Артём Архипов, Денис Иванов–Ковалёв
Черновой вариант книги в жанре фэнтези
2017 – 2020
Оглавление
Часть I____________________________________________________________________3
Глава 1. Морской трилистник ________________________________________________3
Глава 2. Северная мастерская________________________________________________11
Часть I
Глава 1. Морской трилистник
Океан, Добрый Батюшка!
Шёпот твой слышим мы из всех ракушек,
Глас твой сильный и ласковый,
Жизнь Витками лелеявший.
Родной берег ты наш окаймляешь
Белой пенной бороздкой,
Детей наших в ночи усыпляешь
Ты волной своей хлёсткой.
Так услышьте молитву вы,
Души наши во мгле опустившейся,
Духи Вод, сохраните нас,
Как хранили всегда, сберегите сейчас!
Наванийская молитва Океану, 4-ый Круг Жизни, 7-ой Виток до Падения Солнца
Утренний туман поглотил горизонт, из-за чего было непонятно, где начинались светло-розовые небеса, а откуда брали начало кроткие волны. И только по фигуркам островитян, выбравшихся из своих жилищ, можно было сориентироваться. Жители Иженя собирались на ритуальный танец: скоро весь берег покроется синеватыми, голубыми и сизыми тонами и всё воссияет, заискрится в лучах вынырнувшего из пучины тумана солнца. Пушистым комочком оно поползёт вверх, слепо ощупывая мягкими лучиками каждую волну, рыбёшку, выпрыгивающую из воды, глиняные разводы на песке, прибрежные скалы, приютившие на своих морщинистых склонах пышные заросли, хижинки спрятавшиеся между ними…
Ижень, к слову, отнюдь не типичная грязная городская яма, где невозможно вздохнуть. Близость моря и частые грозы не дают запахам и пыли долго застаиваться, да и сами наванийцы склонны к чистоте и порядку; хоть море и является колыбелью этих человекоподобных амфибий, о суше они заботятся не меньше, ведь воздух им так же жизненно необходим, как и вода.
Не секрет, что наванийцы почитают своего Духа-покровителя Наву, владычицу всех вод, существующих в мире. Почти каждая вторая их песня восхваляет океан, но мало кто знает, что Культ Навы ещё с самых древних времен подразумевает единство океана и небес. Так, в языке наванийцев существует слово, часто использующееся в народных песнях и молитвах, обозначающее одновременно и водную гладь в любом проявлении, и небесную высь – Хладь.
Раз уж речь зашла о песнях, стоит упомянуть и особый диалект этих морских созданий. Язык островитян звучит нежно, словно морская волна с лёгким пенным гребнем, а порой журчит, как горный ручей. Некоторые считают, что нёбо у наванийцев слишком гладкое и чувствительное, а потому непригодное для извлечения резких звуков. Привычное людской расе «р» они произносят мягко, касаясь нёба загнутым кончиком языка. Звуки «ш», «щ», «ч», «т» сливаются у них в однообразное шипение, остальное же что бальзам на душу льётся, мягко, успокаивающе.
Помимо песен, любят островитяне наблюдать за небом так же, как и за морской жизнью. Это объясняет огромное количество различных обсерваторий чуть ли не на каждом острове. А как дети любят лазать в башенки на краю глубоких ущелий… Не успевают взрослые выйти из своих хижин встретить рассвет на морском берегу, а уже видят на красноватом песке меж плоских ребристых ракушек отпечатки маленьких босых ног.
– Ши а жи… – протянул немолодой наваниец с тёмно-синей кожей и набедренной повязкой, чуть приобняв жену-наванийку, что на фоне мужа казалась бледно-голубой.
– Верно, цветы жизни… Всё не сидится им на месте, – то ли укоризненно, то ли с тихой радостью молвила она, склонив голову и положив ту на плечо наванийцу.
