— И фрагменты? — Кейс не может удержаться.
— В этом вся прелесть! Автор умудрился вырваться из порочного круга. Фрагменты можно монтировать как угодно, но их невозможно перемонтировать.
— Это только пока. Когда он закончит фильм, появится возможность альтернативного монтажа.
— Он? — ухмыляется Бигенд.
— Автор. — Она пожимает плечами.
— Вы уверены, что фрагменты — части какого-то одного фильма?
— Конечно! — Ни секунды колебания.
— Почему?
— Не могу рационально объяснить. Просто чувствую сердцем.
Ей самой странно, что она так выразилась.
— Сердце — это мышца, — назидательно говорит Бигенд. — То, что вы называете «чувствую», происходит в лимбической части вашего мозга, которая досталась в наследство от млекопитающих. Глубокий древний уровень, не признающий логики. Уровень, на котором работает реклама. А кора с извилинами тут ни при чем. То, что мы привыкли называть рассудком, — не что иное, как самоуверенный нарост, который совсем недавно появился на зверином мозгу. А тот в свою очередь насажен на доисторический земноводный стержень. Современная культура пытается нас убедить, что все наше сознание заключено в коре, в этом тонком наросте. Но при этом забывают, что под наростом покоится здоровенный шмат звериного мозга — могучего и молчаливого, занятого своими древними делами. И именно там рождается желание покупать.
Кейс бросает на него быстрый взгляд. Сосредоточенное лицо, без тени улыбки. Возможно, его истинное лицо.
— Когда я создавал «Синего муравья», это было определяющим правилом. Хорошая реклама должна быть нацелена на древнюю, глубинную часть мозга, минуя речь и логику. Люди, которых я нанимаю, должны уметь работать на этом уровне, сознательно или бессознательно. Это главное условие. И такой подход себя оправдывает.
Кейс вынуждена согласиться: действительно, оправдывает. «Хаммер» тормозит у подножия большого холма, поросшего травой. Мягкий свет зазеркальных фонарей. Дэмиен рассказывал ей легенду о местном Икаре, когда-то слетевшем отсюда — очень давно, еще до основания Римской империи. Деталей она не помнит. Этот холм всегда был священным местом, местом казней и жертвоприношений. В старые времена он назывался Гринберри. Друидское слово.
На этот раз Бигенд уже не выставляет разрешение на парковку, этот современный эквивалент средневековых городских вольностей. Хлопнув дверцей и плотно нахлобучив шляпу, он начинает бодро взбираться по склону холма. На секунду его фигура пропадает в полоске черноты между фонарями. Кейс идет за ним. За спиной отрывисто бибикает включенная сигнализация. В этом весь Бигенд — вперед, к вершине, не оглядываясь на ковыляющих позади. Кейс пытается за ним угнаться, мысленно ругая себя за слабоволие. Дура, зачем ты ему позволяешь? Что может быть проще? Просто повернуться и уйти. Пешком добраться до дома, вдоль пустынной набережной, слушая плеск чернильной воды. Мимо темных шлюзов, мимо бомжей, пьющих сидр на лавочках. Но она продолжает карабкаться. Трава здесь выше, чем кажется на первый взгляд. Ноги уже промокли от росы. Совсем не городское ощущение.
На самой вершине одинокая скамейка, и Бигенд сидит там, глядя вниз, на Темзу, на сказочные лондонские огоньки, мерцающие сквозь мутную дымку городских испарений.
— Скажите мне «нет», — говорит он, не оглядываясь.
— Что?
— Скажите «нет», откажитесь от моего предложения. Снимите тяжесть с души.
— С удовольствием. Нет.
— Подумайте до утра.
Кейс начинает хмуриться, но вдруг понимает, что в ситуации есть определенный комизм. Бигенд намеренно, чуть ли не застенчиво дает понять: он прекрасно знает, что ведет себя шокирующе. Простой и весьма эффективный обезоруживающий приемчик.
