ОТЕЦ СЕМЕЙСТВА - ФЕМИНИСТ

 

24. «Глядя на колеса проезжающих автомобилей»

 

В 1980 году Джон описывал свой типичный день отца семейства: «Вся моя жизнь сосредоточилась на кормлении Шона». Джон вставал около шести утра, шел на кухню, выпивал чашку кофе, «кашлял», потом выкуривал сигарету, в семь просматривал утренние газеты. Шон просыпался в 7.20. Джон подавал ему завтрак. Он уже не готовил ему - «этим я сыт по горло!». Но он следил, что и как ел Шон.

Иногда, когда Джон просыпался, Йоко уже была в рабочем кабинете на первом этаже

«Дакоты» - а жили они на шестом. Если она заходила на кухню, он варил ей кофе. Потом до девяти бродил по квартире, включал Шону утреннюю детскую передачу «Сезам-стрит» - только бы малыш, не дай Бог, не смотрел мультфильмы, прерываемые коммерческой рекламой. Потом няня вела Шона гулять, а Джон возвращался к себе в спальню, которая была, по существу, его рабочим кабинетом. Иногда он звонил Йоко по внутреннему телефону и интересовался, чем она занимается.

Время от завтрака до обеда бежало очень быстро: «Я едва успеваю прочитать газеты - это если нет дождя и няня с Шоном на улице, так что я могу немного отдохнуть от его вечного:

«Папа, посмотри, это что такое? А это что такое?» И вот - время обедать».

В двенадцать он шел на кухню и смотрел, как ест Шон. Если день был не очень суматошный, они с Йоко обедали вместе. Потом до пяти вечера Джон оставался предоставленным самому себе: «Я сидел дома, или выходил на улицу, или читал, или писал - в общем, делал, что хотел». В пять он шел к Шону, они ужинали в шесть, а Йоко все еще работала на первом этаже. В семь Шона уводили в ванную, а Джон включал вечерние новости. В 7.30 вместе с Шоном они смотрели детскую передачу. Он старательно ограждал Шона от рекламы. В восемь он желал Шону спокойной ночи. А потом няня читала мальчику сказку на ночь.

Джон звонил Йоко: «Эй, что ты там делаешь?» Иногда ему удавалось уговорить ее прерваться ненадолго и заняться чем-нибудь вдвоем. Часто она засиживалась до десяти, потом делала двухчасовой перерыв и около полуночи опять возвращалась к делам. «Она то и дело звонит в Калифорнию, или в Англию, или в Токио, или еще куда-нибудь в другой часовой пояс». Таков был обычный день в «Дакоте».

Джон описывал этот день чуть ли не в каждом интервью, рекламируя «Двойную фантазию». Ему нравилось целые дни проводить с Шоном. Раньше он не знал такой жизни. Он давал Шону то, чего сам был лишен в детстве… Кроме того, он и сам многое восполнял. Как считали многие его знакомые, теперь он был вполне удовлетворен. В 1979 году тетя Мими заметила в интервью ливерпульскому «Эко»: «Ну вот, он и в самом деле, кажется, успокоился и счастлив, как никогда. Когда он мне звонит, он только и говорит о Шоне или вспоминает, как сам был ребенком». Патрик Уокер, его старинный ливерпульский приятель, встречался с ним в канун Рождества 1978 года. «Выглядел он превосходно, был в отличном расположении духа и все шутил, что он самый высокооплачиваемый «домохозяин» в мире… Он уверял, что ему не нужны концерты, не нужны аплодисменты, не нужны восторги зрителей. По-моему, он единственный «битл», который по-настоящему счастлив тем, что у него есть».

Но Джон не собирался оставаться вечным «домохозяином». Он твердо решил вернуться к творчеству, когда Шону исполнится пять лет и тот пойдет в школу (или ему наймут частного учителя). Возможно, его оптимизм в 1980 году объяснялся отчасти сознанием того, что он

многого добился за первые пять лет жизни сына - всего, чего хотел добиться. И это сознание плодотворной завершенности жизненного этапа дало ему возможность продолжать сочинять музыку.

Временами, признавался Джон, он впадал в депрессию, его, как и встарь, начинали обуревать мрачные думы. В 1980 году интервьюер спросил у него: «В чем заключается для вас смысл жизни?» Он ответил: «Смысл - в самой жизни. Просыпаться каждый день, доживать до следующего дня». Ему были ведомы ощущения впавшего в депрессию человека. Но чувство ответственности перед сыном заставляло контролировать свое душевное состояние. «Если я чувствую: вот, начинается депрессия, - я сразу начинаю думать о нем… Я же обязан держаться в форме. Но иногда это не получается, и что-то ввергает меня в такую депрессию, что я не в силах ей противиться. И тогда, понятное дело, у парня тут же начинается насморк, или он прищемляет палец в двери, или еще что-то случается - но теперь, в общем, у меня есть хороший повод поддерживать свое здоровье, душевное и физическое. Я не могу теперь позволить себе разнюниться и ссылаться на то, что, мол, все артисты такие».