А меж тем детишки уже пробираются среди острых зазубрин к пасти ущелья, словно разделившего часть острова напополам, отпрыгивают, смеясь, от брызг игривых волн, накатывающих с фырканьем на скалистую тропку, ступают по мокрым откосам, кое-где опускаясь на четвереньки, дабы не соскользнуть в шипящие и пенящиеся клубы.
Многие из них не проходят и половину пути: большую часть детей составляют сироты расы людей, которых привычные наванятам игры и шумы океана больше пугают, чем манят. Так и не отважившись идти дальше, они возвращаются на берег, поближе к взрослым, к семьям, что их приютили, как родных. Другие же, подбадривая друг друга, лезут вверх, цепляясь за скользкие уступы.
Когда до человеческого мальчика дошло, что забрался он слишком далеко даже для прошлых своих вылазок (подобные пробежки наванята устраивали чуть ли не каждое утро, когда море было спокойным, а сиротки, силясь не отставать в прыткости от своих товарищей, следовали всюду за ними), тот решил сдать назад. Он оставался последним среди четырёх наванят, которые с готовностью уже протягивали ему голубоватые ручки с перепонками между пальцев, зазывая к себе, а для достижения цели требовалось преодолеть последний выступ. Мысль о стыде, что будет затем преследовать мальчонку, переселила в нём страх.
Ухватившись за гладкую ладошку наванёнка, мальчик подтянулся и выдохнул, узрев картину, которую, возможно, видели только добиравшиеся до сюда.
Густые локоны зелёной растительности свисали со стен ущелья, представшего перед детьми вертикальным пластом, неровности которого блестели в лучах солнца, не испугавшегося заглянуть прямо в пасть гудящей пропасти. Мелкие капельки негустого пара, валившего из недр расщелины, рассыпались разноцветными искрами на свету, складываясь в поразительные радужные узоры. Щебет птиц, шипения вод на самом дне, эхо, разгуливающее по ущелью, всё это сплеталось, смешивалось, из-за чего казалось, будто бездна дышит, говорит с детьми, что пожирали глазами удивительные пейзажи, раскрыв рты.
– Идём! – один из наванят поманил остальных ребят за собой.
Взобравшись по лианам ещё выше, мелюзга вскоре оказалась рядом с деревом, вцепившимся своими корнями в край, что затем срывался вниз, в шепчущую бездну. С одной из толстых веток, облепленных мхом, свисала лиана, служащая, вероятно, переправой на другую сторону ущелья. Расстояние казалось пугающе большим только для детей: взрослый наверняка бы смог перепрыгнуть эту узкую часть расщелины без труда.
По считалочке определили, кто первым переберётся на импровизированной тарзанке, а потом бросит её следующему. Эта роль выпала человеческому мальчику.
Когда дрожащие руки вцепились в волокнистое растение, а ноги ступили на самый край обрыва, бездна обдала ребёнка прохладой, что поселилась где-то под мокрой рубашонкой, впившись в кожу тысячами мурашек. Дитя понимало, что если не сделает рывок, то зависнет посередине пропасти и тогда придётся только прыгать вниз, в эти клубы пара, в пронизывающий насквозь шепот… Мысленно подавить боязнь было не так легко, как тогда при покорении уступа, но необходимый настрой задать себе мальчик всё же сумел. Теперь оставался толчок…
Мимолётный страх отсутствия опоры под ногами сменился резким приливом радости. Душа будто нырнула в расщелину, а затем, отразившись от склонов ущелья, вернулась на место, когда босые ступни ощутили шершавые корни деревьев на противоположной стороне. На секунду потеряв равновесие, мальчик вспомнил, что должен бросить лиану наванятам, и, круто развернувшись, с силой оттолкнул от себя тарзанку, которую затем приняли под ликующие окрики.
Он навсегда запомнит это ощущение, невероятную лёгкость, пустоту под ногами, режущий ноздри запах сырости… Теперь он никогда не испугается высоты.
Перед детьми встал последний скалистый склон, сияющий в лучах солнца, и такая же слепящая башня обсерватории сверху. Сюда их манил каждый новый день.