— Что вы будете делать, если я найду автора?
— Еще не знаю.
— Станете его продюсером?
— Сомневаюсь. Люди еще не придумали названия для роли, которую я буду играть. Защитник, устранитель проблем…
Он сидит чуть сгорбившись, подняв плечи фавновского плаща, словно бы вглядываясь в мерцающий Лондон. Но Кейс замечает, что на коленях у него лежит дивиди-плеер. Он снова смотрит фрагмент с поцелуем.
— Вам придется обойтись без моей помощи. Бигенд отвечает, не поднимая головы:
— Подумайте до утра. Иногда утром все выглядит по-другому. Я хочу, чтобы вы познакомились с одним человеком.
— Повернитесь. — Кейс снимает с него шляпу. — Вот, смотрите!
Она берет шляпу в левую руку, средний и указательный пальцы ложатся в углубление. Легким движением надевает ее, потом сбивает чуть набекрень, хлопнув по полям.
— Вот так. — Она смотрит на него, подбоченясь. — А снимать надо вот так. — Она показывает. — А то вы похожи на городского старпера, который не может залезть на лошадь без стремянки.
Она возвращает ему шляпу. Бигенд нахлобучивает ее, отклоняется назад, смотрит из-под полей:
— Спасибо.
Кейс поворачивается в сторону города.
— А теперь отвезите меня домой. Я устала.
Перед дверью квартиры она встает на цыпочки и убеждается, что черный волосок марки «Кейс Поллард», наклеенный на дверную щель посредством плевка той же марки, никуда не делся. Потом находит в папке пудреницу, которой почти никогда не пользуется. Пальцы по пути задевают холодную сталь киберцилиндра. Опустившись на колени, она подставляет зеркальце и видит непотревоженный слой пудры на нижней половине дверной ручки.
Спасибо, мистер Бонд!
ВОДЯНОЙ ЗНАК
Убедившись, что остальные, внутренние ловушки тоже не сработали, Кейс будит компьютер и проверяет почту. Два письма: от Дэмиена и от Капюшончика. Она начинает с Дэмиена.
Привет из оттаявшего сердца сталинградских болот — от вороны, все еще не утратившей белизны, несмотря на комариные укусы и недельную щетину! Чтобы слиться с местной стаей, надо пить так, как я еще не скоро научусь. Место для съемок здесь просто улетное. Не помню, успел ли рассказать тебе перед отъездом: тема моего фильма — черная археология. Это такой постсоветский летний ритуал. Каждый год в гнилые комариные леса съезжается долбанутая русская молодежь с лопатами. Едут со всей страны, но больше всего из-под Ленинграда. Во время войны здесь была одна из самых жестоких, грандиозных и продолжительных битв. Все изрезано окопами, линия фронта многократно перемещалась взад-вперед, поэтому останки залегают слоями. Когда начинаешь копать, натыкаешься сначала на немецкий слой, потом идет русский, потом опять немецкий. В основном, конечно, кости: темно-серые обломки, плавающие в илистой липкой грязи, которая зимой замерзает, как камень. Грязь, если я правильно понял, анаэробная. Плоть, конечно, сгнивает (и слава богу), однако кости и предметы сохраняются идеально, и это привлекает черных археологов. Часы, ордена, оружие всех видов. Вчера один парнишка откопал нераспечатанную бутылку водки. Правда, пить ее не стали, испугались, что может быть отравлена. Визуально — просто нет слов! Пьянью бритоголовые копатели, пирамиды серых костей, вещи, которые они извлекают из-под земли… Хотя работать очень непросто. С одной стороны, мы должны постоянно пить, иначе нас побьют и изгонят, как чужаков. Такая здесь атмосфера. С другой стороны, нужна относительная трезвость ума, чтобы удерживать в руках камеру и не забывать менять батарейки. Поэтому