перевод Ю. Мориц
Ее лицо изрыто морщинами глубокими –
По ним, по ним когда‑то бурлила жизнь потоками.
А волосы на темени – травинками качаются,
Такой трава становится, когда пожар кончается.
Опущенные веки она поднять не в силах –
Старается, бедняжка, но тяжкий холод – в жилах.
Шепнуть мне что‑то хочет, пока я жив и молод,
Но губ разнять не может – такой сжимает холод.
Твои худые руки в моих ладонях, мама,–
Как два листочка в глуби широкого кармана,
Как два листка опавших, прозрачных, легких, чистых,
Как в крапинках, в прожилках два листика пятнистых
Стою у изголовья. Вокруг прозрачной мамы
Висят сынов портреты – струится скорбь за рамы
Но мама их не видит… И вот глядят из тени
Очки, которых мама уж больше не наденет.
Если б моя мама песен мне не пела…
перевод Ю. Мориц
У меня бы не было языка родного,
Собственного имени, голоса, лица,
В странствиях далеких я давным‑давно бы
Заблудился, словно в космосе овца…
Я б не знал, как сильно, нежно, страстно, смело
Ты, любовь, способна вспыхивать во мне, –
Если б моя мама песен мне не пела,
Колыбель качая, как лодку на волне.
Эти песни птичьи в океанах неба,
Над ущельем – струны скрипок дождевых,
Запах свежих листьев и родного хлеба,
Снятого с горящих угольков живых, –
Где бы взял я силы для такого дела:
Этим всем наполнить сердце, что во мне, –
Если б моя мама песен мне не пела,
Колыбель качая, как лодку на волне.
Разве стал бы этот мир таким родимым,
Жизнь такой бесценной, чтоб над ней дрожать,
Человек бы разве стал таким любимым,
Чтоб его хотелось к сердцу вдруг прижать,
Вечное с мгновенным разве бы сумело
Так нахлынуть, слиться, так бурлить во мне, –
Если б моя мама песен мне не пела,
Колыбель качая, как лодку на волне.
Песня, которую поет мать своему больному сыну
перевод Н. Гребнева
Наполняй весь дом табачным духом,
Пей бузу, вина захочешь – пей,
Можешь не жалеть меня, старуху,
Только выздоравливай скорей!
В край далекий уезжай, сыночек,
И оттуда писем не пиши,
В жены выбирай кого захочешь,
С городскими вдовами греши.
Я тебя баюкала когда‑то,
Согревала на груди своей.
Пей вино, кури табак проклятый,
Только выздоравливай скорей.
Мать пестует детей и в зной и в стужу,–
Один – получше, а другой – похуже,
Но верит мать, что времена настанут –
Хорошими плохие дети станут.
Земля их кормит в щедрости извечной –
Плохих, хороших, злобных и сердечных,
Надеется, что времена настанут –
Хорошими плохие дети станут.
На это же надеются и звезды:
Исправиться, мол, никогда не поздно…
И солнце в небесах – источник света,
Да и луна надеется на это.
Дороги, реки, и леса, и горы
И верят, и надеются, что скоро
Совсем иные времена настанут –
Хорошими
Плохие люди станут.
И песнь моя царит мечтой свободной
В надежде, что получит хлеб – голодный,
Что грянет радость в синеве бездонной,
Что обретет пристанище – бездомный,
Что доктора больным вернут здоровье,
Но – все возможно при одном условье:
Что все безумцы вдруг преобразятся,
В людей благоразумных превратятся,
Что станут вдруг хорошими плохие –
И нас минуют времена лихие…
На это я надеюсь непреложно:
Поймите, жить иначе невозможно!
Должно так быть – Хоть по одной причине:
Чтоб не погибнуть Кораблю в пучине.
У очага
перевод Н. Гребнева
Дверцы печки растворены, угли раздуты,
И кирпич закопчен, и огонь тускловат,
Но гляжу я на пламя, и кажется, будто
Это вовсе не угли, а звезды горят.
Звезды детства горят, звезды неба родного,
Я сижу у огня, и мерещится мне,
Будто сказка отца вдруг послышалась снова,
Песня матери снова звенит в тишине.
Полночь. Гаснет огонь. Затворяю я дверцу –
Нет ни дыма, ни пламени, нет никого.
Что ж осталось? Тепло, подступившее к сердцу,
Песня матери, сказка отца моего.
Любимых женщин имена
перевод Я. Козловского
Встревожены земные шири,
Но знаю способ я один,
Как укротить в подлунном мире
Воинственность его мужчин.
Когда б мне власть была дана,
Вершинам всем,
являя разум,
Я даровал бы в мире разом
Любимых женщин имена.
Чтоб опустились руки вдруг
Пред картою у бомбардира,
Пусть лучшей половины мира
Глаголют имена вокруг.
Когда б мне власть была дана,
Неся ответственность пред веком,
Я матерей бы имена
Присвоил пограничным рекам.
Еще дух рыцарства в чести,
И, может, власть его опеки
Переступить такие реки
Удержит воинов в пути.
В честь просветления очей,
Издав указ антивоенный,
Назвал бы звезды во
Вселенной я именами дочерей.
И сразу бы на небе мира
Не стало б в далях грозовых
Ни одного ориентира
Для самолетов боевых.
И, обретя покой, планета
Жила бы, радости полна…
Звучат всегда в душе поэта
Любимых женщин имена.
Матери
перевод Я. Козловского
Мальчишка горский,
я несносным
Слыл неслухом в кругу семьи
И отвергал с упрямством взрослым
Все наставления твои.
Но годы шли,
и, к ним причастный,
Я не робел перед судьбой,
Зато теперь робею часто,
Как маленький, перед тобой.
Вот мы одни сегодня в доме,
Я боли в сердце не таю
И на твои клоню ладони
Седую голову свою.
Мне горько, мама, грустно, мама,
Я – пленник глупой суеты,
И моего так в жизни мало
Вниманья чувствовала ты.
Кружусь на шумной карусели,
Куда‑то мчусь,
но вдруг опять
Сожмется сердце:
«Неужели Я начал маму забывать?»
А ты, с любовью, не с упреком,
Взглянув тревожно на меня,
Вздохнешь, как будто ненароком,
Слезинку тайно оброня.
Звезда, сверкнув на небосклоне,
Летит в конечный свой полет.
Тебе твой мальчик на ладони
Седую голову кладет.
«Изрек пророк…»
перевод Я. Козловского
Изрек пророк:
«Нет Бога, кроме Бога!»
Я говорю:
«Нет мамы, кроме мамы!..»
Никто меня не встретит у порога,
Где сходятся тропинки, словно шрамы.
Вхожу и вижу четки,
на которых
Она в разлуке, сидя одиноко,
Считала ночи, черные, как порох,
И белы дни, летящие с востока.
Кто разожжет теперь огонь в камине,
Чтобы зимой согрелся я с дороги?
Кто мне, любя, грехи отпустит ныне
И за меня помолится в тревоге?
Я в руки взял Коран, тисненный строго,
Пред ним склонились грозные имамы.
Он говорит:
«Нет Бога, кроме Бога!»
Я говорю:
«Нет мамы, кроме мамы!»