По тёплым обломкам кирпичной кладки и проторённым в скале выступам ребята пробрались в это загадочное место, стараясь особо не шуметь. В огромном зале царил полумрак, сквозь круглые окошка проникали лучики света, зернистые от витающей пыли. Казалось, давно здесь не было живого духа…
Засмотревшись на гигантский агрегат под куполовидным потолком, дети вздрогнули, когда за их спинами приземлилось что-то тяжёлое, облачённое в чёрный плащ, расшитый серебром. Выглянувшая из-под капюшона вполне добродушная старческая физиономия не на шутку напугала наванят, которые ни разу в жизни не видели пожилого человека (даже у повидавших виды наванийцев борода не росла), а потому бросились прочь. Только мальчик остался стоять столбом, любопытными глазами пожирая незнакомца. Через секунду он чертыхнулся, опустив взгляд в пол, и, подняв тяжелый том в кожаном переплёте, протянул улыбающемуся седовласому мужчине со словами:
– Простите… Кажется, вы обронили это.
Старик принял у храбреца книгу, взъерошил его волосы и спросил, заглянув в блестящие угольки глаз:
– Как тебя звать, мальчуган?
Казалось, его улыбка затмевала все морщины, из-за чего он выглядел вполне в расцвете сил.
– Эгдопрад.
– Малыш Эгдопрад… – проронил старик, – Ты очень смел. Сегодня будет ясная ночь. Все звёзды будут видны как на ладони. Хочешь посмотреть на них вместе со мной? – увидев, как дитя немного сконфузилось, человек в плаще поспешил успокоить его, – Но сначала уведомим твоих родителей, хорошо? Отведёшь меня к маме и папе?
Эгдопрад радостно кивнул.
***
Недаром остров Ижень наванийцы назвали дождливым. Грозы частенько посещают эти места, разбавляя тёплые солнечные деньки суровой прохладой, что несут откуда-то из-за горизонта вереницы свирепых туч.
Словно заморские воины они развёртывают закованные в тяжёлые облачные латы, отливающие синевой, свои легионы, дабы сойтись на скалистых утёсах в битве за остров.
Разразится море бушующим рёвом, задребезжит во мгле небесной закалённая сталь, заискрясь над скалистыми склонами, озаря чёрные зевы ущелий. И низвергнутся на землю, клокоча, дождевые потоки, словно кровь раненных в беспощадном бою.
Так себе почему-то представлял Эгдопрад каждый день непогоды. Быть может, далёкое прошлое, полное нищеты, распрей и одиночества, из которого его вынули, всё ещё не отпускало разум мальчика, играя в его блестящих глазах во время всякой грозы.
– Ну и хорошо, – твердила мать-наванийка, накрывая на гладкий песчаниковый стол, – Хоть с нами денёк-другой проведёшь, а то бегаешь всё время к Мастеру Умге (так называют наванийцы знатоков магии). Кто он для тебя, а кто мы?
– И правда, Эгд, чего это ты к нему зачастил? – это подал голос брат Эгдопрада, удобней расположившись в одной из выемок, выдолбленных вокруг обеденного стола. Наванёнок по возрасту едва ли превосходил мальчика.
– Не знаю… – Эгдопрад опустил взгляд в миску с похлёбкой, а затем, когда очередной отблеск молнии скользнул по стенам уютного помещёния, выстланного изнутри ковром из засохших водорослей для сохранения тепла и отпугивания насекомых, вдруг продолжил, – Он добрый, много чего знает. Он напоминает мне моего отца. Настоящего отца.
Спустя мгновение мальчик понял, что сморозил глупость. Родители-наванийцы потускнели взглядами, их и без того чёрные большие глаза будто совсем растворились в полумраке. А братец-наванёнок перестал ёрзать и заметно погрустнел.
– Я… – виновато спохватился Эгдопрад и подождал, пока вся семья обратит на него внимание. – Я вас очень люблю.
