Его глаза сверлят, как буравчики. Типичная черта американо-китайских ботаников? Этакое интенсивное бесстыжее любопытство.
— Да, в Нью-Йорке, несколько раз, — отвечает Кейс со своего насеста за столом.
— По контракту?
— Да.
— Я тоже.
— А что вы делали?
— Настраивал компьютеры. — Он умолкает на секунду. — Сначала окончил Техасский университет, потом Гарвард. Потом открыл интернет-компанию. Которая лопнула, конечно.
По голосу не скажешь, что он огорчен. Кейс заметила: мало кто из бывших владельцев огорчается по поводу провала своих интернет-проектов. В основном они относятся к этому с циничным фатализмом, считают, что это к лучшему. Хорошо, если Бун не из их числа.
— Если ваше имя набрать в «Гугле», то…
— То услышите громкий хлопок, какой бывает, когда лопается перспективная интернет-компания. А еще встретите кое-какие упоминания о «цивилизованном хакере». Впрочем, это все сплетни.
Он бросает взгляд на кибердевочек у стены, но ничего не спрашивает.
— А чем занималась ваша фирма?
— Сетевой безопасностью.
— Живете в Америке?
— В штате Вашингтон. У меня земельный участок на острове Оркас. Небольшой пятачок и часть горного склона. И кузов от трейлера «Аэрострим» пятьдесят первого года, подпертый шпалами. Все держится на плесени и еще на какой-то дряни, которая окисляет алюминий. Я давно собираюсь построить дом, да жалко портить вид на скалу.
— И это ваша постоянная база?
— Моя база вот. — Он пинает ногой свой антикварный чемоданчик. — А вы где живете, Кейс?
— В Западном Манхэттене, на перекрестке Сотой и Одиннадцатой.
— Да, я знал, что вы живете в Нью-Йорке.
— Откуда?
— Нашел вас в «Гугле».
На кухне начинает свистеть чайник. Кейс встает. Бун тоже встает, идет за компанию на кухню.
|
|
— Интересный желтый цвет, — комментирует он.
— Дэмиен Пиез.
— Вы о чем?
— Фамилия такая — Пиез. «Завтрак с овсянкой». Режиссер видеоклипов. Не знакомы с его работами?
— Так сразу не вспомню.
— Это его квартира. Бун, а что вам предложил Бигенд?
— Партнерство, как он выразился, — говорит Бун, и Кейс чувствует, что он внимательно следит за ее реакцией. — Хотя я не вполне понял, что он имеет в виду. Он хочет, чтобы я работал с вами. Мы должны найти человека, который выкладывает видеоклипы в интернет. Все расходы будут покрыты; насчет гонорара я еще не говорил.
Волосы у него плотные, жесткие, типичная китайская щетка. Лицо чуть вытянутое, изначально женственное, но впоследствии, должно быть, закалившееся в передрягах, которых наверняка хватало в жизни китайского мальчика по имени Бун, выросшего в американском городке под названием Тулса.
— Он вам объяснил, почему мы должны работать вместе? И вообще, зачем ему нужна я? — Кейс кладет в заварник пакетики так называемого чая, заливает кипятком. — Извините, забыла спросить: может, вам кофе?
— Нет, пусть будет чай.
Бун подходит к раковине и начинает мыть стоящие там кружки. Что-то в его движениях напоминает повара, с которым Кейс одно время встречалась. Тот так же сноровисто складывал полотенце перед тем, как вытереть посуду.
— Бигенд сказал, что не хочет изобретать велосипед. — Бун ставит чашки на стол. — Сказал, что если кто и сможет вычислить, откуда берутся эти обрывки, так это вы.
— А ваша роль какая?
— Я должен вам помогать. Вы даете идею, я воплощаю ее в жизнь.
|
|
Кейс смотрит на него:
— А вы уверены, что справитесь?
— Конечно, я не всесилен, но пригодиться могу. Как говорится, практик-ассистент широкого профиля.
Кейс разливает чай в кружки.
— А сами вы хотите это делать?
