Своеобразие «Жития Стефана Пермского» заключено в том, что собственно событиям здесь уделялось не так много внимания. Главной была лирическая стихия. Соответственно, в агиографии Епифания Премудрого соединялись сюжетные и внесюжетные элементы. Само развитие действия замедлялось из-за многочисленных авторских вставок, так называемых внеэпических элементов сюжетной ретардации (прием замедления повествования). Агиограф использует любую возможность, для того чтобы уклониться от однообразной передачи событий. Раскрытию духовного смысла, происходящего посвящены, например, небольшие лирические фрагменты, представляющие собой учительные трактаты и одновременно панегирические речи. Так, в «Житии» Стефана можно обнаружить пространное рассуждение агиографа «О призваньи и о веровании многых язык», «О азбуке пермстей». Само повествование постоянно прерывается лирическими монологами (призываниями и поучениями).
Кроме того, отдельные повести помещены в своеобразное лирическое обрамление: молитвами и рассуждениями автора начинается и завершается произведение. В соответствии с агиографическим каноном Епифаний Премудрый создает образ уничижающегося автора, который признает себя грубым и неразумным, неискусным и необразованным. Ясно, что в дальнейшем своим витийством агиограф отрицает и даже полностью перечеркивает эту самоуничижительную тираду. Тем не менее она необходима для того, чтобы подчеркнуть нерукотворность агиографии, ее сакральный смысл.
Особого мастерства в «плетении словес» Епифаний достигает в «Плаче пермских людей», «Плаче пермской церкви» и «Плаче и похвале инока списающа». Епифаний пользуется риторическими вопросами и восклицаниями, сопоставлениями с библейскими персонажами, метафорическими сравнениями, единоначалиями. Он не находит слов, чтобы по достоинству прославить величие подвига пермского епископа: «Но что тя нареку, о епископе, или что тя именую, или чим тя призову, и како тя провещаю, или чим тя меню (что о тебе скажу), или что ти приглашу (провозглашу), како похвалю, како почту, как ублажю, како разложу (изложу) и како хвалу ти съплету?» И Епифаний, словно кружево, плетет словесную хвалу Стефану. Поражает необычайное богатство словаря, многообразие синонимов, которые употребляет Епифаний. Например, Един тот был у нас епископ, то же был нам законодавець и законоположник, то же креститель, и апостол, и проповедник, и благовестит, и исповедник, святитель, учитель, чиститель, посетитель, правитель, исцелитель, архиереи, стражевожъ, пастырь, наставник, сказатель, отец, епископ».
|
|
В похвале порой встречаем до 20 – 25 синонимических эпитетов, с помощью которых автор стремится выразить свои чувства уважения и восхищения героем.
В «Плаче пермских людей» Епифаний передаст «сердечную тугу», горе новообращенных христиан, лишившихся «доброго господина и учителя», «доброго пастуха и правителя». В книжную риторику плача вкрапливаются отдельные фольклорные мотивы, характерные для народных вдовьих причитаний: «Камо заиде доброта твоя, камо отъиде от нас, или камо ся ecu дел от нас изиде, а нас сирых оставил ecu... кто же ли утешить печаль нашу, обдержащую ны, к кому ли прибегнем или к кому возрим...»
В этом плаче пермские люди высказывают свою «обиду» на Москву, в чем многие исследователи видят антимосковскую тенденцию «Жития Стефана Пермского». Однако внимательное изучение политической тенденции жития не дает оснований для подобного утверждения. Епифаний подчеркивает, что вся деятельность Стефана была направлена на общее благо Русской земли.
|
|
Плачи в «Житии Стефана Пермского» выражают не только чувство скорби пермских людей, но и чувство восторга, удивления перед величием подвига героя.
В «Плач и похвалу инока списающа» Епифаний включает отдельные моменты, связанные с личной жизнью (встречи со Стефаном и споры с ним), лирическое раздумье о ней: «Увы, мне, како скончаю мое житие, како преплову се море великое и пространное, ширшееся, печалное, многомутное, не стояще, смятущееся...» и традиционное для образа агиографа самоуничижение.
Оно подчеркивало, с одной стороны, величие подвига героя, а с другой – словесное искусство самого автора, которого влечет «на позволение и на плетение словес» любовь к герою. Епифаний так характеризует свой стиль: «Да и аз многогрешный и неразумный, последуя словесем позволении твоих, слово плетущи и слово плодящи, и словом почтити мнящи, и от словесе похваление събираа, и приобретаа, и приплетаа...»