Чувствуя на себе неприятную тяжесть вины, мальчишка вскоре оказался в объятиях матери, которая, облегчённо улыбнувшись, прижала его к себе, поцеловав в щёку и что-то прошептав. Отец-наваниец потрепал Эгдопрада за волосы, издав лёгкий смешок, когда сбоку подскочил наванёнок с возмущённым «А меня обнять?».
Грохот с разящих небес, прокатившийся по склонам скал огромным валуном, заставил всех вздрогнуть. Уши Эгдопрада уловили приглушённый треск, а ноздри – запах гари. Вырвавшись из материнских объятий, дитя стремглав помчалось к выходу. За ним устремилась и остальная часть семейства.
Нырнув под травянистое полотно, закрывающее собой выходное отверстие, Эгдопрад выбежал вскоре на открытую площадку перед домом. Струи холодного ливня наряду с порывом налетевшего ветра принялись рвать рубашку, что теперь мокрой тряпкой висела на мальчишке, вцепившимся в свою одежду, как в последнее, что оставалось в его жизни.
Глазам открылся истерзанный молниями горизонт, накрывший беснующееся море исполинским чёрным крылом с тонкими прожилками просветов. Бледно-жёлтой опухолью расплывалось меж изорванных в клочья туч нечто, смутно напоминающее собой утреннее солнце. На фоне ярких запахов морской свежести угадывался ещё один, жжёной древесины, источник которого, по-видимому, находился позади.
Подставив лицо под беспощадно впивающиеся в кожу брызги дождя и устремив взор на вершину скалы, у подножия которой столпились и другие наванийцы, заинтересовавшиеся зрелищным явлением, Эгдопрад обомлел, узрев объятое пламенем древо на краю утёса. Огненные языки взмывали к размытым узорам штормовых облаков, плясали в круглых глазах островитян, на их блестящей голубоватой коже. Мальчик поначалу даже не заметил, как матушка приобняла его за плечи, склонившись и нежно прижав к себе. Его внимание полностью принадлежало дереву, охваченному огнём, что, вопреки сильному ливню, победоносно реял на ветру, бросавшему обугленные ветки прямо вниз со склона.
Но тут чья-то чёрная фигура нарисовалась на фоне яркого пламени, сгорбилась, вознесла руки к небу, сплеснула ими, резко двинулась в одну сторону, затем в другую…
Эгдопрад засмотрелся на неё и вдруг осознал, что капли дождя больше не бьют по лицу, потому как все они, выстроившись огромным полупрозрачным куполом, накрывшим скалу, искрились теперь в пляшущих языках пламени, чтобы через секунду обрушится мокрым хлыстом мощного вихря во все стороны. Закрывшись руками от дождевого потока, рухнувшего настоящим водопадом с утёса, несколько наваниек взвизгнули, остальные же встретили его спинами, прижав к себе детей.
Когда Эгдопрад вновь устремил взгляд вверх, дерево лишь тлело в лёгкой дымке, ливень, как ни в чём не бывало, разрезал с шипением воздух, в котором всё ещё чувствовались нотки гари. Только душу переполняло неведомое чувство тревоги и радости, накатывая волнами мурашек от позвоночника до щёк.
Оно останется с ним в душе навсегда.
***
Что общего у воды и огня? У земли и воздуха? Пожалуй, большинство трактатов будет отрицать всякую связь между этими, казалось бы, абсолютно противоположными вещами. Стоит хотя бы вспомнить легенды, гласящие, что наш Мир соткан Нитью Мироздания – творением двух Высших Сущностей, совершенно различных по натуре, а проще говоря, всеобъемлющей Энергией Разрушения и безграничной Силой Созидания.
Но если вспомнить, скажем, в чём заключается Вселенский Смысл? Всё, что создано, соткано Нитью Мироздания, необязательно является живым. Здесь мы впервые сталкиваемся с противоположностью живое-неживое. Эти две разные по структуре виды материи прекрасно гармонируют друг с другом, и, стоит убрать одно, другое, так или иначе, уже не сможет существовать. А всё потому, что, пусть они и противоположны во всех смыслах, живое неразрывно связано с неживым, и эту связь осуществляет Ось Бытия.