Он выуживает пакет так называемого чая, нюхает его.
— Что это такое?
— Не знаю. Нашла у Дэмиена в шкафу. Кажется, чай без кофеина.
Бун дует на кружку, осторожно пробует, морщится:
— Горячо.
— Ну так как? Вы хотите это делать?
Он держит кружку у рта, смотрит на Кейс сквозь ленточки пара.
— Честно говоря, пока не решил. — Он опускает кружку. — Это интересная задача, теоретически. Насколько мы знаем, с ней никто еще не справился. Время у меня сейчас есть. А у Бигенда есть деньги, которые он готов потратить.
— Это ваши «за»?
Он кивает, делает глоток, снова морщится.
— Да. А против в общем-то одно: Бигенд. Такие вещи трудно сопоставить, правда?
Бун подходит к окну и, похоже, смотрит на улицу. Потом показывает на круглый прозрачный вентилятор, который вмонтирован в верхнюю панель одной из створок:
— У нас таких нет. А здесь они везде, во всех окнах. Непонятно, зачем они вообще нужны.
— Эффект Зазеркалья, — отвечает Кейс.
— Зазеркалья?
— Разные мелкие отличия.
— Для меня Зазеркалье — это Бангкок. Все чужое, азиатское. А здесь практически все, как у нас.
— Нет, не все, — возражает Кейс. — Вы же заметили вентилятор. Это местная английская вещь, они его сами изобрели, разработали конструкцию. И скорее всего здесь же изготовили. Британия всегда была индустриальной страной. Зайдите в магазин, купите ножницы — это наверняка будут английские ножницы. Они здесь все делают сами. А цены на импорт всегда искусственно завышали, чтобы ничего не ввозить. В Японии та же ситуация — там каждая мелочь, каждый шурупчик местного производства.
|
|
— Да, я понимаю, о чем вы говорите. Но знаете, такое положение долго не продержится. Сейчас все бигенды мира над этим работают: над стиранием границ. Скоро уже не останется таких зеркал, за которые можно будет убежать. — Бун смотрит ей в глаза. — По крайней мере в смысле мелочей и шурупчиков.
Они несут кружки в гостиную, садятся на старые места.
— А вы? — спрашивает Бун. — Что вы думаете о Бигенде?
Кейс не может понять, зачем она вообще продолжает этот разговор. Наверное, из-за мимолетной утренней встречи в толпе, которую Бун не помнит. Или только делает вид, что не помнит. Это идет вразрез с концепцией урбанистической разобщенности: сначала сталкиваешься со случайным прохожим, которого наверняка больше никогда не увидишь, а потом он снова появляется в твоей жизни.
— Хьюберт Бигенд — умный человек, — отвечает она. — Но он мне не очень симпатичен.
— Почему?
— Ну, мне не нравится, как он себя ведет. Как обращается с людьми. Трудно объяснить. Какая-то смутная неприязнь. Конечно, этого мало, чтобы отказаться от контрактов с его фирмой. Однако работать на него лично…
Кейс тут же жалеет, что проговорилась. Она ведь совсем не знает этого человека. Что, если он сейчас пойдет к Бигенду и обо всем доложит?
Бун сидит на диване, обхватив кружку длинными пальцами и глядя на Кейс.
— Бигенд может позволить себе покупать людей, — говорит он. — Я, конечно, не хочу превратиться в один из ключиков на его цепочке. Но речь идет о больших деньгах, у меня нет иммунитета к таким деньгам. Когда моя фирма стала разваливаться, я вынужден был делать некоторые вещи, о которых теперь жалею.
Кейс смотрит на него. Это правда, или он просто рисуется?
Бун хмурится и спрашивает:
— Как вы считаете, зачем это ему надо?
— Он думает, что сможет превратить фрагменты в товар.
— Да, а потом в деньги. — Бун ставит кружку на ковер.
— Он говорит, это не из-за денег. А из стремления к совершенству.
— Ну да, конечно. Деньги — побочный эффект. Очень удобная позиция. Позволяет ему темнить насчет нашего гонорара.