Привычная рутина была нарушена, когда Джон принялся записывать «Двойную фантазию». Впервые в жизни Шона его отец стал уходить работать, живя по расписанию рок-музыканта: спал днем и трудился ночью. Джон возвращался домой как раз к завтраку Шона. «Он заметил, что я изменился, даже стал невнимателен к нему. Лежим мы с ним как-то на кровати, смотрим телик, а он вдруг привстает и говорит: «А знаешь, кем я стану, когда вырасту?» Я ему: «Не знаю

- кем?» Он смотрит мне прямо в глаза и говорит: «Просто папой». А я говорю: «Ага, тебе не нравится, что я теперь на целый день ухожу на работу, да?» Он отвечает: «Да». Тогда я ему говорю: «Знаешь, Шон, я очень люблю сочинять музыку. И если у меня хорошее настроение, то и нам с тобой будет еще веселее, ведь так?» Он ответил: «Угу».

И все же Джона беспокоило, что он стал уделять сыну меньше внимания. Во время работы над альбомом «Двойная фантазия» его постоянно мучили угрызения совести. «Мне все это не нравилось. Ведь должна же у меня быть какая-то своя жизнь! Но и ему нужна своя жизнь… Когда меня нет рядом, он чувствует себя как-то спокойнее… Ему надо от меня отдыхать…»

Такой была «настоящая жизнь», о которой он так долго мечтал.

 

Порвав с политикой и окунувшись в семейную жизнь, Джон повторил путь некоторых представителей поколения «шестидесятников». За это кое-кто из радикалов сильно его критиковал. Эндрю Копкинд, например, писал после смерти Джона, что тот «идеализировал представление о традиционной семье своим благополучным браком, тихой жизнью в «Дакоте» и своей последней пластинкой, проникнутой слащавой сентиментальностью. Теперь его можно зачислить в «молчаливое большинство» консервативных обывателей». Копкинд не прав. Сделав выбор в пользу частной жизни, Джон ясно дал понять, что сделал это не ради ценностей традиционной буржуазной семьи. Напротив, он заявлял, что его выбор продиктован приверженностью политике феминизма. Радикальным образом перевернув привычные формы ухода за ребенком в семье, Джон сознательно взял на себя обязанности «матери», а Йоко стала вести все финансовые дела семьи.

Дав в 1980 году первое за пять лет большое интервью, Джон вновь попытался связать свою личную жизнь с общественной проблематикой: «Я могу теперь сказать всем домохозяйкам: я прекрасно понимаю, на что они жалуются. Потому что, когда я рассказываю о своей жизни, я фактически описываю повседневную жизнь большинства женщин. И так я прожил все эти пять лет. Просто так уж случилось, что некто по имени Джон Леннон занимался не тем, чем он должен был заниматься. Но, повторяю, я уподобился ста миллионам человеческих существ женского пола. Меня заботила только еда. Сыт ли малыш? Достаточно ли ему овощей? Не

переедает ли он?»

А Йоко тем временем работала. «Как она себя чувствует после дня, проведенного в офисе? Будем ли мы говорить о всякой всячине или только о делах?» То есть Джон уподобился домашней хозяйке, прикованной к семейному очагу, и на своем примере продемонстрировал, что мужчины отлично умеют справляться с ребенком - не только разок сменить пеленки, но ухаживать за малышом целый день.

Предложенная Джоном смена сексуальных ролей была радикальным отказом от буржуазных традиций, но и его выбор был все же некоторым образом ограничен. Все равно оставались различия между семейным и общественным бытием личности, между «работой» и

«семьей». Кроме того, эксперимент Джона так и остался экспериментом, ибо очень немногие семьи могли позволить себе существовать на заработок жены.

Джон считал себя феминистом, но многие феминисты не принимали его трактовку семьи, потому что антагонизм между личным и общественным, на котором зиждилась эта трактовка, всегда ассоциировался у них с подчиненным положением женщины в семье. Некоторые феминисты критиковали Джона за то, что он подтверждал господствующее мнение, будто семья является единственным институтом, который обеспечивает взаимную любовь, поддержку, уважение и сотрудничество между мужчиной и женщиной. Социалисты же отказывались сводить все только к семейным отношениям и рассматривали семью как форму конфликта, борьбы за власть и влияние. Джон хотел стать «домохозяином», чтобы сделать свою семью райским уголком в бездушном мире. Радикальный же проект предусматривает создание в первую очередь менее бездушного мира.