я так долго не писал. Работа, водка, работа, водка… И так 24 часа в сутки. Поначалу я думал, что это будет разведывательная поездка, а по-настоящему снимать начнем следующим летом. Но теперь мне ясно, что это чушь. Во-первых, такой уровень безумия вряд ли повторится — даже здесь, в России. Второй раз в эту речку уже не войти. А во-вторых, если я отсюда уеду, то уже никогда не вернусь, ни за какие коврижки. Мик (наш ирландский оператор) подхватил хронический кашель. Боится, что это неизлечимая форма туберкулеза. Другой оператор, малютка Брайан, в порядке культурного обмена напился с копателями в дрова, после чего уснул в канаве. А проснувшись, обнаружил на плече огромную свежую татуировку на кинжально-паучью тему, выколотую, судя по всему, при помощи ржавого гвоздя. Другой бы на его месте заработал нервный срыв, но Брайан австралиец, рост два метра, этим его не проймешь. Умывшись, он пошел разбираться, разыскал злосчастного художника и сломал ему челюсть. Теперь опухоль на плече сошла, а Брайан ходит в полосатой безрукавке, пользуясь неоспоримым и всеобщим уважением. Мы с ним считаем, что Мик просто нытик и баба, и никакого туберкулеза у него нет. Правда, близко к нему не подходим — на всякий случай. А что у тебя? Как дела? Поливаешь мои цветы и кормишь рыбок? Не обижают тебя рекламные онанисты из Сохо? Я сейчас отдал бы левую ступню за пять минут в горячем душе. Думаю, у меня завелись лобковые вши — и это после того, как я обрил голову, чтобы не подцепить каких-нибудь паразитов! Малютка Брайан каждый раз перед сном покрывает себе яйца бесцветным лаком для ногтей. Утверждает, что это отпугивает насекомых. Но я-то знаю правду! Ему просто нравится это делать, потому что он скрытый гомик и эстетствующий мазохист.
Ладно, целую. До скорого! Дэмиен.
P. S. Если кто еще не понял: от поездки я в полном восторге!!! Еще никогда в жизни я не был так счастлив.
Кейс открывает письмо Капюшончика.
Пока народ истекает слюнями по поводу «поцелуя», как впоследствии несомненно назовут № 135, мы с Мусаши, взяв молитвенники, гордо удалились в виртуальную глушь. Не знаю, следишь ли ты за Ф:Ф:Ф в промежутках между попытками заработать денежку на то, что некоторые люди самоуверенно называют «жизнь», но форум буквально сошел с ума из-за номера 135, причем это помешательство, судя по всему, затяжное. Ты уже слышала про Си-эн-эн?
Нет, она ничего не слышала.
Сообщаю — на тот случай, если ты была в коме (счастливица): вчера они показали слегка сокращенную запись 135-го в вечернем выпуске, и теперь все сайты планеты наводнены мычащими стадами завороженных новичков-фрагментщиков.
Кейс делает паузу, чтобы это переварить. Если номер 135 показали вчера по Си-эн-эн, то Бигенд не мог об этом не знать. Однако он ни словом не обмолвился. Почему? Возможно, хотел, чтобы она обнаружила сама, уже после разговора. Надеялся, что проявление столь глобального интереса к фрагментам склонит чашу весов в пользу его предложения? Если так, то она вынуждена признать: он не ошибся в расчетах. При одной мысли, что фотография таинственного автора будет напечатана во всех газетах, ее передергивает.
В силу этой, а также ряда других причин я временно забросил Ф:Ф:Ф, превратившийся за последние два дня в исключительно зловонное место благодаря псевдофилософским миазмам толстухи М.А., и прицепился по интернету к сенсэю Деррилу на предмет дальнейшего изучения кандзи, начатого мною во время недавнего визита в Калифорнию.