— Но если бы он впрямую назвал цену — ведь это было бы уже не так интересно! Если он точно скажет, сколько заплатит, то мы получим обычный контракт. А он играет на более глубоких вещах.
— И ведет себя так, как будто уже все решено.
— Да, я заметила. И что, вам хочется ему подыгрывать?
— Если сейчас не подыграть, то никогда не докопаешься до сути, — отвечает Бун. — А я уже начал, я уже влез в это дело.
— Вот как? Уже?
— Ну да, много ли надо. Мне достаточно вот этого, — он кивает в сторону своего чемоданчика, — чтобы начать работать. Правда, результат пока нулевой.
— А что у вас в чемодане?
Бун кладет чемоданчик на колени, щелкает замками. Внутри все выстелено серой губкой; в центральном углублении покоится металлический прямоугольник, по бокам разложены шнуры, три мобильных телефона и большая универсальная отвертка. Один из телефонов одет в яркий пятнистый чехольчик.
— Что это? — Кейс показывает на пятнистый телефон.
— Это из Японии.
— Что, и отвертка нужна?
— Конечно! Без нее ни шагу.
В это она почему-то сразу верит.
Они едят китайскую лапшу в паназиатском ресторане на Парквее. Полированные деревянные панели, керамические миски. Бун самозабвенно рассуждает о технических вещах, о разрешении. Даже признанному ветерану Ф:Ф:Ф интересно послушать мнение свежего человека.
— Все фрагменты обладают одинаковым разрешением, очень высоким. Чтобы хватило для проекции на большой экран. Вся видеоинформация, все детали, размер зерна — все это здесь есть. Видеоматериал с меньшим разрешением невозможно увеличить, чтобы одновременно сохранилась четкость. Если фильм смоделирован на компьютере, то всю эту мелкую физику нужно добавлять руками. — Бун поднимает палочки. — Слышали что-нибудь о рендер-фермах? — Он забрасывает лапшу в рот, начинает жевать.
— Нет.
Он глотает, кладет палочки на стол.
— Огромный зал, масса компьютеров, множество людей. Обрабатывают видеоматериал вручную, кадр за кадром. Очень трудоемкий процесс. Шекспировские обезьяны, которых заставили вкалывать по плану. Рендеринг — это окончательный обсчет цифрового видеоматериала. Очень дорогая штука, требует серьезных вычислительных ресурсов, рабочей силы. Это практически невозможно осуществить втайне, особенно в данной ситуации. Нужны корпоративные средства безопасности, иначе кто-нибудь обязательно проговорится. Представьте, куча людей сидят и ковыряются в вашем видео, разбирают по пикселям. Добавляют детали. Делают волосы. Волосы — это вообще кошмар. А получают за труд гроши.
— То есть гипотеза о «Кубрике-самоучке» не работает?
— Ну, если только у него есть доступ к технологии, которая сегодня считается несуществующей. Если допустить, что фрагменты сделаны на компьютере, то автор либо изобрел принципиально новую концепцию создания цифровой графики, либо у него есть засекреченная рендер-ферма. Если отмести первую возможность, что у нас остается?
— Остается Голливуд.
— Правильно. Только в более широком, глобалистском смысле. Сейчас вы можете создавать компьютерную графику в Голливуде, а обсчитывать ее будут в Нью-Йорке или в Новой Зеландии. Или в том же Голливуде. В любом случае это останется серьезным производством. А на производстве люди общаются, говорят. Учитывая уровень интереса к фрагментам, потребуются крайние меры безопасности, чтобы избежать утечек.
— Получается уже не «Кубрик-самоучка», а какой-то «Спилберг-инкогнито». То есть фрагменты создают люди, которые сидят на олимпе киноиндустрии. В их распоряжении находятся неограниченные ресурсы. Эти люди зачем-то производят весьма необычный продукт и распространяют его весьма необычным путем. Сохраняя строжайшую секретность.
— Вы в это верите?
— Не очень.
— Почему?
— Сколько времени вы провели, просматривая фрагменты?
— Не так уж много.