Джон не разделял социалистическую критику традиционной семьи и не поддерживал требований сексуальной свободы. Объяснение этому можно найти в особенностях его воспитания и юности. Джон никогда не ощущал угнетающего воздействия традиционной семьи. К тому же он очень сожалел, что как отец мало внимания уделял своему старшему сыну Джулиану, пока вел битловскую жизнь a la «Сатирикон». Словом, опыт его детства и жизнь в период взлета «Битлз» превратили в его глазах семью скорее в идеал, к которому надо стремиться, нежели в источник социального и психологического угнетения личности…

«Звездное» мироощущение не могло исчезнуть бесследно. Иногда Джону хотелось быть рок-кумиром в роли «домохозяина». Йоко внимательно следила, чтобы он не заходил слишком далеко в этом стремлении.

– Я научился печь хлеб, это было поразительно! - вспоминал Джон в радиоинтервью. - Я даже снял «полароидом» свой первый батон.

Вмешалась Йоко:

– Это в обычаях мужчин; каждый свой шаг они должны записать на скрижали истории…

– Да нет, я просто пришел в изумление, - возразил Джон. - Это же был первый выпеченный мною хлеб. Он получился красивым и вкусным. Я так обрадовался, что мне это под силу, и потом стал выпекать хлеб к каждому обеду!

– Ну конечно: он печет хлеб, и если мы не хотим его есть, то это личное оскорбление, - сказала Йоко. - Мы это тоже проходили.

У Джона служили повар и няня Шона. Он, конечно, понимал, что этим отличается от многих и многих домохозяек.

– Я - богатая домохозяйка, - говорил он. - Но все равно мне приходится за всем следить: чтобы белье вовремя меняли, чтобы наши помощники работали добросовестно, чтобы все их проблемы разрешались. Они не обращались к Йоко, ведь она имела дело с финансами семьи.

Он признавался, что поначалу ему пришлось тяжко. «В первые полтора года я все порывался сесть за рояль… Но потом наконец научился обходиться без музыки».

Признание Леннона, что он может обойтись в жизни без музыки, вызывает поначалу недоверие, если не ужас. Однако за четыре года, предшествовавших его «уходу», он выпустил четыре альбома, каждый из которых по-своему оказался неудачным: «Однажды в Нью-Йорке»,

«Игра воображения», «Стены и мосты» и «Рок-н-ролл». Он мог преспокойно обойтись без музыкального бизнеса - постоянной необходимости записывать одну за другой новые пластинки и выпускать хиты не ниже уровня лучших образцов своего музыкального творчества.

Но научился ли он обходиться без музыки? Эллиот Минц говорит об этом так: «Джон, конечно, преувеличивал. Дело в том, что все эти годы он не забывал музыку. Время от времени он садился за свой рояль. К его тридцатипятилетию Элтон Джон подарил ему синтезатор

«Ямаха», который установили в комнате, названной «Клуб «Дакота». А когда ему хотелось послушать музыку, он шел в спальню.

Однажды ко дню рождения Йоко подарила ему замечательный проигрыватель старинной конструкции: на него можно было ставить только старые пластинки на 78 оборотов в минуту. Мы пошли в магазин музыкального антиквариата и накупили пластинок Джонни Рэя, Фрэнки Лэйна. Мы могли часами сидеть в комнате, глядя на шипящий музыкальный ящик, в котором переставлялись пластинки. Джон увлекся музыкой 40-х годов. Он полюбил Бинга Кросби, Вилли Нелсона. Он любил слушать шлягеры Гарри Нилссона и английской певицы Грейс Филд. Еще он слушал передачи радиостанции, транслировавшей классическую музыку. Иногда слушал старые записи Карла Перкинса, Джерри Ли Льюиса, Лонни Донегана и других ветеранов рока. Но он совершенно не переваривал рок 70-х».

Когда Джон покинул шоу-бизнес, чтобы посвятить себя Шону, он вовсе не забросил творчество. Он продолжал сочинять прозу, хотя и втайне от всех, делая исключение лишь для ближайших знакомых. Он написал роман «Небесные прописи звучащим глаголом», который в 1976 году показывал Эллиоту Минцу. «Это был набросок на полторы сотни страниц, - вспоминал Минц, - написанный в технике потока сознания - что-то вроде «Испанца за работой», но еще более смешной, с потрясающими каламбурами».