Она пронизывает абсолютно всё и вся, те же огонь и воду, землю и воздух, и по сути своей является энергетическим потоком, определяющим свойства той или иной материи. Скажем, землю делает твёрдой, воду по большей мере жидкой, огонь горячим…
Умение же подключаться к Оси Бытия посредством определённых манипуляций, будь то медитация, ритуал, заклинание или молитва, и перераспределять Её потоки для использования в различных сферах деятельности зовётся магией или магическим ремеслом.
Всё живое без исключения чувствительно к Оси Бытия, а значит и к магии. Наиболее чувствительными считаются животные и дети, так как находятся на высоком уровне восприятия природы. Именно поэтому, к слову, запрещается участие детей в разного рода ритуалах, что могут нарушить психическое состояние не то что ребёнка, но даже неподготовленного взрослого.
Каждый народ по-своему относится к магическому ремеслу, использует навыки, непосредственно связанные с ним. Так, например, звероподобная раса скадигров не может использовать все аспекты магического искусства и практикует только наложение чар на предметы в целях повышения прочности, износоустойчивости и улучшения других полезных характеристик оных. Это, кстати, является объяснением тесного сотрудничества скадигров с людской расой, что активно использует магию в сфере промышленности, в текущий Виток кардинально расширяя область последней за счёт вмешательства именно магического ремесла.
Ритуальная магия характерна для мирных рас наванийцев и щур-чуров и имеет, как правило, природный характер, неразрывно связана с покровительствующими стихиями (у наванийцев это вода, у щур-чуров – земля), а также направлена на помощь другим народам, сохранение и защиту как флоры, так и фауны. Исключением из правил считается птицеподобная раса тхетид, имеющая в роду только женских особей. Последний факт вполне объясняет их лёгкое вульгарное поведение, чрезмерное чувство горделивости и довольства собой так же, как, впрочем, постоянную вражду между тремя племенами за первенство на политической арене. Нитхейские тхетиды, живущие на севере, имеют врождённую склонность к криокинезу – управлению потоками холодного ветра и мелкими кристалликами льда. Кхурунский подтип, занявший гряду скал южнее, способен концентрировать и рассеивать электрические разряды, что делает их очень могущественным племенем, а тахамские тхетиды практикуют аэрокинез, благодаря которому могут долгое время парить над землёй в воздушных потоках. Обладая стихийной магией, тхетиды никого и ничего не защищают, разве что красуются друг перед другом да устраивают облавы на другие народы, живущие по соседству, забавы ради.
– Всё читаешь?
Эгдопрад отвлёкся от книги, что держал на коленях, сидя в глазнице круглого оконца обсерватории. Глянув вниз на осыпанный каменной крошкой и местами покрытый пятнами мха пол обширного зала, что в целом сумел пронести сквозь время кое-какой орнамент, уже молодой парнишка захлопнул пособие некоего Гнобу. Ловко спустившись на расположенный ниже ярус конструкции, с виду напоминающей строительные леса, приспособленные, однако, под книжные полки, он прошмыгнул мимо десятка стопок пыльных переплётов, затем спрыгнув вниз и оказавшись перед старцем, облачённым в чёрный балахон.
– Читаю, а вы не перестаёте меня навещать. – беззаботно молвил юноша, отряхнувшись от налетевшей на плечи и грудь пыли. Его слова на некоторое время задержались под куполовидными сводами обсерватории в виде неясного эха.
– Я поражаюсь твоему терпению, – старик обошёл кругом пирамидку из самых разнообразных книг, – Это, как я понимаю, уже прочтённое?
– Не беспокойтесь, я обязательно поставлю всё на место… Примите это за небольшой творческий беспорядок. – Эгдопрад вдруг не на шутку смутился, чем вызвал некоторое смягчение на старческом лице.