— И какое чувство у вас возникло?
Бун смотрит на миску с лапшой, потом на Кейс.
— Пожалуй, чувство одиночества.
— Многие считают, что со временем чем больше появляется новых фрагментов, тем глубже, полифоничнее от них впечатление. Словно все куда-то движется, и вот-вот случится нечто… радикальное, когда все круто изменится. — Кейс пожимает плечами. — Это трудно объяснить, но если погрузиться, то постепенно начинаешь чувствовать нагнетание. Удивительно мощный эффект, если учесть столь незначительный объем видеоматериала. Я просто не верю, чтобы кто-то из теперешних кинематографистов мог такое создать. Хотя если вы походите по форумам, то увидите, что разные известные режиссеры постоянно выдвигаются на роль автора.
— Вы не думали, что все дело в повторении? Может, вы уже посмотрели фрагменты столько раз, что начинаете додумывать несуществующие вещи? А общение с другими фрагментщиками только усугубляет…
— Думала, конечно. Даже пыталась себя уговорить, что надо избавиться от зависимости. Но всякий раз открываю файл, и это чувство возвращается. Чувство, что стоишь на пороге… не знаю чего. Другой вселенной? Или понимания сюжета?
— Ешьте лапшу, пока не остыла. Еще успеем поговорить.
Они и вправду много говорят — прогуливаясь по Хай-стрит в сторону Камденского шлюза, мимо магазина, где Дэмиен купил новую мебель. «Юные крестоносцы» уже разошлись по домам. Бун рассказывает про детство в Оклахоме, про взлеты и падения своей фирмы, про изменения в экономике после сентябрьских терактов. Похоже, он хочет, чтобы Кейс поняла, что он за человек. Она в свою очередь рассказывает немного о своей работе, не упоминая о лежащей в ее основе аллергии.
В конце концов они оказываются на замусоренной служебной дорожке, которая идет вдоль канала. Небо наливается тревожным серым светом, как на черно-белой репродукции Тернера [15]. Это место напоминает Кейс о поездке в Диснейленд с родителями, когда ей было двенадцать. «Пираты Карибского моря» сломались; актеры, надев болотные сапоги поверх пиратских костюмов, сняли посетителей с аттракциона и провели через служебную дверь в огромный подземный зал с цементными стенами, забитый уродливыми механизмами, среди которых копошились чумазые рабочие, словно морлоки из «Машины времени».
Для Кейс это была трудная поездка: втайне от родителей она начала избегать Микки-Мауса, постоянно от него отворачивалась и в результате на четвертый день натерла себе шею. Впоследствии Микки-Маус почему-то перестал вызывать болезненную реакцию, но Кейс еще долго относилась к нему с подозрением.
Бун извиняется: ему надо проверить почту. Может прийти письмо, которое будет ей интересно. Присев на скамейку, он достает лэптоп, кладет его на колени. Кейс подходит к парапету и смотрит вниз, в мутную воду. Серый презерватив, похожий на медузу. Полузатонувшая пивная банка. Нечто трудноразличимое на глубине — громоздкая масса, замотанная в подвижные обрывки целлофановой пленки. Она пожимает плечами и отворачивается.
— Вот, посмотрите, — зовет Бун, поднимая голову.
Кейс пересекает служебную дорожку, садится рядом с ним. Он передает ей лэптоп. На бледном от дневного света экране она читает:
Каждый из сегментов чем-то помечен, каким-то шифром. Конкретнее сказать не могу. Формат всех меток одинаковый, однако информации в них, к сожалению, немного. Поэтому прочитать не получится. Могу только подтвердить, что иголка в этом стоге есть.
— Кто это пишет?
— Мой друг из университета «Райс». Я послал ему все сто тридцать пять сегментов, попросил посмотреть.
— Чем он занимается?
— Теоретической математикой. Считает чертей на кончике иглы. Я в этих вещах вообще не разбираюсь. Он какое-то время работал в моей фирме, занимался шифрованием данных. Еще удивлялся, что его знаниям нашлось хоть какое-то практическое применение.