Еще, по словам Минца, Джон написал пьесу и, вероятно, десятка полтора-два песен и стихотворений. Он сделал по крайней мере сто рисунков, двадцать или тридцать коллажей, используя фотографии из журналов. «Это были замечательные произведения, - говорил мне Минц. - Мы с Джоном делали звуковые коллажи - мини-радиопьесы, записанные на пленку. Мы брали фрагменты радиопередач о классической музыке, фрагменты телепроповедей Билли Грэма, микшировали с музыкальными фрагментами, наговаривали свой текст, накладывали свою музыку. Мы сочиняли действующих лиц, которых озвучивали разными голосами. Джон изображал святого старца с Востока, «великого Бока». На то, чтобы сочинить блестящий часовой звукоколлаж, он мог потратить часов пять-десять. Он посылал мне готовую кассету, а я ему в ответ - свою».

В одном из интервью тех лет Леннон признался: «Меня очень интересует история, особенно древняя история». По словам Эллиота Минца, «Джон даже намеревался написать историческое исследование под псевдонимом… Причем он хотел написать книгу так, чтобы она была очень увлекательной и чтобы никто не знал, что он - автор. Проживи он еще, я не сомневаюсь, он бы осуществил свой замысел. Его интересовала история кельтов. Он с увлечением прочитал книгу Тура Хейердала «Первые люди и океан: начала навигации и приморские цивилизации». Еще его интересовала история работорговли в Англии…»

В другом интервью Джон говорил: «Я обожаю читать. Я читаю все подряд - от

«Сайентифик америкен» до «Ист-Вест джорнэл». Он регулярно читал доставлявшуюся в Нью- Йорк самолетом «Манчестер гардиан». Эллиот Минц вспоминал, как Джон посылал ему книги для чтения, помечая на полях самые интересные, на его взгляд, места. «Одна из присланных мне

Джоном книг называлась «Путеводитель ленивца по эпохе Просвещения». Он надписал ее так:

«Это, несомненно, последняя книга, посланная тебе мною, просвещенным чтением».

По воспоминаниям Минца, он обожал обсуждать политику. «Я знал, что ровно в 16.00 у меня в доме зазвонит телефон, потому что в это время в Нью-Йорке заканчиваются новости. Если телефон не звонил в 16.00, он звонил в 16.30 - значит, Джон еще посмотрел передачу с Уолтером Кронкайтом. Он любил советовать мне, на что обратить внимание в передаче новостей, которая начиналась в Лос-Анджелесе тремя часами позже. Иногда его политинформация затягивалась, и я пропускал передачу».

 

В 1977 году, после судебного рассмотрения всех исков, поданных в связи с распадом

«Битлз», банковские вклады группы были наконец разморожены. Джону причиталось получить несколько миллионов долларов гонораров за старые пластинки. Кроме того, гонорары за исполнение композиций Леннона-Маккартни другими музыкантами приносили ему по крайней мере десять-двенадцать миллионов ежегодно. Он не отрицал, когда его состояние оценивали в 150 миллионов долларов. Что же делали Джон и Йоко с такими деньгами?

Прежде всего, они много тратили - как и подобает богатым людям. Они имели в доме множество слуг. Они покупали драгоценности, меха. Они путешествовали по всему миру. Если им надо было лететь куда-нибудь, они не только приобретали билеты в первый класс, но еще и скупали все места рядом - спереди и сзади, чтобы избавиться от назойливых соседей. Это нормальное поведение мультимиллионера-суперзвезды. Многие богачи вообще покупают себе самолеты. Когда Джон собрался с Шоном на Бермудские острова в 1980 году, он купил огромную яхту. И в этом он тоже был похож на типичного богача. Йоко тратила кучу денег на свою коллекцию египетского и античного искусства, в которой обреталась даже настоящая мумия. Когда мумию доставили в «Дакоту», мог ли Джон избежать искушения сочинить песню

«Моя мумия умерла»?

Они не только тратили, но и вкладывали - тут все держала в своих руках Йоко. Джон никогда не занимался денежными делами. Это всегда была забота других - сначала Брайена Эпстайна, потом Аллена Клайна. Причем сначала Джон понял, что Эпстайна часто обдирали, а Аллен Клайн обдирал его самого.

То, что Джон поручил Йоко заниматься финансами, было верным решением, особенно если учесть, что она со всем прекрасно справлялась. Он также утверждал, что сделал этим шагом феминистский выбор. Многие ли миллионеры дают своим женам возможность вести дела? Много ли женщин в мире имеют полный контроль над 150-миллионным состоянием?