Проявление эпоса заключается в рассказе об испытании веры, а ей предшествует риторический диалог, словесное соревнование крещеных пермян и волхва, упрекающего новообращенных христиан за то, что они отступили от заветов предков. Христиане-пермяки укоряют Пама, высмеивают его самонадеянность, отрицая веру в идолов, бесчувственных кумиров, которые не в состоянии сопротивляться силе спасительной проповеди. Своеобразная драматизация жития, динамичный обмен репликами — безусловное новаторство Епифания Премудрого. Здесь он, бесспорно, проявил себя и как мастер художественной детали. Так, например, пермяки замечают, что слуга Стефана, бывший язычник Матфейка, без всяких опасений забрал пелены (священные ризы идолов), употребив их на портки, онучи и ногавицы, и износил их без всякого для себя вреда: идолы не могут мстить христианам.
|
|
Наконец, сам святой испытывает неверного. Пам страшен для неокрепших духовны представителей новообращенного народа. Он действует силой обмана, ложных речей и даже прямого подкупа. После долгих прений, когда иссякли слова, волхв и православный проповедник вступают в открытое соревнование, испытание. Они намереваются вместе войти в пламя: тот, кто останется жив, засвидетельствует прилюдно свой дар чудотворения и истинность собственной веры. Решили также спуститься под лед реки Вычегды, а дело было зимой, пройти на глубине и вынырнуть в другом месте, где должна быть заранее пробита прорубь. Народ одобрил это решение.
Однако в час испытания Пам проявил полное малодушие. Трижды призывал его народ войти в огонь, и трижды отказывался кудесник (Число 3 проявление фольклорного элемента). То же произошло и у проруби на реке Вычегде. Пам вынужден был признать свое поражение. Победу Стефана Пермского он объясняет тем, что святой получил от колдунов особые знания, умение заговаривать ворожбой огонь и воду. Однако христиане опровергают слова неверного: способность творить чудеса и не бояться земных стихий Стефан Пермский получил от Бога. Зыряне требуют казнить Пама. Однако святой исповедник не хочет пролития крови. Стефан только берет у Пама обещание больше не вредить Церкви Христовой и не совращать православных. Кудесник подчиняется строгому требованию. Отныне ему запрещено появляться в христианских пределах и проповедовать язычество. Люди отпустили волхва, и тот «искочи от них, яко елень».
Епифаний Премудрый в житии Стефана Пермского неоднократно подчеркивает, что исповедник утверждал христианство силою убеждения, личного примера. Однако просветитель проявлял и великую настойчивость, разрушая языческие капища и сокрушая кумиров, зырянских идолов. Проповедь Стефана возымела действие: из некрещеного народа зыряне стали верными христианами, а святого почитали как своего отца и благодетеля.
Другим подвигом Стефана становится его епископское служение в пермских пределах. Проповедник отправляется в Москву для того, чтобы получить высшую санкцию на поставление пермского владыки. Митрополит Пимен и собор архиереев, старцев, книжников и клириков выбирают епископом самого Стефана. Епифаний Премудрый по этому поводу пространно говорит о нравственных добродетелях подвижника, ведь тот не добивался высокого сана подкупами и посулами, не хитрил, не изворачивался, угождая сильным. Похвала Стефану Пермскому строится с использованием многочисленных повторов, синонимических рядов.
Рассказом о кончине «исповедника» завершается основная повествовательная часть «Жития». Приступая к задаче прославить подвиг Стефана, Епифаний избрал традиционную для житий структуру и последовательность описания. «Житие Стефана Пермского» («Слово о житии и учении святого отца нашего Стефана») состоит из традиционного агиографического вступления, основной повествовательной части и риторического заключения. В свою очередь, основная часть распадается на 17 небольших глав, а риторическое завершение состоит из «Плача пермьских людей», «Плача церкви Пермьския», «Молитвы за церковь» и «Плача с похвалою инока списающа».
Образ героя в системе образов;
Епифаний Премудрый подчеркивал, что до Стефана с задачей просвещения целого народа никто не мог справиться в одиночку: ни "еллинские философы", ни христианские отцы церкви. Русский же миссионер сделал это "един в едино время", "уединяася", "единого Бога на помощь призы- ваа". Стефан приобщает язычников к традициям мировой христианской культуры через книги и проповедь, которые написаны и звучат на родном для пермяков языке. Пропагандируя христианство, Стефан возводит церковь, украшает ее иконами и книгами, учит пермяков петь гимны, не раз спасает своих духовных детей от голода и разбойников, т.е. творит проповедь красотой и милосердием.
В изображении подвигов святого Епифаний Премудрый не признавал полутонов человеческих переживаний. Движения души героя всегда показаны в их максимальном проявлении, чувства доведены до предела, сильны до чрезвычайности. Поступки святого также полны внутренней экспрессии. Стефан Пермский сокрушает языческих идолов "без боязни и без ужасти", день и ночь, в лесах и в полях, без народа и пред народом; бьет идолов обухом в лоб, рассекает на части, испепеляет огнем. Стефан предлагает волхву Паму при стечении народа испытать силу язычества и христианской веры, войдя в огонь костра и опустившись в ледяную прорубь. Духовную красоту и силу Стефана писатель подчеркнул тем, что изобразил его противника как личность незаурядную, имеющую огромное влияние на пермяков. Пам был прав, предупреждая народ, что вслед за христианизацией в Пермскую землю придут "от Москвы... дани тяжкие и насильства". Однако он не готов к подвигу во имя веры, и от ярости пермяков его спасает только заступничество недавнего противника, добившегося замены казни изгнанием Пама.