Неожиданно для себя Кейс говорит:
— Это цифровой водяной знак.
Бун смотрит на нее с каким-то непонятным выражением.
— Почему вы так решили?
— В Токио живет один человек. Он утверждает, что знает некий код, который считали с фрагмента номер 78.
— Кто считал?
— Японские фрагментщики. Какая-то отаку-группа.
— У вас есть этот номер?
— Нет. Я даже не уверена, что это правда. Он мог выдумать всю историю.
— Зачем?
— Чтобы порисоваться перед девушкой. Которая тоже выдумана.
Какое-то время Бун смотрит на нее с тем же непонятным выражением. Потом спрашивает:
— Что вам нужно для того, чтобы проверить эту историю?
— Аэропорт, — отвечает она, понимая, что уже переступила черту, окунулась в задачу, и назад хода нет. — Билет на самолет. И подходящая легенда.
Бун выключает лэптоп, закрывает крышку, кладет ладони на серый металл, опускает голову. Сидит неподвижно. Со стороны можно подумать, что он молится. Наконец он поднимает глаза и говорит:
— Ну что ж. Если это правда, если номер удастся достать, то у нас будет зацепка.
— Да, я знаю.
А что еще скажешь? Кейс просто сидит и думает о тех силах, которые только что пришли в движение. И о том, куда это все может завести.
АПОФЕНИЯ
Поднявшись по ступенькам, Кейс вспоминает, что забыла совершить ритуал Джеймса Бонда. Однако тревоги нет: последние события разрушили чары азиатских шлюх.
Даже это, лежащее в мешке за стопкой журналов, не кажется таким уж страшным. Если, конечно, на нем не зацикливаться.
Лучше подумать о том, куда она только что влезла. По пути к метро Кейс еще раз подтвердила: да, она будет участвовать в поисках. Полетит в Токио, попытается найти Таки и выведать у него номер — с помощью Капюшончика и Мусаши. А дальше видно будет.
Бун посоветовал не воспринимать это партнерство как фаустовскую сделку с Бигендом. Они могут выйти из дела в любой момент, а друг с другом будут вести себя честно, играть в открытую. И все закончится хорошо.
Впрочем, Кейс уже слышала подобные речи в контексте некоторых контрактов, которые закончились отнюдь не хорошо.
Так или иначе, решение принято. Два черных вычурных ключа качаются на шнурочке, и Кейс не собирается переживать из-за безопасности периметра.
К черту Доротею.
Нужно доверять качеству немецких замков.
Что на самом деле ведет к еще одной проблеме, думает она, отпирая дверь.
Непонятно, где оставить новые ключи. Дэмиен, надо полагать, захочет как-то попасть к себе домой, если вернется в ее отсутствие. Офиса у него нет и никогда не было, а координат его агентов она не знает. Общих знакомых — таких, которым можно было бы доверить ключи от квартиры, где лежит компактная и очень дорогая аппаратура, — тоже нет. Неизвестно, как регулярно он проверяет свою почту в России. Если сейчас написать ему письмо, спросить совета, то ответ может прийти слишком поздно.
И тут Кейс вспоминает Войтека и Магду, которые не знают адреса квартиры. Можно оставить им вторые ключи, а Дэмиену сообщить их номер телефона.
Она заходит в квартиру и еще раз осматривается. На вид все в порядке. Даже вмятина на диване, где сидел Бун, уже разгладилась.
Звонит телефон.
— Алле?
— Здравствуйте, Кейс. Меня зовут Памела Мэйнуоринг. Я организую поездки для Хьюберта. Для вас забронирован рейс. Хитроу — Нарита, время в пути десять часов пятьдесят пять минут. Первый класс, вылет завтра. Устраивает?
Кейс хмурится, уставившись на кибердевочек.
— Э-э… да. Спасибо.
— Замечательно! Я сейчас заеду, привезу билет. У меня еще ваш лэптоп и мобильный телефон.