Самым выгодным капиталовложением Йоко стало приобретение стада коров. Она купила 250 голштинских - лучшую породу молочных - коров и 1600 акров пастбища на севере штата Нью-Йорк. Одну из коров она потом продала на нью-йоркской сельскохозяйственной ярмарке за рекордную сумму - 265 тысяч долларов. Она также покупала недвижимость, считая, что

«недвижимость - это то, что надо приобретать в период инфляции». В то время, в конце 70-х, их ферма в Кэтскиллз стоила, наверное, 700 тысяч долларов. Она приобрела два старинных имения

- одно на острове Лонг-Айленд близ Колд-Спрингз-Харбора за 450 тысяч, другое - в Палм-Бич, штат Флорида, за 700 тысяч. Это имение принадлежало Вандербилту. Здесь было семь господских комнат, пять комнат для прислуги, два бассейна, морской пляж длиной пятьдесят ярдов. Джон и Йоко хотели проводить лето на Лонг-Айленде, а зиму - в Палм-Бич. Такой же образ жизни вели богатые нью-йоркцы еще сто лет назад. Но многие поклонники Джона считали, что, приобретя эти роскошные особняки, кумир предал их: интересно, что это «Морж» забыл в этих замшелых дворцах? Особенно их возмущал дом в Палм-Бич. Ведь это было место, где жили одни старики, которые надевали смокинги на званые вечера и ложились спать в десять

часов. Смешно было представить себе Джона в их компании.

Те, кто считал, будто он «запродался», словно забыли, где ему приходилось жить раньше. Как только «Битлз» добились славы, Джон купил замок в псевдотюдоровском стиле в Вейбридже, лондонском районе, где жили биржевики. Потом он переехал в огромное имение Титтенхерст в Эскоте. Единственным непретенциозным жилищем, где Джон обитал в сознательном возрасте, являлась квартира на Бэнк-стрит в Гринвич-Виллидж. Да, рабочий парень из Ливерпуля хотел покупать себе дорогие имения - но он ведь в них не жил.

Капиталовложения Йоко тоже были объектом недовольства. Интересно, а чего же хотели критиканы - чтобы она все профукала? Джон уже имел подобный печальный опыт - с «Эппл». Или, может, Джону лучше было поручить какому-нибудь крупному банкиру вложить его деньги в акции? Почему же никто из тех, кто язвил по поводу финансовых дел Йоко, ни словом не обмолвился о Мике Джеггере, или Бобе Дилане, или Пите Тауншенде и их инвестициях? Слава Богу, что хоть кто-то стал наконец вести денежные дела Джона и делал это совсем неплохо.

Йоко вела переговоры с адвокатами. Джон говорил по этому поводу: «Все они мужчины вальяжные, сытые, пьют водку за обедом, а чуть что - гавкают и даже тяпнуть могут». А Йоко с ними справлялась. И Джон этим гордился.

В интервью Джон иногда затрагивал тему денег - когда у него решались об этом спрашивать: «Мне доставляет удовольствие мысль, что у меня есть деньги. Во мне ведь до сих пор живет свойственный всем работягам страх перед нищетой. Говоря философски, я понимаю, что считать каждую копейку - это гнусно. Богатство, правда, тоже не приносит мне счастья. Помню, тетя Мими всегда говорила: «В роскоши я, наверное, буду совсем несчастной».

Джон и Йоко, конечно, правильно поступали, по-деловому распоряжаясь своими деньгами, но они также отдавали значительные суммы нуждающимся. Они заявляли, что установили для себя «десятину». Это означало, что ежегодно они жертвовали на благотворительные цели по меньшей мере несколько сот тысяч долларов.

Учрежденный ими «Фонд Духа» не был основным каналом их благотворительной деятельности. Он был зарегистрирован в декабре 1978 года, и его уставной фонд составил всего 100 тысяч долларов. Единственный дар фонда - 10 тысяч долларов - был сделан в 1979 году в пользу Армии спасения.

Вскоре после смерти Джона «фонд Духа» пожертвовал 285 тысяч долларов, но это были деньги, по просьбе Йоко посланные в фонд тысячами людей в память о Джоне. Тем не менее то, как эти деньги были распределены, дает некоторое представление о приоритетах Йоко. Самый значительный дар - 50 тысяч долларов - она передала «различным антивоенным организациям - анонимно, чтобы нас потом не стали упрекать в политических пристрастиях». Остальные деньги пошли на нужды здравоохранения, помощь наркоманам, в фонд двух леволиберальных политических организаций - «Международной амнистии» и Американского союза гражданских свобод, которые получили по 10 тысяч. Такие же суммы были переданы и в фонды ряда правых организаций - таких, как Полицейская атлетическая лига.

Они держали в тайне свои взносы в фонд миротворческих групп, однако в 1979 году широко разрекламировали благотворительный взнос в тысячу долларов для нью-йоркского управления полиции на приобретение пуленепробиваемых жилетов. Сумма была незначительная, чего нельзя сказать о рекламной шумихе вокруг этого события. Контраст между анонимными пожертвованиями антивоенным группам - если такие пожертвования вообще имели место в конце 70-х - и публичной благотворительной акцией в пользу местной полиции - это ли не красноречивое свидетельство смены политических пристрастий Джона и Йоко!