– Единственное, из-за чего я беспокоюсь, так это из-за того, почему малыш Эгдопрад потерял интерес к звёздам и с головой ушёл в собрания, которые я Витками копил здесь…
«Малыш» Эгдопрад, сунув Гнобу под мышку и скрестив руки на груди, прокашлялся. Снаружи свистнула какая-то птаха, осмелившаяся тенью шмыгнуть перед проёмом окна, прежде чем старик продолжил:
– Ты, верно, мальчик мой, считаешь себя уже взрослым… Но это ничего по сравнению с тем, что ты не перестаёшь набиваться ко мне в ученики.
– Вам нужен преемник. – убедительно заявил паренёк, пожав плечами.
– Даже если бы я этого хотел… – пожилой человек словно и не распознал наглости в голосе юнца, только многозначительно вздохнул, устремив взгляд на облупившиеся своды потолка, чуть тронутые вьюнком, – Магу с возрастом в семь Витков разрешается передавать знания, но не с моим только-только взятым шестым.
– Люди в среднем живут с шесть витков… – Эгдопрад почесал в затылке и тут же принялся рассматривать каменную кладку в стороне, потому как старец перевёл внимание на него.
– Да, мы не наванийцы и уж тем более не щур-чуры, которые могут жить почти вечно, – маг подошёл к юноше и вырвал у него книжку, затем осмотрев переплёт. – Это Гнобу на тебя так повлиял? Этот «недочародей»?
– С точки зрения этимологии вы всё равно назвали его некорректно, ведь слово чародей, – вспыхнул Эгдопрад, – Имеет исконно наванийские корни и происходит от слов чара и действие, что отражает древний ритуал с чарами, большими сосудами для сбора дождевой воды.
Оклемавшись под осуждающим взглядом старика, юноша тихо извинился.
– А знаешь, почему большинство магов носит капюшоны? – резко сменил тему тот, отойдя ближе к импровизированному хранилищу книг и аккуратно расположив пособие Гнобу на одной из нижних полок.
Повисло недолгое молчание, позволившее шуму далёкого прибоя прогуляться по залитым солнцем участкам стен обсерватории, из которых под разными углами выныривал грубо обтёсанный каменный кирпич.
– Чтобы пыль на голове не скапливалась, пока они исследуют забытые библиотеки в поисках знаний, – продолжил между тем седобородый и повернулся к пареньку, что всё ещё виновато сверлил взглядом пол.
– Это шутка или суровая правда жизни? – осторожно спросил Эгдопрад исподлобья.
– По крайней мере в учебниках такого ты не найдёшь, – издал не то хриплый смех, не то кашель старик, похлопав затем молодого человека по плечу и не спеша направившись к выходу.
Не найдя ни тени обиды в голосе пожилого мага, юнец поспешил его догнать, чуть замешкавшись.
– Значит, опять на остров собираетесь?
– Какой такой остров? – наигранное удивление расползлось по лицу старика, явно не ожидавшего от Эгдопрада такой прыткости.
– Я знаю, что вы каждые два дня плаваете на остров… От вас по возвращении тиной несёт и рыбой.
– Никуда… Никуда я не плаваю! Просто в болоте копошусь, ингредиенты кое-какие собираю, – неумело отмахнулся старец.
– Ага, ещё скажите, за наванийками подглядываете… – не унимался Эгдопрад, что на сей раз обогнал мага и загородил выход.
Лучики солнца, поселившись в каштановых волосах паренька, встрепенувшихся на ветру, как и наивный взор тёмно-зелёных глаз, скользнули по старику, заставили его вздохнуть.
– Расскажу кое-что по дороге. Идём. К слову, что твои родители? Они не беспокоятся?
– Они на Бэшты. – радостно откликнулся юнец, юркнув куда-то, а затем вновь появившись, но уже с котомкой за плечами. Старик только покачал головой.
– А ты почему не с ними, ответь?
– Я… за старшего.
– Ох плохо ты врёшь, Эгдопрад…
– Как и вы, Мастер Умге!