До сих пор Кейс ухитрялась как-то обходиться без этих вещей, по крайней мере во время командировок. Дома у нее есть лэптоп, но он подключен к большому экрану и нормальной клавиатуре и играет роль домашнего компьютера. А поездки в Зазеркалье она всегда воспринимала, как отдых от мобильника. Но сейчас другое дело. По-японски она не говорит, а надписей на английском в Токио практически нет — она это помнит с прошлого визита.
— Я уже в пути, звоню из машины, — сообщает трубка. — Буду у вас ровно в десять. До свидания.
Щелчок.
Кейс находит картонку с имэйлом Войтека и пишет ему письмо: дает номер Дэмиена и просит срочно позвонить. Ей нужно одолжение, которое может стоить нескольких «Зи-Эксов». Второе письмо — Капюшончику: послезавтра она будет в Токио, пусть подумает, как подступиться к Таки.
Отправив письма, она с колебанием подводит мышь к имэйлу матери. Читать, не читать? И вспоминает, что до сих пор не ответила на два предыдущих письма.
Ее мать зовут Синтия, synthia@roseoftheworld.com, а слова «Роза мира» в адресе — это название общины на Мауи, в стране красной пыли.
Кейс никогда не была на Мауи, но мать присылала фотографии: покосившееся невзрачное ранчо в стиле шестидесятых у подножия бурого холма, а вокруг редкая высокая трава, сквозь которую проглядывает красная почва. Будто кожная болезнь под волосами. Они там день и ночь занимаются прослушиванием пустых аудиокассет, пытаясь в белом шорохе разобрать голоса усопших. Фанатики ФЭГ [16], к которым Синтия приобщилась еще с давних пор. Кейс помнит, как мать клала старый отцовский катушечник в микроволновую печь, чтобы защититься от случайных помех.
Кейс никогда не разделяла увлечения матери голосами с того света — так же как и ее отец. В разговорах они оба старались избегать этой темы. Только однажды Уин, после тщательного раздумья, определил это увлечение, как апофению. Поиск связи и смысла в несвязанных вещах. Больше они к этому вопросу не возвращались.
Кейс нерешительно водит курсором вокруг письма матери, которое озаглавлено «Алле-о-о???!».
Нет, сейчас она к этому не готова.
Лучше заняться чем-то полезным. Подойти к холодильнику и решить, что можно съесть, а что выкинуть перед отъездом.
Апофения. Кейс задумчиво смотрит в холодное, красиво освещенное нутро немецкого холодильника. Что, если смутное чувство, возникающее при просмотре фрагментов, и есть апофения? Иллюзия смысла в несвязанных вещах, псевдораспознавание образов? Они не раз обсуждали это с Капюшончиком, который любит поразглагольствовать на подобные темы. Нейромеханика галлюцинаций, личный опыт Августа Стриндберга, перенесшего нервный срыв, воспоминания самого Капюшончика о юношеских опытах с наркотиками, когда «вселенная общается с твоим мозгом на билинейном диалекте ангельского языка». Пользы от этих разговоров практически не было.
Вздохнув, Кейс закрывает холодильник.
Трещит наружный звонок. Она идет вниз и впускает Памелу Мэйнуоринг, двадцатилетнюю блондинку в черной мини-юбке и клетчатых колготках. В каждой руке у Памелы обтекаемые нейлоновые чемоданчики. Кейс успевает заметить машину «Синего муравья», стоящую у тротуара. Водитель, облокотившись на капот, беседует с пустотой: в руке сигарета, в ухе пластиковый наушник.
Памела Мэйнуоринг — образец быстроты, эффективности и агрессивной ясности. Этой женщине ничего не приходится повторять дважды. Они еще не дошли до дверей квартиры, а Кейс уже расписалась за номер в гостинице «Парк Хайатт» в районе Шинджуки, с видом на императорский дворец.
— Виден только кусочек крыши, — уточняет Памела, положив чемоданчики бок о бок на стол. — Там у вас что, кухня? Интересный желтый цвет.
Она открывает первый чемоданчик: лэптоп и принтер.