В тот период дала о себе знать и давняя страсть Йоко к картам таро, к нумерологии и к

психоанализу. Она все больше прислушивалась к «наставлениям» в личной жизни и в делах. Специалисты в области оккультных наук умело манипулировали ею, и она, похоже, боялась принимать какие-либо решения без их вмешательства. От нее не отставал и Джон. Эллиот Минц вспоминал в разговоре со мной, как Джон ему говорил: «Она иногда говорит совершенно непонятные вещи. Но ей надо подчиняться. Она всегда права». Минц рассказывал, как она посылала Джона «по маршруту». Однажды Йоко отправила его по юго-восточному маршруту, и он добрался аж до Южной Африки. В другой раз по ее «совету» он совершил кругосветное путешествие на самолете. Зачем он пускался в эти поездки - только ли для того, чтобы не перечить ей? Или он и впрямь перестал контролировать свое поведение?

После убийства Джона личный предсказатель судьбы Йоко дал интервью бульварной газетке «Стар», где пообещал выдать «потрясающие тайны сексуальной жизни Джона и Йоко», а потом умудрился написать об этом книгу. Йоко следовало бы публично дискредитировать всех этих «ясновидцев», раз они не смогли рассказать ей о том, что предвещали карты на 8 декабря 1980 года.

 

Уйдя с политической и музыкальной сцены, Джон пропустил крупнейшие политические концерты 70-х годов. Он пропустил «Вечер с Сальвадором Альенде» в «Мэдисон-сквер-гарден» в 1974 году после того, как Соединенные Штаты поддержали антидемократический переворот в Чили. Самое главное, Джон пропустил митинг «Война закончилась» в 1975 году в Центральном парке. В апреле, во время последнего боя во Вьетнаме, сайгонские войска отказались идти на передовую, и 30 апреля последние американцы покинули Сайгон на вертолетах, поднявшихся с крыши посольства США. По официальным данным, за 14 лет войны потери США во Вьетнаме составили 56 555 человек убитыми и 303 654 ранеными. Война обошлась налогоплательщикам в 141 млрд. долларов. Потери Вьетнама неизвестны, но, вероятно, они составили более миллиона человек. Вьетнамцы одержали победу над американцами на земле, но оказались бессильными пресечь американские бомбардировки и положить конец войне. Это оказалось под силу американскому народу. Народ положил конец бомбардировкам и войне.

Антивоенное движение, при всех его недостатках и слабостях, одержало самую выдающуюся политическую победу в истории американского радикализма. Ни одно левое движение в Европе не могло похвастаться подобным успехом. Джон, написавший песню, которая стала гимном антивоенного движения, и посвятивший себя борьбе за мир, также внес вклад в этот успех. Жаль, что он не участвовал в митинге «Война закончилась» и не спел «Дайте миру шанс» в последний раз.

Джон пропустил и предвыборную кампанию 1976 года, в которой приняли участие многие рок-музыканты. Джерри Брауна поддерживали Линда Ронстадт, Джэксон Браун, «Иглз» и

«Чикаго»; Хьюберта Хамфри - Джеймс Браун; Сарджента Шрайвера - Нийл Даймонд и Тони Орландо. Ветераны «новых левых» Арло Гатри и Чэпин работали на кампанию Фреда Харриса. Победитель президентских выборов Джимми Картер был поддержан группой «Оллмен бразерс». Самой значительной потерей для Джона оказался фестиваль «Рок против расизма», состоявшийся в Лондоне в 1978 году. Это было наиболее значительное рок-политическое

событие десятилетия.

Мимо Джона прошли благотворительные концерты в пользу «Урагана» Картера, организованные Бобом Диланом в 1976 году. Картер, бывший чемпион мира по боксу, в 1966 году попал в тюрьму по обвинению в убийстве трех человек в баре в Джерри-Сити, штат Нью- Джерси. Песня Дилана «Ураган» открывала альбом «Желание» - крупнейший его бестселлер. В

«Урагане» рассказывалось об этих убийствах: Дилан считал, что Картер невиновен…

В декабре 1976 года Дилан отправился в гастрольную поездку по стране и запланировал два

благотворительных концерта в пользу Картера. Концерт «Ночь урагана» состоялся в «Мэдисон- сквер-гарден» в присутствии 20 тысяч зрителей. Во втором концерте, прошедшем в Хьюстоне, среди прочих приняли участие Стиви Уандер с группой из девятнадцати человек, Карлос Сантана, Айзек Хейес. Во время выступления Дилана за ударными сидел Ринго Старр.