Деррил, он же Мусаши — это калифорнийский фрагментщик, свободно говорящий по-японски. Японские сайты, посвященные фрагментам, — предмет пристального и восхищенного интереса Капюшончика. Используя Мусаши в качестве переводчика, он периодически отправляется туда на разведку, всякий раз публикуя результаты своих рейдов на Ф:Ф:Ф. Кейс поначалу тоже пробовала пройтись по некоторым адресам, но скоро поняла, что это пустая трата времени. Страницы, сделанные на кандзи (таких оказалось большинство), не поддавались машинному переводу, а редкие исключения, использовавшие кану, в интерпретации автопереводчика напоминали бред стеснительного матерщинника, к речи которого применили устаревший цензурный фильтр для ненормативной лексики в ранних мультфильмах, когда буквы в нехороших словах заменяли звездочками и другими специальными символами.
Незадолго до моего отъезда мы с Деррилом погрузились в загадочные глубины одного из форумов на региональном сервере Осаки и обнаружили ссылку на весьма любопытный факт: японские коллеги несколько раз упомянули, что на фрагменте № 78 удалось якобы обнаружить цифровой водяной знак. Промежуточные этапы этого удивительного открытия я опускаю (все они тщательно заархивированы на тот случай, если тебе придет охота их подробно просмаковать).
Кейс знает о цифровых водяных знаках лишь понаслышке. До сих пор никто не употреблял этот термин применительно к фрагментам. Что это значит — поставить водяной знак на видеоклип?
Но сейчас уже не вызывает сомнения: номер 78 действительно помечен цифровым водяным знаком! Значит ли это, что остальные фрагменты тоже помечены? Этого мы, к сожалению, не знаем. Зато нам известно, что для нанесения водяного знака использовалась технология под каббалистическим названием «стеганография». Считаю нужным подчеркнуть — на случай, если ты ушибла голову и утратила способность понимать очевидные вещи, — что это самый грандиозный прорыв с момента появления в сети первого фрагмента. И свершился этот прорыв только благодаря стальной настойчивости и остроумию твоего покорного слуги. Я мог бы еще упомянуть скромный вклад Мусаши-сана, но прежде мы с ним должны разобраться с фрагментами полупереваренной пиццы, которыми этот нетрезвый свинтус заплевал одну из моих лучших футболок во время последнего очного диспута.
Кейс отворачивается от экрана. Не спеша отхлебывает чай. Сегодняшний день и так уже можно назвать одним из самых странных за последнее время. Но то, о чем она собирается прочесть, может стать одним из поворотных моментов всей ее жизни. Капюшончик не шутит с такими вещами. Тайна происхождения фрагментов важнее, чем все бигенды, синие муравьи и доротеи, вместе взятые. Важнее даже, чем карьера. Кейс не может понять причину, однако твердо знает, что это так. Всепоглощающая страсть, которая объединяет их всех: Капюшончика, Айви, других истинных фрагментщиков. Объяснить это нельзя, можно только почувствовать.