— Давайте проверим. — Она включает лэптоп. — Обратный билет открытый, на любое время и любую авиалинию. Вообще, можете заказывать билеты куда угодно. Мой имэйл и телефон в лэптопе. Все поездки Хьюберт организует через меня, так что звоните в любое время.
На экране появляется таблица с расписанием рейсов.
— Да, все в порядке, — кивает Памела.
Она достает из конверта бланки билетов, вставляет их в миниатюрный принтер. Раздается энергичное жужжание. Билеты вылезают с другой стороны.
— Регистрация за два часа до вылета. — Памела ловко вкладывает билеты в конвертик с эмблемкой «Бритиш Эйруэйз». — Еще у меня для вас компьютер, «Айбук». Стандартные программы, сотовый модем. И мобильный телефон. Работает в Европе, Японии, США. В аэропорту Нарита вас встретит наш представитель. Токийский офис «Синего муравья» в вашем полном распоряжении. Переводчики, водители, все что угодно. Буквально все.
— Я не хочу, чтобы меня встречали.
— Хорошо. Значит, не встретят.
— Скажите, Хьюберт еще в Нью-Йорке?
Памела поднимает левую руку: часы «Оукли таймбом», чуть шире запястья.
— Хьюберт сейчас на пути в Хьюстон, но завтра снова вернется в «Мерсер». Его имэйл, номера телефонов — все в вашем «Айбуке».
Памела открывает второй чемоданчик, где обнаруживаются: плоский «Макинтош», серый мобильник — судя по размеру либо старый, либо очень мощный; провода и разная периферия в нераспечатанном пакете; колода глянцевых инструкций. На крышке лэптопа лежит фирменный конверт «Синего муравья». Памела выключает свой компьютер, застегивает чемоданчик, затем поднимает конверт и вытряхивает оттуда кредитную карту.
— Распишитесь, пожалуйста.
Кейс берет карту: платиновая «Виза» на ее имя. В углу эмблема «Синего муравья». Кибернасекомое, стилизованное под египетский иероглиф, — вне всяких сомнений, детище Хайнца. Памела протягивает роскошную немецкую шариковую ручку. Кейс переворачивает карту и расписывается на девственной светлой полоске. За кулисами ее этической вселенной что-то с грохотом осыпается.
— Рада была познакомиться, — говорит Памела. — Удачи и счастливого пути. Обязательно звоните, если что-нибудь понадобится. Все что угодно. — Она крепко жмет руку Кейс. — Провожать не надо, я сама найду выход. До свидания!
Гостья выходит, Кейс запирает за ней дверь. Потом возвращается к столу, берет из чемоданчика мобильный телефон. Тот уже включен. Потыкав кнопки, она находит, как его выключить, и кладет обратно. Застегивает чемоданчик, отодвигает в сторону.
Глубоко вдохнуть. Наклониться вперед — растяжка спины, упражнение из пилатеса. Медленно, позвонок за позвонком, до положения эмбриона. Осторожно выпрямиться.
Звонит домашний телефон.
— Алле?
— То Войтек.
— А, Войтек. Слушай, мне нужна помощь. Хочу оставить тебе ключи. Отдашь их моему другу, если он вдруг объявится. Я заплачу тебе двадцать фунтов.
— Не надо деньги, Кейси.
— Это пожертвование на твой проект «Зи-Экс». Я получила новую работу, и все расходы оплачиваются, — выдумывает Кейс, но тут же осознает, что это в общем-то правда. — Можешь встретиться со мной через два часа? В кафе, где мы завтракали?
— Да.
— Замечательно. До встречи! — Она кладет трубку.
И задумывается — первый раз за эти дни, а по большому счету и за всю свою жизнь, — не прослушивается ли телефон. Может, этим и объясняется история с азиатскими шлюхами? Почему бы нет? Ведь стерва Доротея — промышленная шпионка, пусть даже бывшая. Это их излюбленные методы. Жучки, прослушивание. Кейс прокручивает в памяти все телефонные разговоры с момента появления азиатских шлюх. Единственный значимый звонок — разговор с Еленой, насчет фирмы «Транс» — был сделан из автомата на Хай-стрит. Значит, остается только звонок Войтеку. Но это не страшно, ведь никто не знает, где они завтракали. Хотя, с другой стороны, они наверняка могут отследить его номер…
Кейс идет в спальню, где лежат ее вещи и чемодан. Ритуальный танец: складывание и упаковывание ПК. Верный способ сказать своему телу, что скоро оно перестанет зависеть от безопасности этого периметра.