***
Царство Навы неспроста называют «Морским трилистником», что составляют острова Ижень, Ньёрши и Бэшты.
Ньёрши, что в переводе буквально значит Северные Цветы – это один сплошной сад от берега до берега, самый большой остров из тех, что окружают Навань, столицу Царства, словно три лепестка.
Самый нижний, Бэшты, остров плодородия ничем не уступает «северному лепестку», разве что размерами. Испещрённый каналами и ветрозащитными полосами густого широколиственного леса, Бэшты снабжает наванийцев не только растительной пищей, но и строительным материалом, хотя сами жители островов не любят вредить природе, потому и леса Бэшты до сих пор остаются наиболее нетронутыми.
Золотистыми песчаными набережными, змейками голубоватых каналов, остроконечными крышами особняков, украшенных морской бижутерией, предстаёт перед всяким судном, держащим путь на восток, Навань. И сейчас, точно диковинный коралловый риф, вынырнувший из пучины волн, вгрызающихся в острова-лепестки, она запестрела на фоне лилового горизонта.
– Мы идём… туда? – Эгдопрад, обомлев, мельком взглянул на старика, чёрные одеяния которого трепал сырой солёный ветер.
– Идём. Твои родители, наверное, недолюбливают этот город?
Двое спускались с заросшего пригорка змеиными тропками к скалистому берегу, слушая, как морские басы постепенно заглушают певучую и стрекочущую фауну Иженя. Остров шелестел за спинами зелёной листвой непролазной чащи, в затылки било жаркое, но ласковое солнце.
– Скорее, – отозвался бодро шагающий юноша, – Даже не смотрят в его сторону. Почему?
– Ох, Эгдопрад… – Мастер Умге остановился, вытянув руку в направлении голубых лоскутов Ньёрши, – Примерно в двадцати бросках отсюда находился Пренок. Думаю, ты читал о нём.
– Большой континент… – прошептал юнец, приподнявшись на цыпочки, словно хотел заглянуть за очертания соседнего острова. Бесконечная рябь убегающих волн слепила, и он скоро повернулся к кивнувшему старцу.
– Находился?
– Да. Теперь эти земли лежат как минимум в тридцати бросках, а на подступах к Навани прежние берега образовали опасные гряды скал, где ни одно военное судно Витками не пройдёт…
Маг вздохнул и продолжил спуск по склону, пока Эгдопрад не обогнал его.
– Что это значит?
Отведя взгляд от настырных пронзительных глаз паренька, старик только покачал головой. Тёплый грунт вновь заскрипел под подошвами его сандалий.
– Расскажите. Прошу!
Казалось, молчание длилось вечно, прежде чем старый маг сдался, остановившись.
– Ладно. Ты вправе знать. Навань – это крепость, и никогда не задумывалась как столица. Наванийцы по большей части живут на Ижене, а сам город посещают мелкие торговые суда, поставляя продовольствие. К тому же, Навань населяют и люди, и скадигры, осевшие здесь после конфликта.
– Подождите… В вашей библиотеке ничего нет про это. Как вы поняли?
– Наблюдательность, Эгдопрад. Будь наблюдателен и тогда твои знания будут стоить тех стопок книг, что ты прочитал.
Юноша, переварив слова старца, выдал:
– Наванийцы боятся остального мира? И что за конфликт?
Мастер Умге преодолел пару выступов, обернулся.
– Мальчик мой, всё по порядку. Ты, верно, задавался вопросом, почему растёшь не среди людей. Всему виной раздел территорий между двумя народами Пренока, охвативший и острова Царства Навы… Наванийцы никогда не воевали: это миролюбивая раса. Представляешь, в какой ужас пришли все они от пролитой на их же землях крови?
Эгдопрад потускнел взглядом, усевшись на скальный выступ. Каштановые волосы растрепались на ветру, прибавившем силы.
– Теперь понял, что означают мои сны. Мне часто снится неясное, запутанное, беспокойное, словно все события разом смешались в непонятный ворох.