 

Заключительное слушание в Службе иммиграции и натурализации по делу Леннона состоялось в июле 1976 года. Дело было отправлено на доследование после того, как судья Кауфман определил, что приговор, вынесенный Джону английским судом, не давал юридических оснований для отказа ему в постоянном проживании в Соединенных Штатах. Когда Джону предоставили слово для заявления, он сказал: «Я хочу публично поблагодарить мою жену Йоко за ее заботу обо мне, за то, что она поддерживала меня все эти четыре года и что она родила нам сына. Я не раз хотел махнуть на все рукой, но она меня останавливала. Я хотел бы также поблагодарить свою команду поддержки, состоящую из тысяч людей, знаменитых и никому не известных, которые помогали мне на протяжении этих четырех лет… Надеюсь, что теперь-то уж все кончилось».

Его адвокат Леон Уайлдс пригласил свидетелей. Выступил Норман Мейлер. Он назвал Джона «выдающимся артистом Запада» и добавил: «Я всегда считал нашим позором то, что мы отдали Т. С. Элиота и Генри Джеймса англичанам». Джералдо Ривера напомнил об участии Джона в благотворительном концерте «Один на один». Скульптор Исаму Ногуши сказал, что для ребенка, рожденного в межрасовом браке, «Соединенные Штаты - единственное место на земле, где он сможет жить нормальной жизнью». В защиту Джона выступила актриса Глория Свенсон. И наконец председательствующий Айра Филдстил огласил свой вердикт: «Я считаю, что он соответствует всем требованиям для постоянного проживания в этой стране». Присутствующие в зале заседаний разразились аплодисментами, а Джон и Йоко пошли давать последнюю пресс-конференцию по поводу тяжбы с иммиграционной службой.

 

В 1979 году генеральный секретарь ООН Курт Вальдхайм попытался организовать воссоединение «Битлз» для благотворительного концерта в пользу вьетнамских беженцев. Он позвонил Питеру Брауну, бывшему личному секретарю «Битлз». Браун рассказывал мне: «Я ему ответил, что, по-моему, это пустая трата времени - ничего из этой затеи не получится. Она только доставит массу хлопот организаторам, и вообще они не согласятся выступать вместе ни при каких обстоятельствах… Я предложил ему устроить концерт, в котором все четверо приняли бы участие, но выступали бы поодиночке, и пообещал это устроить. Мы вместе с ним составили письмо, которое начиналось так: «Ваш друг Питер Браун считает, что концерт можно было бы организовать следующим образом…» Потом мне переслали все четыре письма, а я уж позаботился о том, чтобы письма попали им лично в руки. Позже Йоко мне говорила: «Питер, ты наивный человек!» Как только меня не называли, но наивным - никогда! Так вот, она говорила: «Ты не понимаешь всех тонкостей нынешней международной обстановки, особенно когда речь идет о ситуации в Азии». Словом, она блокировала все мои усилия, даже близко к Джону меня не подпустила!» Тем не менее этот план очень заинтересовал Джона, и как-то он отправил приятелю открытку, в которой писал: «Похоже на то, что мы с мужиками будем выступать на концерте для вьетнамских беженцев». Но концерт так и не состоялся.

В мае 1979 года Джон и Йоко послали своим поклонникам «любовное письмо», опубликованное в качестве рекламного объявления в газетах Нью-Йорка, Лондона и Токио. Они просто хотели сообщить, что у них все хорошо: «Шон - симпатяга, цветы растут, кошки мурлыкают». Это было очень мило. Они сообщали, что «мы все больше молимся и надеемся… Надежда действенна. Она помогает». Ну да, особенно когда у тебя есть сотня миллионов! Они

продолжали в том же духе, без тени иронии: «Магия - это реальность. Ее секрет заключается в знании того, насколько она проста, в том, чтобы не губить ее усложненными ритуалами, которые есть признак неуверенности». Они заплатили 18 тысяч долларов, чтобы донести эту полезную информацию до читателей «Нью-Йорк таймс». Финал письма напоминал старую битловскую песню: «Мы вас любим». Те, кому Джон не стал еще совсем безразличен, были шокированы.

Рекламируя «Двойную фантазию», Джону пришлось в интервью отвечать на сакраментальные вопросы. Он, разумеется, никогда не утверждал: «Когда я слышу слова

«воссоединение «Битлз», я хватаюсь за пистолет», но иногда оказывался очень близок к такому заявлению. «Ну почему вы еще чего-то ждете от «Битлз»? - орал он на интервьюера журнала

«Плейбой». - Они же за десять лет отдали вам все, все, что имели! Они же вам свою душу отдали, разве нет?»

Следующий вопрос привел Джона в ярость.

«Плейбой». Что вы можете сказать относительно высказываемого мнения, что Джон Леннон находится под сильным влиянием Йоко?