Стеганография — это способ спрятать информацию, перемешав ее с другой информацией. Вот все, что я пока знаю. Но вернемся к нашему открытию Вынырнув из шепелявых бездн кандзи и почувствовав под ногами твердь родного английского, мы с Мусаши какое-то время задумчиво рассматривали наш трофей, странное слово, которое я поначалу принял за артефакт небрежного перевода. План действий родился у меня уже по возвращении в Чикаго — и мы с Деррилом сразу же принялись за его воплощение. Мы создали виртуальную японскую личность по имени Кейко, которая начала постить на форуме в Осаке. Очень мило, очень дружелюбно. Разумеется, по-японски. Никакой пошлости и дешевых секс-приманок. Кейко, правда, выходит в сеть через калифорнийского провайдера, но лишь потому, что она изучает английский в Сан-Франциско. Не прошло и двух дней, как некто Такаючи начал робко клевать с нашей ладошки. Этот Таки, как он попросил себя величать, вхож в одну из отаку-тусовок [10] с претенциозным названием «Мистика», хотя ее членам запрещено упоминать это имя всуе. Таки утверждает, что хакеры секты сумели обнаружить водяной знак на № 78. Знак, говорит Таки, представляет собой некий номер, который ему каким-то образом удалось узнать. Более того, сей пылкий юнец, движимый желанием запустить потную руку под нашу клетчатую мини-юбочку, описанную нами во всех подробностях, пообещал поделиться этим номером на первом же свидании, как только мы вернемся в Токио. Я, конечно, горжусь бесспорной славой первооткрывателя столь важного, хотя и не до конца проверенного факта (часть этой славы по праву принадлежит моему верному пиццаизрыгающему переводчику). Мамуля Анархия обгадит панталоны ядовито-зеленой завистью, если я расскажу на Ф:Ф:Ф о нашем открытии. Но стоит ли рассказывать? Ведь непонятно, что делать дальше. Осмотрительный Таки (кстати, он послал свое фото: просто кончить и умереть) соглашается сообщить номер только при личном контакте. Это единственное, в чем он абсолютно непреклонен, хотя во всем остальном охотно подставляет уши под нашу лапшу. Поразительный образчик избирательной ушлости!
На сим позволю себе поставить точку. Искренне раздосадованный,
Капюшончик.
P. S. Подскажи, что делать! Друг ты или нет?
Кейс какое-то время сидит неподвижно. Затем встает, проверяет дверь и окна и трогает ключи на шее.
В ванной она открывает воду, умывается, чистит зубы.
Отражение в зеркале, на фоне белой кафельной плитки. Как фотография, вырезанная из журнала и наклеенная на клетчатую бумагу. Причем вырезанная небрежно.
Наплывают картинки, спровоцированные письмом Дэмиена. Пирамиды костей. Семнадцать уцелевших этажей. Смятое, перекрученное железо. Запах гари. Пепел. Горький привкус в горле.
Но сейчас она здесь, в подозрительной квартире, куда недавно проникли какие-то злодеи. Доротея в роли промышленной шпионки?.. Женщина в зеркале качает головой, губы измазаны зубной пастой. Гидрофобия.
Как там Бигенд говорит? Утро вечера мудренее? Что ж, придется выяснить.
Кейс складывает и. убирает жесткий парус серебристого покрывальника. Меняет его на тонкое серое одеяло, найденное в шкафу.
— Он получил утку в лицо на скорости двести пятьдесят узлов.
Вечерняя молитва в темноте.
Закрыв глаза, она пытается представить себе водяной знак. Призрачный символ в уголке ее существования; постоянно присутствующий ярлык — невидимый, неощутимый, помечающий ее принадлежность… чему?
ТРАНС
Ее будит солнечный свет, бьющий в окна.
Квадраты неба, декорированные облаками.
Потянуться под одеялом. Зевнуть. Вспомнить о поджидающих проблемах.
Ладно, пусть подождут. Сначала нужно встать, выбраться на улицу и спокойно позавтракать.
Десятиминутная готовность. Хирургический душ, джинсы, футболка. Кейс выходит, запирает дверь и проделывает ритуал Джеймса Бонда: черный волос и плевок, пахнущий мятой. Заговор от злых сил.
Вниз по Парквею, потом по короткой, в один квартал, улочке под названием Инвернес-стрит. Там есть французское кафе, где они с Дэмиеном однажды завтракали.
Мимо витрин, столбов и телефонных будок, оклеенных бумажными объявлениями, среди которых можно и не искать стоп-кадры из «поцелуя».
А вот и кафе. Псевдофранцузское, но с настоящими французскими официантами. Подростки с материка, дешевая рабочая сила.
Первое, что она видит, войдя в кафе, — это Войтек, сидящий за одним столиком с легендарным Билли Прайоном, бывшим солистом группы под названием «БГЭ».