Закончив собираться, Кейс ложится поверх одеяла, ставит внутренний будильник на час вперед, чтобы успеть на встречу с Войтеком в кафе на Абердин-стрит, и мгновенно засыпает.
Ей снится, что она едет в лондонском такси, на заднем сиденье. Обычно она редко видит сны — точнее, редко их помнит, — однако сейчас в память впечатывается каждая деталь. Тихая августовская ночь. Желтоватая листва, оттеняющая возраст города, глубину его истории, его упрямую несокрушимость. Фасады высоких домов, отрешенные и неприступные. Кейс зябко вздрагивает, хотя ночь тепла, а окна в такси закрыты. Наплывает картина из имэйла Дэмиена: серая пирамида мокрых костей посреди русского болота. Как можно так относиться к своей истории, к своим мертвецам?.. Кейс слышит пьяный смех, звон кирки о камень; она одновременно в двух местах: и в такси, объятая лихорадкой, и в гнилом заболоченном лесу — свидетель жуткого, невозможного пиршества каннибалов, поедающих мертвые тела. Ее собственный голос повторяет слова, сказанные Бигенду: прошлое все время меняется, оно так же неопределенно, как и будущее… Тогда она еще забыла добавить, что прошлое нельзя выкапывать, нельзя разрушать и выбрасывать! Кейс хочет об этом сказать, но слова густеют, как смола, застывают в горле, и она вдруг видит — это Бигенд сидит за рулем такси, надвинув на глаза ковбойскую шляпу, а между ними толстая стеклянная перегородка, и даже если слова вырвутся из горла — он все равно не услышит, так и будет гнать вперед, в неизвестность, вцепившись в руль и сверля глазами черную дорогу…
Кейс просыпается, чувствуя быстрые толчки сердца.
Встать, умыться холодной водой. Подняться на второй этаж, забрать спрятанный там запасной комплект ключей.
По пути в кафе она будет осторожна. Ей никогда раньше не приходилось замечать слежку, отрываться от хвоста. Просто не было необходимости. Но сейчас все изменилось.
Откуда-то из глубины, из-под сердца всплывает крохотная заводная субмарина. Бывают ситуации, когда остается только сделать следующий шаг. А потом еще один.
МАЛЕНЬКАЯ ЛОДОЧКА
Сиденье Кейс на верхней палубе рейса «Бритиш Эйруэйз» 747 превращается в кровать, похожую на маленькую лодочку. Уютное рыбачье суденышко из кожи и красно-коричневого пластика. Это самое переднее место: другие пассажиры в поле зрения не попадают.
Футуристическая колыбель оптимизирована для создания абсолютного удобства и буквально нашпигована высокоэргономичными причиндалами. При желании разработчики легко могли бы вмонтировать в спинку кресла питательные трубки с одноразовыми загубниками, а под сиденье поместить соответствующую систему гигиеничной утилизации отходов.
Полет уже длится какое-то время. Точнее сказать нельзя: часы сняты с руки и спрятаны, согласно ритуалу. Обед съеден, посуда убрана, свет в салоне пригашен. Кейс представляет, как ее отставшая душа вприпрыжку разгоняется по взлетной полосе, хлопает крыльями, пытается высмотреть в лондонском небе белую снежинку самолета. Какая-то доля страха тоже осталась позади: они сейчас летят над океаном, и человеческого фактора можно не опасаться. Раньше Кейс боялась именно этой части — полета над безбрежной и забывчивой водой, но теперь фокус опасности сместился в сторону густонаселенных областей, где есть опора для систем «земля-воздух» и прочих сюжетов, безжалостно обрисованных в репортажах Си-эн-эн.