Леннон. Если вы считаете, что меня водят, как пса на поводке, только потому, что я с ней вместе что-то делаю, тогда идите-ка вы на… Потому что… вашу мать, ребята, вы же ни хрена не понимаете! Я ведь живу не для вас. Я живу для себя, для нее, для нашего малыша… Если вам это неясно, значит, вы ни хрена не понимаете… Если уж вам хочется, тащитесь от Мика Джеггера, а меня оставьте в покое, ладно? Идите и милуйтесь со своими «Роллинг уингз».

Интервьюер решил утихомирить Джона, сменив тему.

«Плейбой». А как вы…

Леннон. Постойте. Давайте уж закончим, раз начали. Я не хочу это так оставить. Никто никогда мне не говорил, что я нахожусь под влиянием Пола. Почему никого не интересовало, что это там происходит между Джоном и Полом? Все вот восхваляют «Роллинг стоунз» - что те уже сто двадцать лет вместе. Ура! Представляете, Чарли и Билл все еще не развелись! А в 80-е начнут спрашивать: «Слушайте, а чего это они все еще вместе? Они что, сами по себе не могут?» И будут показывать фотографии худющего мужика с напомаженными губами, который все крутит задницей, и четырех мужиков с подведенными тушью глазами, которые пытаются выглядеть крутыми… Да это они скоро станут посмешищем - они, а не семейная пара, которая поет, живет, что-то создает вместе

 

25. Начиная все заново

 

Джон не следил за музыкальными новинками, появлявшимися в годы его домашнего затворничества. Пожелай он послушать музыку содержательную, ему следовало бы следить за реггей - музыкой, родившейся в трущобах Ямайки, чьи неторопливые и иногда невнятные стихи и ритмы символизировали возможность социального взрыва. Но сам он это прекрасно понимал.

«В последние десять лет если мне не хватало чего-то английского, так это реггей», - признавался он в 1980 году. Ему бы надо было послушать в 1975 году «Изящное пугало» Боба Марли - злые лиричные песни об угнетенных и непокорных. Ему бы стоило в 1977 году познакомиться с песней «Равные права» Питера Тоша, которая, казалось, была обращена непосредственно к автору песни «Дайте миру шанс»: «Все кричат о мире, но никто не кричит о справедливости». Не мешало бы ему узнать и панк-рок - «Боже, храни королеву» «Секс пистолз» и вещи «Клэш» 1977 года. В этой музыке нашел мощный выход гнев рабочей молодежи против господства монополий над популярной музыкой. Панк-рок предлагал, по словам критика Саймона Фритца, «новое звучание, новые формы, новые тексты». Джон ощущал

свою близость к британским панкам. В 1980 году он смотрел несколько панк-рок-концертов по видео: «Я подумал: черт побери, да ведь и мы себя так же вели в «Кэверн», пока Брайен не запретил нам рыгать, храпеть и сквернословить на сцене… Да, это здорово. Мне нравится!» Он вспомнил о том, как он с Йоко и с «Пластик Оно бэнд» выступал в лондонском театре

«Лицеум» в 1969 году: «Это было очень крутое выступление - из зала даже уходили. Но те, кто остался, получили свой кайф - это точно! Там у сцены собралось человек двести - все ребятишки лет по тринадцать, четырнадцать, пятнадцать. Знаете, я даже слышу какие-то отзвуки наших ранних вещей в панк-роке и в новой волне. И мне это приятно. Интересно, не было ли кого-то из этих ребят тогда у нас на концерте?»

Ему стоило бы послушать и «Мрак у городской черты» Брюса Спрингстина в 1978 году. Спрингстину удалось то, чего не смог сделать Джон: его музыка уходила корнями в рабочую среду, откуда тот был родом. Как в 1982 году говорил сам Спрингстин, «когда я был еще мальчишкой, мне не терпелось сбежать из той дыры, где я жил. Но теперь, когда я могу поехать куда захочу, меня все тянет туда, обратно». У Джона было прямо противоположное стремление: чтобы обрести себя, он должен был оторваться от своих корней. Спрингстин черпал материал из собственного жизненного опыта и превратился в подлинного «героя рабочего класса». Он пел о повседневной реальной жизни рабочих - об их страданиях и поражениях. Он делал это без цинизма, со страстью, искренне - и с любовью к рок-н-роллу. Джон в 1980 году слышал его

«Голодное сердце»: «По-моему, это потрясающая пластинка. Для моего уха она звучит так же современно, как и моя «Начиная все заново».

Если бы Джона интересовала биография «Роллинг стоунз», он смог бы сделать вывод, что Мику Джеггеру уже давно нечего сказать, хотя в 1978 году «Стоунз» удалось-таки вернуть к жизни свои изрядно обветшавшие ритмы и темы в «Каких-то девчонках».