Он поднял глаза на старика.
– Мастер Умге, почему? Почему это рассказали мне именно вы?
– Эгдопрад… – маг уселся подле мальца, приобняв того, как родного. – Твои родители-наванийцы любят тебя. Они не хотели бы, чтобы те неясные воспоминания вдруг прояснились, навредив израненной детской душе. Понимаешь меня?
– Мои родители… Настоящие родители, – юноша сглотнул, уставившись в каменистую тропку, срывающуюся вниз, – Погибли в том конфликте?
– Твои родители, Эгдопрад, живы. И они на острове Ижень. Идём. – ласково потрепав по голове мальчишку, старец поднялся.
Компромисс Людское Содружество и Скадигрский Хоррайн нашли сразу, как только земли, за которые велись боевые действия, были затоплены с помощью мощного магического вмешательства. Страх – лучшее оружие, которым воспользовались наванийцы, обратившись к своим подводным собратьям, имеющим непосредственную связь с морской стихией. Остатки враждующих народов, примирившись, возвели Навань вместе с островитянами, которых война вытеснила на восток Иженя.
Это узнал Эгдопрад по прибытии в город. Мага с юнцом стража пропустила безо всяких вопросов.
Странное ощущение лёгкой пустоты, безграничной свободы, льющейся вместе с лучами солнца на ленты каналов и переулков, убегающей искристой рябью в хмурые синеватые дали, врезающейся с тучами брызг и пены в цветущие утёсы, защемило где-то в груди, когда город предстал во всей своей красе. Белая кладка непривычно слепила глаза наряду с золотистыми куполами особняков и беседок, аккуратными лестничными подъёмами, скрашивающими резкие перемены высот.
– Теперь понимаешь, почему я боюсь брать тебя в ученики. Магия разрушительна, мальчик мой, и очень опасна, – Мастер Умге направил разговор в нужное русло, когда они добрались до гавани с торговыми судами, пройдя вымощенную песчаником аллею.
– Но без вмешательства магии погибло бы больше невинных, – Эгдопрад упорно стоял на своём.
– Это не отменяет того факта, что не в тех руках она может причинить столько же бед и боли, сколько война.
– Я хочу стать вашим учеником. – твёрдо и больше для себя заявил юнец.
– Поговорим позже, когда я куплю рыбы в дорогу, – старец слабо улыбнулся, направившись к одной из шхун, мачты которой вытянулись в вымазанный нежными тонами небосвод.
Юноша подождал, когда тот скроется из виду за выгруженными на причал толстыми бочками и грубо сколоченными ящиками, полными улова. Затем, запустив пальцы в котомку, выудил том Гнобу, что сумел незаметно стащить перед уходом.
Вернёмся же к поставленному ранее вопросу… Что же общего у воды и у огня? Их единяет Ось Бытия, представляя нам и то, и другое в виде своеобразных потоков. Вода текуча и вполне отражает соответствующую форму, собственно, как и воздух. Огонь – поток уже чистой энергии, что имеет воплощение пламени в материальном мире. Даже земля является потоком, только замедленным, почти остановившимся. Не перестаёт же вода быть водой в облике льда?
Именно поэтому наш Мир движется, постоянно меняется. Вся Вселенная – это поток тесно взаимосвязанных друг с другом объектов, событий, явлений…
Слово – тоже поток, но составной. В него входят три дополняющие друг друга вибрации – звуковая, смысловая и мысленная. Слово в некотором плане способно воздействовать на реальность посредством гашения, усиления или ослабления колебаний окружающего мира.
По такому же принципу построено заклинание, представляющее из себя сложную систему вибраций, нацеленных так же на гашение, усиление или ослабление той или иной волны определённого вида материи.
Учитывая, что четыре ранее упомянутых стихии (вода, земля, огонь, воздух) являются ярко выраженными потоками, на которые комплексы взаимосвязанных вибраций будут воздействовать легче всего, самые распространённые магические техники имеют стихийный характер.