Кейс нравится следить за динамикой зазеркальных поп-звезд. Интерес представляют не личности, а судьбы — ежа-тые, квантово-неуловимые, словно элементарные частицы, существование которых можно доказать только постфактум, по следам на поверхности специальных чувствительных пластин, установленных в заброшенных солевых шахтах.
След, оставленный Билли Прайоном, — это левая нижняя сторона его лица, которую он специально парализовал при помощи «Ботокса» [11]перед выходом на сцену. Марго как раз слушала курс «болезнь как метафора» в нью-йоркском университете, и Кейс предложила ей взять парализованный рот Билли темой для реферата. Марго отказалась, потому что уже выбрала болезнь под названием «Бигенд», и дело было лишь за подходящей метафорой.
Все эти годы Кейс краем глаза следила за карьерой Билли. Группа «БГЭ» быстро распалась, а сам он пережил бурный роман с финской певичкой, которая назвала свою группу «Велкро Китти», в пику закону о торговых марках, тем самым заработав себе кучу неприятностей [12].
Проходя мимо их столика, Кейс видит, что Войтек разложил поверх посуды многочисленные перфорированные блокноты, испещренные красными письменами. Диаграммы, квадраты, соединенные стрелками. Судя по линии рта Билли Прайона, косметический нейротоксин уже давно выдохся: если бы он сейчас улыбнулся, его лицо выглядело бы симметрично. Войтек что-то сосредоточенно объясняем, морща лоб от напряжения.
Раздраженная официантка с ярко-алым ртом и с подведенными красной тушью глазами, обмахиваясь рекламным буклетом, машет рукой в сторону свободного столика у задней стены. Кейс садится, отодвигает меню и старательно, на ломаном французском, заказывает кофе и яичницу с колбасками.
Официантка смотрит на нее с изумленным отвращением, как на кошку, отрыгнувшую комок шерсти.
— Ну и черт с тобой, будь француженкой, — цедит Кейс в ее удаляющуюся спину.
Однако кофе появляется на удивление быстро, и вкус у него замечательный. То же можно сказать и о яичнице. Закончив завтрак, Кейс поднимает голову и видит, что Войтек ее пристально разглядывает. Билли Прайона нигде не видно.
— Кейси! — окликает Войтек, неправильно вспомнив имя.
— Это был Билли Прайон, да?
— Можно присоединиться?
— Пожалуйста.
Войтек начинает собирать свои блокноты: аккуратно закрывает, засовывает в сумку по одному. Потом подходит и садится за столик Кейс.
— Так Билли Прайон — твой друг?
— Владетель галереи. Мне нужно место, чтобы выставить проект «Зи-Экс 81».
— А проект закончен?
— Нет, еще собираю компьютеры.
— Сколько же тебе надо?
— Очень много. И еще нужен спонсор.
— Значит, Билли Прайон — потенциальный спонсор?
— Нет. Вы работать большая корпорация? Они не хотят услышать про мой проект?
— Я свободный художник.
— Но здесь по работе?
— Да, контракт с рекламным агентством. Войтек поправляет сумку на плече.
— Не «Саачи»?
— Нет. Войтек, ты знаешь что-нибудь о цифровых водяных знаках?
Он кивает:
— Да. Что?
— Такая вещь, как стеганография.
— Угу.
— Что это значит: на цифровой видеоклип нанесен водяной знак? Какой-то номер?
— Он видимый?
— Нет, скорее скрытый. По крайней мере изначально.
— Это называется стеганография — когда номер прячут. Многоразрядный номер?
— Скорее всего.
— Значит, это код. Клиент получает код от фирмы, фирма специалист, делает водяные знаки. Фирма дает код и средства, чтобы спрятать. Это стеганография. Клиент потом проверяет интернет, ищет свой код. Если видео украл пират, то поиск принесет успех.
— То есть по водяным знакам можно отслеживать динамику распространения видеоклипов?
Войтек кивает.
— Кто этим занимается, кто ставит водяные знаки?
