глупо и фальшиво - то, что мы одеты в костюмы и при галстуках и корчим из себя важных джентльменов. Все это походило на спектакль».
Давая свидетельские показания, он сказал: «В своей неустанной и непрестанной деятельности, испытывая свои творческие возможности и реализуя свой творческий потенциал в оригинальной манере, они являют вдохновляющий пример. Молодежь, которая перед лицом опасностей может утратить всякую веру, впечатляет пример четы Леннон - людей, которые заняты поисками подлинных ценностей и истины, как и наилучших способов их выражения в своем творчестве».
Загадку назначения Леннона в «президентский совет» разъяснил следующий свидетель, Эрик Шнаппер, член Ассоциации американских юристов (ААЮ). Он пояснил, что является помощником президента ААЮ (а не США) и что Леннон должен был сотрудничать в комиссии по борьбе с наркоманией в Секции молодых адвокатов ААЮ - ему поручалось публиковать в газетах объявления с призывом борьбы с наркоманией.
Единственным свидетелем, который вступил в пререкания с адвокатом СИН, стал одиозный Аллен Клайн. Клайн заявил, что Джона и Йоко не следует депортировать, ибо они активно участвуют в благотворительных и миротворческих акциях. Адвокат СИН Винсент Скьяно спросил:
– Верно ли я вас понял - не будь они столь знамениты и не сделай так много для дела мира, их вполне можно было бы депортировать?
– Нет, - ответил Клайн. - Я сказал, что их не следовало бы депортировать.
– Это ваше личное мнение, - отпарировал Скьяно.
– Это мое мнение. Правильно.
– Но ошибочное.
– Однако я убежден, что его разделяют миллионы людей.
– Но не Служба иммиграции и натурализации.
Руководитель «национального комитета в поддержку Джона и Йоко» потребовал предъявить на слушаниях двести писем, полученных комитетом, но Скьяно попытался
отклонить просьбу: «Эти документы неубедительны и не имеют отношения к делу». Кроме того, добавил он, «правительство без труда могло бы предъявить столько же писем с выражением прямо противоположной точки зрения». Тем не менее письма в поддержку Леннонов приобщили к делу. Впрочем, потом Скьяно был отомщен: он убедил ФБР составить меморандум о деятельности «международного комитета в поддержку Джона и Йоко» и направить его в отдел по внутренней безопасности министерства юстиции, в государственный департамент и в американское посольство в Лондоне…
Письма, где отмечался вклад Леннонов в культуру Америки, прислали многие известные писатели, художники, музыканты, актеры. Причем комитет отобрал для слушаний письма тех людей, которые обычно не участвовали в подобных кампаниях. В списке фигурировали имена Клайва Барнса, Джоан Баэз, Тони Кертиса, Орнетта Коулмена, Митча Миллера, Кейт Миллет, Майера Шапиро, Фила Спектора, Эдмунда Уилсона, Стиви Уандера. Почти все видные представители художественного мира Нью-Йорка подписали общую петицию - Джаспер Джонс, Рой Лихтенстайн, Клэс Олденбург, Роберт Раушенберг, Ларри Риверс, как и весь нью-йоркский литературный истэблишмент, включая Нормана Мейлера, Сола Беллоу, Джозефа Хеллера, Джона Апдайка, Курта Воннегута. В числе «подписантов»-актеров оказались Фред Астер, Бен Газзара и Джек Леммон.
Официальное заявление комитета гласило, что «эти слушания демонстрируют нарушение гарантированной конституцией свободы слова и поэтому их в качестве факта нарушения гражданских свобод следует расценивать как недостойную попытку заглушить голос сил, находящихся в оппозиции к политике и действиям правительства». Во многих письмах, впрочем, выражался менее решительный протест - против подавления свободы творчества.
Большинство писем были отпечатаны на машинке, а Боб Дилан написал свое от руки большими буквами: «Джон и Йоко вносят свой огромный вклад и оживляют так называемый МИР ИСКУССТВА нашей страны. Они вдохновляют и стимулируют нас, и этим помогают нам всем увидеть чистый свет, и этим помогают положить конец господству жалкого и ничтожного коммерциализма, который всесильная пресса выдает за высшее творческое достижение. Ура - Джону и Йоко! Пусть они остаются здесь, пусть живут