— Есть многие фирмы.
— А можно по знаку определить, какая фирма его поставила?
— Клиенту не понравится такое. Проблема — безопасность.
— Может ли кто-нибудь обнаружить водяной знак, прочитать его? Не зная кода, не зная, кто его поставил? Не зная даже, есть ли этот знак?
Войтек несколько секунд думает, потом отвечает:
— Трудно, но сделать можно. Хоббс знает про эти вещи.
— Кто такой Хоббс?
— Вы встречались. Человек с «Куртами».
Кейс вспоминает злобное, беккетовское лицо, грязные ногти.
— Интересно. А откуда он знает?
— Математика. Тринити, Кембридж, потом работа на Америка, сотрудник АНБ [13]. Очень, очень сложный.
— Что, работа?
— Нет, человек. Хоббс.
Утро солнечное, «крестовый поход детей» бурлит вовсю.
Кейс стоит на Инвернес-стрит рядом с Войтеком, глядя на бескрайний людской поток. Запыленные фигуры действительно кажутся средневековыми в ярком солнечном свете; только идут не на Вифлеем, а в сторону Камденского шлюза. Войтек нацепил на нос круглые солнечные очечки, которые делают его похожим на покойника с монетками на глазах.
— Я должен встретить Магду.
— Кто она?
— Сестра. Продает шапки возле Камденского шлюза. Пойдем!
Войтек ныряет в поток юных крестоносцев, увлекает Кейс за собой.
— Субботу торгует в Портобелло, на ярмарка. Воскресенье здесь.
Кейс идет за ним, думая о водяных знаках, о вопросах, которые нужно задать.
Утреннее солнце действует умиротворяюще. Они незаметно доходят до шлюза, окруженные топотом молодых ног, которые обеспечивают производителям кроссовок миллиардные доходы.
Войтек рассказывает, что помимо продажи шапок Магда иногда занимается рекламой, но Кейс не может взять в толк, что именно она делает.
Рынок разбит за шлюзом, в лабиринте кирпичных викторианских строений. Склады и подземные конюшни, где держали лошадей, тащивших баржи по каналу. Кейс все еще путается в этом лабиринте, хотя бывала здесь много раз. Войтек ведет ее мимо похоронных одежд, висящих на шестах огромными гроздьями, мимо старых киноафиш, стопок грампластинок, русских будильников, высушенных пучков курительных трав.
В сумрачных недрах лабиринта, среди лава-ламп и неоновых светильников необычных цветов, они наконец находят Магду, которая совершенно не похожа на своего брата, если не считать характерно высоких скул. Маленькая, симпатичная, крашенная хной, затянутая в «конверсионный» корсет, должно быть, переделанный из какой-нибудь противоперегрузочной авиаамуниции. Магда бодро собирает товар, сворачивает стенд.
Войтек спрашивает что-то на их родном языке. Она отвечает, смеется.
— Говорит, французы покупают оптом, — переводит Войтек.
— А еще она сама хорошо говорит по-английски, — добавляет Магда, протягивая руку. — Меня зовут Магда.
— Кейс Поллард. — Они обмениваются рукопожатием.
— Кейси тоже работать в реклама.
— Ну, думаю, не так глупо, как я. Лучше не напоминай мне. — Магда заворачивает очередную шапочку в тряпицу и укладывает в картонную коробку.
Кейс начинает ей помогать. Именно такие шапочки она могла бы покупать, если бы вообще носила шапочки. Серые и черные, вязаные крючком или сшитые из промышленного фетра, без наклеек и ярлычков, без привязки ко времени.
— Симпатичные шапочки.
— Спасибо!
— Подрабатываете в рекламе?
— С деловым видом хожу по барам, по ночным клубам, знакомлюсь с людьми. В разговоре как бы невзначай упоминаю продукт моего клиента. Разумеется, с хорошей стороны. Моя главная задача — привлечь внимание. Я только недавно начала это делать, но уже так надоело!
Магда действительно хорошо говорит по-английски. Кейс странно, что между братом и сестрой такая разница в языке.
— Да вы не думайте, я правда его сестра, — смеется Магда, заметив ее взгляд. — Мать нас сюда привезла, когда мне было всего пять лет.
Она убирает последнюю шапочку, закрывает картонный короб, отдает его Войтеку.
— Значит, вам платят за то, что вы ходите по клубам и отзываетесь о разных продуктах?
— Да, фирма называется «Транс». Делает неплохой бизнес. Я вообще студентка, учусь на дизайнера. Конечно, нужно как-то жить, подрабатывать, но такая работа — это уже слишком! — Она накрывает опустевший стенд пластиковым экраном. — Зато я сегодня двадцать шапочек продала. По этому поводу надо выпить, да?
— Вот ты сидишь в баре, пьешь пиво, — говорит Магда. Они втроем сидят в уголке за стойкой переполненного камденского бара и пьют пиво.
— Да, знаю! — обиженно говорит Войтек.
— Я не о том! — отмахивается она. — Допустим, ты сидишь в баре, пришел отдохнуть. И тут к тебе подсаживается симпатичная девчонка. Или парень, у нас парни тоже работают. Ну, знакомится, начинает разговор. И так, между делом упоминает какую-нибудь марку одежды или фильм, который недавно вышел. Естественно, никаких попыток впарить — просто доброжелательный отзыв. И знаете, что потом происходит? Вот этого я никак не могу понять! Знаете, что происходит?
— Не знаю, — отвечает Кейс.
— Ты в ответ заявляешь — да, я тоже обожаю этот продукт! То есть банально врешь! Сначала я думала, только мужчины так поступают. Но нет, женщины тоже врут!
Кейс уже слышала о таком способе рекламы, в Нью-Йорке чего только не встретишь. Однако впервые видит человека, который лично этим занимается.
— Ну да, это называется забросить якорь, — кивает она. — Доброжелательная оценка продукта подвязывается к воспоминанию о симпатичном представителе противоположного пола. А врут они потому, что это одно из инстинктивных правил флирта. Сходство предпочтений увеличивает вероятность сексуального контакта. Вот они и поддакивают.
— Да, но покупают потом джинсы? — восклицает Войтек. — Идут смотреть кино? Нет!
— Ну правильно, — отвечает Кейс. — Продукт они не покупают, зато заставляют информацию циркулировать. Используют ее, чтобы произвести впечатление на случайных знакомых в барах.
— Способ распространения информации? Сомневаюсь, что эффективно.
— Как раз очень эффективно! — настаивает Кейс. — Вирусный механизм. Проникновение в глубь рыночного сегмента. Надо только тщательно выбрать места первичного ввода информации…
— Именно! — кивает Магда. — Меня посылают в крутейшие места. Я каждый вечер ошиваюсь в шикарных клубах, причем все оплачено: вход, выпивка, еда…
Магда делает большой глоток, ставит кружку, вздыхает:
— Но это уже начинает давить на мозги. Допустим, я иду в бар. Просто так, не по работе. И ко мне кто-нибудь подсаживается, начинает говорить. И упоминает какой-нибудь продукт.
— И что?
— Ничего особенного; типа ему что-то нравится. Фильм или там модельер. И все, я замыкаюсь! — Она смотрит на Кейс. — Вы понимаете?
— Да, наверное.
— Как будто внутри что-то девальвировалось: во мне самой, в том, как я воспринимаю людей. Я уже не доверяю самому безобидному трепу… — Магда угрюмо пожимает плечами. — Ну а вы какой рекламой занимаетесь?
— Консультациями по дизайну, — отвечает Кейс. Но это звучит как-то пресно, и она добавляет: — А еще я провожу так называемую стиль-разведку. Производители нанимают меня, чтобы отслеживать новые веяния в моде.